Глава пятая

К ним подошла женщина среднего роста, стройная, с великолепной фигурой; в обрамлении волос ее лицо выглядело бы прекрасным. Она вскинула на Бартона взгляд больших темных глаз, не делая никаких попыток прикрыть руками свою наготу. Впрочем, вид обнаженного женского тела сейчас не возбуждал Бартона; все его чувства были словно заморожены.

В хорошо поставленном, четком голосе женщины слышался оксфордский акцент:

— Прошу извинить меня, джентльмены, но я не могла не прислушаться к вашей беседе... Впервые — с тех пор, как я очнулась... в этом месте — я услышала английскую речь. Примите меня под ваше покровительство.

— К счастью для вас, мадам, — склонил голову Бартон, вы обратились к нужным людям. По крайней мере, могу вас заверить от своего имени, что готов предоставить вам любую защиту, которая окажется в моих силах. Хотя, будь я похож на нескольких знакомых мне английских джентльменов, вы бы, возможно, раскаялись в своем отрометчивом поступке. Кстати, этот джентльмен — не англичанин. Он янки.

Теперь он ощущал какое-то странное спокойствие — среди всех этих стонущих и вопящих людей, чьи обнаженные, безволосые тела заполняли речную долину от побережья до подножия холмов.

Женщина протянула Бартону руку.

— Меня зовут миссис Харгривс.

Бартон поцеловал ее тонкие пальцы. Он чувствовал себя очень неловко, однако привычный жест словно укрепил его уверенность в том, что он находится в здравом уме. Если можно будет сохранить правила хорошего тона, то, возможно, удастся восстановить и нормальный уклад жизни.

— Бывший капитан сэр Ричард Френсис Бартон, — отрекомендовался он, слегка улыбнувшись на слове «бывший». — Возможно, вы слышали обо мне?

Она отдернула руку, затем снова протянула ее.

— Да, я слышала о вас, сэр Ричард.

— Не может быть! — воскликнул кто-то сдавленным от волнения голосом.

Бартон обернулся и увидел изумленное лицо Фригейта.

— Что это значит? — с вызовом спросил он.

— Ричард Бартон? — повторил Фригейт. — Несомненно. Правда, совершенно без волос...

— Да-а? — протянул Бартон.

— Да! — кивнул Фригейт. — Точно, как говорится в книгах!

— О чем это вы?

Фригейт глубоко вздохнул:

— Не имеет значения, мистер Бартон. Позже я все объясню. Сейчас достаточно сказать, что я потрясен. Простите меня.

Он внимательно посмотрел на миссис Харгривс, покачал головой и произнес:

— Ваше имя — Алиса?

— Конечно же! — воскликнула женщина и улыбнулась, отчего стала еще прелестней. — Но откуда вам это известно? Разве мы встречались раньше? Нет... я вас не знаю.

— Вы — Алиса Лиддел Харгривс?

— Да!

— Я должен присесть, — сказал американец. Он отошел к дереву и сел, опираясь спиной о ствол. Глаза его затуманились.

«Результат потрясения», — отметил про себя Бартон. И от многих можно в любое время ожидать такого же. Даже его собственное поведение иногда может быть лишено логики... Но время для занятий психоанализом еще не наступило. Сейчас самым важным было найти кров, пищу и разработать какой-то план совместной защиты.

Бартон заговорил с остальными на итальянском и словенском. Никто не возражал, когда он предложил спуститься к реке.

— Я уверен, что все хотят пить, — сказал он. — Кроме того, мы попробуем обследовать этот каменный гриб.

Люди побрели вслед за ним к прибрежной низине. Повсюду мужчины и женщины сидели и лежали прямо на траве или безостановочно кружили на одном месте. Они прошли мимо громко спорящей пары с раскрасневшимися от гнева лицами. По-видимому, они были когда-то мужем и женой; теперь им представилась возможность возобновить продолжавшийся всю жизнь спор. Внезапно мужчина повернулся и зашагал прочь. Жена с изумлением уставилась на него, затем с криком бросилась вдогонку. Он отшвырнул ее с такой яростью, что женщина покатилась по траве. Мужчина быстро затерялся в толпе; женщина еще долго бродила вокруг, выкрикивая его имя и угрожая устроить скандал, если он не выйдет из своего укрытия.

На мгновение Бартон подумал о своей собственной жене, Изабелле. Он не заметил ее в толпе, хотя это вовсе не означало, что ее здесь нет. Она будет искать его и не успокоится, пока не найдет.

Он протиснулся сквозь толпу к самому берегу, опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Вода была холодной, чистой и свежей. Он утолил жажду и вдруг почувствовал, что его желудок совершенно пуст. Он был голоден.

— Воды Реки Жизни, — сказал Бартон, задумчиво озирая водную гладь и стараясь не вспоминать о еде. — Стикса? Леты? Нет, не Леты. Я еще сохранил память о своей земной жизни.

— А я бы непрочь кое-что позабыть, — заметил Фригейт, отряхивая с пальцев капли влаги.

Алиса Харгривс опустилась на колени у самой воды и, опершись на руку, зачерпнула воду ладонью. У Бартона мелькнула мысль, что выглядит она в этой позе очаровательно. Ему было любопытно, не станет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут — если они отрастут вообще. Вероятно, тот, кто поместил сюда людей, преднамеренно лишил их волос по какой-то причине, ведомой только ему одному.

Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного сооружения; казалось, оно состоит из цельной глыбы серого гранита, пронизанного красноватыми прожилками. На его плоской поверхности располагалось около семисот выемок, распределенных примерно по пятидесяти концентрическим окружностям. В центральном углублении стоял одинокий серый цилиндр. Его внимательно рассматривал какой-то смуглый человек с большим носом и слегка скошенным подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и улыбнулся.

— Не открывается, — сказал он по-немецки. — Наверное, это можно будет сделать позже. Я уверен, что его специально поместили сюда. Нам подсказывают, как нужно поступить с нашими собственными контейнерами.

Он представился как Лев Руах и, когда Бартон, Фригейт и Харгривс назвали свои имена, перешел на сильно акцентированный английский,

— Я был атеистом, — признался он, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. — Теперь же — не знаю! Это место глкоо страшное потрясение для атеиста, как и для искренне верующих, которые представляли свою загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит, я ошибался! Со мной это случается не впервые! — он рассмеялся и тут же обратился к Монату. — Я узнал вас. Должен заметить, что вам очень повезло с местом воскрешения — здесь, в основном, люди девятнадцатого века. Иначе вас бы давно линчевали.

— За что же? — удивленно спросил Бартон.

— Он уничтожил все человечество, — сказал Фригейт. — Точнее говоря, я полагаю, что дело ограничилось только людьми.

— Сканирующий деструктор, — печально кивнул таукитя-нин, — был настроен только на вид Гомо Сапиенс. Весь остальной животный мир Земли остался в неприкосновенности. Кроме того, деструктор не мог истребить все человечество — он прекращает свое действие при достижении определенного числа жертв. К сожалению, это число достаточно велико... Поверьте, друзья мои, я не хотел всего этого. Вы не представляете, что я испытал, прежде чем решился нажать кнопку. Но я был вынужден защищать свой народ. Вы, люди, вынудили меня пойти на это преступление.

— Все началось с того злополучного телевизионного интервью, — пояснил Фригейт, заметив недоумение на лице Бартона. — Монат, к своему несчастью, упомянул, что их ученые нашли способ, позволяющий предотвратить старение организма. Фактически это открывало дорогу к бессмертию. Однако мудрые соотечественники Моната наложили запрет на подобное знание — из высших моральных соображений. Но когда ведущий передачи спросил, можно ли использовать открытие таукитян в условиях Земли, Монат чистосердечно признался, что не видит технических или биологических причин, по которым этого нельзя было бы сделать. Однако, добавил он, его народ отверг искус вечной молодости из самых благих побуждений, — и, безусловно, аналогичный запрет должен распространяться на земное человечество. Только в этот момент чиновник правительства, следивший за ходом интервью, сообразил, какая взорвалась бомба. Он прервал передачу, но было уже слишком поздно.

— Затем, — подхватил Лев Руах, — американское правительство сообщило, что пришелец неправильно понял вопрос. Его плохое знание английского языка якобы привело к ошибке. Но никто этому не поверил. Население Штатов—да, впрочем, и всего остального мира — потребовало, чтобы Монат открыл секрет вечной молодости.

— Но я не был посвящен в эту тайну, — печально кивнул головой Монат. — И ни у кого из членов нашей экспедиции не было таких знаний. Фактически, даже на нашей планете запретным знанием владеют считанные люди. Однако, когда я попытался это объяснить, ничего хорошего не получилось. Все считали, что я лгу. Поднялся бунт, толпа смяла охрану нашего корабля и ворвалась в звездолет. У меня на глазах мои друзья были разорваны на куски, когда попытались образумить толпу. Какой там разум!

— Но мои дальнейшие действия не были продиктованы чувством мести. Я руководствовался совсем другими побуждениями. Я был уверен, что правительство Соединенных Штатов восстановит порядок, и тогда наш корабль окажется в полном его распоряжении. Вашим ученым потребовалось бы не слишком много времени, чтобы разобраться в принципе его действия и построить флот, способный ударить по моей планете. Поэтому, для спасения своей родины, я вынужден был принять меры, отбросившие земную цивилизацию на сотни, а может быть и на тысячи лет назад. Я успел настроить деструктор и вывести его на околоземную орбиту. Мне не пришлось бы этого делать, если бы удалось добраться до кнопки уничтожения корабля, но я не мог проникнуть в штурманскую. Итак, я активировал деструктор. А через несколько минут толпа взломала дверь помещения, где я укрылся. Больше ничего не помню...

— Я лежал в больнице на Западном Самоа, — сказал Фригейт, — и умирал от рака. Меня утешала лишь мысль, что, возможно, моя могила окажется рядом с прахом Роберта Льюиса Стивенсона. Ведь я все же перевел на самоанский язык «Илиаду» и «Одиссею» и мог рассчитывать на некоторую благодарность со стороны местных властей... Затем начали поступать сообщения о массовой гибели людей... везде, по всему миру. Неизбежность рокового конца стала очевидной. Этот чужой спутник излучал какой-то вид радиации, валивший людей с ног. Последнее, что я слышал — Штаты, Россия, Англия, Франция, Китай и Израиль запустили ракеты для уничтожения спутника. По расчетам местных специалистов, таукитянский аппарат должен был пройти над Самоа через несколько часов. От волнения я потерял сознание. Вот все, что я помню.

— Перехватчики не сработали, — угрюмо добавил Раух. — Деструктор уничтожал их, как только они приближались к спутнику.

Бартон подумал, что ему необходимо многое узнать о том, что произошло в мире после 1890 года, но сейчас для расспросов не совсем подходящее время.

— Я предлагаю отправиться к холмам, — сказал он. — Нам нужно выяснить, какие растения там имеются и как их можно использовать. Пожалуй, стоит поискать камень и изготовить оружие. Этот парень из неолита, должно быть, хорошо знаком с техникой обработки камня и смог бы нас обучить.

Они пересекли равнинную часть долины. По дороге еще несколько человек присоединились к их группе. Среди них была небольшая девочка, лет семи, с темно-голубыми глазами и прелестным личиком. Она с трогательным недоумением смотрела на Бартона, когда тот спрашивал у нее на двенадцати языках, кто она такая и где ее родители. Речь ее была совершенно непонятной Бартону. Фригейт, немного знавший валлийский и кельтский языки, тоже заговорил с ней. Глазенки девочки расширились, но затем она помрачнела. Казалось, слова Фригейта ей что-то напоминают, но смысл сказанного она не могла понять.

— Судя по всему, — произнес, наконец, Фригейт, — она относится к какому-то из племен древних кельтов. Вы заметили, как часто она повторяет слово, похожее на «гвиневра»? Может быть, это ее имя?

— Мы обучим ее английскому! — твердо заявил Бартон. — И с этого мгновения будем звать Гвиневрой.

Он взял ребенка на руки и зашагал вперед. Девочка заплакала, но освободиться не пыталась. Эти слезы, очевидно, были просто реакцией, снимавшей охватившее ее почти невыносимое напряжение. Она плакала от радости, что нашла защиту. Бартон наклонил голову, уткнувшись лицом в ее маленькое теплое тельце. Ему не хотелось, чтобы спутники видели слезы на его глазах.

Они достигли холмов. Граница между равниной и холмистой местностью была резкой; тут исчезала низкая трава и начинались заросли густого жесткого кустарника, почти по пояс высотой. Им стали попадаться развесистые дубы и корабельные сосны, буки и тисовые деревья, покрытые наростами; различные виды бамбука образовывали подлесок. Многие деревья обвивали лианы, с которых свисали большие зеленые, красные, оранжевые и синие цветы.

— Из бамбука можно сделать древки для копий, — сказал Бартон, — трубы для воды, корзины. Это — основной материал для постройки домов, для изготовления мебели, лодок и древесного угля, который входит в состав пороха. Молодые стебли некоторых видов вполне годны для употребления в пищу. Но прежде всего нам надо сделать каменные топоры; тогда мы сможем рубить и обрабатывать древесину.

По мере приближения к горам, холмы, по которым они карабкались, становились все выше и круче. Преодолев довольно быстро две первые мили, они затем тащились как черепахи еще пару часов, пока не уперлись в подошву скалистой стены. Крутые, отвесные склоны гор слагались из какой-то черно-синей вулканической породы, покрытой огромными темно-зелеными пятнами лишайника. Оценить их высоту было трудно, но Бартон решил, что она составляет не менее двадцати тысяч футов. Насколько он мог уяснить, обозревая гладкую поверхность, горы являлись совершенно непреодолимым препятствием.

— Вы обратили внимание на полное отсутствие животных? — спросил Фригейт. — Нет даже насекомых.

Бартон пожал плечами и двинулся к покрытой лишайником скале.

— Сланец! — воскликнул он, склонившись над грудой камней и вытаскивая зеленоватый булыжник величиной с кулак. — Если его здесь достаточно, мы сможем изготовить ножи, скребки, наконечники копий, топоры. А с их помощью мы построим дома, лодки и многое другое.

— Каменные лезвия нужно прикрепить к деревянным рукояткам, — заметил Фригейт. — Что же нам использовать вместо веревок?

— Вероятно, человеческую кожу, — ответил Бартон.

Присутствующие, казалось, были ошеломлены. Бартон издал

странный клекочущий смешок, столь неуместный для мужчины его могучей комплекции, и сказал:

— Если нам придется убивать в порядке самозащиты или, если, к нашему счастью, мы наткнемся на труп, который какой-нибудь убийца любезно для нас подготовит, то надо быть глупцами, чтобы не воспользоваться столь необходимым нам сырьем. Тем не менее, если кто-нибудь из вас чувствует себя настолько готовым к самопожертвованию, что отдаст свою кожу на благо группы, то — шаг вперед! Мы не забудем его никогда!

— Вы, конечно, шутите, — усмехнулась Алиса Харгривс. — Но мне, должна заметить, не очень нравится подобный юмор.

— Когда вы поближе познакомитесь с ним, миссис Харгривс, — сказал Фригейт, — вы наслушаетесь кое-чего похуже, уверяю вас.

Он, однако, не объяснил, на чем базировалась его уверенность.

Date: 2015-06-05; view: 330; Нарушение авторских прав