Нью-Йорк 3 page

Капали секунды, но ничего не происходило. Кэмпбелл ждал.

Он знал, что будет дальше, поскольку видел рисунки Софи (Эд прислал их файлом). Очевидно, некоторое различие в деталях объяснялось допустимой художественной вольностью, но абсолютно ясно, что вдохновило художницу: мальчик в кукольном домике, обманчиво гигантская кроссовка, ощущение ловушки и подкрадывающейся опасности.

Наверное, она видела эту постановку, потому что рисунки пропитывает страх. Знала ли она, что все это основано на реальных событиях, а не просто плод чьей-то мрачной фантазии? Заметила ли (невзирая на ограниченный обзор), что долговязая фигура в кресле, вселявшая ужас в мальчика, напоминает отца в молодости?

Кэмпбелл ощутил свинцовую тяжесть в животе.

С клиентом они не встречались, но сходство бесспорно. Когда Листера пригласили в гостиную и по телевизору показали ему мертвую Сам Меткаф на полу купе, он был потрясен тем, что сидевший в кресле человек со спины похож на него. Однако и нынешнее зрелище ошеломляло не меньше.

Опасно поддаться внушению, но одно несомненно, хоть выглядит бессмыслицей: Страж хочет сказать, что той ночью Эд Листер был в доме.

Фигура в кресле подняла с подлокотника руку с пультом и включила телевизор. Кэмпбелл ожидал появления любовной сцены из «Завтрака у Тиффани», но вместо нее возник безмятежный пейзаж с девушкой в летнем платье, которая раскинулась на лугу и задумчиво разглядывала дом на холме.

Слева от нее тянулось красное пятно.

Затем камера отъехала от знаменитой картины Уайета, косо висевшей над кроватью, и медленной панорамой показала алые брызги на стене и куски окровавленной плоти, в рапиде соскальзывающие на пол. Потом изображение застыло, будто Страж счел, что единственный зритель увидел достаточно.

Кэмпбелл отвернулся и встряхнул головой.

Что означали слова Грейс: «Он не знает»?

В ночь убийства Эд действительно был в доме или это часть игры Стража, которую он ведет на грани виртуального пространства и реальности, усердно пытаясь сбить со следа? Почему он не показал лицо человека в кресле? Сам не уверен, кто это? Или же захотел представить «подлинное» доказательство своей версии событий? Потому-то «Эрни» и вернулся домой?

Сыщик решил, что утром еще раз съездит в поместье.

Перед тем как раздеться, Джелли опустила шторы. Потом выключила свет и опять их подняла, что напоследок всегда делала в жаркие ночи, дабы впустить побольше воздуха.

Дожидаясь сна, она голая лежала на простынях и в наушник слушала музыку. Промучилась с час.

Наконец вскочила и прошла к компьютеру — посмотреть, нет ли чего от Эда. Экран, высветивший ее из темноты, навел на мысль, что надо бы прикрыться. Казалось, будто слова оставили в нем прорези, сквозь которые ее разглядывает Эд. Хотя в Сети его не было.

Он прислал письмо.

Нынче утром вся моя жизнь изменилась, теперь ничто в ней не будет прежним. Ты скрылась, и я весь день тебя искал. Я побывал во всех местах, хоть раз тобой упомянутых. Во всякой толпе я выискивал твое лицо, надеясь, что вот-вот тебя увижу. Пусть это кажется безумием, мне все равно.

Джелли, скажи лишь, что встретишься со мной. Я понимаю, ты боишься того, что произойдет, если мы увидимся. Но наша любовь и наша судьба — это не просто так…

Джелли остановилась. Минуточку… Что за черт? Эд гнул свое, будто ни слова не понял… Она же в Питсбурге, в другом штате… она… НЕ СУЩЕСТВУЕТ!

Джелли покачала головой и стала читать дальше. Парень распинается, хотя прекрасно знает, что безразличен ей.

Я ни секунды не сомневаюсь, — что все это должно было случиться, ибо мы предназначены друг другу. Могу лишь догадываться, о чем ты подумала в метро, но когда наши взгляды встретились, я почувствовал, что впервые нашел свою половинку. Отныне для меня… для нас обоих, Джелли, невозможны ни душевное равновесие, ни счастье, ни сама жизнь, пока мы не соединимся.

Он чокнутый или просто тупой? В горле пересохло. Джелли подошла к холодильнику и прямо из упаковки хлебнула апельсинового сока; дверцу не закрывала, чтобы ногам было прохладно.

Потом вернулась к столу и дочитала письмо, вызвавшее оторопь и легкий стыд.

Я не перестану тебя любить, даже если ты откажешь во встрече. Ты говоришь, нам не быть вместе. Мой ангел, жизнь так устроена: если не рискуешь, потом платишь гораздо больше. Я не стану расписывать, что я к тебе чувствую и что ты для меня значишь.

Я тебя люблю. Эдди.

P. S. Я вернулся в отель полчаса назад. Сейчас почти восемь вечера. Буду ждать, пока не ответишь.

Постскриптум все разъяснил. Судя по заголовку, письмо отправлено в 19. 56 — за полтора часа до их последнего разговора. Джелли нахмурилась. Но ведь ящик был пуст, когда она вернулась домой. Или нет? Впрочем, задержки и глюки с почтой происходили часто.

Пожалуй, надо сменить провайдера.

По крайней мере ответ не требуется — это уже сделано. Она ответила. Раз он больше не пробовал связаться, значит, поверил в ее историю о другом человеке.

Джелли печально уставилась на экран. Прежде никто подобного ей не говорил… Блин, неужели есть еще люди, которые так пишут, так говорят и так чувствуют? Лабуда про судьбу и «предназначенность» напомнила о предостережении Гая. Пусть Эд малость трехнутый и одержимый, но изъясняется он грустно и красиво. Ясно, что он вправду ее любит. Она не хотела его этого лишать. В нем нет угрозы. Лишь боль и тоска.

В постели она вновь и вновь прокручивала в голове всю эту бодягу, пытаясь решить, что же ей делать. Даже на миг противно допустить, что Гай прав. Но если Эд сумел разыскать ее в Бруклине, он притопает и на Тридцать девятую улицу, это лишь вопрос времени.

Может, и впрямь ненадолго уехать из города?

Сомнения рвали на части.

Джелли прочла молитвы, привычно упомянув в них Эда, и попросила Господа наставить ее во всей этой неразберихе.

Уже засыпая, она подумала: что он имел в виду под фразой «Если не рискуешь, потом платишь гораздо больше»?

Что-то похожее сказал Гай, когда по дороге в Манхэттен они проезжали через Бруклинский мост.

Глаза слипались. Что-то корябало, точно заноза. Что, черт бы его побрал?

Гай на лестнице… обернулся и помахал на прощанье… по дороге он что-то ляпнул про Башни-близнецы… а здесь предупреждал, что маньяку… это про Эда?.. нельзя выказывать даже малейшего расположения, иначе он сочтет это знаком взаимности…

Вот: ей показалось или он назвал ее «Джелли»?

В четверг без четверти семь Кэмпбелл Армур выписался из мотеля «Горный вид» и заехал в полюбившуюся ему закусочную, где в последний раз позавтракал «Ранней пташкой, особой». Рейс на Нью-Йорк отправлялся в десять тридцать, значит, в аэропорт Хартфорда нужно было поспеть, самое позднее, к девяти. Во второй половине дня предстояла встреча с Эдом Листером.

Затем он вернулся на шоссе Уинстед — Норфолк (пару раз проверив, нет ли слежки) и прикинул маршрут в аэропорт с заездом в «Небесное поместье».

Без десяти восемь Кэмпбелл остановился перед бесхозным особняком. Заглушив двигатель, он сидел в машине и обдумывал ситуацию. То, что вчера казалось вполне разумным — поискать доказательства в поддержку сетевой постановки, — сегодня выглядело совершенно негодной идеей. Наверное, он спятил, если позволил заманить себя в реальный фильм категории «Б»… Сквозь ветровое стекло Кэмпбелл посмотрел на парадную дверь, и в душе шевельнулось уже знакомое неприятное чувство. Вроде ничего определенного, но он был почти уверен, что Страж за ним наблюдает.

Если б не деньги и непреклонные «друзья» в Сарасоте, он бы тотчас развернулся и был таков. Кэмпбелл понимал, что искушает судьбу, но игрок в нем никогда не мог устоять против того, чтобы сыграть еще одну сдачу или при гиблых шансах в последний раз бросить кости. Каждый раз это оборачивалось бедой, но… поди знай. Он вылез из машины и поднялся на длинную пустую террасу.

Взявшись за медную ручку, Кэмпбелл осторожно толкнул парадную дверь и не удивился, когда она подалась. Он толкнул сильнее, и дверь распахнулась. Взмокшие ладони были противно липкими.

Глядя на свою тень, которую утреннее солнце уложило на порог, он замер и прислушался. Из лощины доносилось рычанье грузовика, на низкой передаче взбиравшегося в гору. Из дома не слышалось ни звука. Прищурившись, Кэмпбелл заметил, что в сумрачной прихожей нет следов, которые он видел сквозь кошачий лаз. Значит, кто-то здесь побывал, навел порядок и гостеприимно оставил дверь незапертой.

Вероятно, где-то есть и пригласительная записка.

Мешкая, сыщик оглянулся на уходившие вдаль гряды холмов. После вчерашней постановки красота здешних мест уже не прельщала. Казалось, здесь обитают призраки. Теперь все воспринималось через призму ужасных событий в верхней комнате. В прозрачном теплом воздухе витал свежий летний аромат кальмии и чабреца.

Не обращая внимания на бухающее сердце и внутренний голос, увещевавший, что еще не поздно свалить, Кэмпбелл вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Медленно прошагав через вестибюль, он отметил, что интерьер совпадает с планировкой виртуального дома. Комнаты по обеим сторонам прихожей были пусты, лишь кое-где стояла зачехленная мебель. У лестницы сыщик остановился и посмотрел на площадку с четырьмя дверями.

Поднявшись на пару ступеней, он передумал и решил вначале осмотреть чулан, в котором той ночью прятался мальчик.

Сейчас в каморке не было ничего интересного, но Кэмпбелл получил ответ на вопрос, озадачивший его на представлении. Скрип дверных петель растолковал замешательство мальчика: он не вернулся в прежнее убежище, опасаясь, что шум его выдаст.

Как Эрни той ночью, сыщик беспокойно смотрел на дверь хозяйской спальни. Казалось, щель под притолокой вот-вот расширится. Затем, повторяя путь мальчика, Кэмпбелл пересек вестибюль и вошел в комнату, некогда бывшую гостиной, или, как назвала ее Грейс, залой.

Было странно шагать по ковру с зеленовато-голубым волнистым узором, который он видел из оконца кукольного домика. В сумраке маячили два громоздкие кресла, зачехленные и развернутые к углу, в котором раньше на консоли стоял телевизор.

Игрушечного дома не было.

В унылой промозглой комнате веяло затхлостью. Кэмпбелл прошел к окну и раскрыл ставни, впуская больше света. Обернувшись, он заметил еще один предмет обстановки. У стены под зеркальной решетчатой панелью, похожей на окно, стояло пианино. Влекомый сильным, почти нездоровым любопытством, Кэмпбелл поднял его крышку.

От инструмента несло плесенью; к покоробленным клавишам в рыжем налете уже сто лет не прикасались. Часть из них лишилась костяной облицовки, придав клавиатуре вид щербатого рта. Пустая нотная полка напомнила об изводящих упражнениях Джун Ситон, которая упорно, но тщетно совершенствовала свое исполнение «К Элизе».

Возле красавицы-матери Кэмпбелл представил маленького Эрни… и осторожно опустил крышку. Бросив взгляд в мутный, испятнанный переплет зеркала, сыщик вдруг увидел нечто такое, отчего сердце его заколотилось, и он резко обернулся. Нет, это не призрак из прошлого, не игра тусклого света. В ближнем к окну кресле угадывались контуры человеческого тела, укрытого мебельным чехлом.

Удостоверившись, что сгорбленная фигура не шевелится, Кэмпбелл осторожно подошел к креслу и сдернул покрывало.

Он отпрянул, и в тот же миг в глубине дома хлопнула дверь черного хода.

Позволив ледяным иглам молотить по моей согбенной голове, я стоял под холодным душем, пока совершенно не окоченел. Когда я вышел из кабинки, глаза уже могли воспринимать дневной свет, но в черепе все еще бухало. Собираясь побриться, я протер заиндевевшее зеркало и воззрился на свою помятую физиономию.

Прошлым вечером я спустился в гостиничный бар, намереваясь выпить пару стопок, а закончил тем, что в какой-то забегаловке на Второй авеню топил свое горе в бутылке «Джека Дэниелса» («зеленая этикетка»). Результатом стало штормовое похмелье, усугубленное воображаемым смехом Уилла, который приглашал меня вернуться в реальный мир.

А чего ты хотел? Неужто и впрямь рассчитывал, что она окажется созданием из плоти и крови, а? Ты выдумал ее, Листер; это всего лишь фантазия, вымышленный персонаж, причудливый финт воображения — твоя возлюбленная никогда не существовала. Не хочу сыпать соль на раны, но ведь я предупреждал, а?

Воображаемый шурин пялился на меня поверх очков, изощряясь в едких комментариях: тебя околпачили, провели, выставили полным идиотом… Чем старее, тем дурнее… и так далее. Хорошо еще, не впутали в какую-нибудь аферу, островитянка оказала услугу, проколов пузырь. Я закрыл глаза. Как можно быть таким кретином?

Я вспомнил прошлый вечер, когда открылась вся правда о Джелене. До конца я еще не верил. Я пытался убедить себя, что она лгала из духа противоречия и боялась свидания лишь потому, что не могла признаться в собственных чувствах, или же всего-навсего строила из себя недотрогу, и ее «нет» означало «да».

Пока я брился, все мои аргументы один за другим отпали.

Во всем этом был один положительный момент: поскольку девушка существовала лишь в моих грезах, вполне резонно допустить, что никакая опасность ей больше не грозит.

Похоже, Грейс просидела так всю ночь.

Она была в той же одежде, что и на вчерашней встрече в кофейне: светло-зеленый спортивный костюм и белые кроссовки с помпонами. А куда же делись костыли? — подумал Кэмпбелл. Ведь без них она не могла ходить.

Видимо, Эрни ей помог, предложив руку.

Серое обрюзгшее лицо не выражало страха или каких-либо чувств вообще. Наверное, ее внезапно ударили сзади — измазанный запекшейся кровью свинцовый противовес с налипшими волосками лежал на худых старушечьих коленях. Видимо, Грейс ни о чем не догадывалась и не предполагала, что любимое дитя, которое она вынянчила, способно причинить ей зло. На подголовнике кресла темнело пятно, формой и размером напоминавшее салфетку, — из тусклой раны в размозженном черепе натекла кровь.

Кэмпбелл сдерживал позывы рвоты. Прежде он не видел мертвецов так близко. Старуха казалась совсем маленькой, будто усохла. К отвращению примешивались жалость и страх. И еще жег стыд, ибо он не сумел предвидеть, что встреча с Грейс, единственной, кто знал правду о событиях той ночи, приведет к ее гибели.

Кэмпбелл посмотрел в окно на задний двор, где все было тихо, и уже хотел вызвать полицию. Но потом взглянул на ситуацию глазами копов, и его окатило холодной волной паники. Теперь он понял, что целью сетевой постановки было заманить его в дом.

Его подставили. Скорее всего, полиция уже едет.

Кэмпбелл попятился к выходу. Неизвестно, один он в доме или Страж где-то поблизости, но сматываться надо как можно скорее.

Что-то в позе Грейс заставило его помешкать. В одной руке старуха сжимала пачку «Ньюпорт лайте» и зажигалку. Другая бьша развернута ладонью вверх: большой и указательный пальцы застыли в просящем жесте. Видимо, перед самой смертью домработница о чем-то просила или даже умоляла. Похоже, последняя просьба — выкурить сигарету.

Внутренний голос вопил: убирайся, уходи немедленно! Однако природное упрямство воспротивилось разуму. Что если он ошибся, и Грейс понимала, что вот-вот умрет? Что если убийца стоял перед ней?

Сыщик вплотную приблизился к креслу.

Он сам не знал, что ищет, но, чуть сместившись, заметил блик. Кэмпбелл вгляделся: сверкал розовый металлический предмет, застрявший между подлокотником и сиденьем кресла. Сыщик присел на корточки и, стараясь не касаться изуродованных артритом старушечьих коленей, выковырнул из щели мобильный телефон, уже виденный в кофейне.

Шибануло сладким запашком духов, за которым чудился смрад начинавшегося разложения.

Кэмпбелл сунул девчачий телефон в карман и, давясь накатывающей рвотой, отступил к двери. Вспомнился рассказ Грейс о том, как двадцать семь лет назад воскресным утром она пришла на службу, но странный запах в притихшем доме удержал ее на крыльце, заставив кликнуть Эрла.

Такого она не заслужила.

Глаза ее будто следили за сыщиком, рванувшим из дома.

Я позвонил в обслуживание номеров и заказал кофейник эспрессо.

В попытке обрести душевное равновесие и вернуть хотя бы часть самоуважения, я решил выполнить данное Лоре обещание: отобедать с ее бабкой Алисой Филдинг. Машина забирала меня через полчаса, а пока надо было прочистить голову.

Дожидаясь кофе, я включил ноутбук и проверил почту. От «Джелли» ничего. Я все-таки надеялся получить извинение или что-нибудь вроде объяснений. Злость и ошеломление еще не прошли. Но больше всего я хотел покончить с этой унизительной историей и сосредоточиться на действительно важном. Расследование Кэмпбелла Армура достигло критической точки.

Перед отъездом в аэропорт он прислал мне подтверждение нашей сегодняшней встречи. В кратком отчете Кэмпбелл сообщал, что найти фотографию Эрнеста Ситона не удалось — видимо, Грейс Уилкс помочь не смогла, — но в норфолкской библиотеке он раздобыл пару более внятных снимков его родителей, на которые и просил взглянуть.

Я открыл приложения. Обладатель копны волос по моде семидесятых и жиденьких вислых усов, Гэри Ситон позировал в белом облачении дантиста и немного смахивал на молодого Брюса Дерна.[89]На фото он слегка бычился, что выдавало в нем прирожденного неудачника, человека слабого и вздорного. Прежде я никогда его не видел.

Почему-то второй снимок загружался дольше.

Тренькнул дверной звонок. Вошла горничная; осторожно опустив поднос на столик под окном, она спросила:

— Еще что-нибудь угодно?

Я не ответил и даже не взглянул на нее.

— Приятного дня, мистер Листер.

Мое внимание приковало изображение, наконец появившееся на экране.

На портрете ожила Джун Ситон — стриженная под мальчика блондинка с очень бледной, почти прозрачной кожей и черными манящими глазами под темными бровями. Я тотчас вспомнил опасную прелесть губ, капризно изогнутых над чуть неровными зубами.

Фотография развеяла все сомнения. Джун Ситон уже не казалась похожей на кого-то знакомого… Это была она. Состоятельная богемная неврастеничка, непредсказуемая именно в той степени, какую сулила чуть ломаная усмешка. Я вдруг почувствовал пугающую близость непредвиденной развязки.

Наше краткое знакомство произошло так давно, словно было в другой жизни. Но лучше бы наши пути не пересекались. В последний раз я видел Джун Ситон двадцать семь лет назад, когда она без чувств лежала в пустом грузовом контейнере на причале Вестсайда.

Забыв о тормозах в серебристой «тойоте», Кэмпбелл пулей вылетел на дорогу и газанул с холма; стрелка спидометра колебалась между шестьюдесятью и шестьюдесятью пятью. На первом повороте он сбросил скорость и посмотрел в зеркало: позади в четверти мили возникла полицейская машина. Выехав из тенистой низины, она чуть задумалась, а затем повернула нос к подъездной дороге в поместье.

Сыщика прошиб пот. Если б патрульная машина появилась со стороны Колбрука, он бы въехал прямо в объятия помощников шерифа. Вовремя смылся. Поглядывая в зеркало — может, все-таки заметили, — Кэмпбелл добрался до выезда на шоссе Уинстед — Норфолк и резко взял влево.

Шея и плечи ныли от напряжения, когда минут через девять он покинул автостраду и съехал на двухрядную дорогу, что вела в аэропорт Брэдли. В запасе чуть больше часа, он успевал до окончания посадки. Конечно, если не остановят, что очень большое «если».

Наверняка Страж уведомил полицию, а значит, сигнал передан всем постам и уже выписан ордер на арест. Его будут искать все патрули округа Литчфилд. В здешнем захолустье с ними не разминешься. Может, сдаться и рассказать все как есть? Дескать, он самодеятельный сыщик из Тампы, Флорида, расследует серию убийств… Брось, никто не поверит. Просто упекут косоглазого в тюрягу, и прощайте надежды разыскать Стража, а вместе с ними обещанная премия в миллион баксов.

К завтрашнему дню он должен предоставить убийцу Софи Листер, иначе его собственная жизнь не будет стоить ломаного гроша. В пять вечера в отеле «Ридженси Хайатт» назначена встреча с Пердуном, на которую надо принести деньги — долг и проценты.

Дорога взбиралась на череду холмов в густых подлесках. Кэмпбелл беспрестанно поглядывал в зеркала, но не мог определить, есть ли погоня. Деревья близко подобрались к обочинам и смыкали над дорогой ветви, образуя зеленый туннель, бесконечные изгибы которого сильно ограничивали обзор. Затем поток машин поредел, и сыщик вздохнул свободнее; опустевшая дорога одолела серию лесистых гребней и превратилась в серпантин, вившийся к Фармингтон-ривер.

Кэмпбелл спустился к речной запруде и, переехав через мост из проржавевших стальных балок, зарулил на малоприметную стоянку местных рыболовов. Убедился, что нет хвоста, и выключил двигатель. На берегах через равные промежутки расположились рыбаки в желтых болотных сапогах.

Руки сыщика слегка дрожали в отголосках адреналиновой атаки, когда он торопливо просматривал память и адресную книгу розового мобильника. Номеров было прискорбно мало.

Наверное, старуха поняла, что ее хотят убить. И тогда рефлекторно, но скорее всего умышленно, сунула телефон в щель кресла, надеясь, что кто-нибудь получит сохраненную в нем информацию.

Если повезет, один из номеров окажется телефоном Эрнеста Ситона.

На встрече в кофейне Грейс что-то хотела сообщить, но страх или преданность ей помешали. Однако маленький Эрни не мог допустить ни малейшего риска. Что же она имела в виду, когда на прощанье сказала «Он не знает»?

Кэмпбелл хмуро разглядывал дисплей. Неужели так просто? Из ряда выбивался предпоследний звонок по иногороднему номеру. 201 — код Нью-Джерси. Сыщик нажал кнопку повторного вызова; казалось, прошла вечность, прежде чем ответил женский голос с испанским акцентом:

— Усадьба Филдинг. Хесусита слушает. Чем вам угодно?

Кэмпбелл замешкался. Фамилия Филдинг казалась знакомой, но здесь наверняка ошибка. Помнится, Эд говорил о жениной бабке, миссис Алисе Филдинг, которая жила в Нью-Джерси, где-то на берегу Гудзона.

Сыщик сделал пробный выстрел:

— Эд Листер дома?

— Миста Листа? Пока нет, но мы ждать.

— Ладно…

Кэмпбелл вникал в смысл ее слов; нет, все же тут какая-то путаница. Но доказательство было возле уха:

— Что-нибудь передавать?

Сказать, что назначена встреча с клиентом, и спросить адрес дома? Ладно, бог с ним. Адрес найдется и в Интернете.

— Спасибо, я позвоню ему на мобильный, — свернул разговор Кэмпбелл.

На реке заорали. Облаченный в армейский камуфляж жирный детина с пивным брюхом подсек рыбу. Лосось серебристой молнией выпрыгнул из воды, потом тряхнул головой, выплюнул наживку и шмякнулся обратно в желтовато-зеленый поток, на прощанье махнув спинным плавником. Незадачливый рыболов сматывал пустую леску и вопил что-то нечленораздельное, а над рекой рябью разбегался смех его компаньонов.

В аэропорту меня ждут, думал Кэмпбелл. Наверное, лучше всего вернуться в Уинстед, бросить машину и найти иной транспорт.

В окно тихонько стукнули. Сыщик вздрогнул и крутанулся на сиденье.

За окном застенчиво улыбался кривоногий паренек в нейлоновой тенниске и джинсах; в руках он держал дешевый чемодан. Кэмпбелл порциями выдохнул и опустил стекло. На грубом хунаньском диалекте, который сыщик едва понимал, парень спросил, не едет ли дяденька в Нью-Йорк.

— Слушай, голуба, тебя здесь прихлопнут, если будешь так подкрадываться, — раздраженно ответил Кэмпбелл на английском. — Не видишь, я занят?

Парень виновато поклонился и отошел.

Откуда он взялся в этой глухомани? Что ему понадобилось в американском штате Коннектикут? Для туриста он слишком беден и придурковат. Кэмпбелл сознавал, что его предубеждение к континентальным соплеменникам, унаследованное от родителей, устарело по меньшей мере на одно поколение. Кира бы ужаснулась.

— Эй, погоди, — окликнул он парня.

— Я не говорю по-американски, — сказал тот, протягивая автобусный билет компании «Бонанца». — Я иностранец. Помогите мне.

— Думаю, помощь будет взаимной, — ответил Кэмпбелл на своем заржавевшем кантонском. Ему пришла мысль, что этот стриженный в скобку крестьянин, чьи зубы напоминали покосившиеся надгробья, может стать билетом на свободу. — Залезай, чувак.

— Похоже на скульптуру.

— Ага, на бюст твоего предка. — Морелли насмешливо хмыкнул, прикалывая к стене рисунок, найденный в квартире Сам Меткаф. — Что еще? Заметил, во что он одет?

— Кажется, в тенниску.

— От Ральфа Лорена.[90]О чем это говорит, Лучча?

Юный детектив вперился в рисунок.

— Американец?

— Это глобальный бренд, он растиражирован по всему свету.

— У него взгляд американца. Что-то этакое в глазах. Точно ковбой смотрит вдаль.

— Сам-то слышишь, чего несешь? Глаз вообще нет, Лучча. Вот отчего ты вспомнил статую. Она не нарисовала глаза. Как думаешь, почему?

Лучча пожал плечами:

— Может, хорошенько не рассмотрела?

— Если это ее убийца, то встречались они не однажды. Она виделась с ним, Лучча. — Инспектор тяжело вздохнул и сел за стол. — Хотя и боялась.

— Это мог быть кто угодно.

— Наверное, именно это девушка и пыталась передать: убийца выглядит как обычный человек. В толпе он неразличим.

— Но с чего-то начать придется.

— Юморишь? Видал, сколько народу откликнулось. — Морелли кивнул на кипу бумаг перед собой.

Вчера, обнаружив рисунок, инспектор прямиком отправился в свой кабинет. Обедать было некогда, и он перехватил бутерброд в закусочной на углу улицы, где жила Сам. К трем часам поясной набросок белого мужчины двадцати пяти — тридцати пяти лет был скопирован, отсканирован и по электронной почте и факсу разослан во все крупные полицейские участки Италии, Австрии и соседствующих стран, а также во все отели, рестораны, пансионы, молодежные общежития и интернет-кафе Флоренции.

За сутки на призыв поделиться информацией откликнулись девятнадцать человек, не считая обычных звонков от сумасшедших. Наиболее существенным было сообщение старого официанта из «Гарги» — ресторанчика в центре города, неподалеку от пьяцца Антинори, где убили Джимми Макчадо. Две недели назад старик обслуживал американского туриста, похожего на человека с рисунка. Столик тот не заказывал, расплатился наличными, оставил хорошие чаевые. Больше официант ничего не помнил. Морелли признавал, что хлынувшие потоком сообщения других респондентов обнадеживали еще меньше.

— Если девушка боялась, почему она не отдала кому-нибудь рисунок, не переслала домой, не оставила в студии? — спросил Лучча.

— Видимо, не успела.

— Полагаете, убийца знал, что его зарисовали? Может, набросок остался в компьютере Сам Меткаф?

— Вряд ли. Сам улетела в Бостон. Ноутбук она взяла с собой. — Пощипывая себя за подбородок, Морелли раскачивался на задних ножках стула. — Что у нас еще?

— Утром был звонок от женщины, не объяснившей, зачем она звонит. Едва я стал задавать вопросы, как она извинилась и повесила трубку.

— Звонок отследили?

— Дженифер Урсино. Проживает в доме пятьдесят девять по виа дель'эрта Канина. Эта улочка примыкает к бульвару Галилео за Сан-Миниато, знаете? Я перезвонил, и она созналась, что хотела поговорить о рисунке.

— Англичанка?

— Да. По-итальянски говорит с жутким акцентом. Вдова, живет одна. Два года назад муж умер от сердечного приступа. Он флорентиец, занимался кожевенным делом, имел свою компанию. Думаю, завтра можно к ней заглянуть.

— Как она узнала о рисунке?

— Промямлила, будто увидела нашу листовку в баре отеля «Данте». Она берет на постой и считает, что, возможно, объект проживал у нее — это уже интересно — весной прошлого года.

— Ее тогда допрашивали, ты узнал?

Лучча покачал головой:

— Она не зарегистрирована как хозяйка пансиона. Наверное, поэтому не хотела связываться с квестурой.

— Как называется пансион?

— Никак. Она сдает небольшую квартиру и отдельные комнаты, когда пожелает. Говорит, тот постоялец был очень тихий, она его почти не видела.

— Так чего ждем-то? — Морелли вскочил со стула.

— Через пятнадцать минут у нас встреча с комиссаром Пизани.

— Иди на хрен, Лучча!

Лимузин с кондиционером и приглушенным освещением летел по Вестсайдской автостраде, а я закрыл глаза, позволив волнам бетховенской «Девятой» симфонии заглушить то, что доктор Каллоуэй назвал бы голосом моей контуженной психики. Молотобойцы в голове не унимались, и я был вовсе не расположен к светской беседе с восьмидесятипятилетним одуванчиком, которым нежно овладел Альцгеймер.[91]

Нет, я люблю Алису Филдинг. Усадьба «Ла-Рошель» на Гудзоне некогда сыграла большую роль в моей жизни и полна воспоминаний о маленьких Софи и Джордже. Обычно летом мы всей семьей скрывались там от городской жары, купались в пруду и ходили с Алисиным мужем на рыбалку. Золотое было времечко.

Поглядывая на реку, я старался не думать о несуществующей девушке, с которой так обмишулился. Я уже немного смирился с тем, что меня одурачили, — итог, о котором тщетно предупреждал Уилл, — однако чувства мои не угасли. Знаю, это глупо, но я по-прежнему любил ее, или, как она выразилась, свою фантазию о ней. Я начинал понимать, что мы оба легко отделались.

Вопрос о продолжении поисков отпал. Нельзя защитить того, кто не существует; знал Страж или нет, что «Джелли» — просто вымышленный персонаж, но ее изобретательной подруге вряд ли что-нибудь угрожает. Я уже задумывался, вправду ли он подменял ее в Сети. Если только он не был ею с самого начала… Нет, такое невозможно, Ладно, я уже не мальчик, пора избавиться от галлюцинаций и жить дальше.

Date: 2015-12-12; view: 387; Нарушение авторских прав