Социальный переворот 3 page

Бесполезно было и нам, то есть мне и каким-то моим сопутникам по поезду - украинцам, просить разрешение на пропуск. Тут выручил извозчик-еврей. Он знал, что где-то у берега реки Днепра (должно быть, притока его?) есть тайная дорожка, за которой немцы почему-то не догадались еще смотреть, там можно пробраться. Даем ему денег и едем. Действительно, тут стоят два-три других извозчика с "зайцами" пассажирами. Их багаж осматривают большевики-военные. Мы стащили свои чемоданы. Наш еврей посоветовал дать небольшую взятку осмотрщику. Мы это сделали, кажется, рублей по 25. Солдатики наши мило взяли, наскоро, для виду, осмотрели и махнули: айда! За немецкую сторону они уже не отвечали... Однако нам все же пришлось почему-то направиться в штаб-квартиру пограничной стражи, которая помещалась в деревянном сарае против скопления русских. Тут нас приняли с приличным видом: один - духовный, другие были интеллигенты, а немецкому офицеру, вероятно, хотелось проявить свою воспитанность перед нами. Мы получили разрешение на дальнейшее движение. Скоро на реке остановился пароход, советский, кажется, а не украинский. Во всяком случае, тут был и большевистский контроль. Мы купили билеты и успокоились. Хорошо помню, что и большевики, и ехавшие с нами пассажиры-украинцы отнеслись к нам дружелюбно. Это были свои, друзья, родные, а не враги-немцы... Не дай, Боже, никакой стране попасть к ним в зубы: разорвут, раздавят! И все это с дьявольским сознанием собственного превосходства как наилучшей расы! Ужасные душители! Ведь они уже и в Америке готовились взять в руки власть. Один поляк говорил мне в Чикаго: "Немцы открыто хвастали, что скоро будут править Америкой, везде введут единый немецкий язык и, конечно, не будут церемониться с другими".

Но не допустил их до этого Господь! "Теперь, - говорил поляк, - они замолчали уже!" Но когда Гитлер будет разбит, а он, по уверенному мнению его, будет разбит, то уж как по всей Европе все народы будут мстить немцам!

Да, кто видел жестокость и холодность обездушенного ума, тот знает, чего можно ждать от них везде.

"А в США немцев, - говорил тот же поляк, - будто бы больше всех: 20 миллионов". Слава Богу, что и Россия, и Англия, и Америка встали против них войной! Этот "цуррюк" запомнился мне навсегда... А что же в России?!

В Киеве все казалось благополучно, мирно и сыто. Я привез с собой какие-то письма от патриарха Тихона и передал их по назначению духовным лицам. Опускаю другие города...

- Из Херсона по Черному морю сначала в Одессу, потом уже в Крым. Где-то тут повстречался со мной случайный американец. Хотя был лишь май, он уже ел яблоки, прошлогодние, платя за них огромную цену, но у него долларов было много. "Я, - говорит, - имею привычку всегда утром есть настоящие яблоки. Это полезно".

Ну, еще бы не полезно! А нам не до яблок, а хоть бы хлеба да... жизнь сохранить. Он с улыбочками из простого любопытства расспрашивал меня о революции. Конечно, не любил большевиков и был, в общем, совершенно равнодушен к тому, что делается в чужой ему России. Она ему нужна была, вероятно, лишь с точки зрения его деляческих предприятий. "А там хоть трава не расти!" - говорит умная пословица, то есть пусть хоть одни обожженные корни останутся без признаков жизни!. Да и одни ли американцы? А мы? Разве интересовались, что делается у соседей? Разве мы в те же самые дни много думали о Белой армии и вообще о междоусобной братской борьбе? Где-то там кто-то дерется, далеко, нас это не задевает, ну и ладно... "Моя хата с краю, ничего не знаю..." Да, в нашей общей человеческой натуре у всех лежит эта равнодушная холодность к братьям людям. Оттого и войны. Нет, далеко еще нам до братской жизни! Слишком глубоко грех гордости и себялюбия вкоренился в сердце падшего человека. И, увы, не исправить никакими такими путями, как политико-социальные реформы да умственное просвещение. Немного подлечить и подправить еще можно и должно, но корни греха останутся и опять будут давать новые ростки, приспособительно к новым условиям жизни. И лишь одно будет преображение человечества, но оно не в порядке естественных форм и условий...

Однако, безусловно, необходимо искать способов улучшения в этой жизни, насколько возможно для человеческих сил. Искать энергично, добросовестно. Это и является постоянной задачей государства и государственной власти. И христианство не только не относится к земному строительству равнодушно, а, наоборот, чтит власть и благословляет ее на это строительство. Оно возвело власть до божественного основания: "Сущие власти от Бога учинены суть", "Мною цари царствуют и владетели владеют". Государство и власть благословены Богом, так как они своими путями тоже борются против разрушительного зла.

Занялась с поразительной энергией этим строительством и советская власть. Пусть было много ошибок, жестокостей, несправедливости, гонений, но все же и они по-своему стали созидать Россию.

Я от весны 1918 года уже не был там и потому, к сожалению, не могу писать своих собственных воспоминаний о России и советской власти. Да и моя задача более скромная: говорить лишь о рубеже двух эпох. Однако кое-что мне пришлось еще слышать, узнать от других о дальнейшем движении социалистического строительства. Запишу для памяти.

Вопрос о Брестском мире советского правительства с великими уступками немцам еще начался при мне. Его некоторые называли очень гадким именем: "похабный". Это слово в просторечье означает прелюбодейный. Этот мир казался недругам Советов изменой России, родине, национализму. Насколько помню, и патриарх Тихон осуждал этот мир, и даже было особо выпущено послание по поводу его. Но мое личное мнение и тогда, и особенно теперь, было иное. Случайно - сколько бывает таких случайностей и совпадений! - мне пришлось от Москвы ехать в одном купе с генералом, отправлявшимся в качестве военного эксперта для заключения этого мира. Видно было, что ему нелегко далось такое поручение, он беседовал со мной, точно виноватый, с неловкой улыбкой... Понять его легко: отдавать немцам куски собственной родины своими руками! Но я внутренне не смутился ничуть, наоборот, мне приятно было одобрить его в такой миссии и успокоить его совесть. Он делал необходимое тогда дело. И подобный совет и обрадовал его, но и удивил. Он думал, что я сейчас буду поносить его, как предателя, я же, в сущности, благословил его. И не раскаиваюсь в этом.

Как легко писать всякие обличения! Но нужно быть самому у кормила правления да еще обстоятельно знать положение вещей, чтобы принимать то или иное решение. И особенно осторожными в этих вопросах нужно быть нам, духовным. Конечно, как гражданам страны, и нам важны и близки интересы родины, но все же мы специалисты в других областях, а не в гражданской и военной. И потому брать на себя ответственность за эти вопросы, да еще когда нас не спрашивают о них, весьма рискованно. Преподобный Сергий благословил Димитрия Донского, но уже тогда, когда тот решил вопрос о войне против Мамая, преподобный же лишь укрепил его, и то по прямой просьбе князя дать ему свой совет. Нельзя нам забывать и то, что Сергий был исключительный избранник Божий, святой человек. Нам же в подобных случаях лучше стоять в стороне. И во всяком случае, не выступать публично, потому что такими выступлениями можно внести немало расстройства в дела гражданские и военные. Ведь не выступали же мы при княжеском и царском правительстве, а лишь послушно объявляли по церквям манифесты властей, никогда не входя в критику их. Советская власть делает, она же берет на себя ответственность перед Богом, историей и народом. Правда, были примеры активного вмешательства некоторых иерархов в жизнь государства: патриарха Гермогена, келаря Авраама Палинына, а особенно впоследствии патриарха Никона, сделавшегося вторым царем при Алексее Михайловиче, Но первые случаи были в Смутное время, когда царило почти безначалие, а второй принес немало осложнений в жизнь. И Православная Церковь осудила этого патриарха. Наше православие, в противоположность католицизму, не принимает клерикализма или папоцезаризма, то есть управления лицами духовными делами мирскими. И эта линия правильная, евангельская, апостольская. Уже не говоря о Господе, а кто из апостолов вмешивался в светские дела? Ни один! А в церковных наших канонах есть прямое запрещение духовенству занимать мирские должности. У нас есть свое, особое религиозное дело, дай Бог с ним справиться как следует! Этим мы больше принесем пользы гражданским условиям жизни.

- Иное дело помогать правительству. Это наш долг и как рядовых граждан, и как церковного общества.

- Однако почему же патриарх Тихон выступил с подобным осуждением? И почему он потом написал и другое, еще более важное по своим последствиям, известное послание с анафемой большевикам?! Конечно, я лично тут был уж совсем ни при чем, но теперь приходится высказывать в этих записках свое мнение по вопросам, которые происходили именно на рубеже двух эпох.

Я думаю, да простит мне Бог, что патриарх тогда ошибался, и не однажды, а дважды, в обоих указанных случаях. Мы, православные, не признаем папской непогрешимости ни в догматических, ни тем более в общественных выступлениях (хотя бы и ex cathedra, как говорят католики) кого бы то ни было... И сам патриарх осознал свои ошибки, потому что после заявил о своей лояльности к советской власти. И даже объяснил причину своих ошибок: привычка и воспитание в прошлых, неизжитых еще воззрениях.

Кроме того, мне пришлось слышать от некоторых осведомленных лиц, что патриарх тогда находился еще под влиянием некоторого окружения из лиц чисто политических. Если это верно, то мне называли между другими имя князя Е. Н. Трубецкого, бывшего члена Государственного совета, а потом и одного из товарищей председателя собора, того же владыки Тихона. Ему приписывается (за эти слухи не ручаюсь) и составление самого текста послания.

Конечно, это не освобождает от ответственности лицо, подкрепившее документы своей подписью, но отчасти извиняет и объясняет... На подобные вопросы мог бы дать проливающие свет сведения митрополит Сергий.

Можно еще указать в извинение на одно обстоятельство, подсказанное мне советским человеком: "Еще можно было Церкви держаться уклончивой нейтральности и даже бороться против новой власти, пока шел еще процесс ее установления, но когда она была уже принята и признана народом и укрепилась, тогда борьба против нее Церкви была делом незаконным".

Мне нравится такая широкая и правильная точка зрения.

Но в рассматриваемое нами время советская власть уже установилась и была принята всей Россией.

Что касается меня лично, то я даже и сейчас, двадцать пять лет спустя, никак не мог бы взять на себя открытой, публичной ответственности по вопросу о том: нужен ли был Брестский мир с немцами?! Не знаю! Простое обывательское мнение подсказало мне простой ответ: раз у немцев оказалась сила, то выбора не было, следовательно, нужно было принимать то, что навязывали, хотя бы это было и болезненно, и печально. Последствия, впрочем, подтвердили справедливость советской линии: немцы были разбиты союзниками, и все их мирные трактаты лопнули, как мыльный пузырь (так будет и теперь).

Я здесь, в этой части записей, заговорил об этих вопросах потому, что считаю их не церковными, а политическими, относящимися к советской власти.

Патриаршее послание об анафеме немало причинило вреда и потом: во всех белых армиях и в эмиграции его печатали, перепечатывали и распространяли как средство политической пропаганды против советской власти.

Второй вопрос - об изъятии правительством церковных ценностей в пользу голодающих. Золотые и серебряные кресты, сосуды, украшения, оклады икон и проч. должны были поступить в государственную собственность. Но начались протесты и мирян, и духовенства.

Я и сам понимаю, как болезненно религиозному человеку отдавать святой крест или чашу в руки неверующих людей. Еще более прискорбно думать, что эти ценности пойдут так или иначе не на голодающих, а на поддержку той же безбожной власти, как и говорили тогда протестующие. Ссылались и на каноны Церкви, которые действительно воспрещают подобную отдачу церковных вещей.

Но бывают в истории моменты такие, когда приходится не слушать сантиментов сердца, а действовать по разуму. Колоссальный голод - событие чрезмерное. Тут следовало не слушать не только своего голоса, но и мнения верующих мирян. Возьму сравнение: если бы Минин с церковной паперти нижегородского собора попросил бы храмы и духовенство отдать эти ценности на спасение отчизны от поляков, разве архиерей, отцы и верующие отказались бы тогда? Не думаю.

Если же советская власть захотела бы употребить или действительно употребила бы церковные ценности на иные цели, а не на голодающих, в том ее ответственность, а не Церкви, не наша. Церковь же исполнила бы лишь свой долг любви к народу.

Каноны? Да. Но каноны, как нормы, вообще-то приурочены к нормальным, мирным временам и условиям жизни, а не к исключительным. В исключительных же случаях и законы изменяются. Есть такой пример. На V Вселенском соборе обсуждался вопрос об Иве, епископе Эдесском. Между многими иными обвинениями ему ставилось в вину то, что взяты были церковные сосуды на выкуп пленных (этот обычай тогда был не редкостью и никого не смущал, а, наоборот, считался добром, и собор его не осудил), но и пленных не выкупили, и сосуды исчезли... Тогда многое неподобное творил племянник Ивы, тоже епископ, Даниил.

Из этого мы видим, что Церковь, как организм свободный духовно, может в разное время различно поступать, руководствуясь совестью и Божиим Духом.

А сколько было тогда жертв? Нужны ли они были? Не думаю. Объясню их не столько ревностью по религии, сколько политическим протестом против нелюбимой власти. Эти мысли мне не сейчас лишь пришли. Я в то время был в Сербии. И на пути в Хоновский монастырь все время думал и беседовал с сопутствующим лицом о том, что я бы отдал тогда сосуды и кресты.

А теперь припоминаю случай аналогичный. Керенский в свое время тоже призывал к жертвенности на борьбу с немцами. У меня тогда был такой подъем, что хотел отдать и панагию, и крест с груди, и митру. А один батюшка, о. Ш., отдал так единственный свой нагрудный крест.

А между тем в связи именно с изъятием церковных ценностей погиб безвременно тот самый митрополит Петроградский Вениамин, о котором я с высоким уважением упоминал раньше. Мне пришлось в Париже слушать изложение судебного процесса над ним из уст самого адвоката его, еврея Гуревича (или Гурвича?). И тогда мне не показались убедительными мотивы отказа в отдаче ценностей, кроме одного, что таковы были распоряжения патриарха. Конечно, через 25 лет, да еще и заглазно, да еще и без исторической перспективы, судить людей опасно. И может быть, я не прав. Но я пишу свои воспоминания и мои думы, а они таковы, какими я изложил. Нужно помнить, что митрополит Вениамин был искренно лояльным перед советской властью, как мне достоверно утверждал другой свидетель, его сотрудник по Петербургскому Богословскому институту проф. Б-в (потом монах К.). И, однако же, его осудили, по-видимому, за то, что такими действиями подрывался авторитет власти. Митрополит Вениамин, вместе с некоторыми другими, например, с бывшим секретарем церковного собора и членом Государственной думы Шейным, был расстрелян вне Петрограда, и, кажется, неизвестна и могила его.

Говорили и писали, но я сомневался в подлинности этого предания, будто в последней речи своей на суде он сказал такую крылатую фразу: "Душа моя принадлежит Богу, сердце - русскому народу, а тело - вам".

Если бы он действительно сказал это, то я почел бы такие слова более красивыми, чем религиозно правильными. Сердце архиерея и всякого верующего должно принадлежать не только народу, но и власти. А если последней остается одно тело, то тут кроется сомнение в искренности лояльности: одного тела мало для государственной власти. Она - правильно! - ищет и сердце подданных. Я где-то читал или слышал, что такие слова принадлежат не митрополиту Вениамину, а преданию окружающих лиц, притом крайне нелояльных к советской власти (известен целый ряд проверенных фактов, что исторические лица не говорили тех громких фраз, которые потом приписывали им современники или потомки). Это вернее. Митрополит Вениамин был человеком вообще искренним, нелицемерным и простым духовно, никогда не любил играть роль, красоваться. А если он был еще и искренне лояльным, тогда и вовсе недопустимы такие неясные и подозрительные слова. Или же можно допустить самое крайнее объяснение (если они были сказаны): тут была некоторая погрешность, которая мыслима в людях и высоких. Один Бог без греха.

Но даже и при такой временной небольшой погрешности все же митрополит Вениамин остается в моей памяти лицом цельным, чистым, благочестивым, простым.

Еще рассказывается про него случай об обмене приветствиями с патриархом Тихоном в первое, кажется, единственное посещение им столицы Петра. Патриарху, говорят, железнодорожники устроили отдельный вагон, чуть не цветами украшенный. По прибытии в Петроград на Большой Знаменской площади возле Николаевского вокзала разрешено было митрополиту Вениамину с духовенством встретить открыто патриарха с крестным ходом. Фотографии этого и других моментов посещения патриарха я видел перепечатанными и в известном американском географическом журнале. А вот дальше опять предание. Митрополит Вениамин выразил приветствие патриарху и радость по случаю его прибытия, закончил речь

уверением его, что и сам он, и духовенство, и верующие готовы за веру и Церковь принести всяческие жертвы и даже умереть. "Умереть ныне немудрено, - ответил не без остроумия патриарх Тихон (он вообще был человек с приветливыми и остроумными словами), - а вот надо теперь учиться, как жить. То есть при новых и сложных условиях истории".

Думаю, что такие слова свойственны им обоим. И пророчества их сбылись: один умер жертвою, а другой приспособился жить сам и Церковь всю поставил на этот путь. Умер же патриарх Тихон естественно, от разрыва сердца, в больнице Бакуниной, а совсем не отравлен большевиками, как это распространяли противники советской власти и про патриарха, и про генерала Врангеля. Похороны в Москве были грандиозными по количеству народа. Говорят, будто бы Ленин смотрел на эти тысячи людей и не был доволен. Может быть, опять лишь слухи? Но, естественно, если взять воззрения его как откровенного и ярого безбожника, этого-то факта не выбросить из личности Ленина, его писаний и истории.

Раз уж начали говорить о смертях, то упомяну об обер-прокуроре А.Д. Самарине. В бытность Крыленко комиссаром юстиции он был судим. Держался он (его близкие родственники выехали потом во Францию, и они, вероятно, говорили

мне это в Париже) на суде искренно, смиренно, со скромным достоинством. Крыленко требовал смертной казни для обвиняемого: "Иначе если бы эти люди взяли власть, то они бы нас казнили!"

Но суд не нашел за ним преступления. Освободил, лишь не дозволил ему проживать в столицах. Насколько помню, он мирно скончался в Ярославле. А Крыленко пострадал после.

Еще осталось сказать о смерти царской фамилии.

Тяжкая драма русской истории! Что бы ни говорили, это убийство лежит виной и на тех, кто это сделал, и на тех, кто вел к тому десятилетиями, и на тех, кто молчаливо-хладнокровно принял самое событие. Я принял холодно даже и у нас в Крыму при господстве белых. (На панихиде в Симферополе присутствовал командующий частями войск генерал Шиллинг. По-видимому, больше по обязанности. На обратном пути в монастырь я спрашиваю кучера: "Дмитрий, а что говорят про нового командующего?" - "Не знаю! А так что, фамилия-то русская". Он думал: Шилин, от шила. Должен быть хорошим! Это - факт.)

После (1920 года) в особом послании среди других грехов, мы каялись и в этом убийстве, но и тогда не было глубокой печали.

И кажется, кровь этой семьи уже откликнулась на множестве других лиц.

Однако очень греховно пользоваться этим трагическим концом для политической пропаганды и разжигания злобы в сердцах эмигрантов. Между тем так делалось многими в Европе и Америке. Отлично помню, как писали заметку в годовщину смерти его в Нью-Йорке в "Новом русском слове":

"Была панихида...Пел казачий хор... Священник сказал прочувствованное слово... Не знаешь, что сильнее жило в сердцах: любовь ли к мученику царю и его семье или же ненависть к большевикам?!"

Плохая молитва с ненавистью. В Евангелии сказано, что лучше тогда и не молиться, сначала следует примириться с врагом и потом принести молитву и жертву Богу! Иначе и "молитва будет во грех", как сказал Давид в псалмах.

А если убиенные мученики, то угодна ли им такая любовь с ненавистью? Наоборот, Если они сподобились Царства Божия (а этому нужно верить), то они там молятся апостолу Стефану, который при побиении его камнями молился об иудеях подобно Христу: "Господи! Остави им грех сей!"

"И лицо его было в тот момент как лицо ангела", - повествует врач Лука со слов свидетеля Савла, после апостола Павла. Вот истинно христианская молитва.

К этому я могу добавить даже, что я знал лично нескольких людей, которые верили в другую версию, что царская фамилия была спасена и осталась жива. Один просто верил в это, другой не мог привести доказательств, третий, наоборот, всячески обосновывал и доказывал это и даже утверждал, что сам видел царя. Но все это было неубедительно.

Однако я сам написал запрос некоему человеку, которого знал как святого и который тоже видел сего предполагаемого царя. В ответ получил письмо: "Этого человека многие считали за великого (т.е. царя), но он сам утверждал, что он лишь полковник".

А от одного, тоже "очевидца", я слышал совершенно обратное, что будто он видел... Но не хочу даже и писать об этом.

Приходилось за границей встречать некоторых великих князей и княгинь, но никогда никто из них не говорил ничего подобного о жизни царя. Наша Церковь в России не принимает такой версии, это мне известно доподлинно и документально. Так, помимо всего прочего, должны думать и мы, верующие дети Церкви. И я поминаю их всегда на проскомидиях как усопших... Да и тот, предполагаемый "великий" уже скончался несколько лет назад схимником с именем Кассиан.

"БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ"

Красные... Красный цвет всегда служил символом подъема, возбуждения. Бывает радостный подъем: любовь, яркая жизнь, красная зорька, солнце красное, Пасха красная, яичко красное, рай прекрасный, красивый человек, красный кумач, красный сарафан. Или бывает подъем от возбуждения, воспаленности, раздражения, гнева. Красное знамя - символ борьбы, революции, войны; красная кровь, красная рубаха палача, красное лицо в гневе, красный цвет при бое быков, краснуха - болезнь, красное пламя, "красный петух", то есть пожар, "красное дело" - убийство. Во время этой войны у женщин в Америке появилась мода на красное - от шапочек до туфель. Спрашиваю одну: почему они носят этот цвет? "Знак любви и борьбы", - ответила она по-украински.

В России красные назывались, конечно, от революции. Но этого имени в 1905 году и даже в Февральской революции еще не было. Оно укрепилось после большевистского переворота.

Но почему назывались белыми противники их? Иного цвета не оставалось для них, как этот. Черный? Но это знак смерти и отчаяния. К тому же в истории первой революции "черная сотня" означала крайне правое направление, неприемлемое огромнейшему большинству граждан.

Желтый цвет - знак солнечности, золотого хлеба, например, на Украине - жовто-блакитный (желто-голубой) прапор, знак солнца и полей и голубого неба. Слишком мирный или торжествующий, счастливый цвет. Иногда желтое означает сумасшествие и дурные притоны: "желтый дом", "желтый билет".

Зеленый цвет означает спокойную жизнь среди лугов, зеленых лесов, цвет надежды, а иногда и тоски - "тоска зеленая". Были во время революции и зеленые отряды: они не были ни с большевиками, ни с белыми, скрывались в зеленых лесах.

Синий? Маложизненный цвет, не бодрящий, а успокаивающий, небесный цвет, глубоко синий, охлаждает душу, умиряет как сам, так и отраженный в воде холодной: море синее, синица - осенняя птица, синева небесная.

Оранжевый, фиолетовый цвета - промежуточные, первый из красного с желтым, второй из красного с синим, знак сочетания чистого неба и горячей крови.

Оставался белый. Знак чистоты принципов, невинности, мира, правды, истины. Белый голубь с оливковою ветвью мира, белая одежда кандидатов и чиновников Рима, белковые вещества,- питание живущих, белье чистое, белые снега холодные, но они охраняют от морозов прикрытую ими на время жизнь растений, "царь белый", военные белые кители на офицерах, рубахи на солдатах и штаны на матросах: они защитники мирной жизни своей страны и чистоты своего дела и кораблей, белый генерал (Скобелев) не только для выделения среди серой массы солдат и офицеров, но и как символ правого дела русских среди хищников, как носитель культуры среди диких племен, света среди тьмы, свет Божий, свет мира, белая чистая свеча Богу, белая рубашечка на новокрещеных и причастниках, белое подвенечное платье, белая горностаевая мантия, белые нежные ландыши, розы, цветы, Москва-белокаменная, белый саван...

Какой милый, чистый, мирный цвет!

И его взяли белые... Главное основание: противоположность красным революционерам - разрушителям.

Но вот меня заинтересовал вопрос: были ли белые в первую революцию 1905 года? Нет. Вместо них тогда явились черные. А в феврале 1917 года? Тоже не было еще. Почему? Потому что в те революции эти люди, которые потом влились в "белое движение" сами были явно или тайно в рядах революционеров, более или менее мирных. Революция была их, и протестовать тогда еще не было против кого; с черными же сливаться невозможно, красным быть опасно, да и мирны они еще были для красного цвета. А вот когда пришла настоящая революция, радикальный переворот, тогда мирные элементы и отобрались для борьбы против него.

Туда пошли и правые (но не крайне-правые, черные), и кадетская партия, и октябристы, и имущественные люди, и вольные зажиточные казаки, и военные - офицеры, и духовные, и интеллигенты. Революционные промежуточные партии остались в середине между большевиками и белыми, боролись с красными, но не пристали к белым, за исключением отдельных единиц (Бурцев, Аладьин, Алексиенские и др.). Однако их нужно считать ближе к белым, чем к красным. И думаю, не случайно отбились они от большевиков и боролись с ними.

Белые справедливо обособили себя от красных. Но действительно ли мы были такими белыми, чистыми и светоносными? Об этом скажет еще история.

А я запишу, что мне известно, как одному из участников "белого движения"...

В народе называли их еще кадетами - по имени Конституционно-демократической партии (к-д), которая имела силу в белом лагере. А мне приходилось от простых людей слышать и другое объяснение: эта армия состоит-де из мальчиков-кадетов, учеников кадетского корпуса (была там горсточка и их), то есть не серьезная армия, а детская, несильная. Но скоро после это слово "кадетская" исчезло.

Пытались - и при Деникине, и при генерале Врангеле - вводить слово "русский": Южнорусское правительство, Русская армия, русская гвардия. Но и это не привилось в массах народа. А что же там, у красных, разве не Россия?

Да, тогда красное правительство не хотело называть страну Россией. Правда, вначале все же это слово употреблялось в заголовке: РСФСР -Российская Советская Федерация Социалистических Республик. Но потом первое слово опустили, осталось СССР - Союз Советских Социалистических Республик, или, короче, Советский Союз. И только много после, приблизительно к 1935-1936 годам мы в Америке стали опять в картах и литературе встречать кое-где и слово "Россия". Нас это удивляло и радовало. Постепенно это слово стало учащаться все больше.

А когда мне пришлось в прошлом году повстречаться с советским студентом Красавченко (спутником Людмилы Павличенко), он в разговоре объяснил мне, что теперь и на родине иногда употребляют уже это слово вместо или параллельно с "Советским Союзом", потому что "все понимают, что фундаментом других народов и всего Союза является, конечно, Россия". А иногда говорят "Советская Россия". И сам он при мне иногда употреблял одно слово "Россия".

А язык человеческий, как и язык цветов, вещь не случайная, а связана с духом и сущностью обозначаемых предметов. И обращаясь к имени "белое движение", я полагаю, что в нем уже предопределялась и предрекалась не победа над красными, а поражение. Почему?

История народных стомиллионных масс тогда была красная, революционная, а идти против стихии таких колоссальных исторических штормов всегда было бесполезно и гибельно для меньшинства, по крайней мере вначале бури, пока она бушует. Затем "красное" обозначает психологический напор, фанатическую веру, пламенную энергию, революционную страсть, стремительную силу, безумный пафос, против которых трудно стоять иной психологии. Далее. Жизнь никогда почти не возвращается назад в полной мере, а если когда и возвращается, то ненадолго. Консервативные старые начала не могут устоять перед веянием новых. И прав был патриарх Тихон, когда говорил митрополиту Вениамину: "Надо учиться жить при новых условиях, иначе придется умирать".

"Белое же движение", как и всякие контрреволюционные движения, было не народно-классовое, а интеллигентско-буржуазных небольших классов. Психология его была не восстановление в общем прошлого, а защитно-мирная. Цели были - восстановление в общем прошлого, а не создание нового. Можно сказать, "белое движение" было остатком петербургского периода истории XVIII-XIX веков. И даже самое имя "белый" было слишком мирно для момента. Это была больше идея, чем страсть, больше долг, чем сердце, больше теория, чем жизнь, больше принцип, чем сила, больше мир, чем война.