Лотосовый пруд

Матту было необходимо с кем‑нибудь поговорить. Надо что‑то сделать, иначе от ужаса он завоет, как собака. Он не клон! Не может он быть клоном! Где‑то произошла ужасная ошибка. Ему вспомнились слова, оброненные врачом: «Клоны, когда подрастают, идут вразнос». Неужели это произойдет и с ним? И он тоже кончит свои дни, привязанный к кровати, вопя во все горло?

Тэм Лин был с Эль‑Патроном, и даже Матту не позволялось без разрешения входить в эту тщательно охраняемую часть дома. Он побежал на кухню. Селия бросила один‑единственный взгляд на его лицо и тотчас же повесила фартук на гвоздь.

– Последи за супом,– велела она младшей кухарке. Потом взяла Матта за руку и сказала: – Давай устроим себе выходной, чико. А Алакраны пусть едят на ужин хоть собственные ботинки.

Из всех слуг одной только Селии позволялось непочтительно отзываться о семействе Алакран. Не в лицо, конечно, но и перед ними она держалась далеко не так услужливо, как все остальные. Она, как и Матт, находилась под защитой Эль‑Патрона.

Больше Селия не произнесла ни слова, и всю дорогу – пока они не вошли в квартиру и не заперли за собой дверь – хранила молчание.

– Вижу, случилось что‑то плохое,– сказала она тогда.– Мария все еще злится?

Матт не знал, с чего начать.

– Если извинишься, она тебя простит,– сказала Селия.– Она девочка добрая.

– Я уже извинился,– с трудом выдавил Матт.

– А она не приняла извинений Что ж, бывает и такое. Иногда, чтобы нам поверили, приходится вставать на колени.

– Дело не в этом.

Селия усадила его себе на колени – она все реже делала это с тех пор, как он подрос,– и крепко‑прекрепко обняла. И тут самообладание покинуло Матта. Он отчаянно зарыдал, прижавшись к ней всем телом. Вдруг и она оттолкнет его?!

– Мария не умеет долго дуться. Ей бы стоило записывать в блокнот всех тех, на кого она сердится, потому что через полчаса она уже ничего не помнит.

Селия баюкала Матта, успокаивая, шептала ласковые слова, но он их не слышал. Ощущал только музыку ее голоса, тепло ее рук, радовался уже тому, что она здесь, с ним.

Наконец он немного успокоился и рассказал о том, что произошло в больнице.

С минуту Селия не произносила ни слова. Даже дышать перестала.

– Ах он... маленький... гаденыш,– пробормотала она наконец.

Матт встревоженно посмотрел на Селию. Ее лицо побледнело, бессмысленный взгляд сфокусировался на какой‑то лишь одной ей видимой точке.

– Том – сын Макгрегора,– выпалила Селия после продолжительного молчания.– Не следовало бы, наверно, говорить тебе такие вещи, но в доме Алакранов ни у кого не бывает нормального детства. Все они скорпионы! Прав был Эль‑Патрон, когда выбирал себе имя.

– Как Том может быть сыном мистера Макгрегора?! Ведь Фелисия замужем за мистером Алакраном!

Селия горько рассмеялась.

– Муж, жена... Брак для этой шайки – пустое слово. Много лет назад Фелисия сбежала с мистером Макгрегором. Мне кажется, ей просто до смерти надоела жизнь в Большом доме. Только ничего из этого не вышло. Эль‑Патрон вернул ее обратно – хозяин не любит, когда кто‑либо отнимает его собственность. Макгрегор не стал спорить – Фелисия к тому времени надоела ему хуже горькой редьки. А вот мистер Алакран страшно разозлился, потому что он‑то как раз меньше всего хотел ее возвращения, но Эль‑Патрону было на это наплевать. С тех пор мистер Алакран с женой больше не разговаривает. Даже не смотрит на нее. Она в этом доме как в тюрьме. Слуги безотказно снабжают ее выпивкой, сколько пожелает. А это, поверь, немало...

– А Том? – настойчиво повторил Матт.

– Том появился на свет через шесть месяцев после ее возвращения.

Узнав это, Матт почувствовал себя значительно лучше. Он был доволен, что Фелисия в немилости, но все же у него оставалась еще целая куча вопросов. Подумав немножко, он собрался с силами и задал один – самый важный:

– Что случилось с клоном мистера Макгрегора? Селия испуганно оглянулась.

– Мне не положено рассказывать тебе об этом. А тебе не положено об этом знать.

– Но я же знаю! – возразил Матт.

– Да. Да! Это все проделки Тома... Ты не понимаешь, ми вида. Всем нам строго‑настрого запретили разговаривать о клонах. Никогда не знаешь, кто в эту минуту может тебя подслушивать.

Селия снова оглянулась, и Матт вспомнил рассказы Тэма Лина о скрытых видеокамерах, якобы расставленных по всему дому.

– Если ты мне расскажешь, во всем будет виноват Том,– сказал Матт.

– И то верно. Вряд ли я смогу уклониться от объяснений после всего, что ты видел.

– Так что же случилось с клоном мистера Макгрегора?

– Ему... разрушили мозг. Матт резко выпрямился.

– Когда клоны рождаются, им делают укол и вводят специальное вещество. Оно превращает их в дебилов,– Селия утерла глаза фартуком.

– Зачем?!

– Так велит закон. Не спрашивай почему. Я не знаю.

– Но мне такого укола не сделали,– сказал Матт.

– Так захотел Эль‑Патрон. А у него хватит могущества нарушить любой закон.

Матт исполнился благодарности к старику, избавившему его от такой страшной участи. Он, Матт, умеет читать и писать, лазать по горам. Играть на пианино, делать все, на что способен обычный человек,– и все только потому, что Эль‑Патрон любит его...

– А где‑нибудь еще есть такие же клоны? – спросил он.

– Нет. Ты единственный,– ответила Селия. Единственный! Он такой один на всем белом свете.

Особенный... Сердце Матта исполнилось гордости. Если бы он был человеком, он добился бы многого. Уж наверняка стал бы лучше, чем Том – позор семьи. Тут в голову ему пришла ужасная мысль.

– А мне... не сделают такой укол... когда‑нибудь потом?

Селия обняла его.

– Нет, дорогой. Это тебе не грозит. До конца жизни не грозит.

Она плакала, хоть Матт и не понимал почему. Может, боялась, что сказала лишнее перед скрытыми камерами...

От облегчения Матт весь обмяк. Происшедшее утомило его, он зевнул во весь рот.

– Поспи немножко, ми вида,– сказала Селия.– А потом я принесу тебе с кухни чего‑нибудь вкусненького.

Она отвела его в спальню, включила кондиционер и задернула шторы.

Матт вытянулся под одеялом и погрузился в блаженный покой. Как много всего случилось за последнее время: постыдный праздник, зловещая больница, клон мистера Макгрегора... Матта уязвило, что Мария убежала от него, увидев существо на кровати. Надо будет отыскать ее и доказать, что он совсем не такой.

Погружаясь в сон, Матт думал, зачем мистеру Макгрегору клон, если у него есть сын. Наверно, потому, что Эль‑Патрон отобрал у него Тома. А может, потому, что Том – жук ползучий, которому не обрадуется ни один нормальный отец.

«И все‑таки,– думал Матт сквозь дремоту,– зачем ему вместо плохого сына нужен страшный изуродованный клон?»

Мария наотрез отказывалась разговаривать с Маттом. Пряталась в квартире у отца, ухитрялась оказываться среди людей всякий раз, когда Матт встречал ее. Но Матт верил в ее рассудительность. Если застать ее одну и объяснить, как сильно он отличается от остальных клонов, она поймет.

Мистер Макгрегор вернулся с операции. Он по‑прежнему выглядел так, будто, по меткому выражению Фелисии, старуха с косой приходила за ним, да забрать забыла. Они с Эль‑Патроном сидели рядом в инвалидных колясках и, покряхтывая, вспоминали былое – скольких конкурентов уничтожили, сколько правительств свергли...

– Поставил новую печень,– хвастался Макгрегор, довольно похлопывая себя по животу,– а заодно уж согласился и на новые почки.

Он поглядел на Матта чистыми голубыми глазами, почти такими же яркими, как у Тома. Матт считал его гнуснейшим типом и не мог дождаться, когда он уедет домой.

Вскоре Мария должна была отбыть в интернат. Матт понял, что пришло время действовать решительно. Однажды в саду, глядя, как она играет в салочки (очень медленно и осторожно, потому что у нее на боку в сумочке висел Моховичок), Матт придумал, что делать. Мария не всегда таскала песика с собой. Время от времени сенатор Мендоса запирал его в ванной. Что, если похитить Моховичка и послать Марии записку с требованием выкупа?

Возле лотосового пруда располагалась насосная станция. Она скрывалась под гигантской лианой глицинии, и внутри всегда было тихо и прохладно. Можно спрятать Моховичка там. Но как сделать, чтобы песик не тявкал? Даже при виде игрушечного паука на веревочке зверек впадал в форменную истерику.

«Если уснет, то лаять не будет»,– подумал Матт.

Матт проводил много времени в потайном коридоре за музыкальной комнатой. Ему нравилось воображать себя супергероем, выслеживающим врагов. Теперь его любимым героем был уже не Эль‑Латиго Негро. Его сменил дон Сегундо Сомбра – сэр Вторая Тень, шпион международного масштаба. Черный Хлыст – это для малышей, а дон Сегундо Сомбра совершал вполне взрослые поступки – ездил на гоночных машинах, прыгал с парашютом с реактивных самолетов. Еще круче был Эль‑Сасердоте Воланте – Летающий Священник. Он бомбардировал демонов святой водой, прожигавшей до дыр их чешуйчатые шкуры. Эта книга с сайта Dark Romance: http://darkromance.ucoz.ru/

Один из чуланов, куда можно было попасть через потайной коридор, граничил со спальней Фелисии. Он был сверху донизу забит спиртным. Но самой интересной (а сейчас и полезной) была полочка, уставленная небольшими бутылочками с пипетками. В них хранился лауданум. Матт знал о лаудануме все – недаром основы опиумного бизнеса входили в курс его обучения. Трех капель на стакан фруктового сока было достаточно, чтобы погрузить человека в крепкий сон часов на восемь. Запасов же Фелисии с лихвой хватило бы, чтобы усыпить целый город.

Матт дождался, когда Фелисия задремала на скамейке в саду, потом по секретному коридору проник в ее кладовую и украл одну из бутылочек.

Лотосовый пруд был одним из доброй дюжины водоемов, коими изобиловали обширные сады поместья. Летом там редко кто появлялся, потому что вокруг совсем не было тени. По зарослям папируса гуляли ибисы – крылья у них были подрезаны, чтобы птицы не улетели. Ибисы важно вышагивали среди водяных лилий и ловили лягушек. Так Эль‑Патрон представлял себе древнеегипетский сад; окружавшие его стены были расписаны фигурами древних богов.

Матт раздвинул заросли глицинии и вошел в насосную станцию. Там было темно и сыро. Он соорудил Моховичку подстилку из пустых мешков и поставил миску с водой.

Выйдя на улицу, он застыл как вкопанный. На другом конце сада маячила рыжая шевелюра Тома. Мальчишка стоял на четвереньках спиной к Матту и увлеченно следил за чем‑то, происходящим у его ног. Матт осторожно выбрался из‑под глициниевых лиан, юркнул в заросли папируса и на цыпочках направился к дому.

Из тростников выпорхнул ибис. Он взмахнул изуродованными крыльями и неуклюже полетел над прудом.

Том вздрогнул и обернулся.

– Ты?! Что ты здесь делаешь?

– За тобой слежу,– холодно ответил Матт.

– Это не твое дело! Убирайся в свою часть дома!

– Этот дом весь мой,– ответил Матт.

Он посмотрел, куда глядит Том, и увидел лягушку. Ее задние лапки были прибиты гвоздями к земле. Она отчаянно трепыхалась, но не могла сдвинуться с места.

– Ну и гад же ты! – бросил Матт, подошел и освободил несчастную тварь.

Лягушка поспешно прыгнула в воду.

– Я выполнял задание по естествознанию,– словно оправдываясь, сказал Том.

– Ну да, конечно. Такому вранью даже Мария не поверила бы.

Том побледнел от ярости, и Матт приготовился к драке. Но внезапно гнев рыжего мальчишки угас, словно его и не было. Матт поморщился. Он терпеть не мог, когда настроение Тома менялось вот так молниеносно. Как будто смотришь на крокодила по телевизору: чувствуешь, что хищник собирается напасть, но не знаешь, когда именно...

– В таких местах, как это, узнаешь много чего интересного,– как ни в чем не бывало сказал Том.– Ибисы питаются лягушками, лягушки едят насекомых, а насекомые пожирают друг друга. Это наводит на размышления о смысле жизни.

Том нацепил улыбку профессионального пай‑мальчика. Матта она не обманула ни на секунду.

– Дай‑ка подумать. Ты на стороне ибисов,– сказал он.

– Конечно! Кому же охота быть внизу пищевой цепочки? В этом и заключается различие между людьми и животными. Люди наверху, а животные – они всего лишь ходячие бифштексы.

Он зашагал прочь легкой, беззаботной походкой, всем своим видом демонстрируя, что не держит на Матта обиды за то, что тот прервал его жестокую игру. Вскоре он исчез в доме.

«Ну и невезуха»,– подумал Матт.

Ему совсем не улыбалось, чтобы Том околачивался поблизости, когда он будет разговаривать с Марией. Эх, вот бы подлить лауданума Тому! Некоторое время Матт всерьез обдумывал эту мысль, однако пришел к выводу, что это будет уж слишком.

На следующий день Мария все утро таскала Моховичка с собой. В конце концов за обедом сенатор Мендоса взмолился:

– Ради бога, Мария, убери его! От него воняет.

– Ты вывалялся в какой‑нибудь гадости, сладенький мой? – заворковала Мария, поднося песика к носу.

– Убери его,– рявкнул отец.

Матт наблюдал за происходящим из‑за гобелена. Когда Мария направилась к двери, он незаметно двинулся за ней. Если бы удалось поговорить с ней прямо сейчас, не было бы нужды похищать глупого пса. Девочка отнесла Моховичка к себе и заперла. Из‑за двери послышалось жалобное тявканье.

– Мария...– начал Матт.

– Ой, привет. Слушай, мне надо бежать. Отец рассердится, если я не вернусь сию же минуту,

– Я только хотел с тобой поговорить.

– Не сейчас! – крикнула Мария, увернулась и, стуча сандалиями, помчалась по коридору.

Матт чуть не расплакался. Ну почему она так все усложняет? Она что, умрет, если выслушает его?!

Он поспешил в квартиру Селии и достал из холодильника заранее приготовленную миску с мясным фаршем. Возвращаясь, Матт внимательно посмотрел по сторонам – не появятся ли в коридоре слуги. Едва он приоткрыл дверь в квартиру Марии, как песик с визгом юркнул под диван. Только этого еще не хватало!

Матт нашел сумочку, в которой Мария обычно таскала Моховичка, открыл ее и положил внутрь кусочек фарша. Моховичок жалобно заскулил. Мария держала его на особой диете, рекомендованной ветеринаром, и сырое мясо в нее не входило. Мария была ярой противницей сырого мяса.

– Хочется? – поддразнил Матт собачку. Моховичок высунул нос из‑под дивана и облизнулся.

Матт дал ему понюхать испачканные в фарше пальцы. Моховичок задрожал всем телом. Выдержка покинула песика: он со всех ног метнулся к лакомству. В тот же миг Матт захлопнул сумку. Моховичок завизжал и принялся яростно вырываться. Матт сунул в сумку кусок фарша побольше. Изнутри послышались возня и громкое чавканье. Потом – тишина! Матт осторожно приоткрыл сумку и заглянул внутрь. Песик, блаженно вытянувшись на дне, спал крепким сном. На такое Матт даже надеяться не смел!

Он повесил сумку на плечо, каждую секунду ожидая, что песик, почуяв, что его куда‑то несут, проснется и сердито затявкает. Но Моховичок сидел тихо. Он привык к путешествиям и проспал всю дорогу. Видимо, в темной маленькой пещерке ему было хорошо и уютно. Матт его прекрасно понимал – он и сам любил прятаться в темных закоулках.

У Марии под подушкой он оставил записку: «Встретимся в полночь у лотосового пруда, и я скажу, где твоя собака». И подписался: «Матт». Потом добавил: «Р. S. Никому не говори, а то никогда его больше не увидишь!» Наверное, последняя строчка звучала слишком жестоко, но Матт хотел лишний раз подстраховаться.

Он выскользнул из квартиры, оставив дверь приоткрытой, чтобы можно было подумать, будто Моховичок выбрался сам. В коридорах было пусто, у лотосового пруда тоже никого, лишь ибисы «размышляли» над судьбой лягушек. Все складывалось как нельзя лучше. Когда Матт положил сумку на пол насосной станции, Моховичок немного повозился, но так и не проснулся.

Матт решил оставить его в сумке. Песик, если захочет, сможет выбраться из нее сам, найти воду и остатки фарша. Бутылочку с так и не использованным лауданумом Матт поставил на полку. Он был искренне рад, что лекарство не понадобилось. Хоть он и не особо любил Моховичка, все же было бы непорядочно пичкать песика тем же снадобьем, которое превращало Фелисию в бесчувственного зомби.

Мария обнаружила исчезновение Моховичка сразу после обеда и отправила всех – в том числе и Матта – на поиски. Матт слышал зовущие песика голоса, но любой, кто хоть немного знал Моховичка, мог бы догадаться, что тот не ответит. Наоборот, забьется в какую‑нибудь щель и будет сидеть там, пока его не вытащат силком.

Когда Матт выскользнул из квартиры, Селия уже спала. Лампы в коридорах почти везде были потушены, между отдельными островками света зияли длинные провалы черноты. Еще не так давно Матт не рискнул бы покинуть дом в столь поздний час. Он уже не верил в чупакабру или вампиров, но в мертвенной ночной тьме их образы вновь обрели ужасающе реальную силу. Вдруг Мария побоится выйти из дому? Об этом Матт не подумал. Если девочка не придет, весь тщательно разработанный план пойдет коту под хвост...

Его шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Матт то и дело останавливался и оборачивался, чтобы проверить, не идет ли кто‑нибудь следом. Он посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего пятнадцать минут. А в полночь, по рассказам Селии, мертвецы откидывают крышки гробов, словно одеяла, и вылезают из могил.

«Прекрати»,– велел себе Матт.

Лотосовый сад освещался только лунным светом, в по‑ночному прохладном воздухе пахло водой. Ни один листок на пальмах не шевелился. Не звенел ни один комар. Где‑то в зарослях папируса спали ибисы. А может, не спали и прислушивались к его шагам... Что они сделают, если поймут, что он здесь?

«Не паникуй,– сказал себе Матт.– Они всего лишь птицы. Куры длинноногие».

Квакнула лягушка, и Матт едва не выронил фонарик. Он направил яркий луч на темное зеркало пруда. Послышался плеск и шорох перьев.

Матт на цыпочках подошел к насосной станции. Только бы Моховичок не заскулил прямо сейчас – слишком страшно это будет. Наверное, Мария не придет. Если уж он сам шарахается от каждой тени, то можно представить, как испугается она. Нет, все‑таки придет. Если какое‑то дело кажется ей важным, храбрость ее не знает границ.

Матт добрался до глицинии. Что делать – подождать здесь или проверить, как там Моховичок? Ему совсем не хотелось входить в маленький темный домик. К тому же если он зайдет, Мария не будет знать, где его искать. Неожиданно он услышал какой‑то шум, а в следующий миг все уголки сада залил яркий свет прожекторов. Сработала система безопасности! Матт на миг ослеп. Он попятился в заросли глицинии, и тут его обхватили чьи‑то могучие руки.

– Пустите! – закричал Матт.– Я не враг! Я клон Эль‑Патрона!

Простак Дональд и Тэм Лин подхватили его за руки и за ноги и вынесли на середину лужайки.

– Это я! Это я! – кричал Матт.

Но Тэм Лин хранил угрюмое молчание.

Из Большого дома вышел сенатор Мендоса. Он встал перед Маттом, сжимая и разжимая кулаки, как будто ему стоило немалых усилий держать себя в руках. Долго, очень долго он, не издавая ни звука, стоял и изучал лежащего перед ним мальчика. Потом бросил:

– Ты хуже, чем животное!

Слова вылетели с такой неукротимой ненавистью, что Матт – словно от пощечины – судорожно дернулся в объятиях держащих его телохранителей.

– Не бойся, я тебя не трону. Я не такой. Кроме того, ты принадлежишь Эль‑Патрону, ему и решать...

Снова долгое молчание. Матт уже сомневался, скажет ли сенатор что‑нибудь еще, но тут Мендоса прошипел:

– Могу твердо пообещать лишь одно: ты больше никогда... в жизни... не увидишь мою дочь!

– Но почему? – выкрикнул Матт.

От изумления он позабыл обо всех своих страхах.

– Сам знаешь почему.

Матт понятия не имел. Все это – чудовищный кошмар, от которого он никак не может проснуться.

– Я просто хотел поговорить с ней! Я собирался отдать Моховичка обратно. Не хотел ее расстраивать. Теперь я раскаиваюсь, что затеял это. Пожалуйста, позвольте мне увидеться с ней. Чтобы извиниться.

– Как ты можешь извиняться за то, что убил ее собаку?

Матт не поверил своим ушам. Не ослышался ли он? Только потом до него дошел весь ужас случившегося.

– Я не убивал! Разве я мог так поступить с Марией? Я же люблю ее!

Едва слова эти сорвались с его губ, Матт понял, что совершил страшную ошибку. Сенатор Мендоса хрустнул пальцами, словно хотел задушить Матта и бросить его тело в лотосовый пруд. Ничто не разъярило бы его сильнее, чем упоминание о том, как близки стали Матт и Мария,– настолько близки, что на дне рождения у Эль‑Патрона Матт у всех на глазах потребовал от нее поцелуя.

Это было немыслимо! Как будто шимпанзе надел человеческий костюм и потребовал, чтобы его усадили за одним столом с людьми. Даже хуже. Потому что Матт не был обычным зверем из дикого леса.

– Простите! Простите!

Разум Матта больше не повиновался своему хозяину. Он мог только извиняться и извиняться и ждать, пока сенатор Мендоса услышит его и простит.

– Твое счастье, что ты под защитой Эль‑Патрона. Сенатор Мендоса зашагал прочь.

– Шевелись,– сказал Тэм Лин и вместе с Простаком Дональдом потащил Матта к дому.

– Я этого не делал! – закричал Матт.

– На пузырьке с лауданумом нашли твои отпечатки пальцев.

Меньше всего Матт ожидал, что Тэм Лин будет говорить с ним таким тоном – холодном, полным горечи и отвращения.

– Я и правда взял лауданум, но я не давал его собаке!

Они быстро шли по коридорам, ноги Матта волочились по полу. Перед дверью в квартиру Селии Тэм Лин на мгновение остановился.

– Я всегда говорил,– сказал он, тяжело дыша, словно после быстрого бега,– всегда говорил, что правду сказать лучше. Даже если она очень неприятна. Соврать сможет каждая помоечная крыса. Это их крысиное дело – вранье. Потому они и крысы. А люди не убегают и не прячутся в темноте, они выше этого. Вранье – это самая мерзкая, самая глубокая человеческая трусость.

– Я не вру!

Матт не мог сдержать слезы, хотя и понимал, что плакать – это по‑детски.

– Я еще могу поверить, что ты сделал ошибку,– продолжал Тэм Лин.– На пузырьке написано: три капли. Но три капли – это доза для взрослого человека. А Моховичок – маленькая собачка. Такая доза могла его убить. И убила!

– Я не давал Моховичку лауданума! Его дал кто‑то другой! – в отчаянии закричал Матт.

– Может, я бы пожалел тебя, если бы не видел Марию. И я не буду помнить зла, если ты пойдешь и примешь заслуженное наказание.

– Но я не вру!

– Да, конечно. Наверное, я жду от тебя слишком многого. До отъезда Марии тебе запрещено выходить из квартиры. И вот еще что: Эль‑Патрон тоже уезжает. И забирает меня с собой.

Горе оглушило Матта, он не мог вымолвить ни слова. Только смотрел на Тэма Лина и глотал горькие слезы.

– Это рано или поздно должно было произойти, парень,– добавил Тэм Лин чуть менее сердито.– Ты уже способен сам постоять за себя. Если что‑нибудь случится, Селия мне сообщит.

Он открыл дверь. Селия, по‑видимому, ждала их: выбежав из квартиры, она подхватила Матта на руки.

Но он не мог ничего ей сказать. Дар речи покинул его, как покидал раньше, когда ему было очень, очень плохо. Словно он опять стал шестилетним мальчиком, повелителем безмолвного царства, где под ковром из грязных опилок были спрятаны обглоданные хрящики, косточки и гнилые фрукты.