Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






ЖИЛИ-БЫЛИ МОСКВИЧИ 2 page





Помимо печной посуды в доме было немало другой, также глиняной. Вино, масло или зерно хранились в больших амфорах, называвшихся корчагами. С кувшином, поставив его на плечо, могли ходить за водой. Потому и появилась пословица: «Повадился кувшин по воду ходить — тут ему и голову сложить!» Чаще всего кувшины «складывали голову» в колодце. Один из таких сосудов, значительный по размерам, упавший в колодец, был обнаружен при строительных работах в Казарменном переулке. Его примечательной особенностью являлась надпись: «Кувшин добра человека Григория Афанасьева», выполненная в конце XVI — начале XVII века. Удалось собрать сведения о владельце — он имел лавку в Китай-городе и действительно был «добрым», то есть зажиточным человеком. Помеченный его именем кувшин соответствовал статусу владельца не только размерами — он был выполнен в технике чернолощеной керамики, более качественной, чем бело- и красноглиняная. Блестящие чернолощеные сосуды были похожи на более редкие и более ценные металлические. В XVII веке наряду с чернолощеной посудой появились поливные (ценинные) кувшины, однако они стоили дороже. Из глины же делались кружки, миски (средних размеров — на одного человека или большие — на всю семью, называемые «солилами»), стаканы, чашечки, фляги, кумганы, рукомойники, плошки-светильники, лампады.

Блюда для подачи кушаний на стол были деревянными, керамическими, серебряными. Для готовки применялись деревянные решета и сита, квашни для теста, корыта. Воду хранили и носили в бочках разных размеров и ведрах с железными дужками. В источниках упоминаются бочки «возовые», с которыми водовозы ездили за водой. При археологических раскопках найдены также коромысла вполне традиционной формы, просуществовавшей до XX века{536}.

Жители древней Москвы ели ложками и ножами. При археологических раскопках часто находят деревянные или костяные ложки, а также сильно сточенные кухонные ножи. Дорогие — серебряные или золотые — ложки были в домах государей и знати. Вилки появились во второй половине XVII века как предмет роскоши и, как правило, входили в состав богато украшенных столовых наборов: ножик, вилка и ложка или ножик и вилка{537}. «Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножа и вилки не кладется никому, кроме знатных», — сообщает А. Мейерберг. Подтверждает это свидетельство и голландец Витсен (1665): «Вскоре прибыл пользующийся большим уважением князь Петр Семенович Прозоровский-меньшой с “царским столом” угостить посла. Стол накрыли белой скатертью и поставили тарелку, нож и вилку, три-четыре пустых кувшинчика, все из серебра, но металл так потемнел, что едва был похож на серебро»{538}.

Питье наливали в глиняные кувшины (в домах состоятельных людей — в металлические сосуды), а пили из ковшей, кубков, чар, чарок, стаканов, кружек. В зависимости от достатка употребляли серебряную, медную, стеклянную, глиняную или деревянную посуду для питья. В описи имущества опальных князей Голицыных упоминаются граненые стаканы; таким образом, присловье «триста лет граненому стакану» вполне соответствует истине. Опись имущества боярина Н.И. Романова упоминает много драгоценных сосудов для питья, аналогичных хранящимся в Оружейной палате: «Кубок с кровлею яйцо строкомилово (страусиное. — С. Ш.) обложен серебром золоченым, на кровли мужичок, в руке кольцо, а в другой щит, 2 фунта 38 золотников… Ковш гладкой, а на ковше в кругах написано Б[о]жиею м[и]лостию Ц[а]рь и великий Кн[я]зь Василей Иванович Г[осу]д[а]рь всеа Руси. Весу в том ковше 95 золотников… Чарка раковинная винная обложена серебром золоченым, весу в ней с раковинами 11 золотников» и т. д.{539}

Появление другого сосуда — братины — относилось, по-видимому, к дружинным временам. Она была похожа на горшок и закрывалась крышкой, напиток из нее черпали ковшами — по-братски. Впрочем, в музеях сохранились и небольшие братины, употреблявшиеся как чаши. Подобно другим видам посуды, братины могли быть деревянными, медными, серебряными или золотыми. В 1637 году польскому королю Владиславу IV была поднесена от царя золотая братина «с кровлею», украшенная яхонтами, лалами, изумрудами и жемчугом, стоимостью две тысячи рублей. Аналогом братины, но с более низкими бортами, была ендова, которая также могла иметь разные размеры.

Естественно, что каждый дом москвича среднего или низкого достатка имел свои индивидуальные особенности. К избе ремесленника пристраивалось помещение для работы, либо он работал в клети или в теплой избе. Бывало, что в типичном для Москвы трехкамерном доме жила не одна, а несколько семей. Как мы помним, нищий Тихон Иванов в 1693 году жил в «наемной подклети». Тем не менее общие черты рядового средневекового жилища были весьма типичны и довольно близки к крестьянскому дому. К этой же аналогии прибег в 1824 году и Н.М. Загоскин в романе «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», правда, повествуя о постоялом дворе: «Домашний простонародный быт тогдашнего времени почти ничем не отличался от нынешнего; внутреннее устройство крестьянской избы было то же самое: та же огромная печь, те же полати, большой стол, лавки и передний угол, украшенный иконами святых угодников. В течение двух столетий изменились только некоторые мелкие подробности: в наше время в хорошей белой избе обыкновенно кладется печь с трубою, а стены украшаются иногда картинками, представляющими “Шемякин суд” или “Мамаево побоище”; в семнадцатом веке эта роскошь была известна одним боярам и богатым купцам Гостиной сотни. Следовательно, читателям нетрудно будет представить себе внутренность постоялого двора, в котором за большим дубовым столом сидело несколько проезжих. Пук горящей лучины, воткнутый в светец, изливал довольно яркий свет на всё общество; по остаткам хлеба и пустым деревянным чашам можно было догадаться, что они только что отужинали и вместо десерта запивали гречневую кашу брагою, которая в большой медной ендове стояла посреди стола».

Дневной круг

Время в средневековой Руси считали по солнцу, разделяя дневные (от восхода до захода) и ночные (от захода до восхода) часы. Согласно свидетельству книжника Кирика Новгородца (XII век), количество дневных и ночных часов было одинаковым — по 12, при разной их продолжительности в разное время года и на разной географической широте: дневные часы удлинялись летом и сокращались зимой, ночные — наоборот. Такие часы принято называть «косыми». Они были известны на Руси по крайней мере с XI века и бытовали до XVII столетия. Свидетельство дневного и ночного счета времени сохранили летописные сообщения:

«В лето 6933 (1425. — С Ш.). Преставися князь велики Василей Дмитриевич, внук Иванов, правнук Иванов же, праправнук Данила Московского, месяца Февраля в 27 день, на второй недели во вторник Великого поста, в 3-й час нощи. <…>

Априля в 4 день (1473 года. — С. Ш.), в неделю пятую поста, еже глаголется Похвальная, в 4 час нощи, загореся внутри града на Москве у церкви Рождества Пресвятыя Богородици близ, иже имать придел Воскресение Лазарево; и погоре много дворов… <…>

Того же месяца 28 (мая 1489 года. — С. Ш.), в среду, в 11 час дни, преставилъся пресвященный митрополит Геронтий и положен на Москве в соборной церкви Успениа Пречистыа на северной стране»{540}.

Помимо «косых» существовали и «ровные» (равноденственные) часы, продолжительность которых составляла 60 минут. В случае применения «ровных» часов отсчет времени по-прежнему шел от восхода и от заката солнца, только количество ночных и дневных часов различалось: 17 дневных и семь ночных летом и наоборот — зимой. Сосуществование двух вариантов суточного счета времени отразилось и в письменных источниках. Летописец, рассказывая (1551) о пожаре в новгородском Юрьевом монастыре, отмечает, что загорелось «в третий час нощи по Московским часом, а по Новгородским часом на шестом часе, на ночном»{541}.

«Ровные» часы менялись по святцам: 1 сентября — в тогдашний Новый год — сутки включали 12 часов дня и 12 часов ночи, с 24 сентября — 11 часов дня и 13 часов ночи, с 10 октября — 10 часов дня и 14 часов ночи, с 26 октября — 9 часов дня и 15 часов ночи; с 11 ноября — 8 часов дня и 16 часов ночи; с 27 ноября — 7 часов дня и 17 часов ночи. 12 декабря был день зимнего солнцестояния и потому часы оставались теми же. С 1 января день начинал расти, а ночь соответственно убывать — 8 и 16 часов, с 17 января — 9 и 15 часов, с 2 февраля — 10 и 14 часов, с 18 февраля — 11 и 13 часов, с 6 марта — по 12 часов, с 22 марта — 13 и 11 часов, с 7 апреля — 14 и

10 часов; с 23 апреля — 15 и 9 часов; с 9 мая — 16 и 8 часов; с 25 мая — 17 и 7 часов. 12 июня, в летнее солнцестояние, часы оставались прежними, а потом дневные начинали уменьшаться, а ночные расти: с 6 июля — соответственно 16 и 8 часов, с 22 июля — 15 и 9 часов; с 7 августа — 14 и 10 часов, с 23 августа — 13 часов дня и 11 часов ночи{542}.

На своеобразие русского счета времени обращали внимание иностранцы. Мейерберг пишет: «Дню вместе с ночью дают 24 часа, для различия которых принимают за правило присутствие и отсутствие солнца: от восхода его часы бьют 1-й дневной час, все прочие до самого его захождения означают, по общему обыкновению, умножая число ударов; а потом начинают опять с 1-го часа ночи и продолжают бить прочие часы до самого солнечного восхода. Если бы этого не сказали мне прежде, я бы и сам узнал в продолжение стольких моих бессонных ночей».

Часы на Фроловской (Спасской) башне Кремля имели 17 делений циферблата и принятые в допетровской России буквенные обозначения цифр. Гравюра из книги Л. Мейерберга

До сих пор остается загадкой, как люди Средневековья определяли точное время, ведь первые часы появились в Москве только в начале XV века, а в других городах — еще позднее. Но, несмотря на это, летописные известия начиная с XI столетия содержат многочисленные и, как показывают специальные исследования, вполне достоверные указания на точное (в пределах часа) время дня{543}. Допустим, в солнечные дни часы могли определять по длине тени; но что использовали для измерения времени в осенне-зимний период — размеченные горящие свечи, песочные часы, какие-то водяные устройства вроде клепсидры? Пока археологами не выявлены специальные приспособления для счета времени, которыми могли пользоваться на Руси до XV века. Конечно, ориентирами были церковные службы, но и они начинались далеко не всегда в одно и то же время и имели разную продолжительность, зависевшую в том числе от прилежания духовенства. Впрочем, простому горожанину знать точное время было совсем не обязательно — его день начинался с рассветом и корректировался по церковной службе. Другое дело — книжник, летописец, стремившийся к точности в самых мелких деталях и по возможности указывавший время рождения, смерти, начала и окончания пожаров, битв и других событий. Для него приспособления, показывавшие время, конечно, имели важнейшее значение.

Летописи сообщают, что в 1404 году мастер Лазарь Сербии по велению великого князя Василия I поставил «часник» на великокняжеском дворе за Благовещенским собором. Наиболее подробное описание этих часов содержится в Троицкой летописи: «Сий же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и расчитая часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяше, но человека видно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено…»{544}Лазарь прибыл в Москву с Афона, где особенно почиталась точность времени и часы были привычным предметом в монастырях. Изготовление диковинки обошлось великому князю в значительную сумму — 150 рублей. В Лицевом летописном своде имеется изображение этих часов и мастера, демонстрирующего их великому князю.

Историк часового дела Т.А. Фокина по летописному сообщению и рисунку реконструирует этот прибор следующим образом. Часы, вероятно, имели три гири, что говорит о сложности их конструкции: одна гиря, вероятно, приводила в действие основной механизм часов, вторая — устройство боя, третья — указатель фаз Луны (правда, на рисунке диск светила не виден). Стрелки на циферблате отсутствуют. Скорее всего, вращался центральный диск, а время показывал неподвижный указатель, не изображенный на рисунке. Многие историки часового дела полагают, что слова «не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвиж-но» означают, что в колокол била механическая фигура, подобная тем, что использовались в Западной Европе и назывались «жакемары». Однако в Лицевом своде эта фигура не изображена, поэтому, возможно, летописец под словом «человековидно» подразумевал автоматическое движение молота, ударявшего в колокол без человеческого участия.

На циферблате по кругу были расположены 12 букв кириллицы, означающих цифры: А — 1; В — 2; Г —3; Д — 4… A1 — 11; B1 — 12, причем цифра 12 сдвинута влево, так как сутки принято было начинать с восходом солнца. Вероятно, в этих часах была задействована система счета времени с «косыми» часами. Но в таком случае часовой механизм был чрезвычайно сложным: чтобы часы показывали и отбивали круглый год 12 часов днем и 12 часов ночью, причем разной продолжительности, либо необходимо менять скорость вращения циферблата после каждого поворота стрелки на 12 часов, либо в устройстве часов должно быть два механизма, чтобы стрелка переключалась с одного на другой при смене дня и ночи. Возможно, в качестве регулятора хода был использован так называемый шпиндельный ход с билянцем — пилообразной перекладиной (коромыслом), на концах которой подвешены грузы, вращающейся вправо и влево, причем изменение положения грузов позволяло менять скорость вращения циферблата{545}.

В 1585 году упоминаются первые часы на Спасской, Ризоположенской (Троицкой) и Тайницкой башнях Кремля, стоявшие в специальных шатрах. В 1624— 1625 годах спасские часы перестроили под руководством англичанина Христофора Галловея, а для боя отлили 13 колоколов. Вскоре часы сгорели и Галловею пришлось их восстанавливать. Еще раз главные московские часы горели в 1654 году и вскоре опять были восстановлены. Мейерберг указывает, что они отмеряли «ровные», а не «косые» часы: «Часы сии показывают время от восхождения до заката солнца. В летний солнечный поворот, когда дни бывают самые долгие, когда ночь в 7 часов, эта машина показывает и бьет 17 часов дневных. Утвержденное над часовою доской неподвижное изображение солнца лучом своим показывает часы, означенные на часовом круге. Это самые большие часы в Москве».

Спасские куранты отличались не только громким звоном (по свидетельству Павла Алеппского, видимо, преувеличенному, он был слышен «более чем на 10 верст»), но и особым великолепием. Циферблат украшало изображение небесного свода со звездами и светилами, вокруг были расположены слова молитвы и знаки зодиака. Сходным было и оформление часов на других кремлевских башнях. Еще двое часов были установлены во дворце — в башне Набережного сада и в башне Конюшенного дворца. Башенные часы были и в царских загородных усадьбах, а солнечные — в монастырях, на дворах вельмож и т. д. Такие часы сохранились с внутренней стороны ворот Новодевичьего монастыря и (в перестроенном виде) на фасаде здания Печатного двора, а затем Синодальной типографии на Никольской улице. Нельзя не сказать, что солнечные часы появились на Руси гораздо раньше механических. Они были обнаружены при реставрации Спасо-Преображенского собора в Чернигове — архитектурного памятника первой половины XI века. По всей видимости, были они и в других крупных древнерусских городах, быть может, и в Москве XIV столетия.

Специалисты-часовщики, обслуживавшие кремлевские башенные часы, упоминаются уже в 1585 году. При часах на Ризоположенской башне их было даже двое. Работа эта была весьма ответственной, поэтому с часовщика брали обязательство: «…у дела на Спасской башне в часовниках не пить и не бражничать с чернью и карты не играть и вином и табаком не торговать и воровским людем стану и приезду не держать». Тем не менее в работе Спасских курантов случались и сбои. Так, часовщик Троицкой башни доносил: «В прошлом, 7196 (1688. — С. Ш.) году часовщика Спасской башни Андрияна Данилова не стало, а по смерти осталась его вдова Улита бездетна и безродна. И живет она на той Спасской башне и часы держит неуставно, по многие времена часы мешаютца передачею часов дневных и нощных. Бывает, у нее один час продлитца против двух часов, а в нынешнее время, бывает, в одном часе два часа поскорит»{546}. Как сообщает всё тот же Мейерберг, ночью звон кремлевских часов повторяли все сторожа ударами в желоба или колотушки, демонстрируя свое присутствие на посту.

Часы, виденные Мейербергом, просуществовали до Петровской эпохи; в 1706 году по велению царя их сменили на новые, с двенадцатичасовым циферблатом. К этому времени к идее «ровного» часа знатные москвичи могли уже привыкнуть — ведь часы, стоявшие в царском дворце и боярских хоромах, были западноевропейского производства и, следовательно, отмеряли 24 ровных часа, если, конечно, не предположить, что их переделывал на русский лад местный умелец. Вероятнее всего, русские аристократы XVII века приноравливали ход «немецких» часов к строю окружающей жизни и каждый раз совершали по ним необходимые вычисления. Вероятно, это было совсем не трудно, раз в покоях шестилетнего брата царя были часы. Вряд ли сам царевич Иван Михайлович уже умел по ним узнавать время, однако управлять такими часами вполне мог его «дядька» Глеб Иванович Морозов. Несколько часов с будильниками было у царя Михаила Федоровича, а также Алексея Михайловича и Федора Алексеевича{547}.

Наличие либо отсутствие как городских, так и домашних часов не сильно влияло на распорядок дня, схожий у горожан разных сословий и занятий. От современного он весьма существенно отличался — ранним подъемом, отсутствием утренней трапезы, послеобеденным сном и ранним, по современным меркам, отходом ко сну ночному. Причем вставали рано и летом — с восходом солнца, и зимой — за несколько часов до рассвета.

Для большинства людей «будильником» был петух, третий крик которого приходился на четыре часа утра.

Поднявшись с зарей или до света, москвич начинал день с молитвы — краткой или пространной в зависимости от религиозности. «Домострой» предписывал хозяину дома «утре встав Богу молитися и отпети заутреня и часы[20], а в неделю и в праздник молебен с молитвою и молчанием и с кроткостоянием и единогласно пети и со вниманием слушати и святым кажение…». Как видим, автор наставления предписывал горожанину в обычные дни самому петь молитвы, а в воскресенье и на праздники приглашать к себе в дом священников с кадилами для утреннего молебна. Очевидно, это наставление «Домостроя» обращено к состоятельному москвичу, у которого была своя «крестовая палата». Однако автор не забывал и горожан победнее: «…а где некому пети, ино молится доволне вечере и утре, а мужем отнюдь не погрешити по вся дни церковнаго пения вечерни, заутрени, обедни», то есть нельзя было пропускать и церковные службы{548}. Во время утренних молитв, когда вся семья собиралась в «крестовой» или под образами, хозяин дома читал молитвы, а домочадцы внимали ему.

Образцом благочестивого москвича был царь Алексей Михайлович, начинавший свой день в четыре часа утра с молитвы в «крестовой», продолжавшейся четверть часа. Государь слушал поучение, которое читал один из «крестовых дьяков», а после этого вместе с царицей направлялся в одну из дворцовых церквей стоять заутреню, а иногда и раннюю обедню. Выйдя из церкви, в «передней» царь здоровался с боярами и другими служилыми людьми, явившимися «челом ударить государю» и «видеть государевы очи». Затем он в сопровождении бояр и придворных вновь отправлялся в церковь — на этот раз на позднюю обедню, а выходил из храма уже в одиннадцатом часу утра по нашему счету времени. Во время обедни государь начинал заниматься делами — читал доклады, разговаривал о делах, отдавал приказания. После службы Алексей Михайлович направлялся в «комнату», где приступал к решению государственных вопросов. Таким образом, каждое утро царь не менее пяти часов проводил в молитве и на богослужении, при этом ничего не ел и не пил. Лейб-медик царя С. Коллинс особо отмечает его богомольность: «Он всегда во время богослужения бывает в церкви, когда здоров, а когда болен, служение происходит в его комнате; в пост он посещает всенощные, стоит по пяти или шести часов сряду, кладет иногда по тысяче земных поклонов, а в большие праздники по полутора тысяч»{549}.

Конечно, большинство москвичей были не столь благочестивы, как царь, ощущавший на себе ответственность перед Господом за всех православных христиан. Прочитав утреннюю молитву, горожанин принимался за дела. Богатый хозяин обсуждал с женой или ключником домашние заботы, как то советовал всё тот же «Домострой»: «…И после пения мужу с женою советовати о устроении домовнем, на ком что положено, и кому которое дело приказано ведати, и тому наказати, что коли устроити, ести и пити про гость или про себя или ключник по государеву наказу прикажет что купити на обиход, и купив что принесет, то сметити…»{550}Простые горожане, не имевшие ни ключника, ни слуг, разбирались поутру со своим хозяйством сами — надо было позаботиться о скотине, разжечь печь, натаскать воды. Что-то хозяин мог переложить на плечи жены и детей, о чем-то должен был позаботиться лично.

Решив домашние дела, москвичи приступали к дворцовой или приказной службе, торговой или ремесленной деятельности. Самые благочестивые с утра отправлялись в церковь — слушать заутреню (она начиналась еще перед восходом) и первый час. Вскоре открывались городские ворота и закипала жизнь на московских торгах. В половине восьмого начинали службу дьяки и подьячие московских приказов. После многочасовых молитв и посещения богослужения приступал к решению текущих дел и сам царь: принимал в «комнате» бояр и приказных людей, разбирал доклады руководителей приказов, выносил решения по челобитным. Активная жизнь города продолжалась до полудня (по нашему счету времени), когда москвичи садились обедать. Это негласное правило не касалось только монастырской братии, жившей в своем ритме. В монастырях время трапезы определялось богослужением — чем значительнее был праздник и продолжительнее церковные службы, тем раньше начиналась трапеза. В Новоспасском монастыре в воскресные дни и в великие праздники садились за нее около десяти утра (по старомосковскому времени — в три часа дня), поскольку в эти дни был разрешен ужин. В субботу трапеза начиналась в 12 часов, в великие праздники — около часа дня, а в постные дни и в малые праздники, когда пишу принимали раз в день, трапезу устраивали в середине дня — около четырех часов или позже{551}.

После обеда москвичи отправлялись два-три часа поспать. Эта традиция восходила к древним временам. Владимир Мономах писал о ней как об общепринятом правиле: «Спанье есть от Бога присужено полудне. От чина бо почивает и зверь, и птици, и человеци». Как видим, князь-писатель не только освящал обычай полуденного сна ссылкой на Божественное установление, но и почему-то распространял его на всю живую природу. Обычай поспать после обеда был повсеместно распространен на Руси и свято соблюдался, что иногда приводило к печальным последствиям. Например, в 1410 году татары «приидоша к Володимерю лесом безвестно из-за реки Клязьмы, людем в полдень спящим, а града тогда не было, а наместника Юрья Васильевича Щокы не было в граде»{552}. В результате татары сожгли и разграбили город, перебили и взяли в плен его жителей.

Послеобеденный сон стал в Средние века настолько важной частью русского быта, что ассоциировался с национальной самобытностью и православной исключительностью. Весьма информированный Конрад Буссов писал, что Лжедмитрий I «не отдыхал после обеда, как это делали прежние цари и как это вообще принято у русских», что, помимо всего прочего, вызывало недоумение москвичей и «послужило причиной больших подозрений и сомнений относительно их нового царя». Царь Алексей Михайлович, напротив, прилежно соблюдал обычай послеобеденного сна, а затем вновь отправлялся в церковь к вечерне, которая служилась в дворцовых церквях раньше, чем в монастырях. «После вечерни, — пишет И.Е. Забелин, — иногда также слушались дела или собиралась Дума. Но обыкновенно всё время после вечерни и до вечернего кушанья, или ужина, государь проводил уже в семействе или с самыми близкими людьми»{553}.

По-видимому, так же поступали и многие московские торговцы. Не случайно А. Контарини в 1477 году аттестовал москвичей: «Их жизнь протекает следующим образом: утром они стоят на базарах примерно до полудня, потом отправляются в таверны есть и пить; после этого времени уже невозможно привлечь их к какому-либо делу»{554}. Тем не менее деловая жизнь в Москве во второй половине дня всё же продолжалась. Например, приказные после двухчасового перерыва на отдых возвращались к своим занятиям и сидели на службе до восьми часов вечера. Когда 15 мая 1665 года в Суконном Смоленском ряду в одиннадцатом часу утра (по-нашему — в пятом часу дня) начался пожар, торговцы находились в лавках и бросились искать источник возгорания{555}. Царь в эту пору также мог заседать с боярами, но чаще предавался отдыху — шел в баню, играл в шахматы, слушал рассказы «верховых богомольцев» и бахарей (сказителей), читал или слушал чтение книг, в основном духовного содержания. После вечерней трапезы, совершив моление в Крестовой палате, государь ложился почивать.

Молились «по вся дни вечере» все благочестивые горожане, которым «Домострой» предписывал: «…отпети вечерня, павечерница и полунощница с молчянием, и со вниманием, и с кроткостоянием, и с молитвою, и с поклоны, пети внятно и единогласно, а после правила отнюдь не пити и не ясти, ни молвы творити…»{556}С наступлением темноты город погружался в сон, и лишь перезвон кремлевских курантов, стук колотушек сторожей да лай собак нарушали тишину.

Муж-государь

Мужчина безраздельно главенствовал в русском средневековом обществе. Об этом единодушно рассказывают как русские источники, так и описания иностранцев. Наиболее ярко власть мужчины обрисована в «Домострое», который предписывал главе семьи заботиться не только о порядке в домашней жизни, но также и о спасении душ всех домочадцев и слуг. «Государю» полагалось свою жену, детей и слуг «учити не красти, не блясти, не солгати, не оклеветати, не завидети, не оби-дети чюжаго, не претися всуе, не осуждати, не бражничати, не просмеивати, не помнити зла, не гневатится ни на кого…». Согласно «Домострою», муж, который сумел «соблюсти» души своих домашних, получает в награду жизнь вечную; не радевший же о семье и домочадцах и попустивший их грехи обречен на бесконечные мучения{557}. То есть господство мужчины осознавалось еще и как его ответственность. В строго иерархичном старомосковском обществе глава семьи заменял царя, а царь — Бога.

Иностранцы этого не осознавали — они писали лишь о внешней стороне семейных отношений в средневековой России. С легкой руки С. Герберштейна утвердилось представление о «теремном рабстве», сводившееся к тому, что женщина в те времена была принижена, забита и заперта в собственном доме, «не имея совершенно никакого голоса и участия в хозяйстве». Герберштейн, также первым из иностранных авторов, сообщает, что побои воспринимаются русскими женщинами как проявление любви: «Есть в Москве один немецкий кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Прожив некоторое время с мужем, она как-то раз ласково обратилась к нему со следующими словами: “Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?” Муж ответил: “Да я сильно люблю тебя”. — ”Но у меня нет еще, — говорит жена, — знаков любви”. Муж стал расспрашивать, каких знаков ей надобно, на что жена отвечала: “Ты ни разу меня не ударил”. — “Побои, — ответил муж, — разумеется, не казались мне знаками любви, но в этом отношении я не отстану”. Таким образом, немного спустя он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги»{558}.

«Домострой» существенно корректирует слова австрийского дипломата. Он предписывает мужу с женой регулярно посещать церковь, наставляет, как ходить в гости и принимать гостей у себя, уделяет большое внимание роли женщины как хозяйки дома. Совершенно по-иному трактует «Домострой» и значение побоев: это средство убеждения должно было применяться лишь в том случае, когда не действует «рассуждение». При этом автор советовал совершать наказание наедине, втайне от домочадцев и слуг, «соимя рубашка плеткою вежливенко побить за руки держа по вине смотря», не давая волю гневу и поучая при этом словесно. Предостерегал «Домострой» и от нанесения телесных повреждений: «…а по всяку вину по уху ни по виденью не бити, ни под сердце кулаком ни пинком ни посохом не колоть никаким железным или деревяным не бить; хто с серца или с кручины так бьет, многи притчи от того бывают: слепота и глухота и руку и ногу вывихнуть и перст и главоболие и зубная болезнь, а у беременных жен и детем поврежение бывает во утробе, а плетью с наказанием бережно бити, и разумно и болно и страшно и здорова, а толко великая вина и кручинавата дело, и за великое, и за страшное ослушание и небрежение…»{559}

Впрочем, средневековый сборник хозяйственных рекомендаций содержал правила и советы, которым не всегда соответствовала реальная жизнь. Многочисленные указания на страшные проявления власти мужчин над женами и детьми, содержащиеся в документах XVII века и более позднего времени, заставляют признать домашнее насилие частью повседневной жизни старомосковского общества. «Русские обходятся с женами жестоко и держат их в строгом повиновении; но прежде они обращались с ними еще бесчеловечнее, нежели теперь. Года три или четыре тому назад один купец бил жену свою до тех пор, пока мог, плетью пальца в два толщины; наконец заставил ее надеть платье, напитанное водкой, три или четыре раза перегнанной, зажег его, и таким образом несчастная погибла в пламени», — пишет С. Коллинс{560}.

Date: 2015-06-05; view: 554; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию