ГЛАВА 8. Желудок мои сжался, и я почувствовала позыв тошноты

Зои

Желудок мои сжался, и я почувствовала позыв тошноты.

– Хорошо, иду, – сказала я Дэмьену. – Но прошу тебя пойти со мной. – Когда он грустно кивнул, я посмотрела на Стиви Рей и Афродиту. – И вас тоже.

– Конечно, мы пойдем, – отозвалась Стиви Рей.

Афродита не стала возмущаться, что Стиви Рей ответила за нее. Она просто кивнула и сказала:

– Да.

Я повернулась, ища глазами Старка, но он уже был рядом. Он провел рукой по моему запястью, пока не дошел до ладони, и не переплел свои пальцы с моими.

– Это насчет твоей мамы?

Я побоялась подать голос, поэтому просто кивнула.

– Мамы? Мне показалось, Дэмьен говорил о бабушке, – заметила Стиви Рей.

– Так и есть, – опередила Дэмьена Афродита. Она пристально рассматривала меня, и при этом казалась старше (и добрее), чем обычно. – Так это насчет мамы?

Старк посмотрел на меня, и я снова кивнула.

И он сказал:

– Мама Зои умерла.

– О, нет! – воскликнул Дэмьен, и на его глазах сразу выступили слезы.

– Не надо, ладно? – быстро вставила я. – Не здесь. Не хочу, чтобы все на меня пялились.

Дэмьен сжал губы, захлопал ресницами и кивнул.

– Пойдем, Зет. Встретим твою бабушку.

Стиви Рей подошла ко мне и взяла под руку.

Афродита схватила за руку Дэмьена, и они последовали за нами.

Всю дорогу к главному корпусу я пыталась подготовиться к тому, что скажет мне бабушка. Думаю, я пыталась подготовиться к этому с той самой ночи, когда мне приснился Потусторонний мир, где Никс приветствовала дух моей мамы. Но, войдя в здание общежития и приближаясь к гостиной, я поняла, что не готова принять эти новости.

Перед порогом последней двери Старк сжал мою руку:

– Я рядом, и я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Зет, – добавила Стиви Рей.

– И я, – сказал Дэмьен и тихонько всхлипнул.

– А я дам тебе поносить мои сережки с бриллиантами в два карата, – заявила Афродита.

Я остановилась и оглянулась на нее:

– Что?

Она пожала плечами:

– Из всего, что я могу сказать, это больше всего похоже на признание в любви.

Я услышала тяжелый вздох Стиви Рей и увидела, как Дэмьен нахмурил лоб, смерив нашу блондинку недовольным взглядом. Я просто сказала:

– Спасибо, ловлю на слове.

Афродита нахмурилась и пробормотала:

– Богиня, ненавижу быть милой!

Я высвободилась из хватки Стиви Рей и Старка и распахнула двойные двери.

Бабушка была в комнате одна, сидя в большом обитом кожей кресле. Дэмьен был прав: она плакала. Она выглядела старой и очень, очень печальной. Увидев меня, она тут же встала.

Мы встретились на середине комнаты и крепко обнялись. Разомкнув объятия, бабушка отступила назад, чтобы посмотреть мне в лицо. Ее руки остались на моих плечах. Прикосновение было теплым и знакомым, и каким‑то образом тяжесть в моей душе стала не такой невыносимой.

– Мама умерла. – Я должна была сказать это первой.

Бабушка не удивилась тому, что я в курсе. Она просто кивнула и подтвердила:

– Да, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. Твоя мама умерла. К тебе приходил ее дух?

– Вроде того. Прошлой ночью, во сне, Никс показала мне, как мама входит в Потусторонний мир.

Я почувствовала, как по телу и рукам бабушки пробежала дрожь. Она закрыла глаза и покачнулась. На секунду я испугалась, что она упадет в обморок, и накрыла ее руки своими.

– Приди, Дух! Помоги бабушке!

Стихия, с которой у меня самая прочная связь, откликнулась немедленно. Я услышала, как она вихрем пронеслась рядом и устремилась к бабушке, которая ахнула и выпрямилась, но глаз не открыла.

– Приди, Воздух! Прошу, окружи бабушку Редберд и вдохни ей сил, – Дэмьен шагнул ко мне и коснулся бабушкиной руки, и сразу же вокруг нас закружился легкий ветерок.

– Приди, Огонь. Прошу, согрей бабушку Зои, чтобы, несмотря на грусть, ей не было холодно.

Я удивленно моргнула, когда к Дэмьену присоединилась Шони. Она тоже легонько коснулась бабушки, улыбаясь влажными глазами, и пояснила:

– Крамиша сказала, что мы тебе нужны.

– Приди, Вода! Омой бабушку Зои, забери с собой немного ее печали, – Эрин встала рядом с Шони и на секунду коснулась ладонью спины бабушки. А затем, как и ее Близняшка, улыбнулась мне сквозь слезы: – Да, нам даже не пришлось читать ее стихотворение. Она просто приказала нам идти сюда.

Глаза бабушки все еще оставались закрытыми, но уголки губ дернулись в улыбке.

– Но мое стихотворение было хорошим, – раздался голос Крамиши откуда‑то из‑за моей спины.

Сквозь фырканье Афродиты Стиви Рей произнесла:

– Приди, Земля. – Она встала по другую сторону от меня и обняла бабушку. – Дай бабушке Зои немного своей силы, чтобы она поскорее поправилась.

Бабушка трижды глубоко вдохнула. Выдохнув в последний раз, она открыла глаза, и хотя они все еще были грустными, она уже ничем не напоминала одинокую, сломленную судьбой старушку, какой была, когда мы вошли в комнату.

– Скажи им, что я делаю, у‑вет‑си‑а‑ге‑я.

Я не была уверена, что собиралась предпринять бабушка, но на всякий случай кивнула. Я знала, она даст мне понять, и не ошиблась. Она пошла по кругу. Начав с Дэмьена, она коснулась его лица и сказала:

– Ва‑до, Иноле. Ты укрепил меня.

Пока она переходила к Шони, я объяснила друзьям:

– Бабушка говорит вам спасибо, называя вас словами языка чероки, обозначающими ваши стихии.

– Ва‑до, Эгела. Ты укрепил меня. – Бабушка коснулась щеки Шони и перешла к Эрин. – Ва‑до, Ама. Ты укрепила меня. – Последней она коснулась все еще мокрой от слез щеки Стиви Рей. – Ва‑до, Элохине. Ты укрепила меня.

– Спасибо, бабушка Редберд, – пробормотал каждый из них.

– Гив‑ли‑е‑ли‑га, – сказала бабушка, повторив по‑английски: – Спасибо. – Она посмотрела на меня. – Теперь я могу рассказать вам. – Она встала напротив и взяла меня за руки. – Твою маму убили на моей лавандовой ферме.

– Что? – Я была потрясена. – Не понимаю. Как? Зачем?

– Шериф сказал, что это было ограбление, а она случайно там оказалась. Говорит, что, судя по тому, что забрали из дома – мой компьютер, телевизор и фотоаппараты, это сделали наркоманы, искавшие деньги на зелье. – Бабушка сжала мои руки. – Она ушла от него, Птичка Зои, и вернулась ко мне. А я была у знахаря, и не успела вернуться.

Голос бабушки был ровным, но из глаз потекли слезы.

– Нет, бабуля, не вини себя! Ты ни в чем не виновата, а если бы ты тоже была там, я могла бы потерять вас обеих. Я бы этого не вынесла!

– Я знаю, у‑вет‑си‑а‑ге‑я, но смерть ребенка, даже оторванного от родителей, всегда тяжкое бремя!

– Это было... она... мама страдала? – еле слышно прошептала я.

– Нет. Она ушла быстро. – Бабушка говорила твердо, но в ее глазах что‑то промелькнуло.

– Ее нашла ты?

Бабушка кивнула, и слезы быстрыми ручейками снова устремились по ее щекам.

– Я. Она лежала на поле, перед домом. Она выглядела так безмятежно, что сначала я подумала, будто она спит. – Голос бабушки сорвался на всхлип. – Но она не спала.

Я крепче сжала бабушкины руки и произнесла так необходимые сейчас слова:

– Она счастлива, бабушка. Я ее видела. Никс забрала у нее печаль. Она ждет нас в Потустороннем мире, и Богиня ее благословила.

– Ва‑до, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. Ты укрепила меня, – прошептала бабушка и снова обняла меня.

– Бабуля, – сказала я, прижавшись к ней щекой. – Пожалуйста, останься со мной, хотя бы ненадолго!

– Не могу, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. – Она сделала шаг назад, но руку мою не отпустила. – Ты знаешь, что я последую традиции нашего народа и буду оплакивать ее семь дней, а здесь не то место, чтобы предаваться скорби.

– Мы живем не здесь, – сказала Стиви Рей, вытирая лицо рукавом. – Зои и все мы переехали в туннели под старым вокзалом. Я официально признана их Верховной жрицей, и хотела бы, чтобы вы побыли с нами столько, сколько захотите – хоть семь дней, хоть семь месяцев.

Бабушка улыбнулась Стиви Рей.

– Щедрое предложение, Элохине, но и твой вокзал неподходящее место для скорби. – Бабушка встретилась со мной взглядом, и я знала, что она скажет еще до того, как она произнесла: – Я должна оставаться на своей земле, на ферме. Всю следующую неделю я буду очень мало есть и спать. Мне предстоит сосредоточиться на очищении моего дома и земли от этого ужасного события.

– Вы будете одна? – Старк стоял рядом со мной, успокаивая меня своим присутствием. – Насколько это безопасно?

– Тси‑та‑га‑ас‑хья, да не обманет тебя моя внешность. – Бабушка ласково назвала Старка «забиякой». – Во мне множество сущностей, но ни одна из них не является беспомощной старой женщиной.

– Никогда бы не подумал, что вы беспомощны, – исправился Старк. – Но, мне кажется, нехорошо оставаться в доме одной в свете произошедших событий.

– Бабуль, Старк прав, – согласилась я.

– У‑вет‑си‑а‑ге‑я, пока я скорблю, я должна очистить свой дом, землю и себя саму. Я не могу этого сделать, пока не обрету гармонию с землей, и в доме оставаться не буду, пока он не будет очищен и не пройдет семь дней. Я поселюсь в палатке на заднем дворе, на лугу, у ручья. – Бабушка улыбнулась Старку, Стиви Рей и остальным моим друзьям. – Полагаю, вам ни к чему столь долгое пребывание под лучами солнца.

– Ну, бабуль, я... – начала я, но она остановила меня.

– Я должна сделать это сама, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. Но, тем не менее, кое‑что я у тебя попрошу.

– Все, что угодно.

– Навестите меня на ферме все вместе через семь дней. Создайте Круг и совершите очистительный ритуал, хорошо?

– Я приеду, – кивнула я, обводя взглядом друзей.

– Мы приедем, – поправила меня Стиви Рей. Ее слова подхватили все в комнате.

– Значит, быть по сему, – твердо заключила бабушка. – Традиционное для чероки оплакивание и очищение усилится вампирским ритуалом. Хорошо, что так происходит, и моя семья теперь разрослась. – Она обвела взглядом моих друзей. – Я попрошу еще кое о чем. В течение следующей недели думайте о приятных вещах, связанных со мной и мамой Зои. Неважно, что при жизни Линда была бесхребетной. Имеет значение лишь то, что вспоминать о ней мы должны с любовью и добротой.

«Хорошо, бабушка» и «Так и будет» нестройным хором зазвучало вокруг меня.

– А теперь я пойду, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. До рассвета осталось недолго, и я встречу его на своей земле.

Держась за руки, мы обе направились к выходу.

Когда мы проходили мимо моих друзей, каждый из них касался бабушки и прощался с ней, отчего она улыбалась сквозь слезы.

У дверей мы ненадолго остались наедине, и я обняла ее, сказав:

– Я понимаю, почему ты должна это сделать, но мне не хочется, чтобы ты уходила.

– Я знаю, но через семь дней...

Внезапно двери открылись и на пороге с печальным видом выросла обманчиво прекрасная Неферет.

– Сильвия, до меня дошла весть о вашей утрате. Прошу, примите мои искренние соболезнования по поводу смерти вашей дочери.

При звуке голоса Неферет бабушка напряглась и мягко высвободилась из моих объятий. Она сделала глубокий вдох и посмотрела в глаза вампирши.

– Соболезнования приняты, Неферет. Я чувствую, что вы говорите искренне.

– Может ли Дом Ночи чем‑то вам помочь? Нужно ли вам что‑нибудь?

– Стихии уже укрепили меня, а Богиня приняла мою дочь в Потустороннем мире.

Неферет кивнула:

– Зои и ее друзья добры, а Богиня щедра.

– Не думаю, что за действиями Зои, ее друзей и Богини стоит щедрость и доброта. Я думаю, это любовь. Вы согласны со мной, Верховная жрица?

Неферет замолчала, словно обдумывая бабушкин вопрос, а затем произнесла:

– Я думаю, возможно, вы правы.

– Я права. Есть кое‑что, что мне нужно от Дома Ночи.

– Для нас будет честью помочь мудрой знахарке в трудное время испытаний, – заверила Неферет.

– Благодарю. Прошу вашего дозволения на приезд Зои и ее друзей ко мне на очистительный ритуал через семь дней. Он завершит мой траур и очистит мой дом от оставшегося там зла.

Я заметила, как во взгляде Неферет что‑то промелькнуло, и на мгновение мне показалось, что я увидела в ее глазах страх. Но, когда она заговорила, выражение ее лица и голос выражали лишь вежливое участие:

– Конечно. Я дам им разрешение на участие в вашем ритуале.

– Спасибо, Неферет, – сказала бабушка, а потом еще раз обняла меня и нежно поцеловала. – Через семь дней, у‑вет‑си‑а‑ге‑я. Встретимся через семь дней.

Я быстро захлопала ресницами, стараясь сдержать слезы. Мне не хотелось, чтобы бабушка на прощание увидела расстроенной.

– Семь дней, бабуля. Я люблю тебя, никогда не забывай об этом.

– Я скорее забуду, как дышать. Я тоже люблю тебя, малышка.

Затем бабушка развернулась и зашагала прочь. Я стояла в дверях, смотря ей вслед, пока ночь не поглотила ее.

– Пойдем, Зет, – обнял меня за плечи Старк. – Думаю, школы нам на сегодня хватит. Поедем домой.

– Да, Зет. Поедем домой, – поддержала его Стиви Рей.

Я кивнула, собираясь согласиться с ними, но внезапно почувствовала, как в груди начало разливаться тепло. Сначала оно смутило меня. Я подняла руку и потрогала твердый, излучающий тепло, кругляшок.

А затем появился Аурокс. Он шел вместе с Драконом Ланкфордом.

– Зои, я узнал печальные вести о твоей маме. Мне очень жаль, – сказал Дракон.

– С‑спасибо, – пробормотала я. Я не смотрела на Аурокса, помня слова Ленобии о том, что рядом с ним я должна сохранять невозмутимость.

Я почувствовала себя такой ранимой, что, пробормотав Старку:

– Я хочу домой, но сначала мне надо побыть одной, – я высвободилась из его объятий и прошла мимо.

– Зои! – крикнул мне вслед Старк. – Куда ты?

– Я посижу у фонтана рядом с парковкой, – бросила я на ходу.

Я заметила, как он, нахмурил брови, глядя мне вслед, но остаться не могла. Мне необходимо было уйти.

– Приходи за мной, когда все сядут в автобус, и надо будет выезжать, хорошо?

Я не стала ждать его ответа, а, опустив голову, поспешила по дорожке, шедшей вдоль главного здания школы. Повернув направо, я направилась прямо к железной скамейке под одним из деревьев, обрамлявших небольшой садик с фонтаном, который недолетки называли «профессорским двориком», потому что он располагался рядом с корпусом, где те жили.

Я знала, что если кто‑то смотрит из больших окон, то непременно меня заметит, но также мне было известно, что преподаватели сейчас заканчивают шестой урок. А значит, в это время именно здесь у меня больше всего шансов ненадолго остаться одной.

Я села на скамейку в тени огромного вяза и попыталась взять себя в руки. Присутствие Аурокса ввергало мои мысли в смятение, и я не знала, почему.

«Но сейчас, в эту секунду, мне все равно. Мама умерла. И что бы Неферет и Зло не замышляли против меня, сейчас пусть отправляются к черту. Пусть все идут к черту!»

Мои мысли казались злыми, но слеза, катящаяся по щеке, говорила о другом.

«Мамы больше нет в нашем мире. Она больше не ждет злотчима дома, хлопоча на кухне. Я больше не могу ей позвонить, и она больше никогда не разозлится на меня и не скажет, что я отвратительная дочь».

То, что ее больше нет, ощущалось странно. То есть мы с ней были не слишком близки в последние три с лишним года, но я все равно не переставала надеяться, что она образумится, уйдет от придурка, за которого вышла замуж, и вновь станет моей мамой.

– Она ушла от него, – произнесла я вслух. – Это нужно помнить. – Мой голос сорвался на высокой ноте, но я кашлянула и продолжила говорить в ночь: – Мама, мне жаль, что мы не успели попрощаться. Я люблю тебя. Всегда любила и буду любить.

А потом я уткнулась лицом в ладони, поддавшись давно зревшей внутри волне печали, и начала всхлипывать.

Аурокс

Недолетка по имени Зои – та самая, со странными татуировками не только на лице, но и на плечах, руках и, по словам Неферет, еще много где – вызывала в нем непонятные чувства.

Неферет сказала, что Зои ей враг. А, следовательно, враг и ему. Будучи недругом его повелительницы, Зои представляла собой опасность – должно быть, именно поэтому в ее присутствии он чувствовал себя странно.

Аурокс заметил, в какую сторону она помчалась, выбежав из комнаты.

«Нужно замечать все, связанное с ней. Зои опасна».

– Неферет, мне нужно поговорить с вами о новых классах, организованных на территории манежа, – заговорил Дракон Ланкфорд.

Холодные зеленые глаза Неферет просверлили его взглядом.

– Высший Совет решил, что эти недолетки могут остаться, по крайней мере, на время.

– Я понимаю, но...

– Или вы хотите, чтобы пересмешник учился в вашем классе? – перебила его Неферет.

– Рефаим больше не пересмешник! – Красная Верховная жрица моментально бросилась на защиту своего Супруга.

– Но он все равно называет этих тварей‑пересмешников братьями, – возразил Аурокс.

– Своевременное замечание, Аурокс, – похвалила Неферет, не глядя на него. – Поскольку ты – дар Никс, думаю, нам важно прислушиваться к твоим словам.

– Какая, черт возьми, разница? Они и есть его братья! Он и не пытался это скрыть!

Насупившись, Красная Верховная жрица посмотрела Ауроксу в глаза. Он заметил в ее взгляде печаль и гнев, хотя ее эмоции были не столь сильны, чтобы он мог чувствовать их и черпать из них силу.

– Ты не должен был убивать того пересмешника. Он ни на кого не нападал! – возмутилась Красная.

– Считаешь, мы должны ждать, пока эти твари убьют кого‑то из нас, прежде чем напасть на них? – взорвался Дракон Ланкфорд.

Гнев Фехтовальщика был более осязаемым, и Аурокс подпитался его силой. Он почувствовал, как гнев кипит в его крови, пульсируя, питая, изменяя.

– Аурокс, ты мне больше здесь не нужен. Отправляйся по своим делам. Начни с главного здания школы, а потом обойди периметр. Патрулируй территорию. Удостоверься, что пересмешники не вернутся. – Его повелительница посмотрела на Красную Верховную жрицу и добавила: – Приказываю атаковать только тех, кто угрожает тебе или школе.

– Да, Жрица. – Аурокс поклонился ей и попятился к двери, откуда вышел в ночь, все еще слыша, как Красная Верховная жрица защищает своего Супруга.

«Она тоже враг, но моя повелительница говорит, что враг другого рода – который может оказаться полезен».

Аурокс подумал, насколько же запутанны связи между теми, кто противостоял Неферет. Она объяснила ему, что в один прекрасный день все эти недолетки и вампиры подчинятся ее воле или будут уничтожены. И она с нетерпением ждет этого дня. Как и Аурокс.

Он сошел с тротуара, направляясь к углу главного здания. Аурокс старался держаться подальше от фонарей, инстинктивно предпочитая глубокую тень и темные уголки. Его чувства всегда были обострены, всегда находились в поиске. И странно, что простая салфетка заставил его вздрогнуть.

Белый прямоугольник парил на ветру перед его носом, почти как птица.

Аурокс остановился и выхватил его из ночи.

«Странно, – подумал он, – это просто бумажная салфетка».

Без особых раздумий он сунул ее в карман джинсов. Передернув плечами, чтобы избавиться от непривычного дурного предчувствия, Аурокс двинулся дальше.

Но, сделав два шага, ощутил сильнейший водоворот чужих эмоций.

Печаль, глубокое горе. И вина. В ее чувствах присутствовала и вина.

Аурокс знал, что это юная Верховная жрица‑недолетка, Зои Редберд. Он сказал себе, что подойдет к ней лишь потому, что следить за врагами мудро. Но, приблизившись и ощущая, как ее переживания захлестывают его, он почувствовал что‑то неожиданное. Вместо того, чтобы впитывать ее душевные порывы и поглощать их, Аурокс впитывал их и переживал.

Он не начал меняться. Не стал превращаться в существо, наделенное сверхъестественной силой.

Горе Зои притягивало его, когда он стоял в тени и смотрел, как она плачет. Ее переживания рекой текли к нему, собираясь где‑то в сокровенном уголке его души. Аурокс впитывал печаль и вину Зои, ее одиночество и отчаяние, и в нем что‑то шевельнулось в ответ.

Это было совершенно неожиданно и уж точно недопустимо, но Ауроксу захотелось утешить Зои Редберд. Это желание показалось ему столь естественным, что он машинально сделал несколько шагов вперед, не владея собой.

Он вышел из тени как раз в тот момент, когда Зои пошевелилась, прижав ладонь к груди, и моргнула, очевидно, пытаясь что‑то разглядеть сквозь слезы. Она заметила его и выпрямилась. На мгновение Ауроксу показалось, что жрица готова сорваться с места.

– Нет, не надо уходить, – словно со стороны услышал он свой голос.

– Что тебе нужно? – спросила она и тихо всхлипнула.

– Ничего. Я проходил мимо и услышал твой плач.

– Я хочу побыть одна, – сказала Зои, вытирая лицо рукой и шмыгая носом.

Аурокс не осознавал, что делает, пока вместе с ней не уставился на свою руку, протягивающую Зои салфетку.

– Я сейчас уйду, но тебе нужно это, – сказал он, и его слова прозвучали как чужие. – У тебя лицо мокрое.

Она секунду смотрела на салфетку, прежде чем взять ее, а затем подняла на него глаза:

– Когда я плачу, у меня сопли ручьем текут.

Аурокс почувствовал, как кивает.

– Ага.

Зои высморкалась и вытерла лицо.

– Спасибо. Когда надо, у меня никогда не оказывается под рукой нового платка.

– Знаю, – ответил Аурокс. А затем почувствовал, как его лицо загорелось, а тело, наоборот, похолодело, потому что у него совершенно не было причин так говорить. Как и не было причин вообще разговаривать с этой недолеткой‑врагом.

Она снова смотрела на него со странным выражением лица:

– Что ты сказал?

– Что мне пора, – Аурокс развернулся и быстро растворился в ночи. Он ожидал, что вызванные ею эмоции уйдут, улетят от него, как переживания других людей, которые он впитывал, использовал и выбрасывал. Но какая‑то часть печали Зои осталась с ним, как и ее вина, и, что самое странное, в бездне, представлявшей собой его душу, поселилось одиночество.

Date: 2015-12-12; view: 395; Нарушение авторских прав