Часть первая 6 page

– Потому что любая религия – это обман.

– Не обман, а утешение!

– И что, утешился ты? Мёрзнем тут на ветру, как цуцики, не жравши.

На площадке, наконец-то, загорелись галогеновые фонари. Я подумал, что если Егор будет меня доставать, дам ему в морду, если дотянусь. Или вообще брошусь вместе с ним в пропасть. Я точно знал, что старик не обманет, не такой это человек, а Егор со своими сомнениями уже задрал.

Именно в этот момент Его Святейшество и появился на площадке, совершенно один. Не поздоровавшись, даже не кивнув нам, он подошёл к парапету и легко вскочил на него. Обернулся на нас – видим ли? – и сказал по-английски:

– За мной.

А потом сделал шаг вперёд и с шелестом исчез в пропасти.

Это было настолько неожиданным и невероятным, что я сперва даже забыл, как дышать. Мы с Егором подошли к тому месту, где только что стоял Держатель Учения. Внизу была тьма. Ни крика, ни звука ударов тела о камни. Только ветер завывал.

– Твою мать... – сказал Егор.

– Не теряй времени, – сказал я, когда способность дышать восстановилась. – Лезем.

– Ты свихнулся?

Егор не был возмущён, он был напуган. Думаю, он тоже понимал, что нам придётся прыгать. Это – путь. И его нужно пройти. Далай-лама проверял нас. Если прыгнем – значит, действительно нуждаемся в помощи, значит, действительно последний шанс хотим использовать. А если струсим – значит, нам и так неплохо.

Всё это я подумал, но, видимо, вслух. Потому что Егор обозвал меня фанатиком чокнутым.

Не думайте, что мне не было страшно. Было. И Егор смотрел на меня полными ужаса глазами. Но я сделал шаг. И Егор тоже сделал шаг. Мы влезли на парапет – и тоже прыгнули.

Сразу же перехватило дыхание, в груди стало тяжело, а в животе – пусто, рот сам собой открылся, чтобы заорать от животного ужаса.

И вдруг всё закончилось.

Чен долго не мог решиться повторить безумную эскападу близнецов.

Умом он понимал, что это не самоубийство, и что там, в пропасти, куда только что шагнули сначала старик, а потом сиамские уроды, есть что-то, что защитило их жизни. Но вот так взять и прыгнуть со скалы? Да они психи!

А Далай-лама изменился, постарел за то время, как Чен видел его в последний раз...

На память опять пришли события десятилетней давности, когда Чен, тогда ещё семнадцатилетний юноша, только что принятый в члены триады, оказался в Лхасе с целью наладить бизнес, и случайно попал в перестрелку между сепаратистами и китайской армией. Граната разорвалась в трёх шагах от него, и нашпигованного осколками умирающего Чена вынесли с поля боя тибетцы.

Очнулся он на каталке под капельницей, в абсолютной тишине. Чен не сразу понял, откуда струится мерцающий свет, заливающий окружающие ширмы то сиреневым, то розовым, то золотистым цветом. Только потом стало понятно, что светится жидкость в капельнице. Сама по себе.

Жутко болела правая рука. Скосив на неё взгляд, Чен едва сдержал крик – руки не было. Видимо, оторвало во время взрыва, или ампутировали позже. Но Чен чувствовал руку, каждую её клеточку. Он попробовал шевельнуть отсутствующими пальцами – и увидел их: полупрозрачные, и тоже едва заметно светящиеся в унисон с жидкостью. Кости, нервы, кровеносные сосуды, мышцы – будто в научно-популярной книжке о человеческой анатомии. С каждой минутой оторванная рука становилась всё реальнее, словно проявляясь из небытия. На уши неприятно давил какой-то звон.

Наконец, рука перестала светиться и стала прежней, если не считать отсутствия татуировки триады на локтевом сгибе.

Чен осторожно встал с каталки. Он был абсолютно гол, и с удивлением осматривал сам себя. Всё тело оказалось гладким, будто только что появившимся на свет. Ни ран, ни шрамов, даже следов от удаления аппендикса не осталось.

Жидкость продолжала светиться. Чен завернулся в одеяло и пошёл посмотреть, откуда она поступает.

Источником жидкости был немолодой уже, но вполне здоровый мужчина в оранжевом одеянии. Чен сначала не узнал его без очков, но через минуту понял, где видел это лицо. Тэнцзин Гьямцхо, более известный как Далай-лама Четырнадцатый, полусидел-полулежал в специальном донорском кресле, и странная фигурка на его груди тоже пульсировала сиренево-розово-золотым светом.

– Ты китаец? – спросил Чена Держатель Учения, который, оказывается, был в сознании.

Чен кивнул, холодея до самых кончиков пальцев. Теперь его подвергнут пыткам, как вражеского лазутчика. Он понял, где оказался – в легендарном Вангъяле, тибетском монастыре, в котором оживают мёртвые, прозревают слепые и выздоравливают немощные.

Но ничего страшного не произошло.

– Не бойся, тебя выведут тайными тропами. Попробуй воспринять случившееся как урок, – сказал негромко Далай-лама и прикрыл глаза.

Они у него тоже светились – синим и зелёным.

Чену дали одежду, завязали глаза и повели какими-то тайными коридорами. Он чувствовал, что его вывели на улицу.

Сейчас расстреляют, подумал Чен, но вместо этого его легонько подтолкнули – и юноша плюхнулся во что-то холодное.

Он развязал глаза и обнаружил себя в сугробе на обочине дороги. И рядом – никого.

Каким образом он оказался в горах штата Колорадо, Чен не мог понять до сих пор, но возвращаться в Китай не стал. Нашёл ближайшую китайскую диаспору в Колорадо-Спрингс, снова вступил в триаду, и постепенно стал тем, кем он стал.

Хватит воспоминаний. Нужно действовать.

На площадке стоял флагшток. Каждое утро здесь поднимали флаг Катманду. Нож-стропорез легко перерезал бечеву, и Чен рывком выдернул верёвку.

Бечева на растяжение казалась крепкой. Один конец верёвки Чен привязал к основанию флагштока, а второй скинул в пропасть. Рисковать не хотелось. Если ниже двадцати метров ничего не окажется, он полезет вверх.

Трудней всего дались первые пять метров – ветер гулял жесткий, и Чену никак не удавалось стабилизировать себя относительно стены, бечева резала руки даже сквозь перчатки, но он быстро приноровился. Далее спуск оказался более управляемым. Чен осмелел и даже умудрился упереться ногами в стену, но в это время верёвка лопнула, и он полетел спиной вниз, барахтаясь в воздухе, словно лягушка в молоке. В ушах зашумел ветер, истошный крик заметался в пропасти, отражаясь от многочисленных стен.

А потом вдруг наступила тишина, и Чен, больно ударившись затылком, проехался по каменному полу на спине. Он медленно открыл закрывшиеся во время падения глаза. Кругом царила полутьма, на каменных стенах нервно дрожали в небольших лампадках оранжевые язычки пламени.

Похоже, он попал по адресу. Теперь узнать бы, в какую сторону увёл близнецов Далай-лама.

Поднявшись на ноги, Чен пошёл сначала туда, откуда тянуло теплом.

Идти пришлось долго. Коридор вёл вниз и оканчивался стальной решёткой, за которой виднелось что-то вроде прачечной или котельной. Здесь полуголые люди кидали в топку не то уголь, не то кокс, кругом клубился пар. Очевидно, Чен оказался в вентиляционной шахте. Неужели это и есть потроха подземного монастыря?

Он порыскал вокруг в поисках двери, не нашёл, и отправился в противоположную сторону.

Правый

Падение наше прекратилось почти сразу, это только страху мы натерпелись на час. Вектор ускорения неожиданно изменился с вертикального на горизонтальный, и нас будто в спину кто-то вытолкнул в длинный узкий коридор, освещённый масляными лампами. Его Святейшество, убедившись, что мы тут, повернулся к нам спиной и повёл за собой.

Он ничего не говорил, а мы ничего не спрашивали, хотя я откровенно не понимал, как у нас получилось оказаться в подземелье, если мы только что падали в пропасть. Но я решил ни о чём не спрашивать, и Егор шёл молча, и оставалось только надеяться, что это не предсмертная галлюцинация, подкинутая мне подсознанием перед сокрушительным ударом о камни.

Метров через сто коридор закончился, и мы вышли под открытое небо, всё в звёздах. Навстречу выскочило несколько лысых монахов в белых халатах поверх оранжевых простынок. Его Святейшество показал на нас и что-то сказал. Нас тотчас бережно, но твёрдо взяли под руки и куда-то повели.

Это оказалось помещение, напоминавшее поликлинику. Мы с Егором уже совсем осмелели, и даже спорили между собой, глюк это, или всё настоящее. Когда нас пригласили в кабинет на медосмотр, мы ржали, как идиоты, и монах с фонендоскопом на шее спросил по-английски:

– Вы что, пьяны?

Мы сбивчиво объяснили, что не особенно верим в происходящее. Пока мы хихикали над глюком в белом халате, он осмотрел нас, прослушал, и уточнил:

– Я правильно понял, что вы хотите разделиться?

Я кивнул. Егор кивнул тоже.

– В операционную, – сказал монах.

– Что, вот так сразу? – испугался я.

В дверях возникли два могучих монаха, которые здесь, видимо, исполняли роль санитаров, и они ловко уложили нас на медицинскую каталку и привезли в маленький стерильный бокс, где помогли раздеться догола, помыли, надели на каждого по фланелевому фартуку, и покатили дальше.

Так мы оказались в операционной.

Насколько я успел понять, тут было сразу несколько столов, отгороженных друг от друга ширмами. Видимо, пациенты уже были готовы к процедуре, потому что вокруг сновали монахи в белых халатах, таскали какие-то коробки, склянки, катетеры... Словом, сериал «Скорая помощь», коего я большой поклонник.

– А что, Его Святейшество на брудершафт исцелять будут? – спросил я, и тут же захлебнулся своими словами: чьи-то пальцы ткнули меня пару раз в туловище – и я полностью потерял чувствительность.

Кун-фу какое-то. Наверное, наш давнишний друг, капитан Глеб Татарин, дорого бы дал, чтобы изучить такие приёмчики. Увы – я не запомнил, куда меня ударили. Просто тело стало чужим, словно кусок мяса.

– Не уроните нас, – проворчал Егор. – Юся, ты здесь?

– Здесь я, здесь. А где антинаучный артефакт?

Его я так и не увидел, этого артефакта. Потому что в операционную зашёл какой-то другой здоровила, такой же, как санитары, но прилично говорящий по-английски.

– Здравствуйте, – сказал он. – Я буду вас оперировать.

– Скажите, а вы нас двуручной пилой разделять будете, или у вас гильотинные ножницы предусмотрены? – спросил Егор, и мы хором заржали.

Однако хирург шутить не хотел или не умел. Он подошёл к столу, пощупал наш пульс и посмотрел на часы.

– Считайте до ста, – велел он, надевая нам на лица маски.

– У нас аллергия на анестезию, – предупредил Егор.

– Вслух считать-то? – пошутил я.

– Заткнись, – посоветовал Егор.

Мне перетянули руку жгутом и воткнули в вену толстую иглу.

– Эй, эй! – попытался я протестовать, почему-то по-русски. – Говорят же вам – у нас непереносимость...

Но хирург ткнул мне пальцем в лоб – и я выключился.

Снаружи была только небольшая каменная площадка, с которой уходило вглубь горы ещё несколько туннелей. На этот раз потянуло не теплом, а лекарствами, и Чен пошёл на запах.

Вскоре он услышал монотонное «омм... омм...»

Осторожно, чтобы не нарушать тишины, Чен двигался по коридору, и вскоре попал в помещение, более походящее на обычную клинику, нежели на монашеские кельи.

Кругом было пусто, только горело дежурное электричество. Не испытывая больше никаких колебаний, Чен вынул стропорез и пошёл на звук. И тут же столкнулся нос к носу с лысым здоровяком в белом халате. Как уж он умудрился неслышно прокрасться мимо – неизвестно, но факт оставался фактом – без шума не обойдётся.

Чен ткнул монаха ножом в живот. Монах пропустил удар и упал под ноги победителю, визжа, как свинья, и заливая пол красным. Откуда этот здоровяк вышел? Не из этой ли полуприкрытой двери?

Монах с кряхтеньем начал подниматься, за дверью послышались взволнованные голоса – видимо, тихий час оказался не таким уж и тихим. Что ж, ладно, будем действовать жёстче.

Ударом ноги Чен отбросил истекающего кровью здоровяка к другой стене, беспрепятственно прошёл по коридору и попал в операционный зал, перегороженный ширмами и освещаемый мерцающей жидкостью.

Чен узнал её. Кровь богов, ихор. Видимо, так и происходит процесс восстановления – ихор поступает в вены, и весь организм восстанавливается, отрастает то, что удалили. Главное, чтобы циркулировала жидкость...

На руке с ножом повис очередной монах. Чен вывернулся из захвата и ударил монаха. Тот оказался проворнее первого, и снова бросился в бой, отчаянно что-то выкрикивая. Прямой удар в челюсть – и санитар упал. Это что – всё ваше хвалёное кун-фу?

Из-за ширм начали выскакивать, как пули из автомата, всё новые и новые монахи в белых халатах.

– Остановитесь! – закричал один из них. – Что вы делаете?

Чен не отвечал. Он расшвыривал монахов, заглядывая то за одну ширму, то за другую. С каждой опрокинутой ширмой шанс отыскать цель только увеличивался.

– Господин... как вас там... прекратите немедленно! – кричал монах. – Это святое место.

– Заткнись!

Чен шёл по кругу, за ширмами лежали тибетцы, и терпение иссякало. Неужели опять мимо? Да что это такое?!

И вдруг Чен наткнулся на Кругловых. Братья лежали спокойно, и, если даже дышали, то совсем незаметно. Абсолютно новенькие, уже не мерцающие, каждый сам по себе, в окровавленных распашонках – видимо, разделили их совсем недавно. Достаточно не ножа, а удара ребром ладони в основание черепа.

Чен почувствовал на себе чей-то взгляд. Он заглянул за ширму и встретился глазами с Его Святейшеством. Глаза старика светились всё тем же синим и зелёным огнём, что и десять лет назад. Гетерохромия, вспомнил Чен. Так по-научному называется, когда у человека разные глаза.

Взгляд у Его Святейшества оказался для буддийского святого слишком тяжёлым и воинственным, и силы необыкновенной, Чен даже отступил перед этим напором.

Перехватив нож поудобнее, Чен готов уже был нанести смертельный удар по близлежащему Круглову, как его подсекли, и, высоко задрав ноги, Чен второй раз за сегодня больно ударился об пол.

Чен вскочил на ноги раньше, чем на него навалились трое монахов. Ударил одного ногой в пах, двух других располосовал ножом и толкнул на Далай-ламу. Терапия закончена, пора умирать.

Монахи продолжали прибывать. Нет, они не нападали. Они схватили каталку с братьями и покатили прочь из зала.

– Стоять! – взревел Чен, но путь ему преградила живая стена.

Даже миллион бойцов не мог сейчас остановить Чена – слишком близко была цель. Движение, конечно, замедлилось, но не прекратилось. Чен, будто нож сквозь масло, шёл через толпу и оставлял за спиной убитых и покалеченных.

Ещё несколько санитаров попытались его остановить, но тщетно – видимо, это место не славилось бойцами, а выросло только вокруг чудесного артефакта. Братья, меньше уделяйте внимания духовным практикам, а больше – физическим упражнениям, думал Чен.

По коридору, которым увезли бесчувственных близнецов от неумолимого, словно терминатор, Чена, гулял сквозняк. Бегущих монахов, толкающих каталку, было прекрасно видно. Вот они толкнули дверь и исчезли в темноте дверного проёма. Всего пятьдесят метров пустого пространства. Чен пошёл быс­трее.

Несмотря на облачность и ночь, естественный свет луны и звёзд на мгновение ослепил Чена. Он посмотрел налево, направо – и увидел монахов, которые бросали одного из близнецов в колодец. Они что – рехнулись?

– Эй, вы, стоять!

Двое монахов бросились навстречу Чену, но он не стал с ними связываться, а обошёл по дуге, быстро приближаясь к колодцу. Может, у них там убежище?

Чен не успел – второго близнеца монахи тоже успели сбросить в колодец, и теперь стояли, довольно лыбясь. Он подбежал к колодцу – обычной квадратной дыре, обложенной камнем, но не увидел там ничего. Была какая-то странная мерцающая гладь, похожая на старое зеркало с помутневшей амальгамой.

За спиной стало очень шумно. Он обернулся через плечо. Теперь монахов было очень много, задавят не умением, а числом. Но всё же – зачем они бросили братьев в эту серебристую хрень? Не для того же, чтобы убить их раньше, чем это сделает Чен.

Чен понял, что времени искать лестницу или верёвку у него не осталось – близнецы опять уходят из-под носа. И он тоже прыгнул в колодец.

Ощущение дезориентации – где верх? где низ? – отступило так же внезапно, как и нахлынуло. Что-то подобное он испытал, падая в пропасть. Едва вестибулярный аппарат определился с положением в пространстве, Чен попытался найти точку опоры – и почти нашёл. Но поймать не успел – носок соскользнул с края плоской крыши, и перед лицом китайца понеслась старая кирпичная кладка многоквартирного дома. Послышался женский крик, полный ужаса, после чего Чен, пролетевший двенадцать метров, рухнул на закрытый пластиковой крышкой мусорный контейнер.