Образ матери. Мария тихонечко постучала в дверь – но панели из тяжелой тиковой древесины, отделанной резным восточным узором

Мария тихонечко постучала в дверь – но панели из тяжелой тиковой древесины, отделанной резным восточным узором. Стемнело уже давно. Он слишком долго сидит там один. Я нужна ему. Надо пойти к нему. Она провела рукой по лицу, покрытому толстым слоем белой пудры, чтобы скрыть морщины. Рассеянно потеребила блестки на черном платье. Аккуратно, кончиком длинного ногтя, подправила помаду на контурах губ. Потом постучала еще раз – по расправленному крылу резного феникса. Ответа не было. Она легонько толкнула дверь, и дверь поддалась. Она вошла в комнату Тимми.

Огромная кровать с балдахином на четырех стойках. Большое окно во всю стену открывается на балкон. На полу – куча журналов «Модели железных дорог».

– Тимми? Тимми, хороший мой?

Он не ответил. Он только поднял глаза и молча взглянул на неe. Он сидел на полу и распаковывал свои последние приобретения. Гора коробок у стены была выше его. Сейчас он как раз открывал коробку с локомотивом, сидя в круге из собранных наспех игрушечных рельсов. Она легко переступила через пути, рощицу из миниатюрных деревьев и разводной мост и подошла к нему.

– Мама, – произнес он почти неслышно и тем исполнил ее маленькую мечту. Она знала, что именно так и будет.

– Какой у тебя беспорядок! – Она притворилась рассерженной. – Мне придется теперь целый день убираться.

– Извини, я не нарочно.

Ах дети, дети! – думает женщина, которая никогда не рожала детей. Но теперь у нее есть ребенок, который появился без боли и родовых мук. И еще – он бессмертный. И она тоже когда‑нибудь станет бессмертной.

– Смотри, что у меня есть! – Тимми достает из коробки игрушечный замок, который в точности как настоящий. – Тут шпили, и башенки, и… знаешь, что это за замок?

– Нет, Тимми. – Детишки любят похвастаться, сколько они всего знают.

– Это точная копия замка Людвига Безумного, в Баварии.

– Эта бедняжка, которая психиатр, – она все‑таки не смогла удержаться от маленькой шпильки, – она ведь и вправду считала, что ты должен жить вот в таком вот замке.

Тимми поставил замок на пол рядом с рощицей и разводным мостом.

– Когда‑нибудь я соберу все вместе. Все, что есть у меня в запасе. И все, что есть в этом доме и во всех других домах. Я сделаю целую магистраль, на всю комнату. – Он напевает себе под нос какую‑то старую песенку своим нечеловечески прекрасным голосом.

Она подходит к окну. Она думает: сегодня великая ночь. Сегодня я ему скажу… сегодня исполнится его мечта.

– Иди посмотри. – Из окна комнаты Тимми видны кованые железные ворота на подъезде к особняку. И там кто‑то стоит. С той стороны. – Видишь? Какая‑то девочка.

Тимми уже стоит рядом с ней. Он прикасается к ее руке. Холодно. Так восхитительно холодно.

Молоденькая девчонка в футболке и джинсах, омытая лунным светом, пристально вглядывается сквозь прутья железной решетки. Даже на таком расстоянии Мария видит, что на зубах у нее пластинка; она сверкает при свете луны, как вампирские клыки. Девочка отбрасывает назад свои длинные пепельно‑серые волосы и обнимает прутья решетки.

– О нет, – говорит Тимми. – Это та самая девочка, которую мы подсадили в машину. С чего бы она вдруг решила осадить мой особняк?

– Очередная поклонница? Я скажу Руди, пусть гонит ее в три шеи. – Мария настроена очень решительно. Ничто не должно помешать ее откровению. – Хотя… может, оно и без надобности.

Потому что по краю поляны крадется большой хищный зверь – быть может, волчица. Его шерсть серебрится при свете луны, в размытых пятнах теней от листьев. В тишину ночи вгрызается вой, сотканный из красоты и боли.

– Нет! – говорит Тимми. – Надо с ней что‑то делать. Я пригласил Китти сюда вовсе не для того, чтобы она охотилась прямо у меня под дверью…

– Как ей противиться своей природе? Тимми, мой маленький, не обращай на нее внимания. Если вдруг что, мы с Руди уберем все следы.

– Я мог бы найти ей кого‑то, кому она была бы нужна… кого‑то, кто, может быть, полюбил бы ее…

– Не забивай себе голову. Давай лучше посмотрим на твои новые игрушки.

– Надо ее предупредить. – Он закрывает глаза. И вот его уже нет. Она ждет. Через пару секунд он вновь обретает зримую форму на пересечении теней от кровати и туалетного столика.

– Будешь драться с себе подобным? А стоит ли? – спрашивает Мария.

– Я знаю ту девочку… потерялась в фантазиях… убежала из дома… и меня она приняла за настоящего лишь потому, что она меня видела по телевизору.

– Если она так и будет ходить вокруг дома, Китти ее найдет. Мне очень не нравится эта Китти. То, что она вампир, еще не дает ей права распоряжаться здесь в доме. Здесь я устанавливаю порядки. Я живу для тебя, мой хороший. Только для тебя, – Она играет с его волосами. Такие холодные… ее скрюченные артритом пальцы буквально ломит от холода.

– Делай, что тебе говорят. – Он резко ломает игру.

– Да, Тимми, да. Прости меня, мой хороший, мой мальчик…

– Ты слишком ревнивая. – Но теперь он говорит уже мягче. – Но ты хорошо обо мне заботишься, лучше всех.

– Да. И вот поэтому нам сейчас нужно поиграть в игру с картой. На то есть причина, и очень серьезная.

– В игру с картой? – Он достает из‑под кровати громадный атлас в кожаном переплете и открывает его на полу, предварительно отодвинув в сторону игрушечные поезда.

Она садится на корточки рядом с ним и открывает алфавитный указатель.

– Узел, – говорит он отрешенно. – Узел.

Она перелистывает страницы, находит нужную букву и читает названия.

– Узел, штат Канзас. – Они находят страницу в атласе. – В17. Вот, я его нашла.

– Нет, слишком плоская местность. Моим поездам не понравится.

– Узел, штат Массачусетс.

– Слишком манерно.

– Есть целых два Узла в…

– Ага. И один из них расположен у моря. Это где точно?

– В Айдахо.

– Да, именно то, что нужно. В Айдахо. – Неожиданно он улыбается.

– Пока ты был в Нью‑Йорке, Тимми, я купила его тебе.

– Ты ведь не шутишь, правда?

Они сидят слишком близко друг к другу. Мучительно близко… У меня мог быть ребенок, еще тогда, вдруг подумалось ей.

Но я делала карьеру. У меня был контракт на пять лет. Пятьдесят долларов в неделю. Потом аборт. В 1925‑м. Грязный аборт. И теперь я бесплодна. Вычищена и пуста. Из меня выдрали женское естество. Мой ребенок – мертвый. Вот мой мертвый ребенок… Тимми… Тимми, мертвый и не мертвый, мой мертвый ребенок…

– Я не шучу, – отвечает она. – Пока тебя не было, твой агент все разузнал. Это сонный маленький городок, стоит на отшибе. Там есть железнодорожная станция и разъезд, которыми давно никто не пользуется. И еще там есть дом, большой и заброшенный. Я не стала тебя дожидаться и купила дом. На свой страх и риск.

– Ой, Мария, ты самая‑самая лучшая! – Он целует ее в щеку. Обжигающий холод жалит. Но это было так чувственно, так сладострастно. А как еще целует тебя мертвый ребенок, как не замерзшими насмерть губами? – Я очень долго мечтал вот о таком тихом месте. Никаких шумных толп, никаких восторженных поклонниц. Я буду петь и играть со своими поездами, а Карла вытащит из меня правду и я опять стану целым.

– Тебе не нужен никакой психиатр. Ты сверхъестественное существо, Тимми! – Мария была раздосадована и обижена. Как он может вспоминать о Карле в такой момент?!

– Да, я существую. – Он отвел взгляд и принялся водить пальцем вокруг Айдахо на карте, постепенно сужая круги, пока палец не остановился на маленьком городке с забавным названием Узел. – Ой, у меня же еще коробка осталась нераспакованная… то, что мне Фил подарил.

Он открыл коробку.

– О Фил… если бы я мог плакать. – Это была модель квартала старых особняков. На углу, слева, был магазинчик моделей железных дорог. Магазинчик Фила Прейса. Вывеска в крошечной витрине была аккуратно прописана тоненькой кистью. – Посмотри, что он сделал! Он хочет быть у меня в пейзаже, в моей самой любимей фантазии. – Он вертел модельку в руках. Марии это было совершенно неинтересно. Но она испуганно вздрогнула, когда Тимми нажал на дверь одного из особняков и заиграла музыка. «Вампирский Узел». У Тимми загорелись глаза. Ах дети, дети! – подумала Мария. Мое разоренное гнездо. Но мой ребенок умер. Он мертвый. А этот мертвый ребенок нашел меня буквально в канаве… шестидесятилетнюю старуху и пьяную вдребадан… и сказал, что он помнит меня в «Горниле страсти», 1926 года, а я смеялась над ним, но потом я узнала, что он мертвый, и что он ребенок, и что мне теперь есть о ком заботиться, и за пятнадцать лет он не стал старше…

– Ты не голоден? Ты же сегодня еще не пил? – говорит она. – Наверняка тебе нужно, мой сладкий.

– Да, мама, – говорит он, питая ее фантазии, как она сейчас напитает его жизненной силой.

Он проводит рукой ей по горлу, задерживаясь на каждой морщинке. Она расстегивает ворот платья и приспускает платье с плеч. Сдвигает бюстгальтер, обнажая морщинистую грудь.

– Пей меня, – хрипло шепчет она.

Она чувствует прикосновение ледяных губ. Стальной укол звериных клыков. Она чувствует, как течет теплая кровь, мягко покалывает кожу. Она чувствует дрожь их извращенной близости. Она пьянеет от этого ощущения. Она думает: я кормлю моего ребенка, моего дорогого ребенка. Она закрывает глаза и упивается тем единственным экстазом, который еще может чувствовать ее постаревшее тело.