Любовь, ложь, раздумья. Вы можете почуять предательство любимого?

Вы можете почуять предательство любимого? Уверена, что Ричард может. Он не отходит от меня ни на шаг с той минуты, как я переступила порог дома. Сидит на краю ванны, пока я смываю чужеземную пыль, просит разрешить потереть спинку, рассыпает комплименты насчет прически, которую видит вот уж года три. И все смотрит, смотрит. Словно пытается разгадать, что же не так. А встретив мой взгляд, отводит глаза. Мы впервые в жизни смущаемся в присутствии друг друга. Мы ведем себя как благовоспитанные незнакомцы на вечеринке… незнакомцы, которые в конце июля отметят семь лет свадьбы.

Пока Ричард запирает на ночь входную дверь, я прыгаю в кровать и изображаю глубокий сон утомленной труженицы. Непременный секс после разлуки сейчас не для меня. Я еще долго лежу рядом с мужем, не в силах уснуть от мельтешения кадров под опущенными веками: хлеб, рисовый пудинг, улыбка Джека, сэндвич с тунцом, суммы фондов, яблочный сок, поцелуй с американским привкусом, огурцы, формочки для бланманже.

На рассвете, когда наверху уже ворочаются дети, а для нас все же наступает время любви, я чувствую в Ричарде непривычный напор, словно мой муж решил опять застолбить участок: доказать свои законные права. Впрочем, я не возражаю. Я даже рада требованиям. Все не так страшно, как осваивать чужие земли с их странными обычаями и незнакомыми символами.

Ричард еще не успел отдышаться и лежит на мне пластом, когда дети с визгами влетают в спальню. При виде вернувшейся мамочки глаза Эмили вспыхивают радостью, но радость тут же сменяется отелловским грозным взором. Бен от восторга заливается слезами и плюхается на попку в памперсной подушке. Через минуту оба оказываются на кровати — Эмили верхом у Ричарда на груди, Бен на моей, еще влажной от пыла его папочки.

— Га-ки. — Бен тычет пальчиком мне в глаз.

— Глазки. Вот умница.

— Но-ик.

— Носик, мой золотой, верно. Ты учил слова, пока мамочки не было?

Пальчик спускается ниже. Ричард отводит его руку.

— А это, молодой человек, называется грудь, с которой твоей мамочке, чтоб ты знал, очень повезло.

— Мамуля точно такая, как я, правда? — надувает губы Эмили и тоже седлает меня, сдвинув брата на живот.

— Я! — восторженно вопит Бен.

— Я, я, я! — верещат оба, слабея от смеха, и их мать уже не видна под собственной плотью и кровью.

Если у женщины есть ребенок, она, можно сказать, уже изменила мужу. Новая любовь так захватывает, что на долю прежней остается терпеливое ожидание и надежда ухватить крохи, которые не склюет маленький агрессор. Второму ребенку достается еще больше любви. Странно, как первая страсть вообще выживает. Чаще она гибнет в начальные, самые трудные месяцы.

Вернувшись домой из командировки, я клянусь себе, что это в последний раз, но мечта о размеренной жизни и работе, которая не будет отражаться на детях, понятно, так и остается ненаучной фантастикой.

Я нужна Эмили и Бену, они хотят, чтобы я всегда была рядом. Нет, Ричарда они очень любят, просто обожают, только Ричард для них — партнер по играм, собрат по приключениям. Я же совсем другое дело. Если папочка — океан, то мамочка — тихая гавань, прибежище, где они могут набраться сил и мужества для путешествий все дальше и дальше. Но я-то знаю, что пристань из меня так себе. Когда на душе совсем паршиво, я кажусь сама себе кораблем в ночи, а дети — чайками, провожающими корабль жалобными криками.

И тогда я опять беру калькулятор и по новой считаю. Предположим, я бросаю работу. Можно продать дом, избавиться от закладной и ссуды на реконструкцию, которая камнем повисла на шее, когда мы обнаружили катастрофическую усадку здания. («Фундамент менять надо, хозяйка», — посоветовал один из рабочих. А то я не знаю.) Затем переехать в пригород, купить дом с хорошим садиком, лелеять надежду, что Ричарду будут подбрасывать контракты, а мне поискать что-нибудь на неполный рабочий день. Отпуска за границей отставить, об излишествах забыть, жизнь эконом-класса.

Бывает, я сама умиляюсь образу идеальной домохозяйки, которая могла бы из меня получиться. Но тут же вспоминаю, каково жить без средств, и леденею от страха. Деньги мне нужны, как печень или легкие. А день за днем, которые ты проживаешь вместе с детьми? Дети совершенно ненасытны. Их требованиям нет конца, и тебе приходится отдавать им всю себя. Где взять силы для такого самопожертвования? Женщины, которые на это способны, приводят меня в восхищение, но чтобы самой… Жуть берет, как представлю. Вслух я никогда не признаюсь, но про себя считаю, что бросить работу — значит пропасть. В прямом смысле. По сути, почтовые отделения Британии должны пестреть снимками с надписью «Разыскивается». Снимками женщин, пропавших в своих детях на веки вечные. Так что пока мои собственные дети скачут на мне с воплями «Я!», их мама беззвучно твердит: «Я, я, я».

07.42

Проще свихнуться, чем из этого дома выйти. Эмили по очереди отвергает все три предложенных наряда. Похоже, в фаворе нынче желтый цвет.

— Дорогая, у тебя ведь вся одежда розовая.

— Розовый для дурочек.

— Ну давай наденем юбочку, моя девочка. Посмотри, какая красивая у тебя юбочка.

Отпихивает:

— Не хочу розовую! Ненавижу розовое.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Эмили Шетток. Тебе скоро шесть лет будет или два годика?

— Так некрасиво говорить, мам.

Ну и что прикажете делать с ребенком, который в один момент превращается из бандитствующего элемента в чопорную старую деву? По дороге к выходу кричу Ричарду, чтобы вызвал мастера наладить посудомоечную машину. Поле я уже вручила список необходимых покупок и всю наличность из кармана. У самой двери меня догоняет плач Эмили. Дочь стоит у подножия лестницы и выглядит не маленькой фурией, а просто несчастной, обиженной девочкой. Моя злость тут же испаряется. Возвращаюсь, беру Эм на руки, сначала сняв пиджак — сопли на нем не смотрятся.

— Мам, ты меня в Им Пир с Тестом возьмешь?

— Что?

— Хочу с тобой в Им Пир с Тестом. Который в Америке.

— Ах, Эмпайр-стейт-билдинг! Конечно, солнышко, мама обязательно возьмет тебя с собой, когда ты чуть-чуть подрастешь.

— Когда мне будет семь и я буду совсем-совсем большая?

— Да, дорогая.

Слезы высыхают, личико проясняется, как небо после грозы.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

В мае встреча шишек-консультантов. Точка. Срочно требуется присутствие выдающегося британского фондового менеджера. Точка. В баре на Гранд-сентрал-стейшн подают шикарных устриц. Точка.

Можешь проглотить дюжину устриц? Я пас. Точка.

14.39

На Кингз-Кросс сажусь в поезд до Йорка, где проходит конференция. О Джеке позволяю себе вспоминать максимум два раза в час. Беспримерный акт самодисциплины. Жаль, сила воли подкачала — лимит исчерпан еще до отправления поезда. Я вспоминаю, как поцеловала его в «Синатра-Инн», вспоминаю его ответный поцелуй, и все внутри плавится. Я чувствую себя сосудом с золотом.

Покачиваясь в такт дрожи вагона, располагаюсь с комфортом: поездка дает шанс побездельничать с газетой в руках. На второй странице заголовок: «Второй ребенок может поставить крест на вашей карьере». Увольте. Этого я читать не буду. Клянусь, с тех пор как родилась Эмили, в прессе ежемесячно появляются статьи с неопровержимыми доказательствами того, что мой ребенок убивает мою карьеру или, наоборот, карьера убивает ребенка. С какой стороны ни глянь, а приговор тебе вынесен.

На странице для женщин нахожу «Тест на стресс» и достаю ручку.

Вы страдаете от

а) бессонницы,

б) беспочвенного раздражения.

В чем дело-то, черт побери? Мобильник, чтоб ему пропасть. Род Тэск достал меня из офиса.

— Кэти, слышал, вы с Му-му здорово справились в Нью-Джерси.

— Момо.

— Именно. Вам, девочки, надо держаться вместе. Роду требуется доступ к файлу Сэлинджера, но он не может войти в компьютер. Звонит, чтобы узнать пароль.

— Памперс.

— Пампасы? Питаешь слабость к природе, Кейт?

— Что?

— Пампасы. Пастбища в Южной Америке, нет?

— Нет. П-А-М-П-Е-Р-С. Такие… косметические средства.

Когда у вас в последний раз нашлось время почитать книгу:

а) в прошлом месяце?

б) я не читала книг уже с…

Опять мобильник. Мамин голос:

— Я не вовремя, дорогая? Ты занята?

Знакомый вопрос. Маме не скажешь, что «занята» теперь означает совсем не то, что в дни ее молодости, когда это понятие включало в себя заворачивание школьных завтраков, сбор детей в школу и сэндвич с сыром на ланч перед тем, как забрать их из школы. Теперь ты «занята» только на работе.

Мама меня не задержит, только узнает, как Эмили себя чувствует в школе после ухода ее подруги Эллы.

Ничего себе. Я понятия не имела, что Эллу перевели в другую школу. Откуда и знать-то, Кейт. В школе не была с начала подготовки к броску на Нью-Джерси.

— Да в общем неплохо. Я бы даже сказала, отлично. И в балетном классе у нее все здорово получается.

Въехали в туннель. Конец связи.

Горечь в душе мешает вернуться к стрессовому тесту. С каких это пор я начала врать маме? Речь не о вечном материнско-дочернем вранье: «в одиннадцать, не позже, никогда не пробовала, всего лишь три колы, но их ведь все кругом носят, конечно, на полу спал, да-да, друг Дебры, нет, нисколько не устала, что ты, почти даром, на распродаже, все отлично, лучше не бывает».

Это ложь во спасение, из желания уберечь друг друга от тревог. В детстве мама заслоняет тебя от жизни, потому что считает слишком маленькой, а когда она постареет, ее заслоняешь ты, потому что бережешь ее здоровье. Таков ход жизни: хочу знать, знаю, не хочу знать.

И все же — когда я начала врать маме в том, что касается моей семьи? Почему сочинила, что Эмили не скучает по Элле, если не знала, что Элла больше с ней не учится? Потому что скорее признаюсь в провале на работе, чем в крахе как матери. Она думает, что у меня все получается, и гордится мной. Разве могу я ее разочаровать? Для нее узнать правду — все равно что прочитать в конце сказки: «Золушка стала принцессой, и принц опять заставил ее чистить камины».

Йорк, отель Клойстерс. 19.47

Перезваниваю маме. Она задыхается в трубку. После легкого нажима признает, что «немножко чувствует погоду». В переводе все с той же лжи во спасение это означает: руки-ноги немеют, сердце останавливается. Боже мой!

Тут же набираю телефон сестры, которая живет в квартале от мамы. Отвечает Стивен, первенец Джулии. Вообще-то мама смотрит «Улицу», но он ее позовет.

Я все никак не могу привыкнуть к тону Джулии: шепот обожания младшей сестренки за последние годы превратился в нечто отрывистое, злобное; в разговорах со мной она будто зубы стирает от жгучей обиды.

Я преуспела в жизни, а младшая сестра нет. Джулия забеременела и вышла замуж в двадцать один и к двадцати восьми уже растила троих, а я до детей успела отучиться. У Джулии муж электрик, у меня — архитектор. Джулия живет в миле от мамы и старается навещать ее каждый день, а я не появляюсь месяцами. Джулия, у которой золотые руки, немножко подрабатывает шитьем занавесочек и всяких разных вещиц для местной фирмы по производству кукольных домиков. А я работаю головой. (Хуже того, может статься, я вкладываю деньги своих клиентов в дальневосточное ручное производство, и эти товары вытесняют с рынка работодателя Джулии.) Джулия была за границей один раз, в Римини, в мертвый сезон, в то время как о моих заграничных командировках по два раза на неделе всем известно. Во всем этом нет ни ее вины, ни моей, но страдаем мы обе.

Спрашиваю у Джулии ее мнение — не стоит ли маме показаться врачу? Ответный вздох сестры летит над Пеннинскими горами, по пути ломая деревья:

— Она меня не слушает. Сама приезжай и уговори, если такая заботливая.

Мои объяснения насчет последних безумных недель Джулия обрывает:

— У нее это от нервов. Какие-то мужики без конца таскаются, требуют деньги, которые отец задолжал.

— Почему ты мне сразу не сказала?

Из гостиной сестры доносится тоскливый мотив «Улицы Коронации». В детстве мы с Джулией обожали этот сериал, даже цапались из-за общего любимчика Рэя Лэнгстона, черноволосого кудрявого автомеханика, позже сгинувшего под одной из своих машин. Я не видела «Улицу» лет двадцать. — Я пару раз звонила тебе, оставляла сообщения на автоответчике, Кейт, — говорит моя сестра. — Тебя не поймать, верно?

20.16

Конференцию устраивают для дельцов из интернет-магазина «Dot.com», точнее, того, что осталось от этой фирмы. Умники в штанах, убеждавшие Сити в своих талантах предвидеть будущее, продулись в пух и прах. Уму непостижимо, какие суммы вбухивали в фирмы, собиравшиеся продавать модную одежду по Интернету. А в результате выяснилось, что народ предпочитает пойти в магазин и примерить то, что понравилось. Фондовые менеджеры женского пола пострадали куда меньше. Наша оценка степени риска точнее, и мы не спешили вкладывать деньги в сомнительные акции. Считается, что нам повезло. Не согласна. Думаю, осторожность сидит в женщинах от природы: мы должны знать, что на кухне найдется чем прокормить голодных птенцов, пока у входа в пещеру слоняется саблезубый тигр.

Чтобы переодеться к ужину, я разбираю сумку и обнаруживаю большой конверт, надписанный рукой Ричарда: «Не вскрывать до субботы!» Вскрываю немедленно. Внутри поздравления с Днем матери. На одном отпечаток красной краской — ладошка Бена. Я и улыбаюсь, и корчу гримасу, представляя, какой бардак устроили в доме ради создания этого шедевра. Эмили нарисовала мамочку. На голове у меня корона, в руках зеленая кошка, и ростом я с собственный дворец, нарисованный рядышком. На обратной стороне строчки: «Мама я Тибя люблю. Любофь токая дажа серце гоРит».

Поверить не могу. Забыла про День матери! Мама меня ни за что не простит. Набираю администратора.

— Будьте любезны, подскажите номер службы доставки цветов на дом.

От кого: Джек Эбелхаммер

Кому: Кейт Редди

Приедешь? Или мне лететь? Точка. Думаю о тебе. Точка.

От кого: Кейт Редди

Кому: Джек Эбелхаммер

Не надо. Точка.

НЕ ЗАБЫТЬ!!!

Разобраться с посудомоечной машиной. Ковровая дорожка на лестницу? Переброс фондов. Позвонить Джилл Купер-Кларк. Заявление в детский садик для Бена? Школа для Эмили! Чек за балет. Напомнить Ричарду, чтобы снял наличные для няни. ЖАЛОВАНЬЕ ХУАНИТЕ! Сменить пароль в компьютере. Подарок Поле ко дню рождения — БМВ? Билеты на концерт? Гидромассаж, ароматизированная подушка для снятия стресса. Позвонить отцу, разнюхать про долги. Выкроить время и съездить к маме. Купить диск Синатры. Лекарства для памяти?