Втюрился

Нью‑Йорк

15 декабря 1974

После того как Дена вышла из его кабинета, чтобы уйти навсегда, Джерри О'Мэлли почувствовал себя совершенно разбитым. Меньше всего на свете он хотел отсылать ее к другому врачу. Но этика и профессионализм не позволяли ему поступить иначе. Он безнадежно, по самую макушку втюрился в Дену Нордстром и при всем старании не мог быть объективным. Когда она впервые вошла в его кабинет, у него дыхание перехватило от ее красоты. Но не только ее красота виновата. Ему и прежде доводилось лечить красивых женщин, а тут ему постоянно хотелось встать и обнять ее. Ту Дену, которую он увидел под сногсшибательной внешностью мисс Нордстром, – ранимую, напуганную девочку, заключенную внутри женщины, хотелось ему обнять.

Он позволил ей выйти из кабинета. Ничто в жизни не давалось ему труднее. Он взглянул на часы и набрал номер.

– Лиз, это Джерри.

– Привет, детка, ну как?

– Я просто хотел сказать, что она будет в пятницу. Так что я пришлю все записи, хорошо?

– Хорошо. Сам‑то как?

– В полном порядке, не считая того, что чувствую себя беспросветным идиотом и хочу бросить профессию и пасть к ее ногам.

– Бедняга.

– Да уж, в кои‑то веки повезло встретить такую сексуальную и красивую женщину, и она оказалась моим пациентом. Я вот влюбился в своего психотерапевта, а она почему нет?

Элизабет Диггерс засмеялась низким, грудным смехом.

– Если серьезно, я тебе благодарен, что так быстро согласилась ее взять. Лиз, ты единственный врач, которому я ее доверю.

– Рада помочь. Джерри, хочешь высокопрофессиональный совет?

– Да.

– Иди и напейся.

– Это ты говоришь ирландцу?

– Хотя, если подумать, нет, не ходи. Я сама пойду напьюсь. И еще, Джерри…

– Да?

– Ты замечательный парень.

– Спасибо, Элизабет.

Дена назначила встречу с доктором Диггерс. Голос у нее вроде бы ничего, приятный, может, окажется поживей О'Мэлли. Принимала доктор Диггерс в здании на пересечении Восемьдесят девятой и Медисон‑авеню. Портье, встретивший Дену у входа, узнал ее. Отлично, теперь весь Нью‑Йорк будет в курсе, что она ходит к психотерапевту. Причем гипнотерапевту. Если следующая серия анализов у доктора Холлинга покажет положительный результат, она немедля бросит это дело.

Дена позвонила, и через минуту дверь открылась. Невысокая латиноамериканская девушка сказала:

– Сюда, пожалуйста, – и провела ее по коридору к кабинету доктора Диггерс. Постучала. – Доктор Диггерс, на пять часов пришли.

– Заходите.

Дена удивилась. Доктор Диггерс оказалась крупной негритянкой в инвалидном кресле.

– Здравствуйте, мисс Нордстром. Я доктор Диггерс. – Она улыбнулась. – Джерри не предупредил, что я большая чернокожая женщина в инвалидном кресле?

– Нет.

– Ясно. Он вообще немногословен. – Она подтолкнула к Дене тарелку со сладостями.

– Да, я заметила, – сказала Дена. – Нет, благодарю.

– Для вас это проблема?

– Что, простите?

– Как вы относитесь к тому, что я чернокожая?

Дена, вообще‑то умевшая врать не моргнув глазом, была поймана врасплох.

– Я удивлена, только и всего. По телефону ваш голос был не похож на голос чернокожей. – Она сообразила, что хуже ответа не придумаешь, но было уже поздно. – Как я к этому отношусь? Да мне совершенно все равно. Это мне стоило бы волноваться, я же пациент, а не вы. Вас не беспокоит, что я белая? Если да, так и скажите, и я с радостью уйду.

Доктор Диггерс открывала обязательную, судя по виду, тетрадку и не ответила.

– Слушайте, – сказала Дена, – если это какая‑то проверка, то мне все равно, какого вы цвета, но вы должны знать, что я здесь не по своей воле и желанию. Просто я обещала своему врачу посещать психотерапевта.

– Ясно.

– Я просто хочу с самого начала быть честной.

– Это очень хорошо, – сказала Диггерс. – Кстати, это не проверка, но вы ее прошли.

– А если людям не нравится, что вы чернокожая, они вам скажут?

– Нет, конечно, впрямую нет, но по их ответу я пойму.

– Значит, это все‑таки проверка!

Доктор Диггерс рассмеялась:

– Да, очевидно, вы правы, в каком‑то смысле это тест. Садитесь.

– А сладости тоже проверка?

– Вы меня раскусили.

Наконец Дена села.

– У меня есть записи Джерри, но, если не возражаете, я хотела бы задать несколько основных вопросов. И кстати, я видела вас по телевизору и считаю, что вы прекрасный профессионал.

– Правда? Спасибо. – Это Дене понравилось.

– Итак, Джерри упомянул, что у вас некий биологический эффект от стресса.

– Что?

– Проблемы с желудком.

– Да, я пыталась объяснить ему, что это из‑за работы, но, боюсь, он не понял. Он понятия не имеет, что такое телевидение.

– Ясно. А доктор Холлинг – ваш врач?

Дена кивнула и оглядела кабинет. Это была уютная комната со светло‑бежевым ковром и окном во всю стену. Она обрадовалась, увидев, что стена увешана дипломами.

– Как давно у вас физические проблемы?

– С желудком?

– Да. Или другие.

– Давно. Лет с пятнадцати или шестнадцати. Вы же не будете подвергать меня гипнозу, правда?

– Сегодня не буду.

– Хорошо, а то я немного нервничаю по этому поводу.

– Итак, мисс Нордстром, расскажите мне немного о вашей истории.

– Ну, я начала работать в частной телекомпании в Далласе, когда…

Доктор Диггерс остановила ее:

– Нет, я имела в виду вашу семейную историю. Расскажите о родителях.

– А‑а… – Дена вздохнула. – Папа убит на войне… а мама умерла.

– Сколько вам было, когда умерла мама?

– Четырнадцать или пятнадцать. Трудно вспомнить.

– Трудно вспоминать ее смерть или сколько вам было?

– И то и другое. Она долго болела, а я училась в пансионе.

– Ясно. И что это было?

– Академия Священного сердца, католическая школа‑пансион.

– Нет, я про ее болезнь.

– А‑а. Туберкулез.

– Ясно. – Внезапно доктор Диггерс вспомнила кое‑что из записей Джерри. – А разве кого‑то из вашей семьи не сбила машина?

– Да, маму, по дороге в больницу. Маму сбила машина. Точнее, машина врезалась в ее автобус. Короче говоря, причина, по которой я здесь, это ужасная бессонница. Не могли бы вы…

– У вас остались родственники?

– Двое или трое, очень дальних. Со стороны отца. Какая‑то далекая кузина и тетя вроде, но я редко с ними вижусь.

– А со стороны матери?

Дена перегнулась через стол и заглянула в тетрадку:

– Вы все это записываете, чтобы, если я окончательно сойду с ума, вы могли им позвонить?

Доктор Диггерс рассмеялась.

– Нет, это я просто для себя пометки делаю. А со стороны матери?

– Нет.

– Нет? – Доктор Диггерс подняла на нее глаза.

– Нет. Все умерли.

– Ясно. – И врач сделала запись: «Пациентка волнуется, дергает ногой».

Вечером, когда Элизабет Диггерс закончила обедать и поставила посуду в раковину, чтобы домработница утром ее вымыла, зазвонил телефон. Она подъехала к стене, где висел аппарат.

– А я все думаю, сколько ты выдержишь.

– Ну как, видела сегодня мою девочку?

– О да.

– Ну?

Она помолчала.

– Бог мой, сынок, ты то ли самый храбрый мужчина на свете, то ли самый глупый.

Он хмыкнул.

– Ты уверен, что тебе надо все это выслушивать?

– Нет, но ничего не могу поделать, я совершенно без ума от этой женщины и не могу рассуждать здраво.

– Я буду очень стараться ей помочь, Джерри, сам знаешь, но сейчас я даже не уверена, что она вообще вернется.

– Правда, она самое прекрасное создание на свете?

– Да, женщина красивая, но…

– И умная.

– О да, и умная. Следующим твоим вопросом будет – во что она была одета.

– Во что она была одета?

– Не помню.

– Не верю, помнишь. Тебе просто нравится меня терзать. А скажи, правда, она классическая красавица?

– Да, Джерри, она затмевает красой луну и звезды. Эта девушка имеет какое‑то представление о том, как ты к ней относишься?

– Нет. В смысле, вряд ли. И сейчас явно не время ей об этом сообщать. У нее своих проблем хватает.

– Это точно. Плохо только, что тебе от этого не легче. По‑моему, ты должен от нее немного дистанцироваться, тогда посмотрим, что ты будешь чувствовать.

– Я сразу могу сказать, Элизабет, что мое отношение к ней не изменится. А вот ей нужно дать немного времени. Так что еще одно спрошу и обещаю, что исчезну, ладно? Как думаешь, я не ошибся в оценке ее состояния?

– Не сильно. Думаю, ты все описал правильно. Закрыта. Явные симптомы какой‑то тяжелой травмы человека, которого отвергли.

– Да, возможно, это связано со смертью ее матери, она меня к этому даже близко не подпускала. Но теперь она в твоих руках.

– Не волнуйся, дружище. Ты передал мне факел, факел своих чувств, и я сделаю все, что в моих силах.

– Спасибо.

– А ты тем временем – а времени может понадобиться много, – надеюсь, попробуешь встречаться с кем‑то другим.

– Серьезно? Тогда скажи, что ты делаешь в субботу вечером?

– Да все как обычно, пляшу буги‑вуги до упаду.

Он засмеялся.

– Спокойной ночи, Ромео.

Доктор Диггерс старалась держаться профессионально, но, повесив трубку, позволила своему сердцу рвануться к нему. Она не понаслышке знала, что безответная любовь и для мужчины, и для женщины – опыт самого горького, самого болезненного одиночества, и она ничем не могла ему помочь.

Кто ты

Нью‑Йорк

19 декабря 1974

Доктор Диггерс несколько удивилась, когда Дена пришла на второй сеанс. Опоздав минут на пять, Дена влетела в кабинет и плюхнулась в кресло. Доктор Диггерс улыбнулась:

– Ну что, снова ко мне, поболтать?

– Да, – сказала Дена без особого энтузиазма.

– Тогда я продолжу свои пытки.

– Давайте, давайте. О чем сегодня пойдет разговор?

– Ну, я бы хотела узнать вас еще поближе, хотя бы вашу биографию. Откуда вы?

– А вы откуда? – спросила Дена.

– Чикаго. А вы?

– Я? Не могу назвать определенного места.

– Странно. Такого опыта у меня еще не было.

– В смысле?

– Опыт мне подсказывает, что каждый человек должен быть из какого‑то места.

– Я родилась в Сан‑Франциско, но мы много переезжали.

– А какие у вас корни?

– Мои что?

– Ваши корни. От кого вы произошли?

– Корни! Прямо как в книге. В смысле – предки?

– Да, какой вы национальности?

– Отец был из Швеции… или Норвегии, откуда‑то оттуда.

– А мать?

– Просто американка, наверное. Она никогда не говорила. Ее девичья фамилия была Чапмэн, кем она там могла быть – англичанкой, может? Не знаю.

Доктора Диггерс всегда поражало, как редко люди интересуются своим происхождением.

– А вам не интересно было выяснить?

– Не слишком. Я американка, а остальное не имеет значения, так ведь?

– Ну хорошо. Как бы вы себя описали, кроме как американкой?

– Что?

– Как бы вы себя описали?

Дена была озадачена.

– Я работаю на телевидении.

– Нет, свой характер. Иными словами, если бы завтра вы перестали работать, кем бы вы были?

– Не знаю… Я все равно осталась бы собой. Не пойму, чего вы добиваетесь.

– Ладно, давайте сыграем в одну игру. Я хочу, чтобы вы дали мне три ответа на вопрос. Кто вы?

– Я Дена Нордстром, я блондинка и… – Она была в затруднении. – И во мне пять футов семь дюймов. Это что, опять тест?

– Нет, просто это помогает мне лучше понять, как вы представляете саму себя.

– И как, я прошла или провалила тест? Мне любопытно.

Доктор Диггерс отложила ручку.

– Вопрос не в этом. Но посмотрите, как вы ответили. Все три ответа описывают ваш имидж.

– А что я должна была сказать? Что еще‑то?

– Некоторые говорят: я жена, я мать, я дочь. И все три ваших ответа не говорят об отношениях с кем бы то ни было, а обычно это показывает, что у человека есть проблема самоидентификации. И частью нашей работы будет выяснить почему. Понимаете, о чем я?

Дена ощутила тревогу. Проблема самоидентификации?

– Но об этом мы поразмыслим позже. А сейчас предлагаю поговорить о ваших насущных проблемах. Вы вроде бы плохо спите?

– Да, плохо. Но давайте вернемся к предыдущей теме, как ее там. Еще раз говорю, я не хочу вас обижать, но этот тест, или что это было, подсказал вам неправильный вывод. Я точно знаю, кто я. Я всегда точно знала, чего хочу и кем хочу быть. Я один раз уже говорила об этом доктору О'Мэлли.

– Повторюсь, это не тест, – сказала Диггерс. – Всего лишь вопрос.

Вечером, просматривая записи, доктор Диггерс вспомнила, как ей впервые задали этот вопрос – «Кто вы?». Ответ последовал мгновенно и без усилий. Я женщина, я чернокожая, я инвалид. Интересно, а если бы через столько лет ей снова задали этот вопрос, она ответила бы точно так же и в том же порядке? Доктор Диггерс погасила свет в кабинете и покатила по длинному коридору в кухню, где ждал ужин.

А Дена вечером позвонила подруге:

– Сьюки, это Дена.

– Ой, привет! Как ты?

– Ты занята?

– Не‑ет. Ничегошеньки не делаю, сижу листаю «Поваренную книгу южанина» и ломаю голову, что можно приготовить на две сотни человек. Эрла Пула надо посадить в мешок и бросить в реку. А у тебя что происходит?

– Ничего. А почему ты злишься на Эрла?

– Глупости, тебе будет не интересно.

– Нет, интересно.

– Каждый год под Рождество я устраиваю маленький праздничный ужин для близких подруг. Для узкого круга, человек пятнадцать‑шестнадцать. И вот я даю Эрлу приглашения и прошу послать Мельбу отксерить их и разослать, и она разослала их по всему списку рождественских поздравлений, включая пациентов Эрла. Так что даже не представляю, сколько человек сюда заявится на следующей неделе.

– И что ты будешь делать?

– Гренков с сыром нажарю и понадеюсь на лучшее, что я могу еще сделать. Но хватит обо мне. Надеюсь, ты звонишь сказать, что приедешь на рождественские каникулы.

– Нет, это вряд ли. Думаю, мне все каникулы работать.

– Ты, помнится, и в прошлом году так говорила. Неужто нельзя отпроситься? Девочки так расстроятся. Они умирают хотят с тобой познакомиться. Только представь этих бедных крошек: слезы бегут по щекам, сердца разбиты.

– Сьюки, прекрати. Бессовестная.

– Но это правда! Они смотрят каждую передачу с тобой и даже назвали в твою честь хомяка. У нас теперь хомячиха Дена.

– Шутишь!

– Нет, твоя тезка сейчас здесь, наматывает круги по колесу.

– Тогда скажи им, что я польщена… наверное. Это для меня большая честь.

– Да, ты официально занесена в Зал славы для хомяков.

– Слушай. Я звоню, чтобы задать тебе вопрос.

– А‑а. Ну давай. Какой?

– Я хочу, чтобы ты дала мне три разных ответа, хорошо? Говори что хочешь, не думай, первое же, что придет в голову.

– Ладно.

– Готова?

– Да.

– Кто ты?

– Чего? Кончай придуриваться. Ты знаешь, кто я.

– Нет, это и есть вопрос. Кто ты?

– Кто я?

– Да. Три факта.

Сьюки принялась рассуждать вслух:

– Так, хорошо… Посмотрим, кто же я. Кто я?

– Не думай, говори первое попавшееся.

– Ну как не думать, надо подумать. Не могу же я нести всякую околесицу.

– Как раз можешь, в этом и смысл. Быстрей!

– Ну ладно. Я Симмонс со стороны матери, Кракенбери со стороны папиной семьи, Пул по мужу. Я южанка. Я Каппа.

– Ладно, стоп, – сказала Дена.

– Я мать троих дочерей. Я жена.

– Сьюки… Мне нужно было три ответа.

– Дена, но я больше чем три факта! Я бывший президент Юношеского общества помощи, бывшая Девушка Магнолиевой Свиты…

– Все, ты дала ответ.

– Ну так вот, вопроса глупее я не слышала. У меня намного больше ответов. Это что, для какой‑то передачи?

– Да нет, это такая игра, тут некоторые в нее играют.

– Кто?

– Ну просто народ на вечеринке. Это игра для вечеринки.

– Они спросили тебя, кто ты?

– Да.

– Надеюсь, ты сказала им, что ты Каппа!

– Это первое, о чем я сказала, Сьюки.

– А еще что ты ответила?

– Так, дай вспомнить… Помню, я сказала, что я коммунистка и растлительница малолетних.

Сьюки взвизгнула:

– Ха! Врешь!

– Нет.

– Зря ты так. Эти люди могли не понять, что ты шутишь.

На следующее утро, когда Эрл Пул спустился к завтраку, Сьюки развернулась и уставилась на мужа. Он посмотрел на нее:

– Ты чего?

– Кто ты?

– Чего?

– Кто ты? Дай три ответа.

Эрл отложил газету.

– Слушай, Сьюки, если это по поводу тех приглашений, то я уже извинился.

– Нет, не по поводу. Просто ответь на мой вопрос. Серьезно ответь, ну же.

Эрл вздохнул.

– Я дантист… Я муж…

– Еще одно.

Он поглядел на часы:

– И я опаздываю!

Когда Эрл ушел, все еще увлеченная игрой Сьюки позвонила матери. Та незамедлительно пророкотала:

– Я Ленора Симмонс Кракенбери!

– Мне нужно три ответа, мама.

– Сьюки, это три ответа!