Возвращение. Город, впечатанный в мое сердце, в мою жизнь

Донецк…

Город, впечатанный в мое сердце, в мою жизнь.

…Это всегда был август. Плавающий в солнечной плазме и сладком дурмане тысяч цветущих роз, душный, разморенный август.

Розы Донецка – культ и гордость Донецка – розовые, желтые, алые, белоснежные. Острые, как церковные купола луковицы бутонов, бархатные роскошные розетки.

Мой Донецк – город миллиона роз, который год за годом все глубже погружал пальцы шахт в пропитанные метаном и смертью глубины бесконечной донецкой степи, нащупывая жирные, как халва, антрацитовые пласты – черное золото Донбасса. «Горизонт семьсот», «горизонт девятьсот», «горизонт тысяча»… Там, в вечной тьме, во въедающейся намертво в края век – шахтерский «мейкап» – угольной пыли, платя за каждый вырванный из утробы степи эшелон антрацита здоровьем и жизнями в бесчисленных авариях, город «давал стране угля». Но, возвращаясь к солнцу, отмывшись от черного лака, смешанного с углем пота, город гордился своими розами, как только может гордиться угольщик своей юной и бесконечно красивой дочкой, стоящей в белоснежном свадебном платье перед аналоем…

Донецк.

Город, опаливший мое сердце.

«Мы ведь поставили жирную точку…»

Или запятую?

Горячие, как магма губы. Любовное безумие. Отчаяние. Зной.

Планеты не сходят со своих орбит…

«Уезжай!»

И долгий путь гаснущей кометы из огня донецкого августа в холодную тьму Севера…

Как же давно это было…

Он так и жил в моей памяти – знойный, благоухающий розами город-любовь, город-ожог…

И теперь Судьба снова свела нас.

…Но даже в самом горячечном бреду я не мог себе представить Донецк под огнем артиллерии, изувеченный, оскорбленный, контуженный.

Здесь была детская площадка, а тут был сквер с фонтанами, а там был рынок, а вот там была школа. Была… Был… Были…

Боль города чувствуешь физически, словно бы он как пес-подранок приникает к тебе, ластится огнями, пытается не обращать внимания на кровь, растекающуюся по его мостовым. И от бессилия помочь ему хочется выть…