Виндхук, Намибия, 1997 3 page

В Утьо они приземлились через сорок пять минут. На посадочной площадке их встречал Диркс, главный диспетчер Отто и генеральный менеджер по совместительству. Паола не могла не заметить, как Франц и Диркс переглянулись, но ей было все равно. Им платили за то, что они работали на Отто, а значит, и на нее. Она приказала пригнать джип с открытым верхом вместе с водителем, чтобы они с Дитером могли поехать посмотреть животных. И категорично притопнула своей милой маленькой ножкой, когда Диркс заявил, что не уверен в том, есть ли сейчас свободные машины… она ведь не предупредила о своем приезде… и в курсе ли господин фон Кипенхоер?

– Просто делайте, что вам говорят, и достаньте мне машину! – прикрикнула она на него. Дитер восхищенно посмотрел на нее. Диркс молча кивнул. Рабочий персонал Отто и его жена не слишком любили друг друга. Он ушел, его огромный живот вздрагивал при каждом новом шаге, пока он шел к гаражам искать свободную машину и водителя.

– Боже мой, какая ты грубая леди, – выдохнул Дитер, пока они смотрели вслед удаляющемуся Дирксу.

Паола улыбнулась.

– Только когда это необходимо, – сказала она кокетливо. – Он вернется через десять минут, вот увидишь.

И она оказалась права. Десять минут спустя подъехал серебристый джип с молодым чернокожим водителем за рулем. Они забрались на задние сиденья и с ревом умчались, оставив позади красное пыльное облако и разгоряченного Диркса.

Искать животных – любых – не входило в список любимых занятий Паолы, но под предлогом поиска львов, буйволов и всего, что могло попасться им на пути, она наслаждалась быстрой ездой в джипе по кочкам и выступам на ранчо в две с половиной тысячи гектаров. Еще не было одиннадцати часов, и воздух пока сохранял приятное утреннее тепло; к полудню, она прекрасно знала, невозможно будет даже выйти на солнце. Она захватила с собой пестрый розовый бикини. На территории каждого домика был бассейн с прохладной водой; они с Дитером смогут провести приятный вечер у бассейна или даже поплавать в огромном бассейне главного дома. Все так хорошо выходило. Виндхук со своей скучной жизнью, казалось, был далеко в прошлом. Держась за поручень, она не упускала возможности коснуться или столкнуться с Дитером, хотя бы теперь она воспряла духом. Она любовалась своими загорелыми руками, ловя восхищенные взгляды Дитера.

Они почти два часа катались по ранчо. Они видели сотню антилоп, стайку куду, пару жирафов и буйвола – достаточно, с точки зрения Паолы. Она ненавидела животных. Вскоре подъехали к домикам. Она выпрыгнула из джипа и пошла вперед; она уже точно знала, в какой из двенадцати маленьких бунгало она хотела пойти – только бы он оказался свободен.

Он был свободен. Через полчаса они уже сидели на деревянных шезлонгах с напитками в руках, любуясь широкими равнинами Окахандии, раскинувшимися перед ними. Воздух был сухим и сладким, с особым запахом кристальной свежести горных вершин. Призрачные очертания гор, окрашенные бледно‑голубыми, пурпурными, сапфирными красками, виднелись на горизонте. Ничто не напоминало о городе и каждодневной обязанности быть женой Отто фон Кипенхоера. Она вдруг почувствовала стеснение, не отвлекаясь от ведомой ими игры или волнующего ощущения после быстрой езды. Они задумались над тем, для чего они здесь, одни. Чтобы скрыть смущение, Паола заговорила.

– Давно ты живешь в Виндхуке? – спросила она, потягивая свой холодный джин с тоником.

Дитер удивленно взглянул на нее.

– Всю жизнь. Я родился здесь.

– О. Я думала… думала, ты немец, – сказала она.

Он покачал головой.

– Нет. Мой отец переехал сюда еще ребенком. Мама родилась здесь. Мы коренные жители Намибии.

– Но ведь ты был в Германии?

– Нет. Никогда.

– Правда? Но ведь… вы говорите на немецком дома… я слышала.

Он пожал плечами.

– И что? Ты говоришь на английском. А вообще, не похожа на англичанку.

Паола покраснела. Внутри все похолодело. Она смотрела на него, лежавшего в шезлонге, вытянувшего свои длинные ноги. Под золотистой кожей у него скрывались мускулы, переходя в плавные изгибы тела – его молодость, красота и чувственность прекрасно гармонировали в одном его юном мужском теле. Она сглотнула.

– Как я выгляжу? – вопрос повис в воздухе. Он повернул голову к ней, но выражение его глаз оставалось для нее загадкой.

– Хорошо, – наконец объявил он. – Ты хорошо выглядишь. – Она пристально смотрела на него. Он играл с ней. Он прекрасно знал, что она от него хочет, а она понятия не имела, как это воплотить в реальность. Был ли хоть какой‑то опыт у этого шестнадцатилетнего подростка, который помог бы подсказать ему, какие мысли одолевали Паолу каждый раз, как она смотрела на него? Откуда он мог знать, как жаждала она восхищения, одобрения… высокомерия, которое рвалось в нем наружу, и он должен был принести его в жертву ее красоте.

– Могу поспорить, ты говоришь это каждой встречной девушке, – сказала она, пожалев о сказанной глупости. Он улыбнулся. Он выглядел так, будто слышал это выражение сотню раз. Он сделал глоток пива и повернулся к ней так, что теперь они находились лицом к лицу.

– Я думаю, ты очень красивая – все в Виндхуке так думают. – Паола густо покраснела. Его слова взволновали ее, несмотря на их высокомерие. Ему шестнадцать, не переставала думать она, пока он потягивал пиво и не сводил с нее глаз. – Все мои друзья. Ты не представляешь выражение их лиц, когда я сказал им, что еду сюда с тобой.

– Ты им сказал? – вдруг забеспокоилась Паола.

– Конечно. Почему нет?

– Черт… не нужно было тебе этого делать… я ведь замужем, ты это прекрасно знаешь.

– Конечно. Но мы не сделали ничего плохого… пока, – хитро заметил он, опустив взгляд на глубокий вырез в ее топе.

– Дитер, ты когда‑нибудь делал это раньше? – спросила Паола, почувствовав внезапную беспомощность. Он продолжал пристально смотреть на нее.

– Конечно. А ты нет?

– Не уверена… не понимаю, о чем ты, – нерешительно ответила она.

– Ты задала вопрос. Что ты хотела узнать?

– Что ж… это. Встречался ли ты с… чьими‑либо женами, – наконец спросила она.

– Конечно да. – Паола лишь удивленно смотрела на него. – Перестань, ты ведь в Виндхуке живешь, – широко улыбнулся он. – Там у всех отношения на стороне. У всех. – Она молчала.

– Сколько раз?

– Кого волнует количество? – был его простой ответ. Равновесие между ними вдруг исчезло. Паола почувствовала себя в неловкой ситуации. Ей это не нравилось. Но потом она снова взглянула на его светлые волосы, завивающиеся на шее; на гладкую кожу на его руках и мускулистое тело, которого так хотелось коснуться. На нее нахлынули воспоминания – Дидье, принц Георг, сотня однодневных романов… и, конечно же, Киеран. Этот резкий, такой мужской запах, исходящий от его шеи, который она почувствовала, когда они встали с кресел и стояли рядом, не касаясь друг друга… Это был запах и вкус Киерана. Ее охватило чувство опустошения. Она запрокинула голову, когда Дитер принялся игриво, как‑то лениво целовать и обнимать ее. Его руки дрожали, ей нравилось это – дерзости у него поубавилось, подумала Паола, когда его рука скользнула под топ, а губы нежно касались ее. Ей хватило ума перебраться в комнату, захлопнув за собой дверь. Все в гостиничном комплексе знали, кто она такая; ей не хватало только, чтобы какой‑нибудь нерадивый рабочий сообщил Отто о том, что он видел жарким днем, когда деревья акаций замерли в воздухе, и все вокруг затаило дыхание.

Повинуясь импульсу, Бекки села в машину и поехала в центр города в галерею. От очередного вечера, проведенного у Надеж, назойливо перебиравшей снова все причины, по которым ей немедленно нужно взять детей и уехать обратно в Лондон, у нее кружилась голова. Она чувствовала, что у нее больше нет сил делать вид, что она слушает ее. В общей сложности, она даже толком не понимала, почему Надеж должна уехать. Она оставалась при своем.

Она ехала по Мугейб‑авеню мимо почты и банка с их закрытыми фасадами. Снаружи многих магазинов спали охранники, их завернутые во что‑то, словно мумии, тела выглядывали из дверных проемов учреждений, которые наняли их охранять. Несколько крупных магазинов в деловом центре города ограбили недавно; все, похоже, были на пределе от этих событий. Она повернула направо на Альбион‑Роад в поисках парковки. Было почти десять часов вечера. «Нужно бы домой ехать», – прозвучал голос Годсона у нее в голове. Он был довольно резок с ней последние несколько дней; она много работала, ей нужно сделать перерыв, отдохнуть. Но ей не хотелось возвращаться в свой пустой бунгало, чтобы сидеть и тупо смотреть в стену, думая о нем. Она должна занять себя чем‑то, а в «Делюксе» всегда много дел.

Бекки припарковалась на углу Альбион‑Роад и Маркет‑стрит, через квартал от галереи. Закрыв машину, она быстро побежала вниз по Альбион‑Роад, крепко прижав к себе свою сумочку. Она больше всего боялась, что ее обокрадут. Надеж последнее время только и знала, что рассказывала ужасающие истории о подобных случаях.

В галерее было совершенно темно. Случайные прекращения подачи электроэнергии в городе означали, что безопаснее было выключать всю систему энергоснабжения перед уходом – меньше всего им нужен был пожар, вызванный коротким замыканием. Она нащупала электрический щит на стене, и зал тут же залился светом. Проходила новая выставка; тонкие плетеные корзины Женского коллектива Шона с юга страны вместе с черно‑белыми фотографиями. Она встала в проходе, восхищаясь яркими декорациями. Годсон нашел кузнеца, который соорудил невероятно тонкие красивые платформы для корзин; они стояли, нагроможденные на эти металлоконструкции, словно изящные павлины в состоянии полета. Цвета были потрясающие – темно‑красный, насыщенный бордовый, бирюзовый, шафрановый, желтый… Не просто стандартный набор красок. На фоне туманного атмосферного пейзажа они смотрелись еще богаче.

Выставку, естественно, ждал успех. Они распродали все фотографии за час. Бекки как раз недавно сделала заказ на печать больших таких фотографий, которые они смогли бы развесить в галерее и продать; еще один способ рекламировать галерею и получать прибыль одновременно.

Она погасила свет в галерее и пошла в офис. Она села за свой стол и включила компьютер. Офис залился нежным голубым светом. Она должна была получить пару заказов из Англии и несколько писем по электронной почте. Она отослала Амбер длинное, наскоро набранное письмо на неделе – интересно, что она подумает о нем. В основном она писала о Годсоне. Она скривила лицо – Кит был прав; чем быстрее она выбросит его из головы, тем лучше. У них не было никакого будущего, у нее, по крайней мере.

Бекки открыла папку с письмами. От Амбер ответа еще не было; два письма от матери; подтверждение о заказе из Лондона и еще один запрос… и когда они успевают писать письма? – подумала она. Она машинально ответила на самые срочные; а в голове уже строились планы на предстоящий весенний сезон в «Делюксе». Она любила тишину и одиночество галереи ночью. Это было идеальным временем для обдумывания планов. Днем было слишком шумно и суматошно, тогда Годсон бегал взад и вперед, то и дело заходили художники, торговцы, которые хотели, чтобы она взглянула на это, подписала то, заплатила за третье… невозможно подумать или принять какое‑то решение. Кроме ударов пальцев по клавишам она не слышала вокруг ни единого шороха.

Полчаса спустя что‑то заставило ее поднять голову и оглянуться. Послышался какой‑то звук, шелест в коридоре, ведущем к задней двери. Она замерла, испугавшись, потом оглянулась – ничего. Она подняла голову и не двигалась некоторое время – тихо. Она пожала плечами. Что‑то снаружи, должно быть; какая‑нибудь собака пробежала. Она снова повернулась к экрану, а через несколько секунд опять услышала это. Шорохи. Кто‑то или что‑то было в коридоре. Бекки боялась пошевелиться, не смея даже повернуться. Ее руки прильнули к телефону, но она была слишком напугана, чтобы набрать номер. Вдруг она вспомнила слова Годсона; он каждый раз предупреждал ее, чтобы она не ходила одна в галерею ночью. Потом она услышала, как задняя дверь ударилась о стену – кто‑то ее открыл. Она попыталась не паниковать.

– Кто здесь? – позвала Бекки тонким голоском. Ответа не последовало, только послышался угрожающий скрип раскачивающейся двери; не мешало бы смазать петли. Снова шорох… шаги по плитке в коридоре, и вдруг офис погрузился во тьму. Кто‑то нашел выключатель за дверью и выключил свет. Бекки сидела перед голубым экраном своего компьютера, чувствуя, как страх начинает крутить живот. Холодный страх, словно материальное вещество, разливался по ее телу. Бекки никогда не переживала ничего подобного.

– Вставай, – прорвался мужской голос сквозь оглушительное биение ее сердца в ушах. Она сглотнула, не в состоянии даже моргнуть. Он один? Она слышала, как кто‑то двигался за его спиной… еще одна пара ног… и еще одна. Сердце бешено колотилось. Комнату наполнил запах, резко впитавшееся дуновение… конопли, она снова почувствовала то же дуновение, когда вошел еще кто‑то. Она сидела спиной к ним, все еще держа руки на телефоне, чувствуя, как тяжелеют ее веки от паники и ужаса.

– Эй, встань, – приказал тот же голос во второй раз. Она развернулась в кресле, крепко зажмурив глаза.

Она не могла смотреть. Сколько их там? Тишина – а потом кто‑то резко приблизился к ней и вытолкнул из‑под нее кресло так, что она тут же упала вперед, уронив телефон и клавиатуру и ударившись о кресло подбородком. Она жутко перепугалась. В голубом свете экрана она различила три мужских фигуры с сигаретами, светящимися красными огнями, которые метнулись в сторону, пока она падала. Она свернулась, наполовину спрятавшись под столом и упавшим креслом, и в абсолютном ужасе стала наблюдать, как один из них – тот, кто говорил с ней, решила она – вышел вперед и аккуратно положил свою сигарету на край ее стола, прежде чем засунуть руку под стол и поднять ее.

– Пожалуйста, – выдохнула она, когда он грубым рывком поставил ее на ноги. – Пожалуйста… – Она даже не могла говорить – ее голос казался ей хриплым и удушливым. Мгновение – и все трое стали громко смеяться. Они заговорили на своем языке – похоже, спорили. Бекки была слишком напугана, чтобы кричать. Тот, кто держал ее за руку, только сильнее сжимал ее, пугая ее еще сильнее. Она висела у него на руке в ожидании окончания разговора. Казалось, все так медленно происходит. Она услышала, как что‑то рвется… Мгновение спустя она поняла, что это была ее одежда. Ее милое розовое летнее платье теперь висело на ней лохмотьями. Изнасилование. Ее хотели изнасиловать – промелькнуло у нее в голове. Она отчаянно пыталась отодвинуть от себя неизбежное. «Это не случится со мной», – шептала она, когда один из них просунул руки под ее бюстгальтер и сорвал тонкую вещь с нее. «Это происходит не со мной. Не со мной». Она почувствовала дикий удар по спине, когда все трое пытались склонить ее голову над столом и сорвать последнюю одежду. Один из них рывком поднял ее за волосы и впился в нее губами, смеясь, когда она начала давиться и отплевываться. «Не со мной. Нет… пожалуйста. Только не я». Ее последняя мысль перед тем, как она потеряла сознание, когда кто‑то из них схватил ее за горло и принялся душить, была о Годсоне. Как она объяснит случившееся? Признать, что он был прав? И в тот момент свет померк. Все погрузилось в ужасающую темную тишину.

Амбер положила трубку и повернулась к Танде, она побледнела. Руки вдруг покрылись гусиной кожей, будто воздух вокруг нее похолодел.

– В чем дело? – Он немедленно подошел к ней, протянул к ней руки, чтобы не дать ей упасть. В другом конце комнаты Сиби и Лия лежали на полу и смотрели видео вот уже в сотый раз; тоненький голосок из телевизора доносился до нее словно откуда‑то издалека. Она только моргала и не могла вымолвить ни слова. – Что? – Он повернул ее к себе лицом. – Что‑то случилось? – Она молча кивнула.

– Бекки, – вырвалось у нее наконец. – Это Бекки. Она в больнице. В Хараре. – Она осеклась, не в силах продолжать.

– Что случилось? Амбер… в чем дело? – Дети оглянулись на них. На этот раз Танде спросил настойчиво.

– Ее… избили. Изнасиловали. – Танде содрогнулся.

– Звонил Годсон Маримба, ее партнер. Она зовет меня. – Танде кивнул.

– Когда? Когда это случилось?

Амбер беспомощно покачала головой.

– Прошлой ночью. Она была в галерее одна. Похоже, их там было трое. – Она закрыла глаза. – Они попытались задушить ее и оставили умирать. Потом они пришли в соседний бар и принялись хвалиться этим в открытую. Кто‑то услышал их, узнал, о ком они говорят; этот человек немедленно пошел в галерею и нашел ее там на полу. Он вызвал полицию. О, Танде… это… это убьет ее родителей. Им еще ничего не говорили. Мне лучше ехать прямо сейчас.

– Конечно. Ни о чем не волнуйся. С детьми я справлюсь. Моя мама сможет забрать их к себе на пару дней. Я посмотрю, что с билетами на самолет. Тебе лучше лететь через Лондон; так будет быстрее. – Амбер кивнула, уже думая, что ей сейчас нужно сделать.

– Сколько времени?

– Шесть. Ты можешь вылететь одиннадцатичасовым рейсом в Париж и сделать пересадку утром. Я позвоню Салифу. – Он протянул руку к телефону; одним из преимуществ министерской жены было то, что ей гарантировали место на рейсе, несмотря на то, за сколько времени до отлета оно ей понадобилось. Она посмотрела в другой конец комнаты; Сиби терпеливо смотрел на нее. Она улыбнулась ему, надеясь, что он не видит паники и печали в ее глазах. Она подошла и нагнулась к ним. Лия была занята мультфильмом на экране.

– Ты уезжаешь? – спросил Сиби грустно.

Амбер мягко кивнула.

– Да, но только на несколько дней. Я еду навестить тетушку Бекки… ты, наверное, помнишь ее? – Сиби покачал головой. Она улыбнулась ему и прижала к себе. У нее не было времени подумать, как сделать так, чтобы они спокойнее перенесли ее отъезд; она нужна Бекки, и это самое главное на данный момент. Она еще раз обняла его и встала, подав Танде знак, чтобы он подошел сюда. Он редко бывал дома в будние дни раньше одиннадцати; в рабочие дни он так мало времени уделял себе. Но, слава богу, сегодня он дома, подумала Амбер, поднимаясь наверх. Она бы никак не смогла уехать, если бы его здесь не было. Она достала маленький чемодан с антресоли, где хранились все их чемоданы. Она кинула в него несколько вещей, стараясь не отвлекаться на крики Лии, пока Танде всеми силами пытался успокоить ее. Мама уезжала – но это не конец света.

Той же ночью она вылетела в Париж; проблем с местом для мадам Ндяи конечно же не было; компания французского аэрофлота лично отвечала за сохранность своего самого частого клиента. Не смыкая глаз в самолете, она снова и снова прокручивала в уме полученную новость. Она ужасалась. Невнятный голос Годсона по телефону; несколько деталей; совсем не удивленный тон… она просто не представляла, через что пришлось пройти Бекки. Она не переставала звонить Мадлен и миссис Олдридж… Годсон сказал, что она звала только ее. Бекки. «Моя бедная девочка». Она отказалась от шампанского и апельсинового сока, который предлагали в самолете, и пила только воду, будто пытаясь очиститься от несветлых новостей.

Два часа она прождала в аэропорту Шарль де Голль, за сорок пять минут долетела до Хитроу; потом прошло еще четыре часа, прежде чем она полетела в обратном направлении. Абсурдные правила колониальных стран – было дешевле прилететь во Францию, потом в Англию, потом из Европы туда, куда нужно. Почти всю дорогу из Лондона в Хараре она спала, но плохо.

Амбер в шоке смотрела на испещренное пятнами лицо. Позади нее невозмутимо сидел Годсон. Вокруг нее суетилась медсестра; старшая медсестра узнала Амбер, когда она подошла к информационному столу в вестибюле. Связи Танде проявлялись всюду. Вскоре после того, как она приехала, Годсон уехал на более простеньком транспорте, местном такси. Медсестры не знали, кем он приходится больной, которую привезли сюда прошлой ночью без сознания в таком жутком состоянии, что даже они, люди, привыкшие к самым неприятным картинам жизни и смерти, ужаснулись. Чем бедное дитя заслужило такое? – спрашивали они друг друга, снимая с нее остатки одежды, укладывая ее под капельницу и надевая кислородную маску. Отдых, мытье, анализы, тестирование, вопросы… все потом, когда нормализуется дыхание, и доктора будут уверены, что она сможет дышать без посторонней помощи. Ее шея опухла и стала толще чуть ли не вдвое. «Бросили умирать», – прошептала одна медсестра другой, пока они везли ее в отдельную палату. Одна из подруг девушки, какая‑то богатая бледнокожая, вся в слезах прибежала в больницу примерно через час после того, как ее привезли, потребовала для нее отдельную палату и немедленной встречи с врачом. Ей все устроили. Ребекку Олдридж перевезли в палату на шестом этаже, окна в которой выходили на поле для гольфа и прекрасное озеро; хотя ничего этого ей не было нужно… Веки девушки были плотно закрыты. Насилие – довольно частое явление в Хараре, и медсестры знали, что ей понадобится немало времени, чтобы она смогла встать и полюбоваться видом из окна. А пока они каждый день меняли цветы и кувшин с лимонным соком, а иногда приносили пирожные, которые съедал ее постоянный посетитель африканец. У него одна из них, Бетси Нголо, узнала кое‑какие подробности. Они вместе работали в галерее в центре города. Никто не знал, почему это случилось с ней. Полиция разводила руками. Не было ни недовольных работников, ни врагов… причина, по которой на нее напали, была загадкой. Просто она оказалась не в том месте, не в то время, твердили все вокруг.

Несколько дней спустя после того, как ее привезли в больницу, очень высокий молодой светлокожий человек, на котором лица не было, спрашивал ее. Бетси проводила его к ней и ушла за чашкой чая для посетителя. Вернувшись, она не поверила своим глазам, когда увидела его стоящим перед кроватью на коленях, он бормотал что‑то беспорядочно. «Прости меня, Бекки, прости. Я не хотел… чтобы они зашли так далеко… мне так жаль». Она коснулась его плеча – что он такое говорит? Он испуганно посмотрел на нее, вскочил на ноги и выбежал из палаты. «Ужас, ужас… что творится в стране? Куда мы катимся?» – возмущались медсестры на языке шона, незнакомом Амбер, и только изредка переходили на английский. Она вполуха слушала, как они меняли Бекки постельное белье, щупали пульс, они с Годсоном часами молча сидели у ее кровати. Язык бамбара Амбер знала уже довольно неплохо к тому времени; было так странно молчать, когда все вокруг только на нем и говорили.

Позднее они с Годсоном сидели в больничной столовой на первом этаже, Годсон зажег сигарету. Помедлив, Амбер тоже протянула руку и взяла одну.

– Я увезу Бекки с собой в Бамако, – сказала она после некоторого молчания. Годсон посмотрел на нее и кивнул, выпустив клуб дыма из уголка рта. Он беспомощно пожал плечами. – Во всяком случае, на время. Доктор говорил, она мало разговаривает. Он спросил ее, известить ли ее родителей о несчастном случае, но она ужасно расстроилась. Я позже отвезу ее домой, там она сможет отдохнуть немного. – Она взглянула на него. – Знаешь, я всегда удивлялась, что она здесь нашла, – сказала она медленно, последний раз затянувшись сигаретой. После шести лет воздержания от курения это все‑таки приносило облегчение. – Я не знаю… иногда мне казалось, что она от чего‑то бежит, хотя затрудняюсь сказать, от чего именно. Она иногда впадала в такое отчаяние. Наверное, стоило постараться понять, что ее тревожило, проводить больше времени вместе… – Она замолчала, вспоминая опухшее обезображенное лицо своей лучшей подруги, которая безжизненно лежала в постели после страшного испытания. Оправится ли она когда‑нибудь от этого? Что, если будут какие‑то последствия? Беременность, заболевание… ужасная мысль поразила ее… СПИД? Она закрыла глаза. Все, что они могли сделать сейчас, так это ждать. Ждать, пока она преодолеет это, привыкнет… открывать глаза, говорить и выздоравливать, на что все надеялись. Она потушила сигарету и встала. – Извини, Годсон. Я знаю, как много для тебя значит ваш бизнес. Но я не могу оставить ее здесь в таком состоянии. Ей необходимо быть в кругу семьи, ближе к друзьям. Мы почти как сестры с ней. Мы прошли длинный путь рука об руку.

Годсон тяжело кивнул.

– Ты права. Конечно же права. Ей нельзя здесь оставаться. – Он положил окурок в пепельницу перед собой. – Но в одном ты ошибаешься, – сказал он спустя несколько минут. Амбер взволнованно посмотрела на него. – Вы в самом деле сестры. Она всегда это говорила. Всегда. – Он отодвинул стол и встал. Амбер отвернулась, чтобы он не заметил слез, неожиданно выступивших у нее на глазах. К лифтам они пошли в полной тишине.

– Бекки? – Сонная фигура пошевелилась в кровати. Амбер спешно отложила газету и придвинулась к ней. – Бекс? Ты слышишь меня? – Она смотрела на лицо, которое знала всю жизнь. Здоровый цвет начинал медленно возвращаться к нему; синяки на шее медленно заживали, превращаясь в желтые и зеленые пятна. Она коснулась исхудавшей руки, лежащей на покрывале. – Ты проснулась? – спросила она. Бекки впервые полностью открыла глаза. Они смотрели друг на друга через белые больничные покрывала и ужасный опыт, что свел их снова вместе; Амбер первая опустила глаза. Она не могла вынести взгляда этих несчастных глаз. – Поедешь со мной домой, – сказала она, когда усмирила желание расплакаться. – Поедешь со мной в Бамако. Ненадолго. Тебе нужно побыть вдали отсюда, Бекки… побыть с нами некоторое время. – Она заметила, как Бекки медленно кивнула один раз, второй. Она наклонилась к ней и взяла ее за руку.

Реакция Мадлен на новость поразила и встревожила ее саму. Она разозлилась на Амбер. Она положила трубку на место и с тяжелым сердцем присела на ступени. Она ненавидела себя. Ненавидела с профессиональной и нравственной точки зрения, она пребывала в негодовании. Она с трудом сдержала себя, чтобы снова не взять трубку, не позвонить и не спросить, почему Амбер только через целых три недели сообщила ей о происшествии. Разве она была экспертом в этой области? Но Бекки совсем и не ее рабочая область, исправила она себя, пытаясь переварить то, что сообщила ей Амбер. Она заберет ее к себе в Мали, как только Бекки будет в состоянии перенести перелет. Она будет жить в домике для гостей, рядом с их домом, который они вместе с Танде построили и который Мадлен никогда не видела. Бекки вела себя тихо и отрешенно; мало ела и говорила. Амбер даже не знала, как ей помочь. Она отказалась говорить о случившемся родителям; она жила в полнейшей тишине, и Амбер начинала волноваться за нее. Мадлен скрестила руки и попыталась представить, что делать с женщиной, которая прошла через то, с чем она, Мадлен, боролась почти каждый день, но никогда не сталкивалась вплотную дома, никогда.

Она снова и снова спорила с Джеймсом. Она была уже почти на восьмом месяце беременности; даже если она уговорит авиакомпанию пустить ее на борт самолета, то чем она сможет помочь в своем положении? Амбер более чем в состоянии ухаживать за Бекки; чем еще она могла быть полезна? Пусть она лучше отдыхает и восстанавливается. Бекки всегда может приехать к ним в Женеву, летом, например, после рождения ребенка. Она спокойно выслушала его возражения; на следующее утро так же спокойно она пошла в бюро путешествий на улице Галлимард и забронировала для себя билет на самолет в бизнес‑классе на ближайший рейс до Бамако. Джеймс отвез ее в аэропорт, не проронив ни слова по дороге. Он смирился с тем, что отношения, связывающие этих трех женщин, были за пределами его понимания.

Амбер ждала ее в машине едва ли не у самого самолета. Мадлен пропустили вперед; молодой госслужащий проверил у нее паспорт, взял сумки и проводил ее прямо к ждущему ее «мерседесу». Подруги обнялись так крепко, как только позволял огромный живот Мадлен, и через несколько секунд они уже выезжали с территории аэропорта. Причины и обстоятельства их теперешней встречи так отличались от тех, которые свели их вместе тогда на Менорке, когда Амбер и Танде показали Мадлен всю ценность жизни; Мадлен надеялась, что на этот раз она сможет помочь им и вернет этот долг.

– Как она? – спросила Мадлен, когда они въезжали в город.

Мадлен впервые была в Африке – город быстро мелькал перед глазами за окном; ярко‑зеленый, песочно‑желтый; рифленые жестяные крыши… это было все, что она смогла увидеть, пока Амбер вдавалась в подробности состояния Бекки. Мадлен терпеливо кивала, слушая знакомую историю – сначала полнейшее опустошение; постепенное отключение сенсорного мира – отказ от еды, общения, эмоций; потом молчание и тяжелое состояние депрессии; опровержение… Она исследовала этот феномен сотню раз, так что теперь она боялась вспоминать о предсказуемых последствиях. Бекки должна выговориться, иначе – тупик. Она знала, как это должно происходить, но профессиональное хладнокровие, которое она сохраняла при общении с другими женщинами, казалось, вот‑вот исчезнет, когда она ставила себя на место Бекки и представляла худшее.

– Просто не верится, что ты приехала, – сказала Амбер, когда машина стала подниматься на холм, к их дому. – Я так благодарна тебе, Мадлен, честно. Я понимаю, сейчас не самое подходящее время.

– Не говори глупости, – отмахнулась Мадлен, глядя на нее. – Как я могла не приехать? Думаю, успокаивать и поддерживать никогда не сложно. Если она не поехала к своим родителям, мы просто обязаны были приехать к ней.

Амбер медленно кивнула.

Date: 2015-12-12; view: 282; Нарушение авторских прав