Записки психиатра. – И что эта бойня у тебя на чердаке?

Я спросила:

– И что эта бойня у тебя на чердаке?

Он сказал:

– Скоро мы переезжаем в Узел.

– Это что‑то меняет?

– Не знаю.

– Когда ты пытаешься что‑то вспомнить, что ты видишь?

– Огонь.

– А что за огнем?

– Лес.

– А в лесу?

– Черный замок.

– А за лесом?

– Огонь.

Комната с зеркалами раздвинулась, так что теперь там помещается больше игрушечных железнодорожных путей. За холмом он поставил забор из колючей проволоки и какую‑то фабрику.

Лес снится мне каждую ночь. И с каждым разом сон становится все живее и ярче.

Я сказала Марии, что не буду работать с Тимми, что я хочу отказаться, пока не поздно. Но мы обе знаем, что уже поздно.

Каждую ночь мне снится лес. Утром я проснулась и потеряла дар речи.

Я поднялась на чердак, чтобы найти старую комнату Лайзы с соленым ветром и бесчисленными телевизорами. Но я ее не нашла.

Я задала ему такой вопрос: Тимми, существует такая теория… среди исследователей библейских текстов… насчет сотворения мира… что современные палеонтологические изыскания вовсе не опровергают, что Бог сотворил наш мир за шесть дней. Что палеонтология – это вообще от лукавого. Ее придумали специально, чтобы нас искушать. Если Адам, первый человек, был сотворен по образу и подобию Бога, значит, он был совершенным. А раз он был совершенным, то у него должен был быть пупок. Но с точки зрения биологической необходимости пупок ему был не нужен. Понимаешь, о чем я? Вот так и Земля… геологические пласты, кости и окаменелости… И ты сам, со своим прошлым… может быть, ты существуешь всего год‑два, но тебя наделили памятью о прошлом, чтобы ты был совершенным вампиром? Может быть, твое прошлое – просто иллюзия?

– Ты сама веришь в эту теорию?

– Нет. Я считаю, что это всего лишь теологическая казуистика.

– Ну вот.

Я видела сон наяву. То есть я не спала, но мне был сон. Или греза. Сдвиг в ощущениях. Я чувствовала этот лес. Сырую мягкую землю под лапами, колючую траву, сладкий звериный запах – дурманящий, дикий.

– Ты его чувствуешь, он для тебя настоящий, – сказал мне Тимми. – Ты действительно его чувствуешь. Мы с тобой одной крови.

– Как такое возможно?

Но я вспомнила, что я видела, как он плачет, хотя вампиры не плачут.

…листья шелестят под печальным горным ветром… и каждый лист пахнет по‑своему, но все – чуть с горчинкой… сухие, мертвые, они опадают с ветвей и я втаптываю их в жидкую грязь… а потом я проснулась. Очнулась.

Он нажал на кнопку на контрольной панели, и один из игрушечных поездов – какой‑то немецкий поезд времен Второй мировой войны, – проехал по тоннелю. Он спросил:

– Если ты думаешь, что тебе все это снится, то почему в этом сне тебе снятся сны?

Я боролась с собой и с ним. С собой – чтобы изгнать свою грезу о лесе в какой‑нибудь дальний уголок сознания. С ним – чтобы не выпустить из‑под контроля сеанс.

– Здесь я психолог, – сказала я, уже почти и не веря в это. – Расскажи мне про этот огонь, который ты сейчас видишь, Тимми.

Он сказал:

– Это сжигают тела. Как раз тогда я и встретился с Руди впервые. – Он указал на забор из колючей проволоки. Над забором он поставил сторожевую вышку, а чуть подальше – маленький деревянный домик. Один из тех, которые обозначали летний лагерь в лесу. Тимми просто взял его и перенес на другую сторону горы. – Знаешь, что это такое?

И вот тогда я поняла, как много нам еще предстоит сделать.