Глава 36. Зайдя в гостиницу, Хосино убедился, что Наката по‑прежнему спит, даже не переменив позы

Зайдя в гостиницу, Хосино убедился, что Наката по‑прежнему спит, даже не переменив позы. Булочки и упаковка апельсинового сока лежали у изголовья нетронутые. Похоже, его спутник так ни разу и не вставал. Хосино прикинул, сколько он же спит. Лег накануне днем, в два часа, значит, уже тридцать часов. Какой сегодня день? Что‑то он совсем здесь со временем запутался. Парень достал из сумки записную книжку с календарем. Так… На автобусе приехали из Кобэ в Токусиму. То была суббота. Продрых Наката аж до понедельника. В тот же день перебрались из Токусимы в Такамацу. В четверг возились с камнем в жуткую грозу, и после обеда Наката завалился в постель, спал всю ночь… Получается, сегодня пятница. А вообще, такое впечатление, что он на Сикоку притащился, чтобы выспаться как следует.

Все шло как в прошлый вечер — Хосино посидел в фуро, немного посмотрел телевизор и растянулся на постели. Наката мирно посапывал во сне. Ну и ладно, будь что будет, думал Хосино. Пусть человек спит, раз ему хочется. И нечего тут голову ломать. Пол‑одиннадцатого Хосино уже спал.

В пять утра его разбудил мобильник, заверещавший в сумке. Хосино открыл глаз, взял трубку. Лежавший рядом Наката все не просыпался.

— Алло!

— Хосино‑тян! — услышал он мужской голос.

— Полковник Сандерс?

— Так точно. Как дела?

— Да вроде нормально… — ответил Хосино. — Эй, папаша, а как ты мой номер узнал? Я же тебе не говорил. А потом я телефон выключил, как сюда приехал. Чтобы с работы не звонили. Как же ты дозвонился? Странно… Чего‑то не пойму я.

— Я же тебе говорил, Хосино‑тян: я не Бог и не Будда, и не человек, а нечто особенное. Я — абстрактное понятие, дух. Мне на твой мобильник позвонить — раз плюнуть. Проще простого. Включен телефон или нет — какая разница. Чему тут удивляться‑то. Вообще‑то надо было прямо к тебе заявиться, но тогда ты бы наверняка упал от неожиданности — открыл бы глаза, а я рядом сижу.

— Точно. Упал бы.

— Потому я и звоню. Мы приличия знаем.

— Это самое главное, — сказал Хосино. — Но я вот что хотел спросить, папаша. Чего теперь с этим камнем делать? Мы с Накатой его перевернули, какой‑то вход открыли. Как раз гроза началась. Гремит со страшной силой, а я с ним корячусь. Думал, сдохну. Такая тяжесть! Ой, я же про Накату еще тебе не рассказывал. Мы с ним вместе сюда приехали…

— Знаю, — оборван его Полковник Сандерс. — Можешь не объяснять.

— Ага, ну ладно. И после этого Наката залег в спячку, как медведь зимой. А камень все здесь лежит. Может, его все‑таки вернуть в храм? Мы ведь его без спросу утащили. Я очень проклятия боюсь.

— До чего ты нудный! Какое еще проклятие? Сколько можно повторять одно и тоже? — возмутился Полковник Сандерс. — Пусть камень пока у тебя побудет. Открыли — значит, должны и закрыть. А уж потом вернете на место. Сейчас еще не время. Понял? О'кей?

— О'кей, — ответил парень. — Что открыли — закроем. Что взяли — на место положим. Все понятно. Попробуем. Знаешь, папаша? Я себе голову больше ломать не хочу. Буду делать, как ты говоришь, хотя толком никак не врублюсь что к чему. Ты меня вчера вечером убедил. Загогулины такие… ничего не разберешь. Что тогда без толку мозги напрягать?

— Мудрое решение. Не зря говорят: лучше вообще ни о чем не думать, чем думать о всякой ерунде.

— Хорошо сказано.

— С большим смыслом.

— А еще вот как можно сказать: «Дворецкий, что родился в год овцы, потребен, дабы не отдать концы».

— Это ты к чему?

— Скороговорка. Я сам придумал.

— Это что, обязательно нужно было сейчас сказать?

— Да нет. Это я просто так ляпнул.

— Хосино‑тян, можно тебя попросить? Не надо ерунду молоть, хорошо? У меня от этого что‑то с головой… Я такую бессмыслицу не воспринимаю.

— Да ладно тебе, извини, — стал оправдываться Хосино. — Но какое у тебя ко мне дело? Ты же, наверное, не просто так звонишь в такую рань.

— Да‑да. Совсем вылетело из головы, — спохватился Полковник Сандерс. — Вот какое дело, Хосино‑тян. Это очень важно. Вам надо срочно выметаться из рёкана. Времени нет, так что обойдетесь без завтрака. Буди по‑быстрому своего Накату, берите камень и — на такси. Только у рёкана не садитесь, отойдите подальше. Назовешь водителю адрес. Есть на чем записать?

— Есть, — парень полез в сумку за блокнотом и шариковой ручкой. — У меня все готово — и метелка, и совок.

— Кончай свои шуточки, — заорал в трубку Полковник Сандерс. — Я серьезно. Нельзя терять ни минуты.

— Хорошо‑хорошо. Записная книжка, ручка…

Записав за Полковником адрес, Хосино для верности прочитал его вслух:

— **, 3‑й квартал, 16‑15, «Такамацу Парк Хайц» [58], номер 308. Так?

— Все верно, — подтвердил Полковник Сандерс. — Там у двери черная подставка для зонтиков, под ней спрятан ключ. Откроешь им дверь. Располагайтесь там. В принципе, в квартире есть все, что нужно, поэтому какое‑то время можно вообще на улицу не выходить.

— Это твоя квартира?

— Ага. Моя. Вернее, я ее снимаю. Так что пользуйтесь. Специально для вас все приготовил.

— Папаша?

— Чего тебе?

— Ты не Бог, не Будда, не человек. А что‑то такое… без формы, без образа. Причем это с самого начала было. Ты ведь так говорил?

— Правильно.

— Не от мира сего.

— Точно.

— А как тогда такая личность может квартиру снимать? Ты же не человек, папаша. Значит, ты, наверное, нигде не записан, не зарегистрирован. Справки о доходах у тебя нет, печати нет и свидетельства на печать тоже [59]. А без этого квартиру не снимешь. Или ты какой‑нибудь трюк придумал? Может, насобирал листьев с деревьев, сделал из них свидетельство и всех дуришь? Я больше в такие дела влезать не хочу.

— Бестолочь! — Полковник Сандерс даже цокнул языком от досады. — Ну, тупой! У тебя случайно не кисель вместо мозгов? Полный болван! Какие еще листья? Ты за кого меня принимаешь? Сказок про барсуков [60]начитался? Я тебе не барсук. Я — абстрактное понятие. Разница есть или как? Сам не понимаешь, что несешь. Ты что, думаешь, я сам хожу по конторам и всей этой ерундой занимаюсь? «Ой, господа! А подешевле за квартирку нельзя? Скиньте хоть немножко». Думаешь, я такие речи веду? Не валяй дурака! В наше время этим секретари занимаются. Все нужные бумаги готовят. Как же иначе?

— Выходит, у тебя, папаша, тоже секретарь есть?

— Само собой. А ты как думал? Все, кончай дурить. У меня же дел куча. Ну, секретарь… Что тут странного?

— Хорошо‑хорошо. Я все понял. Чего ты так раскипятился? Ну, пошутил чуть‑чуть. Но я вот что хотел спросить, папаша: зачем нам так быстро сваливать? Дай хотя бы позавтракать по‑человечески. Есть же охота. И потом, Наката дрыхнет. Его так сразу не поднимешь…

— Хосино‑тян, шутки в сторону. Полиция сбилась с ног — вас ищет. Сегодня с утра первым делом начнут в городе прочесывать гостиницы и рёканы. Описание внешности — твоей и Накаты — у них уже есть. До вас сразу доберутся. Внешность у вас примечательная у обоих. Так что дело срочное…

— Полиция? — воскликнул Хосино. — Иди ты! Я ничего такого не сделал. Было, правда, в школе: несколько раз мотоциклы угонял. Но это так, для удовольствия. Не продавал же. Я что? Покатаюсь немного и на место поставлю. А больше ничего не нарушал. Разве что камень из храма унесли. Но это ты сам говорил…

— Камень здесь ни при чем! — рявкнул Полковник Сандерс. — Тупица! Забудь про камень, я же сказал. Полиция о нем ничего не знает и знать не хочет. Стали бы они с утра пораньше весь город перерывать из‑за какого‑то камня. Тут все куда серьезнее.

— Куда серьезнее?

— Полиция за Накатой гоняется.

— Погоди, папаша. Что‑то я ничего не пойму. За Накатой? Что он мог такого сделать? Уж кто‑кто, но не он. Серьезнее — это что? Что за преступление? Причем здесь он вообще?

— Сейчас нет времени по телефону объяснять. Главное — ты отвечаешь за него. Уносите ноги из рёкана. Все ложится на твои плечи. Усек?

— Усек, — пожимая плечами, сказал в трубку Хосино. — Хотя никак не пойму, о чем речь. А меня в соучастники не запишут?

— Не запишут, хотя на допросы и могут потянуть. Времени нет, Хосино‑тян. Разбираться потом будем, а сейчас замолкни и делай, что говорят.

— Погоди, папаша! Тут вот какое дело. Уж больно я полицию не люблю. Просто ненавижу. Типы эти хуже якудза, хуже, чем в армии. Приемчики у них еще те — сожрут и не подавятся. А больше всего любят измываться над теми, кто сдачи дать не может. Всю дорогу ко мне цепляются — и в школе, и как шофером стал… Поэтому с полицией я ссориться не хочу. Себе дороже, потом проблем не оберешься. Понимаешь? Зачем мне в это лезть? Вообще‑то…

Связь оборвалась.

— Вот так, — проговорил Хосино и, с тяжелым вздохом спрятав мобильник в сумку, принялся будить Накату: — Наката‑сан! Отец! Горим!!! Наводнение!!! Землетрясение!!! Годзилла идет!!! Подъем! Ну давай же!

Наката никак не хотел просыпаться:

— Фаски снял. Отходы пошли на растопку. Нет, кошка в фуро не лазила. Там Наката сидел, — бормотал он словно из какого‑то другого времени, другого мира.

Хосино тряс его за плечи, теребил за нос, дергал за уши. Сознание наконец стало возвращаться к старику.

— А‑а‑а… Хосино‑сан, — протянул он.

— Да‑да. Хосино, Хосино, — сказал парень. — Извини, что разбудил.

— Ничего‑ничего. Накате уже пора вставать. Не беспокойтесь. Наката огонь развел и проснулся.

— Ну и слава богу. Тут у нас кое‑что случилось, поэтому надо отсюда выметаться поскорее.

— Наверное, из‑за Джонни Уокера?

— Я в подробности не посвящен. Есть кое‑какая информация из одного источника. Надо съезжать отсюда. Полиция нас ищет.

— Вот оно что…

— Да… Такие дела. А что у тебя вышло с этим Джонни Уокером?

— А Наката разве не рассказывал?

— Нет. Ничего не рассказывал.

— А Накате казалось, что рассказывал.

— Да нет. Самого главного я, оказывается, и не слышал.

— Дело в том, что Наката убил Джонни Уокера.

— Кроме шуток?

— Да. Кроме шуток, убил.

— Ну и дела… — только и смог сказать парень.

Хосино побросал вещи в сумку и, заворачивая в платок камень, заметил, что к тому вернулся прежний вес — теперь ноша была хоть и не легкой, но посильной. Наката тоже собрал пожитки и сложил в брезентовую сумку. Парень подошел к стойке администратора и объяснил, что из‑за срочного дела им надо уезжать. Номер был оплачен вперед, поэтому рассчитались они быстро. После сна ноги у Накаты еще слегка подкашивались, и он кое‑как поковылял к выходу.

— И сколько же Наката спал?

— Сейчас прикинем. — Хосино подсчитал в уме и сказал: — Часов сорок.

— Хорошо поспал.

— Да уж, наверное. Если бы плохо спалось, не спал бы. Ты не проголодался?

— Очень проголодался.

— Потерпишь немного? Нам надо отсюда отрываться поскорее. Потом поедим.

— Хорошо. Наката потерпит.

Поддерживая Накату, Хосино вывел его на улицу и остановил проезжавшее мимо такси. Увидев адрес, который продиктовал Полковник Сандерс, таксист кивнул и тронулся с места. Дорога заняла минут двадцать пять. Они выехали на ведущее из города шоссе и вскоре очутились в пригородной жилой зоне. В отличие от привокзального района, где стоял их рёкан, все здесь было иначе — очень прилично и тихо.

Они сошли у пятиэтажного многоквартирного дома — чистого, аккуратного, но самого обыкновенного, каких много. Дом назывался «Такамацу Парк Хайц», но был построен на ровном месте, да и парка рядом не оказалось. Беглецы поднялись в лифте на третий этаж, Хосино достал ключ из‑под подставки для зонтиков. В квартире было две спальни, плюс гостиная и столовая‑кухня. Ванная и туалет совмещенные. Все чистое, новое. Мебель почти с иголочки — ни царапин, ни пятен. Большой телевизор, портативная стереосистема. Диван, кресла. В каждой спальне застеленная кровать. На кухне — все для готовки, посуда на полках. На стенах несколько вполне приличных гравюр. Такое впечатление, что застройщики специально подготовили эту квартиру для демонстрации жилья в этом доме потенциальным покупателям.

— Неплохо, — констатировал Хосино. — Вид немного казенный, зато чисто.

— Красиво здесь, — поддержал его Наката.

Большой холодильник цвета «белая ночь» был забит едой. Наката, бормоча что‑то себе под нос, долго проверял его содержимое и наконец извлек несколько яиц, перец и масло. Обжарил перец в масле, предварительно вымыв и мелко порезав. Разбил яйца в чашку и взбил их палочками для еды. Потом выбрал подходящую сковородку и, ловко орудуя, приготовил две порции омлета с перцем. Поджарил хлеб и поставил на стол вместе с омлетом на завтрак. Вскипятил воду, заварил чай.

— Ну, ты мастак! — восхитился Хосино. — Большое дело сделал.

— Наката все время один живет. Привык.

— Я тоже один, а пожрать приготовить не умею.

— А Накате больше делать нечего. Времени сколько хочешь.

Они воздали должное хлебу и омлету, но не наелись. Их голодные желудки успокоились только после того, как Наката пожарил еще бекона с китайской капустой и сделал по два тоста.

Наката и Хосино сели на диван и выпили еще по чашке чая.

— Значит, — заговорил Хосино, — ты кого‑то там убил?

— Да. — И Наката рассказал, как он зарезал Джонни Уокера.

— Вот это да! Ну и дела! Но полиция в нее ни за что не поверит, даже если это все правда. Я тебе, предположим, сейчас верю. Но если бы ты мне раньше об этом сказал, я бы с тобой связываться не стал.

— Наката сам не понимает, как так вышло.

— Но убийство есть убийство в любом случае. Это ж не шутка — человека убить. Полиция тебя ищет на полном серьезе, на хвосте сидит. На Сикоку даже притащилась.

— И вам, Хосино‑сан, столько беспокойства.

— А ты сдаваться идти не собираешься?

— Нет, — на удивление категорично ответил Наката. — Тогда собирался, а сейчас — нет. Потому что у Накаты есть другое важное дело. Он его до конца не доведет, если сейчас пойдет сдаваться. И получится, что на Сикоку он зря ездил.

— Надо закрыть вход, который ты открыл?

— Совершенно верно, Хосино‑сан. Надо закрыть то, что открыл. И тогда Наката опять станет обыкновенным Накатой. Но до этого еще надо кое‑что сделать.

— Нам Полковник Сандерс помогает, — сказал Хосино. — Он рассказал, где находится камень, спрятал нас здесь. Интересно, зачем он все это делает? Может, между ними какая‑нибудь связь? Я имею в виду Полковника и Джонни Уокера.

В голове у Хосино все смешалось, и он решил не напрягать больше мозги — бесполезно искать смысл там, где все равно ничего не понятно.

— Лучше вообще ни о чем не думать, чем думать о всякой ерунде. Скажи? — проговорил парень, складывая руки на груди.

— Хосино‑сан?

— Чего?

— Морем пахнет.

Хосино подошел к окну, распахнул его и, выйдя на узенький балкончик, потянул носом воздух. Какое море? Лишь далеко впереди зеленел сосновый бор. Над верхушками сосен дрейфовали белые летние облака.

— Никаким морем тут не пахнет, — констатировал он.

Подошел Наката и стал принюхиваться, как белка.

— Пахнет. Море там, — указал он в сторону бора.

— Ну и нюх у тебя, отец! У меня хронический синусит, вот я ничего и не чувствую.

— Пойдемте к морю, Хосино‑сан.

Парень подумал и решил, что до моря, пожалуй, прогуляться можно:

— Ладно. Пошли.

— Только Накате сначала надо в туалет. Можно?

— Торопиться некуда. Иди, посиди как следует.

Пока Наката отсутствовал, Хосино оглядел квартиру и убедился, что Полковник Сандерс сказал правду: в ней действительно было все, что нужно для жизни. В ванной, например, — от крема для бритья, новых зубных щеток, пластыря до ножниц для ногтей.

— Может, конечно, этими мелочами и секретарь занимался, но уж больно все аккуратно. Ничего не пропустили, — вслух подумал Хосино.

Открыв шкаф, он обнаружил запас нижнего белья и одежды. Гаваек, правда, не нашлось — только обычные рубашки в клеточку и рубашки «поло». Все новое, от Томми Хиллфигера.

— Вот тебе и Полковник! Такой башковитый и на тебе… — ни к кому не обращаясь, пожаловался парень. — Мог бы заметить, что я люблю гавайки. Зимой — и то в них хожу. Хоть бы одну положили…

Однако делать нечего — рубаха пропахла потом, пришлось переодеваться. Натянув через голову «поло», Хосино убедился, что она сидит на нем как влитая.

Компаньоны направились к берегу моря. Миновали сосновую рощу, перелезли через волнорез и оказались на песчаном пляже, за которым лежала спокойная гладь Сэто Найкай. Они сели рядом на песок и долго, ни слова не говоря, наблюдали за мелкими волнами, что стелились перед ними, словно простыня, и с легким шумом разбивались о берег. Вдали виднелись несколько островков. Оба они бывали на море нечасто, и сейчас никак не могли на него насмотреться.

— Хосино‑сан? — подал голос Наката.

— Чего?

— Море, оно замечательное. Правда?

— Ага. Глядишь на него и как‑то весь успокаиваешься.

— Интересно, а почему так?

— Скорее всего потому, что оно большое и там ничего нет. — Хосино повел рукой в сторону моря. — А здесь? На каждом углу то «7‑11», то «Сэйю» [61], то патинко, то рекламный щит… какой‑нибудь «Ломбард Ёсикава». Разве успокоишься? Хорошо, когда смотришь, а вокруг — ничего.

— Наверное. Может быть. — Наката на минуту задумался. — Хосино‑сан?

— Чего?

— Наката одну вещь хотел спросить. Неожиданную. Можно?

— Давай, чего уж там.

— А на дне моря что‑нибудь есть?

— На дне — подводный мир. Там разная живность: рыбы, ракушки, водоросли… Ты в океанариум ходил когда‑нибудь?

— Нет. Наката с самого рождения в о‑ке‑а‑на‑ри‑и не бывал. Наката жил в таком месте — Мацумото называется, а там о‑ке‑а‑на‑ри‑я не было.

— Ничего удивительного. В Мацумото же горы. Какие там океанариумы. Музей грибов — еще куда ни шло, — поставил диагноз Хосино. — Ну а на дне кого только нет. И почти все дышат кислородом, который в воде. Без воздуха могут жить. Не то что мы. Разные твари есть: красивые, вкусные. Попадаются и опасные, гадости всякой тоже хватает. А вообще трудно объяснить, как там, под водой, если человек сам не видел. Совсем другой мир. До глубины солнечный свет почти не достает, а там такие уроды… Послушай, Наката‑сан? Давай, если в этот раз все обойдется, съездим с тобой в какой‑нибудь океанариум. Я тоже уже давно не был. Знаешь, как интересно? Тут же море — может, и найдем что‑нибудь в районе Такамацу.

— Да. Наката тоже хочет сходить в о‑ке‑а‑на‑рий. Обязательно.

— Вот еще что, Наката‑сан…

— Что, Хосино‑сан?

— Позавчера днем мы с тобой подняли этот булыжник и открыли вход, так?

— Открыли. Совершенно верно. А потом Наката заснул. Крепко‑крепко.

— Я вот что хочу знать? Ну открыли мы вход — и что? Произошло что‑нибудь?

Наката кивнул:

— Да. Думаю, что произошло.

— А что именно — ты пока не знаешь?

Наката решительно покачал головой:

— Пока нет.

— Так, наверное… это сейчас где‑то продолжается?

— Точно. Вы правильно говорите, Хосино‑сан: еще продолжается. И Наката ждет, когда это кончит продолжаться.

— А может, когда это кончится, все благополучно разрешится?

Наката снова резко тряхнул головой:

— Нет, Хосино‑сан. Накате это неизвестно. Он делает то, что требуется. А что из этого выйдет — кто знает. Наката же соображает плохо, ему такие головоломки не разгадать. Он не может сказать, что дальше будет.

— В любом случае, еще нужно подождать, чтобы все это пришло к какому‑нибудь концу. Так ведь?

— Так.

— А до этого попадаться полиции нельзя. Потому что мы еще должны что‑то сделать.

— Верно, Хосино‑сан. Наката в полицию идти не боится. Как господин губернатор скажет, так он и сделает. Но не сейчас.

— Погоди, отец! — оборвал его Хосино. — Они послушают твои непонятные истории, а потом возьмут и слепят такие показания, какие им нужны. Сочинят там, у себя, что им надо. Типа того, что ты залез в дом с целью ограбления, увидел хозяина, схватил нож и его зарезал. Сделают, чтобы было просто и ясно. Правда, справедливость… Им на это наплевать. Им, чтобы процент раскрываемости повысить, из тебя преступника сделать — раз плюнуть. И отправится Наката‑сан в тюрьму или в дурдом с такой охраной, что не сбежишь… Хрен редьки не слаще. Будешь сидеть до самой смерти. На хорошего адвоката денег у тебя нет, и назначит тебе суд какого‑нибудь отстойного защитничка, которому все до лампочки. Так все и будет, увидишь.

— Наката в таких сложных делах не разбирается.

— Вот как полиция работает. Уж я‑то знаю. Я с ними связываться не хочу. Мы как‑то характерами не сходимся.

— Столько вам со мной забот, Хосино‑сан.

Хосино глубоко вздохнул:

— Знаешь, папаша, поговорку: «Кто отраву проглотил, тот и тарелкой не подавится»?

— А что это значит?

— Ну, раз человек отраву съел, он и тарелкой закусить может.

— Но ведь тарелки есть нельзя — умереть можно. Зубы испортить, горло порезать.

— Так‑то оно так, — задумался Хосино. — Но может случиться, опять придется тарелку есть.

— У Накаты голова плохо работает, он не понимает. Отрава — это другое дело, но тарелка… она же твердая.

— Это точно. Что‑то я тоже запутался. У меня голова тоже не очень… Вообще‑то, я хочу сказать, что раз уж сюда забрался, значит, и дальше буду тебя защищать. Ну не мог ты ничего плохого сделать! Нельзя тебя здесь бросать. Это же предательство будет.

— Спасибо. Наката даже не знает, как вас благодарить. Вы так про Накату сказали… У Накаты еще одна просьба есть…

— Валяй.

— Может, нам машина нужна будет.

— Машина? Напрокат?

— Как это — напрокат? Наката не понимает. Нам все равно. Главное — машина. Маленькая, большая… Все равно.

— Ну, это ерунда. Машины — моя специальность. Возьмем, не бойся. Поедем куда‑нибудь?

— Да. Скорее всего.

— Знаешь, отец?

— Что, Хосино‑сан?

— С тобой не скучно. Много разного непонятного, конечно, но мне пока с тобой не надоело.

— Спасибо. Если вы так говорите, Накате спокойно. Но, Хосино‑сан…

— Чего?

— А надоело — это как? По правде сказать, не очень понятно.

— С тобой что, не бывает такого? Ничего не надоедает?

— Нет. Ни разу не было.

— Надо же… Я так и думал.

Date: 2016-02-19; view: 387; Нарушение авторских прав