Medical Jurisprudence

Немножко почитала и сморщила нос от жалости:

…молодой джентльмен выпал из экипажа и ударился головой о мостовую. В результате полученной травмы он на некоторое время потерял сознание, однако скоро пришел в себя. Он почувствовал себя значительно лучше, и его друг усадил его обратно в карету и привез в дом родителей…

Бедный молодой джентльмен! Упал, ударился, а во втором абзаце вообще умер! И бедный, бедный Василий Савельевич! Читает такие ужасные книжки, чтобы лучше помочь своей любимой дочери, которая тоже упала и ударилась (но, к счастью, до второго абзаца не дошло).

Рядом со столом стояло суровое кресло с прямой спинкой, а перед ним – еще два, низких, кожаных (видимо, Василий Савельевич был строг к себе и милосерден к посетителям). У ножки кресла громоздилась взъерошенная куча прочитанных газет и журналов, и Геля вытащила парочку наугад, чтобы посмотреть.

В журнале «Новая Иллюстрацiя» посреди 32‑й страницы красовалась фотка дяденьки в лихо подкрученных усиках и с младенцем на руках.

Ну‑ка, кто это?

Оказалось – Будущiе императоры Австрiи

.

Эрцгерцогъ Карлъ‑Францъ‑Iосифъ (он унаслѣдует престолъ послѣ нынѣшняго наслѣдника, Франца‑Фердинанда д’Эсте) со своимъ сыномъ Францемъ‑Iосифомъ‑Отто.

Такой маленький, а уже почти император, – подумала Геля, внимательно разглядывая щекастого важного младенца в большущей панамке.

Что‑то такое она слышала об этих эрцгерцогах. Или читала? Нахмурилась, припоминая, но нет, без интернета, своей вечной шпаргалки, ничего вспомнить не смогла.

И снова стало немножко стыдно – она, конечно, очень соскучилась по маме, но если бы сейчас какой‑нибудь волшебник спросил – что ты хочешь, девочка? Чтобы здесь появилась на час твоя мама или интернет? – Геля бы выбрала интернет.

Без мамы можно было потерпеть, взрослая уже, а вот без интернета – как без рук.

Столько вопросов, столько непонятного вокруг, а с интернетом она бы в два счета все выяснила.

Да кто же они такие, эти Карлы‑Францы‑Фердинанды? – снова постаралась вспомнить Геля, но безуспешно. Рассердившись, просто отложила журнал и потянула из кучи газету «Русскія Вѣдомости» – ну их, императоров, и что за идиотская привычка давать детям одни и те же имена по сто лет подряд?

На газетном развороте попалась большая статья

О современномъ московскомъ строительствѣ

Читать целиком времени не было – скоро придет к обеду Василий Савельевич и едва ли обрадуется, обнаружив дочь в своем кабинете, но все же из любопытства просмотрела пару абзацев вскользь:

Въ послѣднее время стало, кажется, для всѣх очевидно, что съ новѣйшимъ московскимъ строительствомъ творится нѣчто неладное. Горе не в томъ, что чудесные старые особняки таютъ съ каждым годомъ…

…жизнь не стоитъ на мѣстѣ, и всѣ эти милые сердцу домики съ колоннами и мезонинами неизбѣжно обречены на гибель…

… но бѣда въ томъ, что постройки, возводимыя на мѣстѣ даже самых убогихъ и ничтожныхъ старыхъ домовъ, почти всѣ чудовищно безобразны…

Ну надо же! – Геля насмешливо покачала головой. – Если бы не «яти», вполне можно было бы выложить в интернете, никто бы и не догадался, что статье почти сто лет.

В Москве, ее Москве, шла настоящая битва против сноса архитектурных памятников – старинных домов и особняков. Защитники культурного наследия стояли в пикетах, строчили заметки в блогах, пытаясь остановить бульдозеры и стеноломы.

Да что там далеко ходить – ее папа и мама постоянно спорили на эту тему.

Алтын Фархатовна, коренная москвичка, цинично заявляла примерно то же, что и автор статьи: «Старые дома ломались во всѣ времена, и въ старину тоже не слишкомъ церемонились съ архитектурой предыдущихъ эпохъ» – и еще добавляла: «Здесь и с людьми особенно не церемонятся, позаботились бы сначала о жителях, а потом уже о домах».

Но понаехавший в нерезиновую из Англии Николас Александрович горячо возражал: «Да пойми же ты, люди, которые не умеют уважать свое прошлое, никогда не научатся уважать себя!» – и, высунув язык, рисовал Гелиными фломастерами кривенький плакат «Руки прочь от старой Москвы!», а потом уходил стоять в пикетах.

Наверное, мама была права, но почему‑то папа в этом случае вызывал большую симпатию.

Геля со вздохом оставила газету – пора сваливать отсюда, пока не застукали. Быстро посмотреть, что тут еще интересненького, и сваливать.

У самой двери слева находилась вещь, по мнению Гели, несколько неуместная в кабинете, – походная койка, покрытая грубым верблюжьим одеялом.

Однако в дальнем, свободном от книг углу она увидела вещь, еще более неуместную и рассмешившую ее до слез, – на толстой цепи с потолка свисал большой кожаный мешок с песком.

Дело в том, что по утрам из глубины квартиры доносились звуки какой‑то глухой возни, неясные выкрики и стуки – словно кто‑то мутузил кулаками мешок с песком. Геле, ясное дело, было любопытно, однако она никого ни о чем не спрашивала – мало ли чем эти взрослые могут заниматься? Была охота потом смотреть, как они мямлят, врут и смущенно переглядываются.

А выходит, ничего такого, и не «словно», а на самом деле. Василий Савельевич боксировал, то есть мутузил кулаками мешок с песком! Вот и боксерские перчатки на стеночке повешены, а под ними стоят две небольшие гири. Попробовала поднять одну – оказалась тяжеленькая.

И кто бы мог подумать, ведь доктор выглядел истинным ботаном – нервный и в очочках (ну, в пенсне, какая разница?). Ах, как все‑таки прав был многоумный руководитель их театральной студии со своим методом тотемных зверей – Василий Савельевич оказался, без сомнения, львом.

Геля на цыпочках (из одного уважения) вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь.

В остальных комнатах, если подумать, ничего такого особенного и не было. Ну мебель старинная, ну телефон – почти такой же, как в ее Москве, только покрасивее.

А вот кухня! Кухня оказалась самым интересным местом во всем доме!

Там находились совсем уж допотопные штуки, похожие на те, к которым привыкла Геля, примерно так же, как мамонт на слона.

Во‑первых, плита. Нет, во‑первых, холодильник. Ладно – во‑первых, плита!

Плиту топили дровами! Настоящими! Как камин на даче у Динки Лебедевой!

А ведь везде в доме было самое обычное отопление, батареи – чугунные гармошечки, как в ее Москве, дома, на Солянке!

И вдруг – дрова!

Сама плита сверху была железной, с шестью конфорками, а по бокам выложена белой плиткой с голубенькими загогулинками. Снизу, по центру, большая дверка – это духовка, слева топка, дверка под ней – зольник, там можно было даже запекать картошку. Все три дверки – железные, массивные, как у сейфа. Прямо из стены, над плитой, торчала еще такая железненькая штучка‑заслонка – вьюшка, чтобы закрывать дымоход, который был там, за стенкой.

По верхнему краю плита была обнесена перильцами – чтобы случайно не обжечься, если слишком близко подойдешь, и чтобы вешать всякие кастрюли‑поварешки.

Венчал эту царственную плиту‑чудовище медный колпак вытяжки.

Ну, а во‑вторых – холодильник.

Геля его не сразу и в лицо‑то узнала – шкафчик и шкафчик, мало ли их тут на кухне? Вон резной буфет, и посудный шкаф, и этажерки еще какие‑то. Но даже шкафчиком он сразу понравился Геле – на гнутых ножках, с затейливыми резными розеточками по углам и с медными замочками на дверцах.

И тут Аннушка открывает эту самую дверцу, чтобы достать молоко, и Геля понимает, что шкафчик никакой не шкафчик, а вовсе даже холодильник!

Только работает не от электричества, а от большущей глыбы льда. Лед лежит в верхнем отсеке – ну, там, где у нормального холодильника морозилка. Продукты, которые необходимо заморозить или сильно охладить, тоже там лежат. А в нижних отделениях – молоко или овощи, которые нужно хранить в прохладном месте. Полки жестяные, и все внутри отделано жестью, а сбоку, если присмотреться, – медный крантик. Воду сливать, если с льдины натечет.

А еще был Аннушкин любимец – самовар.

Поначалу‑то Геля на него и не взглянула – скучно. Не то чтобы она навидалась этих самоваров – дома, в ее Москве, у них был обычный электрический чайник. Но электрический чайник – это настоящая полезная вещь. Честный бытовой прибор, а самовар так, игрушка для туристов. Сувенир, как балалайка, ушанка и матрешка. Ну и какая нормальная московская девочка станет обращать внимание на такую ерунду? Ходить в ушанке, играть на балалайке и пить чай из самовара? Может, еще медведя пригласить? В кокошнике? Вот спасибо.

Но Аннушка возилась с этим чайником‑переростком как с младенцем. Начищала ему латунные бока специальной щеточкой, топила в «два угля» (это когда вниз, в топку, кладут древесный уголь, а на решетку – каменный; Аннушка говорила, что всякие сосновые шишки это баловство, самовар уголь любит). И Геля, которая терлась на кухне, как кошка, волей‑неволей прониклась интересом к сувенирному изделию. Самовар у Рындиных был здоровенный, на крышке клеймо «Паровая Самоварная Фабрика Воронцова въ Тулѣ», ручки красиво изогнуты, фигурный репеек, ветка сделана в виде петушка (репеек – это пластинка, в которую врезан самоварный кран, а ветка – ручка этого самого крана).

Вообще, выяснилось, что самовар – не просто жестянка для воды, а целый водонагревательный заводик, состоящий из множества отсеков, каждый из которых имеет свое название. Внизу у него настоящая топка, а внутри – труба, называемая «кувшин», куда, собственно, и закладывают уголь (ну, или баловство вроде щепочек и шишек). Вода в самоваре закипала удивительно быстро (почти как в электрическом чайнике), и тогда он начинал «петь» – издавать мелодичные, протяжные звуки. Аннушка относила его в гостиную, водружала на латунный поднос, заваривала чай, а заварочный чайник ставила на конфорку – корону самовара, самую верхнюю его часть.

Василий Савельевич кофе не признавал, а до чаю был лют, как Геля до морковки. Мог вечером за раз целый самовар выдуть – а это семь литров!