Нелепые привычки, закрепленные как догма

Недавно я присутствовала на встрече философской группы, которая началась с пешеходной экскурсии в горы Сандия, расположенные на востоке от Альбукерке. Я с удовольствием беседовала с женщиной, которая стала моей спутницей во время экскурсии. Вскоре я узнала, что Дженис работает операционной сестрой: ассистирует при проведении операций на сердце. Она была матерью-одиночкой, растила двоих детей. Их семья недавно переехала в Альбукерке из Теннеси. Постигая некоторые элементы буддизма, Дженис начала сомневаться в принципах строгого воспитания в духе Пятидесятников, полученного ею в детстве. Мне стало понятно, почему ее привлекла тема дискуссии намеченной на вечер. Дискуссия была посвящена понятию «Догма».

Мы согласились с тем, что нас обеих заинтриговала объявленная тема, и что мы бы охотнее поучаствовали в дискуссии, чем продолжили экскурсию. Кроме того, я обула новые прогулочные ботинки и у меня начали болеть ноги. Когда Дженис предложила сократить прогулку, я с радостью согласилась: «Давайте спустимся с этой горы и пойдем к машине», – предложила я. Продолжая беседовать и рассказывать друг другу разные истории из жизни, мы подошли к стоянке. На своей машине я довезла Дженис до дома руководителя группы, и мы стали ждать начала дискуссии.

Тринадцать человек разместились в гостиной и приготовились к оживленному обсуждению и более глубокому разбору значения слова «догма». Прибыв раньше остальных, я успела познакомиться с домашним питомцем руководителя группы – африканским попугаем по кличке Бёд, который умел почти идеально подражать телефонному звонку. Хозяин дома объяснил, что если звук идет из кухни, то это кричит попугай, а если из гостиной – тогда на самом деле звонит телефон.

Сначала мы посмотрели значение слова «догма» в двух словарях. «Догма, – читал нам руководитель, – представляет собой систему принципов, официально или авторитарно объявленных абсолютной истиной. Это укоренившиеся, контролируемые религиозные или любые другие взгляды, жестко выраженные и обладающие бесспорным авторитетом».

Я заметила, что с трудом могла сосредоточиться на последовавшем затем глубоком обсуждении. Мне необходимо было переключить механизм восприятия, перейдя от функций правого полушария, направленных на любование красотами гор Сандия, где мы с Дженис в окружении природы вели интересную и глубоко личную беседу, на работу левого полушария, рассчитанную на обдумывание значения слов и философских мыслей, связанных с понятием «догма». Мое внимание постоянно перескакивало от криков попугая в кухне, изображавшего телефонный звонок, к обсуждению истории возникновения догм.

Эта тема, так или иначе, была мне хорошо знакома. Помня то сопротивление, с которым я столкнулась в работе по внедрению новых идей и услуг в «переросшую размеры горшка» традиционную банковскую культуру, я, разумеется, понимала историческую модель догмы. Она заключалась в средневековой неоспоримости того, что существующие правила абсолютны и неизменны, и что новые принципы и убеждения не могут возникнуть до тех пор, пока не ушли из жизни старые ученые. Только после этого новому, более молодому научному сообществу разрешается написать и подтвердить свои теории и наблюдения. Догма признает: «Мой путь является единственно правильным».

Я чувствовала, что во время дискуссии находилась на знакомой мне территории. Образы старых моделей нелепых привычек всплывали перед моими глазами. Вскоре я осознала, что здесь не будет никакой дискуссии и никакого обмена мнениями о том, как преодолеть или миновать догматичное мировосприятие. «Контролер» моего левого полушария известил меня о том, что мой мозг дошел до предела своих догматических возможностей. Я извинилась и вышла, осознавая, что разговор о догме может продолжаться до позднего вечера. Когда я проходила через кухню, я подумала, неужели попугай Бёд, мой новый пернатый друг, был пойман и перевезен из Африки или Южной Америки в Соединенные Штаты, возможно даже нелегально, в каком-нибудь душном чемодане. И теперь он, изображая телефонный звонок, пытается воззвать о помощи в надежде на освобождение из клетки, в которую он был заключен.

По дороге домой я размышляла о вечерней дискуссии и о понятии «догма», как о полной противоположности «Слинки». Догма представляет собой набор неизменных взглядов и замкнутую систему мышления. Само по себе слово звучит жестко и неподатливо, не предполагая движения и исключая любые изменения. История «Слинки» и способность Ричарда Джеймса представить себе нечто совершенно новое, когда он экспериментировал со стальными пружинами, демонстрирует творческий потенциал, плавное течение и движущее воздействие желания, которое возникает, когда мы верим в неизвестное и готовы к осуществлению перемен.