История вариного Веера

Ни слова о любви!

Но я о ней – ни слова...

Белла Ахмадуллина

Варя – очень красивая молодая женщина. Второй брак, второе высшее об­разование, неброская грация в каждом движении, светящийся в глазах ум и то, что англичане без обиняков называют "породой". В группах таких жен­щин выбирают на роли благородных героинь, волшебниц и загадочных со­перниц. Чувствуется некоторый отзвук строгого воспитания на кавказский манер, склонность промолчать, отвести глаза, сдержаться – возможно, себе во вред. Собственно, и тема ее работы – невозможность выражать чувства.

Вредная приставала‑ведущая, то есть ваша покорная слуга: Что, любые?

Варя (глядя в сторону): Ну, лирические.

Ведущая: Это какие?

Варя: Ну, любви (краснеет). Я встречаюсь с одним человеком, у него семья, у меня семья, я ничего не хочу разрушать, но почему я ска­зать‑то ему не могу? Сразу ком в горле, как будто душит.

Ведущая: Что бы могло быть для тебя результатом твоей работы?

Варя: Понять, что душит. С любовью я, может, и сама разберусь. Есть две меня – одна на публике, где я остроумна, общительна, душа компании. Он, между прочим, тоже. И есть я придушенная, слова сказать не могу...

Ведущая: Давай посмотрим, как это. Где будешь ты – Блестящая, Душа компании?

Варя: Вот здесь. Я свободна, защищена, как будто у меня есть... не знаю, ширма? Маска?.. Большой веер!

Ведущая: Кто мог бы сейчас стать твоим Веером? (Варя выбирает из группы Веер, меняется ролями.)

Варя (в роли Веера обращается к воображаемой публике): На мне столько всего нарисовано, я переливаюсь, играю. Смотрите все, какие мы красивые, разные, подвижные!

Ведущая: Веер, скажи своей хозяйке, что у тебя с изнанки.

"Веер" (поворачиваясь к "Варе"): Я защищаю тебя. Без меня ты беспо­мощна, тебе страшно. Я с тобой много лет.

Ведущая: Давай увидим, что же без него – когда хочется сказать о важных для тебя чувствах, но не получается.

Варя меняется ролями, вновь становясь самой собой. Исполнительница роли Веера остается там, где шумно и "все в порядке", а сама Варя делает шаг в сторону – там в нашей условной реальности предполагается свида­ние с "человеком, которому не получается сказать...".

Варя: Здесь я как голая. Ужасно. Вот уже и ком в горле.

Ведущая: Выбери кого‑нибудь на роль этого ощущения, поменяйся с ним ролями.

Наша героиня в роли Кома в горле заходит за спину "Вари" и резким дви­жением захватывает ее сзади за шею:

"Ком": Молчи, а то хуже будет.

(Кто‑то из группы не выдерживает, охает: "Как насильник в подворотне!". Меняются ролями, повтор.)

Ведущая: Варя, это было с тобой раньше?

Варя: Да. Это первый муж. Так просто, оказывается!

Комок в горле превращается в Первого Мужа и получает новые, только что вспомнившиеся тексты, как‑то:

Варя (в роли Первого Мужа): Молчи, овца. Молчи, а то хуже будет. Не­чего тебе встречаться с подругами, все бабы сволочи и прости­тутки. Молчать, говорю!

"От себя" она ничего не может ответить, полностью раздавлена, парализо­вана и действительно опускается на колени, зажимая уши руками. По ми­зансцене похоже на оральное изнасилование, по словесной ассоциации – конечно же, "молчание ягнят". Группа в ужасе: женщины очень болезнен­но переживают момент встречи с "жертвой в себе", а кто из нас никогда не бывал в этом состоянии?

Ведущая: Варя, кто мог бы помочь?

Варя: Никто не поможет. Я должна справиться сама.

Ведущая: Да, но сейчас ты у кого‑то можешь взять силы, чтобы проти­востоять, победить.

Варя: Не знаю. Это должна быть женщина, только сильная, очень. Я не знаю таких. Разве что амазонки какие‑нибудь подойдут.

И мы разыгрываем сцену, в которой действует отряд амазонок. Их три: мо­лодая, постарше и предводительница. Едут верхом – что‑то вроде дозора. Видят ругающегося "мачо". Варя, меняясь ролями с каждой из них, совер­шенно неожиданно для себя сильным, звучным голосом задает им реплики. Вот какие:

– Отойди, мужик, а то как бы конем не зашибить.

– Что он там говорит?

– Все в порядке. Этот – не проблема.

Возникает маленькая рабочая трудность: боевой клич амазонок. Никто не знает, как он должен звучать, но каждая из нас легко может представить этот звук, обращающий врагов в паническое бегство, не правда ли? Варе не кричится, хотя "немота" и "паралич" прошли. Вопим хором, всей груп­пой, помогаем Варе "раздышаться", добавляем звуковых деталей вроде сту­ка копыт и звона оружия... Наконец, в роли Предводительницы Варя изда­ет тот самый боевой вопль, от которого кровь стынет в жилах. Подхватыва­ем. (Уж не знаю, что подумали случайные субботние прохожие.) Звук по­лучается одновременно страшный и красивый. С минуту работаем в режи­ме эха – если сначала Варя голосом пристраивалась к нашему хору, то те­перь группа отвечает на ее боевой клич. Кто‑то залез на подоконник, кто‑то сел на пол; мы все еще и раскачиваемся в ритме конской рыси... Подтя­нутая молодая девушка Люба совершенно непроизвольно сдирает с себя "офисную" заколку и оказывается обладательницей буйных кудрей. В об­щем, "невидима и свободна", как выкрикнула в ночное небо героиня люби­мого многими романа – кстати, и она была при этом нагой. Занимает все это не больше минуты, а тем временем

Три могучие неторопливые воительницы надвигаются на Первого Мужа, продолжающего повторять, как заезженная пластинка: "Молчи, овца. Мол­чи, а то хуже будет. Сволочи. Проститутки. Молчи, овца". Сочетание же­ноненавистнического текста с явной неспособностью противостоять ама­зонкам "по делу" порождает неожиданный комический эффект: грозные воительницы, а за ними и вся группа начинают безудержно хохотать. Варя все это время в роли Предводительницы. "Русский мачо" прижат к стенке, где ему и велено оставаться. Боевая задача выполнена. Теперь – освежиться в речке.

Практически каждая женщина может вспомнить какое‑нибудь залихват­ское купание нагишом – правда, не верхом на боевом коне, но уж это дело воображения, соединенного с реальной памятью физической свободы, раскованности, острых и радостных ощущений. Вот мы и вспоминаем: визг, смех... Между тем, в этой совершенно не обязательной коротенькой сцене присутствует еще нечто – связанное с потребностью смыть с себя следы унижения, охладить до нужного градуса пламя мстительного гнева и вый­ти из воды иной, чем в нее входила. Кроме того, оказывается, что быть "го­лой" – спонтанной, естественной, такой, какая есть, – не только не уни­зительно, но правильно и легко. Варя прощается с боевым дозором:

Варя: Спасибо. Вы – моя сила. Я теперь знаю, что это тоже во мне есть.

"Амазонки": Если что – только позови.

Наша "сцена" вновь пуста, в углу – забытый Веер, в другом – пара стуль­ев, там предполагалась встреча с возлюбленным. Мы никого не вводим на роль этого человека, поскольку не в нем дело; его стул остается пустым. Вот что говорит наша героиня:

Варя: Я не знаю, что будет завтра, но сегодня я тебя люблю и хочу, что­бы ты об этом знал. Жизнь слишком коротка, чтобы молчать и ждать. (Поворачиваясь к Вееру.) Ты – часть меня, но нужен не всегда. Я могу обращаться к тебе для удовольствия, для игры, а не от страха.

Какая, в сущности, связь между веером, любовью, давним унижением, наго­той, немотой и могучей силой амазонок? Веер – принадлежность кокетки, провоцирующей мужчину, но не делающей искренних шагов навстречу, не рискующей эмоционально. "Веер" в широком смысле позволяет не быть от­кровенной ("голой"), оставаясь привлекательной ("блестящей"). Самое яр­кое выражение этой двусмысленной позиции – веер стриптизерши. Это, конечно, часть традиционной женской роли, искусства очаровывать и "на­пускать туману", кружить голову и демонстрировать свою успешность, уве­ренность, шарм. Об этом самом "веере" написано и сказано немало, причем в основном это наблюдения либо мужчин, либо таких женщин, которые ревнуют к успеху у противоположного пола и не являются обладательни­цами "веера", не владеют этим искусством. Восхищение и раздражение, азарт преследования и упреки в адрес "коварной", "разбивающей" серд­ца – чего там только нет. Впрочем, нет одного весьма существенного ком­понента человеческого общения – сопереживания, понимания. "Веерные" ситуации предполагают отношение к женщине как к красивому объекту, не имеющему собственных чувств. В общем, это вполне соответствует одному из печальных "допущений" традиционной женской роли: "чувствовать" и уж тем более "проявлять чувства" означает "страдать". Не потому ли "вла­дение веером" рассматривается как одно из важнейших женских искусств, порой прямо отождествляемое с женственностью?

В Вариной работе связь блестящего "фасада" с эмоциональной безопасно­стью названа, так сказать, своими словами, как и ограничения такого игрово­го, чисто внешнего поведения. В близких отношениях, будь то любовь, дружба или конфликт, "веер" не помощник: он не согреет, а если отношения становятся невыносимыми, им не отобьешься. Варина травма (следы разру­шительных, унижающих ее отношений) не изжита, не отработана – "синя­ки на горле" и "следы оплеух" только лишь прикрыты. Она сама изумляется тому, сколько в ней подавленного гнева и как трудно его выражать. Но без противостояния, без выхода из роли "овцы" ничего не получается – спо­собность откровенно выражать чувства связана, заблокирована – и даже кажется, что намертво. "Амазонки" – это собственная Варина сила, способ­ная защитить без излишней разрушительности, держащая себя не под спу­дом, но в узде. Интересны в этом смысле образы коней. Известно высказыва­ние Фрейда, описывающее соотношение Эго и бессознательного как соотно­шение всадника и коня. (Меньше известно другое: создатель психоанализа лошадей недолюбливал и несколько побаивался; параллелей с его отноше­нием к женской силе проводить, так и быть, не будем). Амазонки из Вариной работы абсолютно органичны верхом, они, что называется, родились в седле и даже говорят в ритме конского шага, а купаются, не слезая с коней. Репли­ка "Отойди, мужик, а то как бы конем не зашибить" может пониматься по‑разному, но один из ее смыслов примерно таков: соединение со своим бес­сознательным дает силу, а силой правят умело. (Кстати, в реальном мире Варя прекрасно водит машину.) Удивительны "биографии" этих персонажей, их связь с общим смыслом работы. Молоденькая – инициация боем (ну, не боем – так, небольшим оперативным мероприятием), и это Варина ситуа­ция. Средняя – не одинока, рядом "боевые подруги", и это тоже Варина си­туация (в группе, по крайней мере). Предводительница, видящая дальше других и оценивающая обстановку, – это тоже Варина ситуация: ее жиз­ненный опыт оставил "боевые шрамы", но она готова быть мудрой в роли Предводительницы и знать, что делать. Боевых кличей, по сути, два: грозный и озорной. Не крикнув "первым голосом", не крикнешь и вторым.

В коротенькой сцене с амазонками (в реальном времени она вся заняла де­вять минут) Варя входит в контакт, "соединяется" со своей внутренней си­лой, с ролью Вари‑воительницы. Многим женщинам это состояние знакомо лишь по опыту житейских коллизий, связанных с опасностью, грозящей де­тям ("Когда я защищаю ребенка, я никого не боюсь и ничего не стесняюсь"). "Внутренний ребенок" каждой из нас порой точно так же нуждается в защи­те; ощутить свой "отряд амазонок", стоящий на страже личных прав и гра­ниц и готовый за них воевать, бывает крайне важно. В других группах с дру­гими сюжетами и героинями мне случалось встречаться с Медведицами, Тиг­рицами, Валькириями, делавшими примерно то же, что Варины Амазонки.

Здесь приходит в голову любопытная культурно‑историческая подроб­ность. У Вари в роду есть неполный, смутный образ покорной кавказской женщины. Амазонки – как легендарные, мифологические персонажи – перекрывают этот образ, не отменяя "родовой правды", но изменяя ее: ар­хаические воительницы, заслоненные более поздними "овечками" патри­архальной культуры, никуда не делись, их нужно только вспомнить, "по­звать". Не берег ли Понта Эвксинского патрулирует маленький отряд?

Когда участницы группы после этой работы говорили о чувствах, о связи этих чувств со своим опытом, было много смеха и много слез – как будто Варина история выпустила на свободу, "разрешила" эти прямые, неотредактированные реакции. Речь шла о любви и о насилии, о красоте "вееров" и о зависти, о немоте и о страхе отвержения, о ничего не забывающем теле и о живущей в нем душе... Кое‑что из этого разговора, его ассоциаций вошло в мои комментарии, а кое‑что навсегда осталось в той группе и в том субботнем дне и принадлежит только им.

Вы можете спросить, состоялось ли впоследствии объяснение, были ли про­изнесены слова любви? Сказать по правде, не знаю. Хотя с Варей мы с тех пор и виделись, мне показалось совершенно невозможным спрашивать: ну как, мол, призналась? Оставим это подружкам и соседкам – в группе Варя рабо­тала не с отношениями с конкретным человеком, а с проблемой. Все, что бы­ло ею сделано, сделано для себя, а уж как она распорядилась своими находка­ми и к каким решениям пришла, это, как говорится, совсем другая история.

Сюжет, между тем, кажется не совсем законченным... Возможно, сейчас са­мое время рассказать удивительный сон, приснившийся удивительной жен­щине много лет назад. Намеренно не цитирую по литературному источни­ку, поскольку такой сон мог бы присниться многим: пусть он останется анонимным, не имеющим "авторства". Перед сновидицей явилась ее Судь­ба, держа в одной руке Любовь, а в другой Свободу, и сказала: выбирай. Мучаясь, как и полагается при столь серьезном выборе, сновидица все же выбрала Свободу. И Судьба сказала ей: "Да будет так. И поскольку ты сде­лала правильный выбор, может быть, однажды я вновь приду к тебе – с Любовью и Свободой в одной руке".

Date: 2016-02-19; view: 360; Нарушение авторских прав