Глава 15. Занятия в гимназии заканчивались в третьем часу пополудни

Занятия в гимназии заканчивались в третьем часу пополудни. День был такой прекрасный и солнечный, что Геля решила немножко прогуляться, – алгебра и геометрия часочек подождут.

Купила на углу два толстеньких пирожка с вязигой (что за вязига такая, она не знала, но было вкусно и пахло рыбкой) и неторопливо зашагала вдоль бульвара в противоположную от дома сторону.

На Маросейке отсутствие метро почти не бросалось в глаза, а вот Чистопрудный без привычной «стекляшки» выглядел как‑то пустовато. Памятника Грибоедову тоже пока не было, зато почта находилась ровно на том же месте.

Геля, глазея по сторонам, направилась к Лубянке.

Если бы не глазела – то и не заметила бы кое‑кого, следующего за ней по пятам. Кое‑кто шел на некотором расстоянии, прячась за спинами прохожих. Но коварная Геля свернула в переулок, притаилась и дождалась, пока он вылетит прямо на нее.

– Ага, попался, который крался! – торжествующе ткнула пальцем в растерянного Щура. – Тоже мне еще, Шерлок Холмс выискался! Ты зачем за мной ходишь?

Хотя и без всяких вопросов было понятно – зачем. Влюбился, точно влюбился! Интересненько, признается или нет?

– Здравствуйте и вы, барышня хорошая, – промямлил Щур и отвел глаза.

– И перестань «выкать», – капризно приказала Геля, – мне это не нравится!

– Еще чего, – огрызнулся мальчишка, – думаете, раз я босяк, так культурного разговора не понимаю? Барчуки вам пусть тычут. А мне не указывайте.

Больше ничего так и не сказал. Вот тебе и влюбился. Геля подождала‑подождала, потом надменно хмыкнула и пошла дальше. Но мальчишка не отставал, так и плелся сзади, правда, уже не скрываясь, и она в конце концов не выдержала, чуть замедлила шаг:

– Как там Шкряба?

– Доктор заглядывает. Обещался – рука точно не отсохнет.

– Вот и хорошо, – кивнула девочка. – Пирожок хочешь? Тепленький еще!

Щур отрицательно помотал головой и отвернулся. Но Геля заметила, как он сглотнул, унюхав пирожки, и ей стало ужасно жаль бедного дурака.

Ее братец, Эраська, отличался удивительной для такого щуплого мальчика прожорливостью, и мама (которая Алтын) даже как‑то обеспокоилась, не завелись ли у него глисты. Но папа (который Николас) объяснил ей, что никаких глистов нет, просто мальчики, пока растут, все время хотят есть. И это нормально.

Так то Эраська, у него и холодильник с котлетами под боком, и школьный буфет, и батончики шоколадные он постоянно жрет, как не в себя.

А этот, бедняжечка, такой большой, и где ему взять батончиков? Их, надо думать, даже не изобрели еще.

Она тронула мальчишку за руку:

– Я, знаешь, после гимназии ужасно проголодалась. Одной есть неловко, а терпеть сил нет, так что возьми, пожалуйста.

Паренек недоверчиво прищурился, но Геля говорила искренне, и он сдался. Жалко было смотреть, как Щур старается есть неторопливо, а не заглотить этот несчастный пирожок с ходу. Чтобы сгладить неловкость, спросила:

– А твоя бабушка… то есть баба Яся… Как она поживает? Здорова ли?

Светской беседы не вышло. Щур доел пирожок, вытер руки об штаны. Метнул на девочку хмурый взгляд:

– Шибко гневалась за вашу корзинку. Говорила, ежели эти оглоеды кажен день так напехтериваться будут, их на работу палкой не загонишь. Пропадем все.

– Папа тоже ужасно ругался, – призналась девочка, – но он хоть палкой не дерется…

– Это доктор‑то не дерется? Видали бы вы его, когда…

– Довольно! – Геля не желала ничего знать о боевых подвигах Василия Савельевича, она его и так боялась. – Во всяком случае, маленьких он точно не бьет! Только всяких больших и опасных!

– Чего вы заладили – бьет, бьет! – загорячился Щур. – Ну, отлупцевала Рябушка клюкой по макухе, так с ими ж без этого невозможно. Заозоруют! А баба Яся об их же пользе печется, в обиду никому не дает…

– Ага – не дает! Сама зато лупит, еще и попрошайничать заставляет!

– Так что ж? Пусть лучше на рукопротяжной фабрике работают, чем воруют! – Щур одарил Гелю своим коронным снисходительным взглядом. – Эх, барышня хорошая, чего б вы в жизни понимали? Это у вас, у господ, все добренькие, потому как нужды не нюхали…

– Ну да, только твоя баба Яся все и понимает! – моментально вспылила Геля.

– А вот понимает! Хоть старая да слепая, а на аршин под землю видит! И про людскую натуру все как есть понимает! – Щур вздохнул и заговорил спокойнее: – Она только сверху злая. Потому как иначе не проживешь. А к кому надо, она добрая.

– Да уж я видела, какая она добрая, – упрямо буркнула Геля.

– Чего вы там видали? – скривился Щур. – Ни шиша вы не видали. И не знаете об ней ни полстолько. – Он сунул ей под нос грязный мизинец. – Бабка, может, и подобрее некоторых. Вот, к примеру, велит по всей Москве брошенных младенчиков подбирать и ей приносить. Наши‑то, известно, везде шныряют, все примечают, а дите подкинутое на Хитровке не редкость. Бабка младенцев тех в Воспитательный дом относит. Там у нее кума в няньках. Бабуся ей малость приплачивает – как без этого? – чтоб к детишкам, значит, по‑доброму относились. По‑людски… А касаемо наших, из шалмана, – думаете, легко на паперти встать, где фараоны не хапают? Там матерые нищие – такое зверье! Любого‑всякого, который к ним сунется, на куски порвут. А баба Яся авторитет имеет в обчестве. Ейную золотую роту никто пальцем тронуть не насмеливается!

– Святой человек, в общем, – констатировала Геля, – обнакновенное дело на Хитровке, как я погляжу…

– Не верите?! Эх, кабы вам рассказать! Я ей по гроб жизни обязанный…

– Да знаю я. Она тебя от тюрьмы спасла, – отмахнулась девочка.

Щур коротко хохотнул, покрутил головой:

– От вас, баб, в смысле барышнев, спасу никакого нет. Гляди только, все уже проведала…

Замечание было резонным. Геля и сама точно так же думала о бабах… То есть о барышнях… Тьфу ты, о девочках! Но тем больше задели ее слова Щура.

– Ничего я не проведывала, я чужие тайны уважаю, – высокомерно произнесла она, – но ты забываешь, что мой папа – полицейский врач. Он с мамой о тебе говорил, а я случайно услышала. – От вранья Геля покраснела и торопливо перевела разговор на другое:

– А ты что делаешь? Тоже на паперти стоишь?

– Не, я рожей для нищенского дела не вышел. Не умею людей жалобить. – Щур задорно улыбнулся. – Бабке помогаю, она ж единственная у меня на свете сродственница. За малыми приглядываю, чтоб не обижал никто. Вечером хабар собираю и бабусе отдаю.

– Глава службы безопасности, значит, и финансовый директор преступного синдиката, – пробормотала Геля, – важная птица, йо!

– Чего? – прищурился мальчик.

– Ничего, – вздохнула Геля. Все это было ужасно грустно – и бедные мальчишки, и то, что она ничем не может им помочь. Да и то, что, по правде говоря, ее помощи никто и не рад.

– Ладно уж, – буркнул Щур. – Бывайте здоровы, барышня хорошая. На бульвар‑то я за вами не полезу – враз фараоны заметут, – натянул картуз поглубже, засунул руки в карманы и нарочито сплюнул под ноги.

Геля огляделась – оказывается, за разговором незаметно дошли до Трехсвятительского.

– А плеваться было вовсе не обязательно, – противным тоном сказала она, но мальчишки рядом уже не было.

Вот ведь несносная привычка у человека – то подкрадывается со спины, то внезапно исчезает. Дурак, и все. И зачем она, интересно, с ним вообще разговаривала?

Date: 2016-02-19; view: 407; Нарушение авторских прав