Бытие», гл. 2, ст.7. 9 page

* Мимоходом. Почему думает г. Минский, что мы, марксисты, гово­рим о буржуазной природе анархического учения лишь под влиянием «полемического задора»? Никакого задора тут нет. Мы просто-напросто констатируем тот факт, что идеологи анархизма еще более крайние инди­видуалисты, чем даже идеологи буржуазии. Но оспаривать этот факт можно именно только под влиянием полемического задора.

** «На общественные темы», стр. 70.

Тут первым делом нужно заметить, что ни одному толковому марксисту никогда не приходило в голову рассматривать весь «мировой процесс», т. е., например, также и развитие сол­нечной системы, как борьбу за экономические интересы. Это ахинея, до которой могли доходить лишь некоторые наши доморощенные эмпириомонисты (Богданов и др.) ¹. Но дело не в этом. Как уже сказано выше, для современного мещанина особенно характерно это противопоставление «всечеловеческой любви и самопожертвования» борьбе за экономические инте­ресы — заметьте: борьбе за экономические интересы экономи­чески эксплуатируемого класса. На такое противопоставление способен только тот, кто не понимает ни самопожертвования, ни всечеловеческой любви. Именно потому, что г. Минский не понимает ни самопожертвования, ни всечеловеческой любви, он испытывает непреодолимую потребность окутывать их мра­ком религиозной «мистерии».

А г. Мережковский?

Что касается его, то он еще менее, чем г. Минский, может понять социализм; поэтому он склоняется к той «бесконечной анархии», которая, по его словам, составляет скрытую душу русской революции *. И не один он: к бесконечной анархии склоняется, как видно, вся троица: Д. Мережковский, 3. Гип­пиус, Д. Философов. В неподписанном предисловии к триеди­ному сборнику «Der Zar und die Revolution» говорится — оче­видно, от лица всей троицы, — что эмпирическая сознательная цель русской революции есть социализм, а ее мистическая и бессознательная цель — анархия **.

Тут же русская революция отождествляется с анархией («Die russische Revolution oder Anarchie», S. 1) *** и предсказы­вается, то рано или поздно «Европа, как целое» придет в столк­новение с анархической русской революцией. А чтобы Европа, как целое, знала, с кем именно ей придется иметь дело в пред­стоящем столкновении, до ее сведения доводится, что между тем как для европейца политика — наука, для нас она — рели­гия **** и что «мы» — мистики в глубочайшей основе своей сущ­ности и воли. При этом «наша мистическая сущность характери­зуется, между прочим, тем, что «мы не ходим, мы бегаем; мы не бегаем, мы летаем; мы не летаем, мы падаем» *****. Несколько

^* «Der Zar und die Revolution», S. 153. [«Царь и революция», стр. 153.]

^** Там же, стр. 5. Как это само собою разумеется, наша троица нахо­дит, что социализм «предписывает» полное подчинение личности обществу (это последнее «предписание» особенно хорошо!)

^*** [«Русская революция или анархия», стр. 1]

^**** Там же, стр. 2.

^***** Там же.

ниже «Европа, как целое» с величайшим удивлением читает, что «мы летаем» самым необыкновенным образом — именно «mit in die Luft gerichteten Fersen» *, по-русски это выраже­ние означает: головой вниз, vulgo **: кверху тормашками.

И это признание триединого автора сборника кажется мне наиболее ценным элементом всего участия всех разновидностей декадентской «религии будущего». Эти почтенные мистики в са­мом деле не ходят и не бегают — ходить и бегать человек может только по земле, нам же, конечно, не до земли, — а летают, и летают головой вниз. От этого нового способа передвижения у них делается прилив крови к мозгу, и он не совсем хорошо функционирует. Это обстоятельство проливает чрезвычайно яркий свет на происхождение декадентской мистики.

Религия без бога, сочиненная г. Луначарским, и евангелие от декаданса далеко не исчерпывают собою всех разновидностей современного нашего религиозного «искательства». В первона­чальный план моего ряда статей об этом предмете входил также подробный анализ религиозного откровения, идущего к нам от той группы писателей, которая издала так много нашумев­ший сборник «Вехи» ¹. Но чем больше я вчитывался в этот сбор­ник и чем больше я прислушивался к толкам, им вызванным, тем более я убеждался в том, что евангелию от Струве — Гер­шензона — Франка — Булгакова нужно посвятить особую ра­боту, рассмотрев его, как выражаются немцы, в другой связи. Я и сделаю это в будущем году, в статье или, может быть, в целом ряде статей, посвященных исследованию того, как пяти­лась часть нашей интеллигенции от «марксизма к идеализму»... и далее — к «Вехам» ². Не считаю нужным скрывать, что одною из главных вех моей будущей работы явится вопрос о том, ка­ким образом и почему известная разновидность наших религиоз­ных искательств служит духовным орудием европеизации нашей буржуазии. Ведь Маркс прав: «религиозные вопросы имеют ныне общественное значение». И ведь, действительно, наивно думать, что когда, например, г. П. Струве старается опровергнуть с по­мощью религии некоторые «философемы» социализма, он по­ступает, как теолог, а не как публицист, стоящий на точке зре­ния определенного класса.

^* Там же, стр. 4.

^** [в просторечии]