Взгляд вниз, взгляд вперед

Воскресенье, 19 июня

Я лежала одна в постели в номере «Уолдорфа» — спокойная, посвежевшая, но все так же опечаленная историей с Колином. Но здесь ничего поделать нельзя, кроме как пожалеть, а это я уже сделала. Отныне дело за ним, его подача. Как бы мне ни хотелось, почти до смерти, я все равно не буду добиваться его. Я хорошо усвоила урок. Дейзи права. Если что-то должно произойти, оно произойдет. С этой мыслью я тихонько потерла розовый китайский браслет. Я все еще не сняла его.

Постсвадебный бранч начнется в час дня, я выбралась из постели, приняла душ и частично оделась — белье, футболка и туфли на шпильках. (Как бы ни было чудесно в «Уолдорфе», я не могу забыть телепередачу о грязи в отелях и ни за что не стану ходить по ковру босиком.)

Включила телевизор. Пощелкав пультом, остановилась на канале телесериалов. Нашла кнопку меню, нажала…

Да, вот оно, я права.

Повтор «Все мои дети». Я подозревала, потому что рылась в Интернете, пытаясь выяснить, когда появится Холден Джессап, и узнала, что, согласно основной сюжетной линии, группа людей оказалась в заложниках на корабле в открытом море. О Холдене, кстати, ничего выяснить не удалось. Я бросила пульт и продолжила одеваться.

Подкрашивая ресницы, я слушала рекламное объявление о том, что будут показывать в сериале на следующей неделе.

— На следующей неделе, — говорил мужской голос, — в Пайн-Вэлли появится новый человек.

Новый человек? Я застыла.

Неужели Колин может появиться уже на следующей неделе? Нет, так быстро невозможно. Я продолжала краситься, но вдруг услышала, как женский голос в телевизоре произнес:

— Холден… это ты?

Холден? Холден? Это Колин! Ну, то есть его персонаж! Я бросилась к телевизору.

Присела на краешек кровати и, нервно покусывая губы, стала следить, как на экране медленно появляется силуэт моста. Дождливый день в Пайн-Вэлли. Сентиментальная музыка. Камера замирает, демонстрируя пару грязных ботинок. Скользит выше — зеленые штаны, черная футболка, и…

Вот оно. Момент, которого я безумно боюсь. Увижу Колина по телевизору и пойму, что, упустив его, совершила величайшую ошибку в жизни. Наверное, даже разрыдаюсь.

Камера продолжала двигаться вверх, я вижу ворот, шею, а затем…

Эй, постойте!

Но это не Колин.

— Да, это я, — произносит незнакомец. — Я Холден.

Что за черт?

Ничего не понимаю. Это тот самый персонаж, и я уверена, что тот самый сериал, а Мишель сказала, что видела, как он уезжал, — но ведь он действительно уехал. Я точно знаю. Дома его нет, в квартире тихо.

Зазвонил мой телефон. Это Мишель. Знаю, она не разговаривала с ним, но, может, сумеет помочь мне выяснить, в чем дело.

— Привет, — торопливо начала я. — Ты не знаешь, Колин…

— Выгляни в окно, — перебила она.

— В какое окно? — Что за ерунда? — А зачем?

— Просто доверься мне, — тараторила Мишель. — Подойди к окну, открой и выгляни. И я тут ни при чем!

Я бросила взгляд на часы: на игры времени нет.

— Мишель, я опаздываю на бранч. Просто скажи мне, что происходит…

— Делайла, немедленно делай, что тебе говорят! — сердито закричала она.

— Отлично, Гос-с-споди… И нечего так орать, — медленно подошла я к окну. — Ну, подошла… Что я должна делать дальше?

— Открой! — опять заорала она.

Я нашла защелку, открыла, подняла стекло. И тут услышала музыку. Не просто музыку, а… «Трижды женщина». Сердце замерло.

— Мишель, что происходит?

— Ты ничего не видишь?

— Нет… Но кое-что слышу.

— Музыку?

— Да. — Я занервничала, здесь явно что-то не так. — Мишель, ты где?

Было слышно, как она говорит с кем-то.

— Сообщи, когда увидишь. — Она проигнорировала мои вопросы.

— Увижу — где?

— На улице! — верещала Мишель. — На чертовой улице, Делайла! Глянь вниз!

— Я и гляжу! — заорала я в ответ. — Но там ничего нет!

И тут же понимаю, что есть.

Откуда-то слева выехал белый фургон, с буквами на боку. Они появляются одна за другой, с конца, по мере того как фургон выезжает. Й…Н…У…П.

То есть ПУНЙ. Фургон Полицейского управления Нью-Йорка.

На крыше его кто-то стоит…

Черт побери!

Колин. В футболке и очередной паре сексуальных «ливайсов», он стоял, держа на вытянутых вверх руках… «бум-бокс».

Хотя нет… это караоке.

Телефон падает из рук.

Фургон выехал еще чуть дальше, и я увидела, что рядом стоят все Джимми. Колин заметил меня, и беспокойство на его лице сменилось улыбкой. Я покраснела. Он на секунду отвернулся, сказал что-то Джимми О'Шонесси, и фургон остановился. Джимми взял полицейский мегафон и начал.

— Дамы и господа на Парк-авеню, — обратился он к окружающим, словно был на ярмарке или карнавале, — я бы хотел заранее поблагодарить вас за то, что позволили этому симпатичному парню побеспокоить вас еще раз. Возможно, некоторые из вас не знают, что это его второе выступление на Парк-авеню. Первое состоялось в значительно менее подходящее время, когда он разбудил полквартала, прославляя Землю-матушку, и…

Джимми Кэллаган отобрал у него мегафон.

— Джимми, дай сюда, урод! — Вокруг фургона уже собралась небольшая толпа. — Люди, пускай прошлое этого человека не повлияет на ваше отношение к тому, что произойдет сегодня. Он немножко ненормальный, но очень хороший парень. Точнее, один из лучших. Итак, представляю вам его — Колин Броуди.

Толпа зааплодировала.

Колин отдал Джимми Мэрфи караоке, а сам взял микрофон. Джимми Кэллаган держал мегафон у динамиков, Джимми Мэрфи нажал кнопку. Зазвучала «Трижды женщина», и Колин начал петь:

— «Спасибо за вре-е-емя, что ты подари-и-ила мне, воспоминания храню-ю-ю…»

О Боже… поет он отвратительно! Он великолепный, идеальный мужчина, но просто ужасный певец. Но я все равно улыбаюсь. Это происходит наяву!

— «Ты, — Колин подбирается к припеву, — дважды… двадцать раз женщина-а-а!»

Двадцать раз… я не могла сдержать смех.

— И я люблю-ю-ю тебя! Я люблю-ю-ю тебя!

О Господи! О Господи, о Господи, о Господи!

Музыка продолжала звучать, Колин передал микрофон Джимми О'Шонесси, а сам взял из рук своего отца какую-то странную конструкцию. Надел ремень на плечо, прикрепил. Когда я поняла, что это такое, прижала ладошку ко рту, чтобы удержать смешок.

Кнопочный аккордеон.

Колин подыгрывал мелодии на своем скрипучем аккордеоне, а Джимми хором подпевали и пританцовывали.

— «Когда мы вместе…»

Квак! Скрип! Квак!

— «Этот момент я лелею…»

Квак! Скрип!

— «В каждом ударе сердца-а-а!»

Колин продолжал наскрипывать — в смысле наигрывать, — Джимми продолжали петь, а мне все наконец стало ясно. Чего я хотела от Нэйта? Зачем я стремилась быть с кем-то другим, когда все настолько очевидно? Мне безразлично, что это мой шанс. Мне безразлично, что сердце может быть разбито. Если я не попытаюсь, я никогда не смогу жить в мире с собой. Я люблю именно это. Люблю, потому что это забавно. Люблю, потому что это глупо. Люблю, потому что я люблю Колина. Вот так. Я люблю его, я люблю его, я люблю его! И тут… мое сердце сделало «бум». Я даже не закрыла окно. Просто помчалась вниз.

Я нажала на кнопку лифта сто миллионов раз, прежде чем он остановился на моем этаже. Двери открылись, внутри было полно народу, я втиснулась и тут же принялась давить на кнопку, закрывающую дверь. Все пялились на меня, но мне было абсолютно безразлично. Лифт тронулся.

Быстрее, быстрее, быстрее!

Кажется, прошла вечность, прежде чем мы добрались до вестибюля. Кабина наконец остановилась, двери открылись, и я первой вылетела наружу. Я бежала к выходу на Парк-авеню и не замечала ни аллегорических росписей, ни шелковых занавесей — вообще ничего — просто бежала. Через мгновение я была на месте; вниз по лестнице, за дверь и на улицу. Я оглянулась в поисках фургона, увидела Колина, и внутри все оборвалось.

Святые угодники!

— Привет, Дарлинг, — проговорил он.

— Привет… — Это все, что я могла вымолвить, потому что сердце опять сделало «бум».

Оглядевшись вокруг, я заметила в толпе маму, Виктора, Дейзи, Эдварда, дедушку, Глорию, Рут и даже Элли Хэтуэй. Я улыбнулась, и музыка стихла. Мы с Колином повернулись выяснить, в чем дело, и увидели его отца у караоке, с виноватым выражением лица.

— Извини, сынок, — громко прошептал он. — Но эта штука может испортить момент.

Колин, рассмеявшись, спрыгнул с фургона, я подбежала и прыгнула в его объятия. Он поймал меня и даже не уронил (что, с моим-то везением, вполне возможно.) Он подхватил меня и закружил, наши губы соединились. Вновь. И — о Боже! у него такие мягкие губы! А потом… бу-у-ум. Это случилось еще раз.

Я целовала Колина, и слышала восторженные крики вокруг, и чувствовала себя героиней «Офицера и джентльмена», как будто Колин — это Ричард Гир, а я…

Нет, нет, постойте. Все не так. Этот миг совершенно не похож на тот.

Настоящее гораздо лучше.

— Где ты был? — спросила я Колина, когда поцелуй прервался.

— В Лос-Анджелесе.

— Но ты же не получил роли в сериале, — недоумевала я. — Я только что видела…

— Не получил, — согласился он, — я отказался. Я ездил по другому делу. — Лукавая улыбка скользнула по лицу.

— Ирландская гангстерская сага? — Я чуть не взвизгнула.

Колин торжественно кивнул:

— Ирландская гангстерская сага!

А потом мы опять поцеловались.

Потом Колин отпустил меня, и мы вместе пошли ко входу в «Уолдорф». (Нет, не за этим, но мне нужно было собрать вещи и забрать собаку.)

— Наверху никого не нужно поколотить? — поинтересовался он, когда мы вошли в лифт. — А то я подготовился, Джимми меня прикроют.

— Нет, нет, — заверила я. — Я тоже не согласилась.

Двери лифта закрылись, Колин повернулся ко мне:

— Кстати, красивые ноги.

— Что? — смущенно переспросила я.

— Я сказал «красивые ноги», — повторил он, опуская взгляд.

Глянув вниз, я обнаружила, что забыла надеть брюки. На мне белье, футболка и туфли на высоких каблуках.

У-упс! Вот теперь я точно похожа на шлюху.

Но мне безразлично, и я просто засмеялась. Жизнь так забавна; нет, в самом деле.

Эпилог