Бытие», гл. 2, ст.7. 2 page

Теперь я прошу читателя опять припомнить знаменитые слова: «если бы быки имели религию, то их боги были бы бы­ками». Ксенофан не допускал той мысли, что человек тоже мо­жет представить себе своего бога в виде быка. Он держался в этом случае представлений, выросших на почве земледельче­ского быта, который, достигнув значительной степени разви­тия, предполагает существование «авторитарных» отношений между человеком и быком. Но откуда же берутся такие отно­шения? Как вообще совершается приручение животных?

Современная этнология ставит его в причинную связь с то­темизмом. Когда люди считают себя обязанными заботиться о данном виде или данной разновидности животных, то понятно, что они приручают тех из них, которые по своему характеру — у разных животных пород, как известно, разный характер — способны к приручению. Но от приручения животных прямой, хотя и далекий путь ведет к их эксплуатации и, между прочим, - к пользованию их рабочей силой. Что же выходит?

Когда человек начинает пользоваться рабочей силой живот­ных, он тем самым в очень значительной мере увеличивает свои производительные силы. А увеличение производительных сил дает толчок развитию общественно-экономических отношений. Кажется, как будто мы пришли к выводу, несогласному с ко­ренным положением исторического материализма. Это положе­ние гласит: не бытие определяется сознанием, а сознание бытием. Но я привожу факт, который как будто показывает, что бытие людей — их экономическое бытие, развитие их экономи­ческих отношений, — наоборот, определяется их религиозным сознанием. Тотемизм ведет к приручению животных; прируче-

ние животных дает возможность эксплуатировать рабочую силу некоторых из них, а начало такой эксплуатации составляет эпоху в развитии производительных сил общества, а следо­вательно, и его экономического строя. Что сказать об этом?

Лет 10—15 тому назад некоторые немецкие ученые говорили по этому поводу, что новейшие успехи этнологии опровергают историческую теорию Маркса. Укажу хотя бы на Э. Гана с его книгой «Die Haustiere», etc. *, вышедшей в 1896 г. ¹ Ган напи­сал весьма ценное сочинение, заключающее в себе множество драгоценнейших фактических данных; но он очень плохо понял исторический материализм; не лучше, чем «ревизионисты», появившиеся несколько лет спустя и вообразившие, будто тео­рия исторического материализма не оставляет никакого места для воздействия сознания людей на их общественное бытие. «Ревизионисты» видели в этом «односторонность» исторической теории Маркса—Энгельса. И когда в сочинениях или письмах Маркса или Энгельса им встречались места, показывавшие, что этот упрек в односторонности был совсем неоснователен, они говорили: эти места относятся к позднейшему периоду жизни основателей научного социализма, к тому периоду, когда они сами заметили свою односторонность и постарались ее испра­вить². В другом месте ** я обнаружил, смею сказать, всю вздор­ность этой аргументации. Анализом содержания манифеста, написанного Марксом и Энгельсом в первый период их литера­турной деятельности, я показал, что их исторический материа­лизм всегда признавал, что человеческое сознание, вырастаю­щее из данного общественного бытия, в свою очередь воздей­ствует на это бытие, способствуя этим его дальнейшему разви­тию, обусловливающему новое изменение в идеологической области. Исторический материализм не отрицает взаимодействия между человеческим сознанием и общественным бытием. Он только говорит, что факт взаимодействия между двумя данными силами еще не решает вопроса об их происхождении. И, пере­ходя к этому последнему вопросу, он устанавливает причинную зависимость данного содержания сознания от данного вида бытия.

Приручение животных — если оно в самом деле явилось след­ствием тотемизма *** — может служить наглядным пояснением этой теории. На данной экономической основе — первоначаль-

* [«Домашние животные» и т. д.]

** В предисловии ко 2-му изданию моего перевода «Манифеста Ком­мунистической Партии» ³.

*** Я говорю: «если», потому что тут мы имеем дело с гипотезой — очень остроумной, но все-таки остающейся пока именно только гипоте­зой. И во всяком случае крайне трудно допустить, чтобы тотемизм был единственным источником приручения животных.

ный охотничий быт — возникает первоначальная форма рели­гиозного сознания: тотемизм. Эта форма религиозного сознания вызывает и упрочивает такие отношения между первобытным охотником и некоторыми видами животных, которые обусловли­вают весьма значительное увеличение производительных сил охотничьего общества. Увеличение этих производительных сил изменяет отношение человека к природе и главным образом его представление о животном мире. Человек начинает проти­вопоставлять себя животному. Это дает очень сильный толчок антропоморфизации его представлений о богах: тотемизм от­живает свой век. Бытие вызывает сознание, которое воздей­ствует на него и тем самым подготовляет свое собственное даль­нейшее изменение.

Если вы сравните так называемый Новый Свет со Старым, то вы увидите, что тотемизм оказался гораздо более живучим в первом, нежели во втором. Почему это? Потому что в Новом Свете, за исключением одной ламы, не было таких животных, которые, будучи приручены, могли бы иметь большое значение в экономической жизни человека. Стало быть, там отсутство­вало одно из важнейших экономических условий исчезновения тотемизма. Наоборот, такие условия находились налицо в Ста­ром Свете, и потому тотемизм скорее разложился там, очистив место для новых форм религиозного сознания *.

Но, указав на этот, по-моему, чрезвычайно важный факт, я обнаружил только одну сторону диалектического процесса об­щественного развития. Теперь нужно взглянуть на другую его сторону.

* Ср. Frank Byron Jevons, An Introduction etc., p. p. 182—188. [ Френк Байрон. Джевонс, В Предисловии и т. д., стр. 182—186.]

IX

Льюис Г. Морган в своей известной книге «Ancient Society»** замечает, что религиозные торжества в древнем Риме перво­начально связаны были больше с родом (gens), нежели с семьею ***. Это неоспоримо, и это объясняется тем, что не семья предшествовала кровному родовому союзу, а, напротив, кровный родовой союз предшествовал семье. Римская патриархальная семья возникла сравнительно очень поздно из разложения ро­дового быта под влиянием земледелия и рабства ****. Но когда возникла эта семья, появились также семейные боги (Dii manes) и семейное богослужение, в котором роль священ-

** [«Древнее общество»]

*** См. стр. 245 немецк. перевода его книги: «Die Urgesellschaft», Stuttgart, 1891 г. [«Первобытное общество», Штутгарт 1891.| ¹

**** Морган, там же, стр. 396—397 ².

ника исполнялась главою семьи *. Общественное бытие и здесь определило собою религиозное сознание.

Боги патриархальной семьи были богами-предками. И по­скольку члены такой семьи имели родственную привязанность к ее главе, постольку эти чувства переносились на богов-пред­ков. Так создавалась психологическая основа для того настрое­ния, при котором человек считает себя обязанным любить бога, как дети любят отца. Первобытный человек не знал отца как данного индивидуума. Словом «отец» обозначался у него ка­ждый член его кровного союза, достигший известного возраста. Поэтому у него не могло быть сыновней обязанности в нашем смысле. Чувство этого рода заменялось у него сознанием соли­дарности со всем кровным союзом. Мы уже видели, как это со­знание расширилось до сознания солидарности с божественным животным-тотемом. Теперь мы видим другое. Эволюция настрое­ний обусловливается эволюцией общественных отношений.

Но разложение кровного союза ведет не только к образова­нию семьи. Племенная организация заменяется государствен­ной. Что такое государство?

Государство, как и религию, определяли очень различно. Американский этнолог Пауэль определяет его так: «Государ­ство есть политическое тело, организованная группа людей с установленным правительством и с определенными законами» («the state is a body politic, an organized group of men an established government, and a body of determined low»). Я ду­маю, что это определение следовало бы кое в чем изменить и кое в чем дополнить. Но здесь я могу вполне удовольствоваться им.

Раз возникло правительство, возникают известные отноше­ния между правящими и управляемыми. За правящими при­знается обязанность заботиться о благосостоянии управляемых; за управляемыми признается обязанность подчиняться прави­телям. Кроме того, там, где существуют определенные законы, естественно существуют также их профессиональные охрани­тели ¹: законодатели и судьи. И все эти отношения между людьми получают свое фантастическое выражение в религии. Боги становятся небесными царями и небесными судьями.

* Ф. Б. Джевонс говорит: «It is still a much disputed question: what was the original form of human marriage, but in any case the family seems to be a later institution than the clan or community, whatever its structure, and family gods consequently are later than the gods of the com­munity» (Jevons, An Introduction etc., p. 180). [«Это еще очень спорный вопрос — какова была первоначальная форма человеческого брака; но во всяком случае семья, по-видимому, была более поздним установлением, чем клан или община, какова бы ни была их структура, а следовательно, и семейные боги появились позднее, чем боги общины» (Джевонc, Введение и т. д., стр. 180).]

австралиец и огнеземелец считают достойным только детей то верование, что духи наказывают людей за дурное пове­дение, то теперь, с возникновением государства, это верование становится очень распространенным и весьма прочным. Таким образом, анимистические представления крепко срастаются с нравственностью.

Первобытный человек думает, что после смерти его существо­вание будет совершенно таким же, каким было при жизни. А если он и допускает какие-нибудь различия в этом случае, то они не имеют никакого отношения к его нравственности. Если он думает, что его кровный союз произошел от черепахи, то он будет очень склонен предполагать, что и сам он по смерти сделается черепахой. Для него выражение «почить в бозе» зна­чило бы: «вновь принять образ зверя, или рыбы, или птицы, или насекомого и т. д.» Остаток этого верования мы видим в учении о переселении душ, очень распространенном даже у цивилизо­ванных народов. Так, например, Индия является классической страной этого учения. Но у цивилизованных народов вера в пере­селение душ тесно срастается с убеждением в том, что человек получает после своей смерти возмездие за свое поведение. «В книге Ману, — говорит Тэйлор, — установлены законы, по которым души, обладающие добрыми качествами, приобре­тают божественную природу, тогда как души, которые упра­вляются только своими страстями, принимают вновь человече­ский образ; наконец, души, погруженные во мрак зла, пони­жаются до степени животных. Таким образом, ряд переселений души идет в нисходящем порядке от богов и святых через ряды высших аскетов, брахманов, нимф, царей и министров к акте­рам, пьяницам, птицам, плясунам, мошенникам, слонам, ло­шадям, судрам, варварам, диким зверям, змеям, червям, насе­комым и неодушевленным предметам. Хотя отношение между преступлением в одной жизни и наказанием в другой по боль­шей части темно, в кодексе искупительного странствования душ можно, однако, усмотреть стремление к соответственности возмездия и намерение наказать грешника его же собственным грехом» *.

Верование в переселение душ есть пережиток от той чрез­вычайно отдаленной эпохи, когда в представлении людей еще не существовало границы между человеком и животным. Этот пережиток не везде был одинаково прочен. В веровании древ­них египтян мы видим на него лишь слабые намеки. Но его отсутствие не мешало египтянам быть убежденными, что на том свете есть судьи, карающие или награждающие людей при их

* Тэйлор, цит. соч., стр. 82 ¹. — Ср. также: L. de Milloue, Le brahmanisme, Paris 1905, р. 138. [ Л. де Миллуэ, Брахманизм, Париж 1905, стр. 138.] ²

360

жизни. В Египте, как и везде, это убеждение выработалось не сразу. В первую эпоху существования Египетского госу­дарства, по-видимому, считалось, что поведение человека при его жизни не имеет никакого влияния на его существование за гро­бом. И только впоследствии, в Фиванскую эпоху ¹, утвердился противоположный взгляд *.

Согласно египетским верованиям, душа человека подверга­лась после его смерти суду, приговором которого и определя­лось ее дальнейшее существование. Но замечательно, что эта перспектива божественного суда не устраняла у древних егип­тян той мысли, что люди различных общественных классов и за гробом будут вести различное существование.

Египет — земледельческая страна, целиком зависящая в своем существовании от разливов Нила. Чтобы упорядочить эти разливы, уже в самой глубокой древности была создана целая система каналов. Работа па этих каналах являлась на­туральной повинностью египетского крестьянина. Но люди выс­ших классов отделывались ох нее, поставляя за себя замести­телей. Это обстоятельство отразилось и на представлениях египтян о загробном существовании.

Египетский крестьянин был убежден, что его и на том свете заставят рыть и чистить каналы; но он мирился с этим, утешая себя, вероятно, тем соображением, что ему «некуда податься» ³. Людям же высших классов очень не нравилась такая перспек­тива, и для их успокоения было придумано очень простое сред­ство: в их могилы клали множество кукол («ушебти»), души ко­торых и должны были за них работать на том свете. Но самых предусмотрительных людей не успокаивала и такая предосто­рожность; они спрашивали себя: «а что будет, если души этих кукол откажутся работать за меня и перейдут к моим врагам?» Чтобы этого не случилось, некоторые из них — очевидно, са­мые благоразумные и самые изобретательные — приказывали делать на куклах такую назидательную надпись: «слушайся только того, кто тебя сделал; не слушайся его врага» **.

Если от египтян мы обратимся к древним грекам, то увидим, что и у них представление о загробной жизни лишь постепенно сочеталось с представлением о наказании в будущей жизни за земные грехи. Правда, Одиссей уже встречает в Аиде «Зевесова мудрого сына Миноса» ⁴, который судил тени умерших:

Скипетр в деснице держа золотой, там умерших судил он,
Сидя; они же его приговора, кто сидя, кто стоя,
Ждали в пространном, с вратами широкими, доме Аида ⁵.

* Chantepie de la Saussaye, назв. соч., стр. 106—107 ².

** «La religion égyptienne», par A.Erman, Traduction franc. parCh. Vidal, Paris 1907, р. р. 201—202, 266. [«Египетская религия» Л. Эрмана, Франц. перев. Ш. Видаля, Париж 1907, стр. 201—202, 266.]

Но, описывая дальше пребывание теней в Аиде, Одиссей упоминает о мучениях только таких выдающихся грешников, как Титий, Сизиф, Тантал ¹, погрешивших главным образом против богов; остальные же тени усопших но своему образу существования ничем не отличаются друг от друга: «милая ма­терь» Улиса Антиклея находится в том же самом месте, как и злодейка жена Эрифила,

Гнусно предавшая мужа, прельстясь золотым ожерельем... ²

Это совсем не то, что мы видим у Данте, который в своей «Божественной комедии» распределяет муки и блаженство лю­дей в строгой сообразности с их земным поведением. Притом же у греков героического периода тени царей, спустившись в Аид, остаются царями, а тени подданных — подданными. «В Одис­сее» Улис говорит Ахиллу:

...живого тебя мы, как бога бессмертного, чтили;

Здесь же, над_: мертвыми царствуя, столь же велик ты, как

в жизни

Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахилл богоравный ³.

А в эпоху Платона уже было, по-видимому, распространено убеждение в том, что посмертное существование людей вполне определяется их поведением на земле. Платон учил, что людей ожидает на том свете награда за добродетель и наказание за грехи. В десятой книге своей «Республики» он заставляет памфилийца Эра, душа которого побывала на том свете, описы­вать страшные муки грешников, особенно отцеубийц и тира­нов ⁴.

Интересно, что их мучат ужасные чудовища, кажущиеся огненными. В этих чудовищах нетрудно узнать предков хри­стианских дьяволов.

X

Я сказал, что религия представляет собой более или менее стройную систему представлений, настроений и действий. После того, что мы узнали теперь о религиях разных племен и наро­дов, нам нетрудно будет дать себе отчет в том, как возникают первые два из указанных мною трех элементов: представления и настроения.

Свойственные религии представления имеют анимистический характер и вызываются неумением человека дать себе отчет в явлениях природы. К представлениям, происходящим из этого источника, присоединяются впоследствии те анимистические представления, с помощью которых олицетворяются и объяс­няются людьми их отношения между собою.

Что касается религиозных настроений, то они коренятся в чувствах и стремлениях людей, вырастающих на почве данных общественных отношений, и изменяются параллельно с изме­нением этих отношений.

И те и другие, — и представления и настроения — могут быть объяснены лишь с помощью той теоремы, которая гласит, что не сознание определяет собою бытие, а бытие — сознание. Мне остается теперь сказать несколько слов о действиях, стоящих в связи с религиозными представлениями и настрое­ниями. Мы отчасти уже знаем, как относятся такие действия к представлениям и настроениям этого рода. На известной стадии культурного развития анимистические представления и связанные с ними настроения срастаются с нравственностью в широком смысле этого слова, т. е. с понятиями людей о своих взаимных обязанностях. Тогда человек начинает смотреть на эти обязанности, как на заповеди, данные богом. Но хотя представление об этих обязанностях срастается с анимистическими представлениями, однако оно отнюдь не вызывается ими. Нрав­ственность возникает раньше, чем начинается процесс сраста­ния относящихся к ней представлений с верой в существование богов. Религия не создает нравственности. Она только освящает се правила, вырастающие на почве данного общественного строя. Есть другого рода действия. Они вызываются не взаимными отношениями людей, а отношением людей к богам или к богу. Совокупность этих действий и называется, собственно, культом. Мне нет никакой надобности много толковать в этой статье о культе. Скажу только, что если человек создает бога по своему образу и подобию — а мы уже знаем, что в известных, указанных мною пределах это совершенно справедливо, — то ясно, что и свои отношения к «высшим силам» он будет вообра­жать по образу и подобию знакомых ему отношений, господ­ствующих в том обществе, к какому он принадлежит. Это также подтверждается, между прочим, и примером тотемизма. Это подтверждается и тем, что в восточных деспотиях главных богов воображали в виде восточных деспотов, а на греческом Олимпе господствовали отношения, очень напоминающие устройство греческого общества героической эпохи. |

В своем поклонении богам (в своем культе) человек совер­шает те действия, которые кажутся ему нужными для испол­нения своих обязанностей перед богами или богом *. Мы уже

* Боги сильнее, нежели люди (Даниэль Бринтон говорит: «the god is one who can do more than man», т. е. бог есть существо, могущее сделать более, нежели может сделать человек. — «Religions of primitive peoples», New York — London 1899, стр. 81 [«Религии первобытных народов», Нью-Йорк—Лондон 1899), стр. 81). Но им очень трудно, а пожалуй, и совсем не­возможно обойтись без помощи людей. Во-первых, они нуждаются в пище. Караибы строят особые хижины, в которых запираются ими приносимые

знаем, что в награду за это он ожидает известных услуг со стороны богов.

Отношения между богом и человеком сначала очень напоми­нают отношения, основанные на взаимном договоре или, вернее, на кровном родстве. По мере развития общественной власти отношения эти изменяются в том смысле, что человек все более и более считает себя подчиненным богу. Эта подчиненность до­стигает высшей своей точки в деспотических государствах. В новейших цивилизованных обществах рядом со стремлением к ограничению королевской власти возникает склонность к «на­туральной религии» и к деизму, т. е. к такой системе предста­влений, в которой власть бога со всех сторон ограничивается законами природы. Деизм есть небесный парламентаризм.

Несомненно, однако, и то, что даже там, где человек вообра­жает себя рабом своего бога, в культе всегда отводится более или менее широкое место магии, т. е. действиям, имеющим целью вынудить у богов известные услуги. Мы уже знаем, что объективная точка зрения магии противоположна субъективной точке зрения анимизма. Маг апеллирует к необходимости для того, чтобы повлиять на произвол богов.

Вот выводы, к которым приводит нас анализ составных элементов религии. (Эти выводы помогут нам понять харак­тер религиозных исканий в современной России. Изучая эти искания, мы увидим, что некоторые из них представляют собою попытку оживить умирающие теперь анимистические предста­вления. Таковы искания гг. Булгакова, Мережковского, Струве и Минского. Представители других исканий хотели бы устра­нить из религии анимистические представления, сохранив ее

богам жертвы. И вот караибы слышат даже, как стучат челюстями боги, поглощая пищу (A. Bros, La religion des peuples non civilises, p. 135. [ А. Брос, Религия нецивилизованных народов, стр. 135]). Многие боги очень любят полакомиться человеческим мясом: известно, что человече­ские жертвоприношения весьма нередки между первобытными племенами. Когда ирокезы приносили своему богу человеческую жертву, они обраща­лись к нему с такой молитвой: «Мы приносим тебе эту жертву для того, чтобы ты мог поесть человеческого мяса и чтобы ты за это постарался доставить нам счастье и победу над врагами» (A. Bros, Ibidem, р. 136. [ А. Брос, там же, стр. 136]). Ничего не может быть яснее: do ut des, я даю тебе, чтобы ты дал мне. — Но богам нужна не одна пища. Они любят раз­влечься пляской: этим объясняется возникновение священных танцев. Когда боги становятся оседлыми — вместе с теми народами, которые им поклоняются, — они начинают испытывать нужду в постоянном жилище, и тогда для них строят храмы и т. д. и т. д. Короче сказать, у богов те же нужды, что и у людей, и эти их нужды изменяются по мере того, как их поклонники подвигаются вперед по пути культурного развития. Чем выше поднимается нравственное развитие людей, тем бескорыстнее становятся их боги. Уже у пророка Осии (гл. 6, ст. 6) Иегова говорит: «ибо я милости хочу, а не жертвы, и боговедения более, нежели всесожжении». Кант.считал возможным свести религию ко взгляду на нравственные обязанности, как на божественные заповеди.

другие элементы. Таков г. Луначарский; отчасти таков же Л.Н. Толстой.

Мы постараемся также дать себе отчет в теоретической и практической ценности разнообразных исканий этого рода. Мы увидим, каким образом сами эти попытки подтверждают своим существованием правильность основной теоремы исторического материализма: не бытие определяется сознанием, а сознание — бытием. Но уже теперь я считаю себя вправе утверждать, что) всякая попытка устранить из религии элемент анимизма про­тиворечит природе религии и потому заранее осуждена на не­удачу. С устранением из религии анимистического элемента у нас остается лишь нравственность в широком смысле слова. Но нравственность не религия. Она возникает раньше религии и может существовать без ее санкции.

Соляная кислота есть соединение хлора с водородом. Устра­ните водород — у вас останется хлор, но уже не будет соляной кислоты. Устраните хлор — вы получите водород, но соляной кислоты у вас опять не будет.

<Правда, мне могут указать на буддизм, который многие исследователи считают совершенно чуждым анимизма. Если бы они были правы, то мой взгляд не выдерживал бы критики. Буддизм имеет около 500 миллионов последователей. В этом отношении — в отношении числа последователей — ему усту­пают все другие религии. Если бы буддизм был чужд анимизма, то выходило бы, что самая распространенная в свете религия своим примером доказывает не только возможность, но и не­оспоримую действительность того, что я считаю невозможным и потому не могущим иметь места в действительной жизни. Но это не так. Мы увидим, что буддизм вовсе не чужд анимистиче­ских представлений, но что в нем представления эти имеют не тот вид, какой они получили в других мировых религиях. Буддизм не опровергает моего взгляда, а подтверждает его.>

СТАТЬЯ ВТОРАЯ

ЕЩЕ О РЕЛИГИИ

«Религиозные вопросы имеют ныне об­щественное значение. О религиозных ин­тересах, как о таковых, не может быть больше речи. Только теолог может еще думать, что дело идет о религии, как о та­ковой» ¹.

К. Маркс.

1. НЕОБХОДИМАЯ ОГОВОРКА

В первой статье я сказал, что религия есть более или менее стройная, т. е. более или менее свободная от противоречий система представлений, настроений и действий. Я сказал,

кроме того, что представления, свойственные религии, имеют анимистический характер. Это — общее правило, из которого, насколько я знаю, нет исключений. Правда, многие считают буддизм атеистической религией. А так как атеистическая ре­лигия — «религия без бога» — легко может быть принята за религию, чуждую всяких следов анимизма, то мне, пожалуй, укажут на буддизм, как на в высшей степени важное исключение из указанного мною общего правила. И я охотно соглашаюсь с тем, что, если бы буддизм был свободен от анимистической примеси, указанное мною правило оказалось бы сильно поколе­бленным. Выражусь сильнее: я сам признал бы его ниспроверг­нутым. В самом деле, у буддизма больше последователей, чем у какой бы то ни было другой религии. И если буддизм мог быть признан религией без анимизма, то странно было бы называть анимизм неизбежной составной частью религии.

Но можно ли в самом деле считать буддизм религией, чуж­дой анимистических представлений? Некоторые весьма авто­ритетные в этой области писатели утверждают, что — да. Так, например, Рис-Дэвидс пишет: «Исходной точкою буддийского взгляда на все предыдущие представления о жизни было то, что Готама ¹ не только оставлял в стороне всю теорию о душе, но считал всякое обсуждение вопросов о душе, которым главным образом заняты Веданта ² и другие философские школы, дет­ским, бесполезным и даже противным единственному идеалу, к которому стоило стремиться, — идеалу совершенной жизни на этом свете, — к архатству» *. Я не могу спорить с Рис-Дэвидсом; может быть, Готама в самом деле так относился к воп­росу о душе. И возможно, что такое его отношение к душе не оставляло в его миросозерцании места для анимизма. Но не­сомненно то, что уже на очень близком расстоянии от такой точки исхода дело приняло совершенно другой оборот. В под­тверждение этого я с удовольствием сошлюсь на того же Рис-Дэвидса. Вот что читаем мы на стр. 48—49 его только что цити­рованной мною книги: «О детстве и ранней молодости Готамы

* Рис-Дэвидс, СПБ. 1899, стр. 21 ³. Интересно сопоставить с этим следующее мнение П. Ольтрамара, автора одного из самых новых сочи­нений о буддизме: «Par sa conception du monde et de la vie de bouddhisme s'est placé aux antipodes du vieil animisme populaire. Celui-ci voit partout des êtres autonomes, et son univers ce compose d'une infinité de volontés plus ou moins puissantes; le bouddhisme a poussé jusqu'aux derrières limites son explication phénoméniste et déterministe des choses» (P. Oltramare, La formule bouddhique des douze causes, Genève 1909). [«По своему миропониманию и взгляду на жизнь буддизм является анти­подом старого народного анимизма. Этот последний видит повсюду авто­номные существа, и его вселенная состоит из бесконечного количества более или менее могущественных воль; буддизм довел до крайних преде­лов свое феноменистическое и детерминистическое объяснение вещей» (П. Ольтрамар, Буддистская формула двенадцати причин, Женева 1909).]

ничего не встречается в ранних писаниях. Но и в них нет недо­статка и описаниях чудес, сопровождавших его рождение, а также в рассказах о необычайно раннем развитии мальчика. Он не родился так, как рождаются обыкновенные люди: у него не было земного отца; по своему собственному желанию он сошел с небесного своего престола во чрево матери; тотчас же по своем рождении он явил несомненные знамения своего высокого духа и своего будущего величия. Земля и небо слились в одно при его рождении, дабы воздать ему хвалу, деревья добровольно скло­нились над его матерью, а ангелы и архангелы присутствовали тут же, принося свою помощь». Что же это такое, если не самый очевидный анимизм?

Рис-Дэвидс продолжает, излагая содержание весьма важного текста, носящего знаменательное заглавие: «Беседа о чудесах и дивах»: «В тексте этом выдается за непреложное, что в момент зачатия каждого, а следовательно и исторического Будды, мир озаряется ослепительным светом; что чрево матери делается настолько прозрачным, что мать видит свое дитя ранее его рождения; что беременность продолжается 280 дней; что мать, стоя, рождает дитя; что по своем рождении оно принимается руками небожителей и что сверхъестественные ливни доставляют сначала горячую, а затем холодную воду для омовения ребенка; что будущий Будда начинает тотчас же ходить и говорить, причем мир снова озаряется ярким светом. Существуют и другие подроб­ности, но и только что приведенных достаточно, чтобы, приняв во внимание древность диалогов, убедиться в том, какое корот­кое время потребно для зарождения такой веры в чудесное»*.

Date: 2016-02-19; view: 335; Нарушение авторских прав