Глава двадцатая. После взрыва в Сусальном переулке Свеча и его пацаны благоразумно уехали из Москвы

После взрыва в Сусальном переулке Свеча и его пацаны благоразумно уехали из Москвы. Не надо было быть большим провидцем, чтобы догадаться, кто отправил братьев Лукиных на тот свет и что за этим может последовать. Деньги, которые бандиты выкачали из бензоколонщика Дюни, давали возможность несколько месяцев жить в свое удовольствие, не думая о работе. Уже через два дня после убийства обоих Лукиных Свечников с бригадой оказались в ближнем зарубежье — сперва под Одессой, где провели пару месяцев, а затем в Ялте.

Сезон заканчивался, и город словно вымирал. По набережной еще бродили редкие курортники, еще работали кафе под разноцветными зонтиками, из музыкальных колонок, выставленных прямо на бетонные плиты, гремела музыка, но отдыхающие активно разъезжались. Стали привычными сетования ялтинских барменов, таксистов, официантов, продавцов и прочей обслуги: «А в прошлом году было гораздо лучше…»

Бригада Свечникова остановилась в «Ореанде» — самой дорогой и престижной гостинице города, нарядном полукруглом здании в самом конце набережной, напротив остановившейся после киносъемок бригантины, переделанной под ресторан. Сто баксов в сутки за номер после сверхдорогой Москвы не показались пацанам чрезмерно высокой платой. Комфорт стоил того, и в первый же день урицкие предались полноценному отдыху. В их понимании таковым прежде всего стал съем удивительно дешевых малолеток, в изобилии водившихся под Домом торговли, что у кинотеатра «Сатурн». Практиковались совместные походы с девками в гостиничную сауну и выезды на дегустацию крымских вин.

После бурных московских событий Свеча старался расслабиться вместе со всеми, отрешиться от прошлого, но это никак не получалось. Мысли неотступно возвращались к ситуации в столице.

Кроме Лукиных, в Москве оставался еще один человек, которого бригадир урицких имел все основания опасаться: уважаемый законник Крапленый. Причин было несколько: во-первых, Свеча не знал, как отреагирует вор на то, что он завалил братьев, а во-вторых, слово, которое он однажды дал законнику, обязывало к более решительным действиям, которые Свеча по независящим от него причинам пока не мог предпринять.

Через неделю после приезда Свечников и Мустафа, которого бригадир в последнее время приблизил к себе, подустав от недавнего загула, прогуливались по ночной набережной и прикидывали план дальнейших действий.

— Наверное, надо было бы первыми с Крапленым связаться, — осторожно предложил Мустафа. — Все-таки, как ни крути, а он имеет свой интерес.

— Да я сам понимаю, — Свечников, встав у бетонного парапета, закурил и, глядя на лунную дорожку, продолжил: — Крапленый у нас вроде консультанта. Лукиных нет, и непонятно, что в Москве теперь происходит. Может быть, все уже разбежались, развалилась группировка, раздробилась на мелкие. А может быть, и нет. Только если урицкие вообще перестали существовать, Крапленому это вряд ли понравится.

Водная гладь с тусклой лунной дорожкой сумрачно светилась у берега. В тишине слышались ее ритмичные сонные всплески. Вспыхивал и гас маяк. Все это должно было действовать умиротворяющим образом, но Свече теперь было явно не до умиротворения.

— Кстати, Крапленый вроде бы в последнее время тоже был недоволен братьями, — напомнил Мустафа. — На общак мало давали, зато тачки себе раз в полгода меняли да на блядей тратили больше, чем на залетевших пацанов. Я как-то краем уха слышал их разговор, Миша еще оправдывался: мол, если на «Жигулях» буду ездить, меня не поймут.

— Сам знаю… Так что ты предлагаешь? — не глядя на собеседника, спросил бригадир. — Явиться к Крапленому и сказать: да, братьев я вальнул, но за дело, за беспредел. Чистильщика этого, Чижа, они ко мне послали. Разве я что не так сделал? Или мне надо было тогда в подъезде на колени перед Чижом встать, лоб свой подставить — мол, давай, дырявь на хрен?! Я-то за братьев отвечу, не вопрос. Но не могу я теперь выходить на Крапленого. Сам понимаешь, почему.

Свечников затушил сигарету, и они неторопливо, не говоря больше друг другу ни слова, двинулись по набережной — мимо курортного концертного зала, кафе «Таврида», гастронома, торговых ларьков. По небольшому мостику вышли на улицу Рузвельта.

У небольшого ночного магазинчика стояла шумная компания. Раздавались взрывы смеха, шутки, звон бутылок, кокетливо повизгивали девки, видимо, недавно подснятые тут же, у магазина. Компания громко обсуждала, где продолжить вечер: в Интуристе «Ялта», в ночном клубе «Черное море» или же прямо на набережной, в одном из многочисленных кафе.

— Ну и городок, твою мать, — выругался Свеча, — никаких тебе забот, вечный праздник.

Бросив в сторону компашки возле магазинчика злобный взгляд, бригадир отвернулся, а его спутник, уставившись на ритмично мерцающий маяк, выжидающе помалкивал.

— Я так думаю, что Крапленый не был бы на тебя в обиде, если бы мы до того киллерюгу Македонского серьезно искали. Как ты и обещал. — Мустафа первым нарушил неловкое молчание. — Заявился бы к нему: так, мол, и так, слово свое сдержал. Тогда с тебя и взятки гладки. Мы тут прохлаждаемся, а дела стоят… И сучонок тот все еще живой.

— Так что, по-новой в Курган махнуть? — вяло возразил Свечников. Остановился посередине узкой улочки, вздохнул, вновь закурил. — Знаешь, завтра я все-таки ему позвоню, Крапленому. Я уже понял, как с ним разговаривать.

— Как знаешь, — поморщился Мустафа. — Смотри только, чтобы хуже не было. Что ты ему скажешь? Братьев вальнул и в бега подался?!

— Сидим тут, как на иголках, ни хрена не знаем, что и как повернется, — бригадир махнул рукой с зажатой в ней сигаретой. — Неопределенно все как-то. Надо прибиваться к какому-то берегу… Ладно, Мустафа, давай обратно двинем. Завтра же в Москву звоню. Крапленый — человек порядочный, думаю, поймет нас правильно…

Удивительно, но на следующий день Сергею Свечникову сказочно повезло.

Крапленый, которому бригадир сразу же дозвонился на мобильный, был в отличном расположении духа. Приветливо отозвался, поинтересовался здоровьем, текущими делами…

— Кстати, ты откуда звонишь? — поинтересовался законник.

Врать в подобных случаях себе дороже, и Свечников признался:

— Из Ялты. Отдыхаю здесь… Да и в Москве не с руки было оставаться, сам понимаешь.

— Ты смотри, как совпало — я как раз туда собираюсь. Тоже отдохнуть, проветриться. А где ты остановился? Может быть, с пацанами встретишь меня?

Встречали через два дня в симферопольском аэропорту. Крапленый прибыл один, без сопровождения, что выглядело весьма странным: киллеры уже дважды покушались на него.

— Зачем внимание привлекать! — словно угадав мысли бригадира, объяснил Крапленый. — Ладно, вы на чем приехали?

Через полчаса такси, нанятые Свечниковым, катили по горному серпантину. Свеча и Крапленый в головной машине перебрасывались ни к чему не обязывающими фразами о погоде и природе. Свеча по интонации, по выражению лица собеседника, даже по движениям его рук пытался определить, изменилось ли к нему отношение после убийства Лукиных, а если изменилось, то в какую сторону.

— Давай вечером посидим где-нибудь, расслабимся, — предложил законник, — о делах наших скорбных поговорим. В Москве теперь такое заворачивается… Этот, который с птичьей фамилией, что в президенты баллотировался, к власти пришел — в курсах? Теперь в Совете Безопасности вроде как самый главный. Обещал за два месяца очистить столицу от криминала. Нелегкие времена настали, нелегкие. Менты совсем озверели, пацаны в ужасе, дела стоят, работать совсем невозможно. Может, и хорошо, что Лукины до сегодняшнего дня не дожили: со своими беспредельными замашками первыми под ментовский нож пошли бы…

Свеча не мог удержаться от вздоха облегчения. По последней фразе можно было предполагать — Крапленый на него не в обиде, братья ему сами поперек горла стояли, а это значит, что бригадиру можно не беспокоиться насчет взрыва в Сусальном переулке…

Серьезный разговор проходил в кафе «Ореанды», что на первом этаже гостиницы. Посетителей было немного, и прислуга, обрадованная тем, что в отеле осталась только солидная и респектабельная публика, стала еще предупредительней и вежливей. Свечников хотел было сделать богатый заказ, но Крапленый попросил не брать спиртного: только по этой детали можно было догадаться, что разговор будет непростой.

Вор выжидательно молчал, и Свеча, предугадав первые, самые щекотливые вопросы, начал разговор сам. Признался, что ликвидация Лукиных его рук дело, но братья сами виноваты: зачем его и пацанов на той «стрелке» подставили? Да еще Чижа, чистильщика долбаного, к нему домой подсылали. Что он после этого должен был сделать? Оставалось одно — первым нанести удар…

Крапленый слушал его молча, лишь иногда кивал в ответ. По его лицу нельзя было понять реакции.

— Ладно, об этом чуть погодя. Помнишь свой день рождения?

Свечников кивнул, уже зная, о чем пойдет разговор.

— Да.

— А слова свои помнишь?

— Я за свои слова всегда отвечаю, — с несколько большей поспешностью, чем следовало, произнес в ответ бригадир. — Обещал Солоника найти — найду, бля буду! Для того и в Курган мотались, думали, кого-то из его свояков в заложники взять. Хорошего пацана в этом деле потеряли, а второй ссучился, раскололся. Да что говорить — сам все знаешь. Только пойми правильно: как я могу теперь его искать? Он ведь наверняка где-то далеко. И пробить не через кого. Я уже думал, может, ментов каких купить, через них чтобы…

— Вот об этом я с тобой как раз и хочу поговорить, — размяв желтыми от никотина пальцами сигарету, Крапленый взглянул не на собеседника, а поверх его головы. — Македонский недавно засветился…

Свеча вскочил, едва не перевернул столик.

— Где? Как?

— Он теперь в Греции, в Афинах, — с усмешкой ответил вор. — Ты Вахтанга, Вахо, — не знал такого? — законник назвал довольно известного кавказского вора, с которым в свое время сидел в печально известном Владимирском централе. — Так вот я с ним встречался недавно. Сам мне «стрелу» кинул по этому самому делу. Так вот, Вахо рассказал мне следующее…

Спустя полчаса Свече было известно все: и о грузинском «апельсине» Резо, которого короновал этот самый Вахтанг, и о случайном знакомстве Резо с Солоником, и о том, что Резо вроде бы как уже вычислил местонахождение Македонского.

— А этот Резо не мог ошибиться? — спросил Свечников, явно недовольный тем, что кто-то нашел Солоника раньше его.

— Вроде бы нет. По описанию он, сходится. Да и через своих мусоров наши жулики пробивали: такое очень даже возможно, чтобы он в Грецию свалил.

— Так мы в эти самые Афины хоть завтра! — воодушевился Свеча.

Кто знает, что такое этот Резо. Если человек неглупый, сам поймет убийство знаменитого киллера принесет ему не только авторитет, но и деньги. По слухам, за голову Македонского деньги назначены немалые.

Крапленый помолчал и, пожевав сигаретный фильтр, произнес веско:

— Свеча, ты ведь нормальный пацан. Ну, вышел с братьями Лукиными рамс, вальнул ты их — так они того сами заслужили. Я тебе еще вчера, когда из Симферополя ехали, намекнул.

У Свечникова после этих слов окончательно отлегло от сердца. Вор говорил совершенно искренне, и это не вызывало сомнений.

— Мы в Москве рассудили — поступил ты правильно. Думаю, что и тогда, на дне рождения, ты не напрасно метлой махал. Короче, отдохни тут еще с недельку, возвращайся с пацанами в Москву, не спеша оформляй документы и — в Грецию. За братана своего кровнику отомстишь, слово свое пацанское сдержишь…

Больше о делах не говорили. Лишь через два дня Крапленый как бы между делом завел разговор об оставшихся в столице урицких.

— Лидера теперь нет — вот что плохо, — сказал он задумчиво и печально. — Теперь главное, чтобы ваши пацаны не разбежались, не раздробились. Нужен такой человек, который бы всех авторитетом держал, а не страхом. Понимаешь мою мысль, Свеча? — спросил законник и выразительно взглянул на собеседника.

Нет ничего хуже, чем ждать и догонять — с этим утверждением офицер столичного РУОПа Олег Иванович Воинов был согласен на сто процентов.

Впрочем, догонять, задерживать, сажать в следственный изолятор, шить дела — эти профессиональные занятия руоповца все-таки были немного проще: сказывался богатейший опыт.

А вот ждать… Воинов умел и ждать. В отличие от многих коллег, он никогда не стремился к дешевым, сиюминутным победам, о которых забывают на следующий же день, предпочитая вдумчивую, кропотливую работу, которая рано или поздно оборачивается серьезным успехом. А такая работа невозможна без ожидания.

За Свечниковым и его быками продолжали следить. Правда, урицкие спешно выехали из Москвы, но прослушка телефонов родственников и знакомых позволила быстро вычислить их местонахождение. Не рискуя появиться в столице, бандиты сидели в Ялте, ожидая, как будут разворачиваться дальнейшие события.

Вчера стало известно: Виктор Гольянов, один из самых приближенных к Свечникову людей, известный в группировке под кличкой Мустафа, звонил своей московской подружке и в разговоре между делом сообщил, что сегодня утром прилетает в столицу. Воинов сразу же распорядился выслать в Домодедово «наружку» для наблюдения.

Топтуны вели Мустафу несколько дней, и за это время вот что выяснилось. Гольянов побывал в нескольких туристических фирмах и во всех интересовался турами в Грецию.

Интуиция подсказала Воинову: эта поездка прямым или косвенным образом связана с Солоником. Дождавшись возвращения из Ялты Свечи с остальными бандитами, он отдал приказ…

Конец ноября выдался в Москве хмурым, холодным и дождливым. С самого утра накрапывал мелкий дождик, порывистый ветер морщил лужи, и толпы пассажиров, мерзшие на остановках юго-западной окраины столицы, прятались в ожидании транспорта под навес.

Впрочем, невысокому, чернявому — похожему на татарина — молодому человеку долгое ожидание общественного транспорта не грозило: его автомобиль — длинная, зализанная «Тойота-Кэмри» — гарантировал максимум удобств и комфорта в любую погоду.

Выйдя из подъезда, он привычным движением нащупал в кармане кожанки ключи и двинулся по направлению к паркингу. Неожиданно перед ним вырос высокий, плечистый мужчина.

— Виктор Гольянов?

Владелец «Тойоты», едва взглянув на подошедшего, инстинктивно сунул руку в карман, но в это самое время двое точно таких же мужчин профессионально заломили ему руки за спину, щелкнув на запястьях наручниками, а четвертый, взявшийся невесть откуда, как чертик из табакерки, сунув под нос красную корочку, произнес суконным голосом:

— Ну что, Мустафа, добегался? Московское Региональное Управление по борьбе с организованной преступностью. Ты задержан по подозрению в связях с организованной преступностью и потому веди себя спокойно.

Спустя минут пять порученец Сергея Свечникова в наручниках сидел в салоне ментовского джипа. С обоих боков его подпирали плечистые оперативники. На переднем сиденье, рядом с водительским, восседал достаточно немолодой мужчина с редкими желтыми зубами и короткой стрижкой. Судя по всему, он и был среди оперов главным.

— Гражданин Виктор Гольянов, уроженец Казани, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, временно не работающий, прописанный по адресу: Москва, улица Могилевская, дом… квартира… это вы?

Тот, кого желтозубый назвал Виктором Гольяновым, промолчал.

— Зря отмалчиваешься, Мустафа, — вздохнул главный опер. — Тебя ждут очень крупные неприятности. Двести восемнадцатая на тебе уже висит. Достав из кармана только что изъятый браунинг, он предусмотрительно извлек обойму, передернул затвор и, повертев оружием перед носом задержанного, снова спрятал его в карман. — Организовать тебе семьдесят седьмую статью тоже несложно. Короче, у меня есть все основания для возбуждения против тебя уголовного дела. А теперь все по порядку: меня зовут Олег Иванович Воинов, я — офицер московского РУОПа. Больше тебе обо мне ничего знать не надо. Зато мы о тебе наслышаны. Ты один из боевиков так называемой урицкой преступной группировки. Или я неправ?

— Не бери на понт, начальник, — наконецто оправившись от первоначальной растерянности, процедил Мустафа сквозь зубы. — Стволто вы мне сами подкинули. Понятых не было, протокола тоже. А пальчики-то мои вы в запарке затерли. И вообще: любой базар — только в присутствии адвоката. Почитай как-нибудь Уголовно-процессуальный кодекс — интересная книга.

Нехорошая улыбка скривила лицо Воинова.

— Ну зачем же так: «пальчики», «понятые», «протокол»… И Уголовно-процессуальным кодексом меня пугать не надо. Читал, знаю. Только теперь в Москве другие времена, можно и без формальностей. Гражданин Гольянов, вы, кроме УПК, газеты читаете?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Мустафа не нашелся с ответом.

— И телевизор тоже не смотрите? — продолжал руоповец откровенно издевательски. — А зря, зря… Надо быть в курсе событий. Вы ведь не в лесу живете. — Неожиданно голос мента окреп, зазвучав металлом. — Так вот, поясню: в свете последних событий председатель Совета Безопасности дал нам неограниченные полномочия в борьбе с организованной преступностью. Подчеркиваю: не-о-гра-ни-чен-ны-е, — по слогам повторил он. — Теперь мы не нуждаемся даже в формальном обосновании наших действий. И ты, скотина, сейчас в этом убедишься… Поехали, — скомандовал он водителю.

Урча прожорливым мотором, ментовский джип тронулся и взял курс на выезд из Москвы…

Во время памятной для Свечникова беседы в кафе гостиницы «Ореанды» Крапленый вскользь упомянул о новых реалиях борьбы с оргпреступностью. И не ошибся: после того как во главе Совета Безопасности утвердился бывший десантный генерал с птичьей фамилией, прославившийся миротворческой деятельностью в Приднестровье и Республике Ичкерия, московские, да и не только московские бандиты взвыли, потому как их извечные оппоненты в лице мусоров получили воистину неограниченные полномочия.

И вскоре Мустафа убедился в этом. Выкатив на загородное шоссе, джип с руоповцами и задержанным проехал от кольцевой километров пятнадцать, после чего свернул на раскисшую от дождей проселочную дорогу.

Вода ртутно блестела в разъезженной колее проселка, отражая серое ноябрьское небо. Углубившись в редкий лесок, притаившийся за шоссе, машина остановилась, и задержанного вытолкнули в липкую, черную грязь.

— Поднимайся, поднимайся… — услышал Мустафа, и две пары сильных рук, подняв его из лужи, поставили на колени, лицом к передку машины.

Звякнули ключи, и один из руоповцев, сняв наручники, положил их в карман. Второй, подойдя поближе, сунул в руки Мустафы черенок лопаты.

— Копай, — последовала команда столь же лаконичная, сколь и недвусмысленная.

Мустафа понял все: сейчас эти беспредельщики-мусора заставят его выкопать себе могилу, после чего в лучшем случае забьют штыком лопаты и засыпят землей, а в худшем живым закопают в подмосковный суглинок… И никто ничего не узнает, потому что даже искать его никто никогда не будет.

— Копай, скотина! — повысил голос желтозубый и едва заметно кивнул оперативнику.

Тот нанес ему резиновой дубинкой страшной силы удар по пояснице, как раз по почкам. И тут же свет померк в глазах задержанного.

Он долго барахтался в грязи, пытаясь подняться. Никто и не думал помогать ему. Желтозубый стоял неподалеку, курил, и взгляд его выражал полное равнодушие.

Сопротивляться, а тем более бежать — не приходилось, и Гольянов, с трудом поднявшись, утер с лица грязь.

— Копай, кому сказано! — повторил Воинов.

Мустафа, уперев блестящий штык лопаты в землю, принялся за работу.

— Быстрей! Что у нас, кроме тебя, других дел нет? — рявкнул оперативник с резиновой дубинкой в руках. — Ты у нас такой не один. Скоро все вы, гады, в земле лежать будете!

Минут через двадцать яма была выкопана — правда, неглубокая, но достаточная для того, чтобы в ней поместился труп.

— А теперь становись лицом к могиле, — последовала новая команда.

Мустафа приготовился к самому худшему. Он стоял вполоборота к своим мучителям и боковым зрением видел, как один из руоповцев извлек из кобуры под мышкой пистолет, достал обойму, критически осмотрел ее и, вставив обратно, передернул затвор.

Гольянов инстинктивно вжал голову в плечи, всем своим естеством ожидая выстрела…

Но выстрела не последовало: лишь гулкий щелчок нарушил тишину вечернего леса.

— Повезло тебе — осечка, — послышался изза спины голос палача. — Олег Иванович, давай я из твоего пистолета эту суку добью.

— Да обожди, я у него кое-что спросить хочу, — вступил желтозубый. Может быть, и не придется его стрелять. А если не ответит, мы его лучше живьем закопаем. Еще на такое дерьмо патроны переводить?! Слышь, скотина, отойди от ямы, переговорим…

Не веря в свое счастье, Мустафа приблизился к руоповцу. Лицо жертвы было бледней ноябрьского неба.

— Закуривай, — снисходительно предложил желтозубый, протягивая открытую пачку.

Тот судорожно закурил.

— А теперь слушай внимательно. Ты понимаешь, что теперь целиком в нашей власти?

— Да, — деревянным голосом отозвался Гольянов.

— Ты понимаешь, что мы не шутим? Мы можем тебя застрелить, можем забить лопатами, можем закопать живьем. И никто не будет тебя искать. В Москве пропадает без вести много людей — уголовные дела по таким исчезновениям, как правило, остаются висяками. Не слышу! — неожиданно повысил голос мент.

— Да, понимаю, — прошептал Мустафа, жадно затягиваясь сигаретным дымом.

— Ты понимаешь, что у тебя есть шанс? И ты сам знаешь, какой именно… Так вот… — Внезапно руоповец улыбнулся, но улыбка у него вышла страшной, как оскал людоеда. — Давай поможем друг другу. Я буду задавать тебе вопросы, а ты будешь отвечать. Но если попытаешься от нас что-нибудь скрыть, если будешь неискренен… — И мент выразительно кивнул в сторону черневшей ямы.

Спустя полтора часа старший поисковой группы Олег Иванович Воинов знал о положении дел в урицкой группировке все или почти все. И об убийстве братьев Лукиных, и о поспешном бегстве Свечникова на юга, и о разговоре последнего с уважаемым законником Крапленым…

Разговор происходил на Шаболовке, в специально оборудованном помещении, и фиксировался сразу несколькими скрытыми видеокамерами. Мустафа подробно рассказывал обо всем, что было ему известно. Он был в ужасе от собственного предательства, но перспектива быть закопанным в землю живьем страшила его еще больше.

— Так где он, говоришь, скрывается? — подытожил Воинов.

— В Греции, а где, не знаю, — ответил Гольянов совершенно убитым голосом.

— А кто знает?

— Крапленый сказал: поезжай, Свеча, в Афины, там найдешь такого грузина Резо. Он и покажет, где именно.

— А Крапленому это откуда известно?

— Свеча говорит — в кентах у него лаврушник, Вахтанг какой-то. Я его не знаю, никогда не видел. Только Крапленому пургу гнать ни к чему, ворам самим интересно от Македонского избавиться.

— Так-так-так… — Взгляд руоповца заметно потеплел. — А когда вы туда отправляетесь?

— Наверное, сразу после Нового года, — Мустафа говорил, словно загипнотизированный: перед глазами тускло сверкало острие лопаты, страшно чернела выкопанная им могила, и это видение заставило его нервно дернуться.

— Гражданин Гольянов, предупреждаю: ваш допрос фиксировался на видеокамеру. Если не верите, могу продемонстрировать вам запись. Вы понимаете, что вас ждет, если эта запись попадет к Свечникову? — спросил Воинов, самодовольно улыбаясь.

Тот понуро молчал.

— Сами знаете… Если такое случится, придется вас спасать. Закрывать по какой-нибудь статье, прятать в «Петры»… Но ведь ненадолго! Потом мы будем вынуждены вас выпустить, и тогда… — сделав непродолжительную, но многозначительную паузу, руоповец продолжал: — Поэтому давайте играть честно. О нашей беседе никто никогда не узнает. Но для этого вы должны будете информировать нас о планах Свечникова. А теперь можете идти. Вы свободны, — Воинов расписался в бланке пропуска и, протянув его Мустафе, произнес: — До встречи.

Скоро недавний собеседник Олега Ивановича стоял на ступеньках подъезда руоповского офиса, не зная, что ему делать дальше.

Кинуться к Свечникову, рассказать, как его прессанули?

Реакция бригадира могла бы быть однозначной: хоть и покаялся ты, Мустафа, но все равно сука. Смерть предателям!

Продолжать контактировать с этим желтозубым негодяем?

Да, видимо, ничего другого не оставалось, и Гольянов, проклиная в уме всех ментов поганых и Воинова, в частности, а заодно Совет Безопасности и генерала с птичьей фамилией, понуро двинулся в сторону станции метро.