Генерал Старовойтов и миллионы из фапси

В ящике моего стола, среди разных бумаг и просроченных пропусков, лежит потертая телефонная карта. Обычная телефонная карта на 125 единиц.

Срок её годности прошел много лет назад, давно уже потускнели типографские краски, но я не выбрасываю эту карту и время от времени, тайком от жены, достаю её из стола. Я читаю сделанную наискось торопливую надпись, и память вновь возвращает меня в далекий уже 98‑й год…

…Мы сидим друг напротив друга за столиком в пиццерии. Я вглядываюсь в её лицо, я стараюсь запомнить её черты.

Наконец она поднимается.

«Я провожу?»

Она качает головой. «Не надо».

Пятью минутами раньше я специально выходил в туалет. Номер машины человека, который должен ждать её у входа, крепко забит теперь в мою память.

«Почему? Ты боишься, что будет драка?»

«Нет… Он не держит на тебя зла. Он даже говорит, что благодарен тебе, потому что иначе, без тебя, мы бы с ним не познакомились».

«Знаешь, оставь мне что‑нибудь на память».

Она задумывается. Открывает сумочку, достает телефонную карту, на ходу пишет: «Саша, прости меня». И подпись — «К.»…

«Прощай!» Я стараюсь сказать это как можно более драматично, словно наблюдаю за собой со стороны, словно я стою не посреди ресторана, а на сцене какого‑то театра. Впрочем, все это так или иначе похоже на театр, на кино — да на что угодно, только не на жизнь. В жизни так не бывает…

Через полтора года, когда я вступлю в схватку с Березовским и МВД и выдвинусь в депутаты Госдумы, она сделает телесюжет о том, что я неизлечимо болен шизофренией. Конечно, не она одна — к «компании», оплаченной одной финансово‑промышленной группой и сдирижированной командой Березовского, присоединятся многие, в первую очередь ОРТ (что вполне естественно). Но этот сюжет будет для меня самым обидным и болезненным: подножка всегда переносится тяжелее, чем открытый, прямой удар…

…Любил ли я? Да, пожалуй, нет. Такие истории есть в жизни каждого нормального мужчины. И если бы не этот, театральный финал, кто знает: может, я и думать о ней уже забыл. Но генеральскую фамилию, которую она теперь носит, фамилию, которую носят их общие дети, я не забуду никогда…

…В полумраке просторного зала лицо директора еле различимо. А может, это просто память скрывает прошлое в полутьме, приглушая четкие краски, обращая их в черно‑белую кинохронику?

Осень 96‑го. Совсем недавно Николая Ковалева назначили главой ФСБ. Шестым с начала «демократии», если считать последнего председателя КГБ Бакатина.

Ковалев был прямой противоположностью своим предшественникам, ибо все они относились к журналистам с традиционным брезгливым недоверием, и даже сотрудники ЦОС — Центра общественных связей — бегали за Барсуковым полгода, уговаривая его сняться на фотокарточку.

Посылая письмо на имя Ковалева — с просьбой об интервью, — я и в мыслях не держал, что директор согласится. Делалось это, скорее, для «очистки совести», но вдруг через неделю звонок: «Директор ждет вас».

…Полутемными коридорами меня провели в андроповский зал — бывший кабинет председателя, в старом здании лубянского комплекса. После Андропова, правда, здесь успели посидеть и Федорчук, и Чебриков, но звали его по‑старому, андроповским.

Николай Дмитриевич Ковалев поднялся с кресла. Внушительный рост, начальственная осанка, выправка, седина — все это, должно быть, производило сильное впечатление на женщин и подчиненных.

На журнальном столике живописно теснилось угощение к чаю. Обстановка, как пишут в официальной хронике, была теплой и дружественной.

— Я попросил вас о встрече, чтобы посоветоваться, — с проникновенными интонациями произнес директор. — Не мне вам объяснять: отношение в обществе к нашему ведомству неоднозначное. Нас часто критикуют, ругают. Иной раз действительно по заслугам. Но бывает и иначе. Мне хотелось бы узнать ваше мнение. Как сделать так, чтобы все наконец поняли: спецслужбы — неотъемлемый инструмент государства.

Я мысленно зааплодировал Ковалеву. Не я, значит, напросился на интервью — это он попросил о встрече, чтобы посоветоваться. Чувствовалась хватка старого агентуриста‑«пятерочника»…

Мы беседовали долго — несколько часов, не меньше. Говорили о самом разном: о том, например, почему Лубянка делает секреты даже из того, что секретом не является, и удачно «поданные» в прессе операции снимут многие проблемы.

— Вот, скажем, дело Монастырецкого… — Я назвал первое, что пришло в голову, ибо об аресте начальника Финуправления ФАПСИ не знал ничего, кроме сухих строчек официального сообщения ТАСС. Назвал, не понимая еще, что попал в точку, что как минимум на полтора года вперед определил этим свою судьбу.

— О, Монастырецкий! — Ковалев оживился. — Если бы я рассказал вам всю правду… Каких трудов нам стоило все раскрутить. Какое давление на нас идет… Старовойтов — директор ФАПСИ — звонит мне по пять раз на дню. Он, видите ли, считает, что мы специально все это организовали, чтобы подчинить себе ФАПСИ.

— А на самом деле?

— А на самом — Монастырецкий и Старовойтов — это одно целое. Он просто боится утечек… Представьте себе: французская контрразведка задерживает Монастырецкого при переходе границы. Изымают у него деньги — много денег, служебное удостоверение, три загранпаспорта. Допрашивают его шесть часов. И по возвращении Старовойтов все это «херит», они даже служебной проверки не проводят.

— Так, может, Старовойтов этого не знает?

— Ну да, — Ковалев усмехнулся, — конечно… Монастырецкий ехал во Францию вместе с его сыном — Димой. Задерживали их вместе… Да это ещё мелочь по сравнению с другими вещами, которые там творятся…Если бы вы только знали…

— Так в чем же дело? — Словно гончая собака, почуявшая след, я приготовился к прыжку. — Познакомьте меня с этими материалами.

— А не боитесь? — Директор пристально посмотрел мне в глаза. — Дело‑то опасное.

Я покачал головой.

— Не боюсь.

— Хорошо. — На лице у Ковалева было написано видимое облегчение. — Сотрудник, который этим занимается, выйдет на вас…

В апреле 97‑го — ровно через год после ареста Монастырецкого — в «МК» вышел мой первый материал о коррупции в ФАПСИ. Тогда я ещё не знал, что за ним последуют и второй, и третий и название статьи — «Конец связи» — станет названием сериала, конца которому не видно до сих пор…

Я не знал, что руководство ФСБ очень скоро потеряет к этому интерес, и мне придется действовать на свой страх и риск, вопреки воле Лубянки…

Я не знал, что окажусь меж двух огней — меж двух спецслужб, — каждая из которых начнет действовать против меня…

Впрочем, если знать заранее, что будет впереди, жизнь потеряет свою остроту…

08.04.1997

КОНЕЦ СВЯЗИ, ИЛИ ВЕРТУШКА В «МАТРОССКОЙ ТИШИНЕ»

Дело бывшего генерала ФАПСИ, а ныне обитателя «Матросской Тишины» Валерия Монастырецкого, без сомнения, относится к одному из самых громких скандалов последних лет.

Не случайно СМИ уделяют так много внимания генеральской истории. Правда, мнения здесь разнятся. Одни журналисты (и таких большинство) убеждены, что Монастырецкий пал жертвой закулисных интриг. Другие считают, что экс‑финансист ФАПСИ просто козел отпущения, отданный на откуп кровожадной Лубянке.

Но в любом случае мои коллеги ищут здесь какую‑то подоплеку. Понять их можно. До последнего дня подробности «дела Монастырецкого» оставались тайной за семью печатями.

Последний день наступил…