Часть вторая. 12 page

О том, что основной контингент жителей Татарской слободы также составляли переводчики и толмачи, свидетельствуют строки из челобитной слобожан Петру I: «В прошлых, государь, годах выехали нижепоименованных рабов ваших прадеды, и деды, и отцы наши [во] всероссийский царствующий град Москву к прадеду, и деду, и к отцу вашему великих государей, и к вашему царскому величеству, и служили в вашем государственном Посольском приказе в переводчиках и толмачах…»^{455}

О внутренней жизни Татарской слободы сообщает интересный документ — обнаруженный и опубликованный О.А. Ивановым фрагмент дела, содержащего жалобу романовского татарина^[16] Досая Мамкеева на переводчика Абдулу Баицына. Челобитчик выдвигал весьма серьезное обвинение: Баицын якобы «держит у себя великого государя заповедных людей русской благочестивой веры и поженил на татарках и кормит кобылятиною». (Иноверцам запрещалось держать в холопах православных, за нарушение этого запрета Соборное уложение предусматривало «жестокое наказанье» как господ, так и холопов, «чтоб им и иным таким не повадно было так делати»; виновного же в принуждении к «бусурманской» вере приговаривали к сожжению.) Абдула ответил похожими обличениями самого Досая: у него «и у братии его и иных у многих их братьи татар такие многие люди в дворех есть и женаты на татарках». На очной ставке Баицын добавил, что Мамкеев «держит у себя русских жонок и тем жонкам принесет он, Абдул, роспись». К сожалению, окончание документа не сохранилось; но если взаимные обвинения подтвердились, то обе стороны не могли рассчитывать на благополучный исход дела^{456}.

Выше уже говорилось, что жители Татарской и Толмачевской слобод слабо поддавались мерам по охране порядка, которые пытались проводить служащие Земского приказа. По-видимому, вплоть до Нового времени эти районы сохраняли специфику замкнутого инокультурного и иноязычного анклава, в который было опасно соваться даже представителям властных структур.

Другие иноземные слободы в Москве были заселены выходцами из Западной Европы и именовались «немецкими». Ранее уже шла речь о древнейшей из них — слободе Наливки, которая, как и Татарская, находилась в Замоскворечье. При Иване Грозном (вероятно, в 1560—1570-х годах в связи с эпидемией чумы) она переместилась в Заяузье и обосновалась рядом с Таганной слободой, в местности, известной как Болвановка. Английский торговый агент и дипломат Джером Горсей писал, что по его совету царь создал из лифляндцев, французов, голландцев, шотландцев и англичан, взятых в плен в Ливонской войне, отряд в 1200 человек, которые «сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами». Горсей, очевидно, прихвастнул. О Болвановской слободе, где «живут немецкие воинские люди, которых великий князь употребляет против крымского царя», сообщает еще Штаден, живший в Москве до приезда англичанина.

Вероятнее всего, основное ядро населения слободы составили ливонские пленники, служившие царю. В слободе существовали два протестанских храма и кладбище, плиты с которого (в частности, надгробие умершей 8 июня 1593 года Варвары, дочери уроженца Магдебурга Э. Гротхузена) обнаружены в кладке церкви Николы на Болвановке («в Кузнецах»).

В ноябре 1578 года после неудач в Ливонской войне — разгрома русского войска под Кесью (Венденом) и измены датского принца Магнуса, которого Иван Грозный намеревался сделать ливонским королем, — слобода подверглась разгрому, но уцелела. В следующем году разряды упоминают «на Москве немец 400 человек». Судя по эпитафиям, Болвановская Немецкая слобода просуществовала до конца XVI века. В это время образовалась другая иноземная слобода — за пределами города, на Яузе. По-видимому, при Борисе Годунове жители Болвановской слободы переселились туда, была открыта кирха. Но в Смутное время Яузская слобода была разорена^{457}.

После этого «немцы» расселились в нескольких местах на территории Белого и Земляного города. Крупная колония западноевропейцев находилась на Покровке. Описи 1621 и 1638 годов упоминают здесь даже дворы «немецких попов». На дворе «немецкого дьячка» Якова Юстрова, как полагает Д.В. Цветаев, проходили молитвенные собрания, на средства прихожан было выстроено небольшое здание лютеранской кирхи. Пастором был Георгий Оксе, который именуется в русских документах Юрием Томосовым. В 1626 году кирха сгорела, и вскоре была поставлена новая — в Огородной слободе Земляного города, вблизи церкви Святого Харитония в Огородниках. Она зафиксирована в переписи 1638 года: «Немецкой приходной двор, на нем ропота, в нем живет пономарь немецкой стар и увечен, ружья нет». Рядом с ним находился «двор немецкого попа, а в нем с людями его 3 человека; у них 2 пищали». Та же перепись отмечает в Огородной слободе дворы служилых иноземцев, а за Земляным городом, между Мельничной и Сыромятной слободами, целую иноземную слободу, состоявшую из пятидесяти одного двора.

На территории Белого города была возведена еще одна кирха, пастором которой стал учитель Яков Ни-генборг (Нейенберг). Наконец, третья, кальвинистская церковь существовала рядом с двором промышленника Петра Марселиса у Поганого пруда. В переписи 1638 года о ней сказано: «Покровской сотни двор немецкой мирской; живет немецкий поп Индрик».

В 1643 году священники и служители церквей Николы в Столпах и Космы и Дамиана на Покровке и еще девяти приходских храмов подали жалобу на «немцев», которые «в их де приходех на своих дворех близко церквей поставили ропаты (кирхи. — С. Ш.), и русских людей немцы у себя во дворех держат, и всякое осквернение русским людем от тех немец бывает, и те немцы, не дождався государева указу, покупают дворы в их приходех вновь, и вдовые немки, и держат у себя в домех всякие корчмы, и многие де прихожане, которые у них в приходех живут, хотят свои дворы продавать немцам, потому, что немцы покупают дворы и дворовые места дорогою ценою, перед русскими людми вдвое и болши, и от тех немец приходы их пустеют». В ответ на это челобитье власти распорядились снести лютеранские кирхи на Покровке и в Огородной слободе, кальвинистскую кирху у Поганого пруда, а также запретить иностранцам покупать дворы у русских. Напрасно доктор Иван Белау и его товарищи били челом царю, пытаясь убедить его, что церковь не угрожает православным: «О том дворе челобитчиков, и близ его русских храмов нет, кругом всё огороды», — кирхи сломали.

Олеарий оставил любопытное свидетельство о причинах ликвидации кирхи в Белом городе: «Когда перед тогдашней осадой Смоленска немецкие военные офицеры женились на купеческих служанках, то эти последние как жены капитанов и поручиков уже более не хотели сидеть ниже бывших своих барынь. Жены же купцов полагали, что было бы постыдно для них, если бы те, кто недавно были их служанками, стали сидеть выше, чем они сами. Вследствие этого в церкви поднялся большой спор, который, в конце концов, перешел в драку. Патриарх в это время проезжал мимо церкви, увидел свалку и спросил о причинах ее. Когда ему сообщили, что это в немецкой церкви идет спор из-за мест, он сказал: “Я полагал, что они будут приходить в церковь с благоговейными мыслями для совершения своего богослужения, а не ради высокомерия”. После этого он приказал, чтобы тотчас церковь была сломана, и, действительно, в тот же день она была разрушена до основания»^{458}.

Правда, перед приездом королевича Вольдемара русское правительство, стремясь показать себя с лучшей стороны, разрешило построить кирху на бывшем огороде Н.А. Зюзина за Земляным городом, между Фроловскими (Мясницкими) и Покровскими воротами^{459}.

Расселение западноевропейцев в восточной части города обусловило создание «немецкой» слободы на Яузе, неподалеку от того места, где она находилась до Смуты. Иноземная (Новая Немецкая) слобода была образована по указу царя Алексея Михайловича от 4 октября 1652 года. Выше уже говорилось, что слобода была четко распланирована дьяками Земского приказа — «служилые иноземцы» получили дворы разной площади в зависимости от служебного положения. На земли слободы были перевезены деревянные дома и другие постройки, возведены и три церкви — две лютеранские и голландская реформатская. Слобода расположилась между реками Яузой, Ольховцом и Чечорой. Через нее протекал ручей Кокуй (Кукуй), который дал еще одно название слободе. Наименование слободы носило оскорбительный характер, что вызвано явным созвучием топонима с известным матерным словом.

На это прямо указывает Олеарий: «Это место лежит на реке Яузе и получило название Кокуй по следующей причине. Так как жены немецких солдат, живших там, видя что-либо особенное на мимо идущих русских, говорили друг другу: “ Kuck! Киске hie! ”, т. е. “Смотри! Смотри здесь!”, — то русские переменили эти слова в постыдное слово: “х..й, х…й” (что обозначает мужеский член) и кричали немцам, когда им приходилось идти в это место, в виде брани: “Немчин, мчись на х…й, х…й”, т. е. “Немец, убирайся на…” и т. д. По этому поводу к его царскому величеству была направлена жалостливая челобитная: они, немцы, видят, что в настоящее время, безо всякой причины, подвергались они поношению со стороны русской нации и, несмотря на верную службу свою и доброе расположение, выказанные перед его царским величеством и его подданными, тем не менее, на улицах, со стороны разных оборванцев, встречают и слышат вслед столь постыдные слова. Они просят поэтому его царское величество, чтобы он, по похвальному примеру предков своих, принял их под милостивейшую защиту свою и оберегал от таких поносителей и т. д. После этого его царское величество велел публично объявить следующее: “Кто с этого дня будет кричать подобные слова, хотя бы вслед самому незнатному из немцев, тот, безо всякого снисхождения, будет наказан кнутом”… Действительно, несколько человек нарушителей этого запрета были так наказаны, что ушли домой с окровавленными спинами. Теперь немцы освободились от этих позорных криков вслед»^{460}. Олеарий прав, когда связывает дразнилку немцев с матерной бранью, но ошибается, говоря о ее полном запрете. Несмотря на то, что за «задоры и брани» с иноземцами действительно наказывали, издевательский клич «Кыш на Кукуй!» или «Шиш на Кукуй!» продолжал бытовать вплоть до конца XVII столетия.

Первоначально Немецкая слобода не сильно отличалась по внешнему облику от деревянных русских городов. Однако к концу XVII века, когда здесь появилось значительное количество каменных зданий, она приобрела черты, сближавшие ее с западноевропейскими городами. В 1686—1694 годах все три протестантских храма были отстроены в камне. «Основавшись там, — пишет об обитателях слободы Таннер (1678), — они сохранили ненавистный москвитянам порядок на образец германских городов при сооружении и умножении домов, которые они строили красиво и расчетливо… При каждом доме есть хорошо содержимый сад, засаженный латуком и цветами, хотя это и дает повод москвитянам смеяться»^{461}. В слободе было три рынка — Большой (Верхний), Средний (на нем находилась съезжая изба) и Нижний; на улицах стояли кабаки, харчевые избы, лавки и шалаши, типичные для всей Москвы. В 1665 году в слободе было 206 дворов, в 1702-м — 336.

По подсчетам В.А. Ковригиной, население слободы составляло примерно 1200 человек в 166 5 году и около 2500 человек в первой четверти XVIII века — всего два процента от общего числа жителей Москвы^{462}.

Указ об образовании слободы перечислял основные категории ее населения: «служилые немцы» (офицеры полков «иноземного строя»), доктора, аптекари, мастера, торговцы. Больше всего было военных. Из 206 дворов, переписанных в 1665 году, 126 принадлежали штаб- и обер-офицерам, 32 — офицерским вдовам, 14 — сиротам. Преобладание военных накладывало особый отпечаток на жизнь слободы. Будничным делом были дуэли, тем более что удаленность от властей позволяла скрывать эти эксцессы. Шотландец Патрик Гордон в дневниковой записи от 25 октября 1662 года упомянул аж о трех дуэлях: на одной полковник Штрасбург убил обидевшего его полковника Лицкина (правда, дуэль происходила в Севске); другая произошла за Яузой, и ее участники вернулись «с честью и целыми шкурами»; наконец, третья дуэль не состоялась, так как ее участников помирил сам Гордон. Через четыре года влип в историю и он — стрелялся с майором Монтгомери. Оба дуэлянта промахнулись, и было решено сразиться холодным оружием, но возникла заминка, а на другой день противников помирили. Еще об одной дуэли упоминает Иоганн Корб^{463}.

Однако далеко не всегда конфликты в слободе решались «судом чести». Грубость нравов, свойственная наемникам, усугублялась при соприкосновении с бытовой агрессией, царившей на московских улицах и в домах. Брань, кулачные расправы, нанесение увечий — всё это было одинаково распространено и в слободе, и в Москве в целом. В 1659 году один капитан, заманив к себе другого, жестоко избил его, а когда тот стал жаловаться, ложно обвинил в попытке совершить насилие над его женой. Причиной инцидента стала вражда по службе. Спустя несколько дней генерал-майор Друммонд также зазвал в свой дом купца Карла Коля и вместе со слугами избил батогами за то, что он непочтительно отзывался о шотландцах. В том же году некая генеральша изувечила свою служанку — та «не хотела уступать своей хозяйке по части распутства или, по крайней мере, до известной степени подражала ей»^{464}.

Частыми были и конфликты между «немцами» и москвичами, зачинщиками которых являлись как русские, так и иноземцы. В ночь на 3 сентября 1651 года шведский резидент К. Поммеринг «скакал из гостей пьян» и напал на спешивших на пожар «для унятия и брежения» боярина князя А.Н. Трубецкого и стрелецкий караул. Трое стрельцов получили ранения, причем двое были ранены тяжело. Ночью 14 января 1678 года англичане из свиты посланника И. Гебдона подрались в Немецкой слободе со стрелецким караулом. Дворянина Ивана Пазухина иноземцы «тащили по земли, и били, и за волосы драли», а стрельца Андрея Нестерова застрелили из пистолета. В обоих случаях царь не решился покарать преступников, обладавших дипломатическим иммунитетом, и просил монархов Швеции и Англии «достойное учинить наказание»^{465}.

Другие столкновения заканчивались не столь трагично. В 1659 году майор фон Зален, напившись у датского посланника, возвращался домой и по дороге, решив «пошутить» над торговцем, бросил в того несколько яиц, запачкав ему лицо и одежду. Набежавшие торговцы отлупили майора и его слугу, которых спасли от дальнейшего избиения стрельцы. 8 июля 1677 года англичанин Чарлз Гердон, поругавшись на Балчуге со стрельцом, выхватил шпагу, но, получив поленом по голове, бросился наутек от разъяренной толпы русских и нашел спасение у стрелецкого караула. Материалы этого дела свидетельствуют, что поводом к драке стали выкрикнутые кем-то слова: «Шиш на Кукуй!» Бывало, иностранцы становились невинными жертвами. Так, 9 октября 1685 года на Мясницкой улице на карету датского резидента А Бутенанта фон Розенбуша напали с палками и дубинами люди стольника Б. К Пыжова, при этом слуг дипломата побили, а его самого «безчестили и оскорбляли»^{466}.

Поддержанием порядка в слободе были озабочены и московские власти, и сами жители. В январе 1658 года тамошние купцы жаловались царю, что «у них учало в слободе от служилых иноземцев и от всяких прихожих людей воровство большое, людей их грабят, побивают до смерти, и из слободы де им в город рано и из города поздно ездить страшно, и московским и их торговым людем для расплаты в товарных денгах ходить к ним опасно ж», и просили «их от таких людей оберечь». Царь указал дворянину Василию Кузьмичу Безобразову организовать в слободе охрану порядка согласно установленным в Москве правилам: «…в всех улицах и переулках со всех сторон для брежения ото всякого воровства велено учинить решетки», «учинить в Немецкой слободе з дворов сторожи з десяти дворов по человеку», «да и самому ему будучи в Немецкой слободе, ездить по слободе по часту и смотрить, и беречь того на крепко: что б в той Новой Немецкой слободе отнють никакого воровства и душегубства, и поединков, и корчмы, и блядни не было». Естественно, в число запретов входили также курение и нюханье табака^{467}. Как мы знаем, караулы в слободе были учреждены, что, однако, не являлось гарантией тишины и спокойствия. Так, 13 сентября 1671 года жена голландца Адольфа Гутмана «иноземка Сарка Антонова» жаловалась на «неведомо каких воровских людей», поджегших и разграбивших ее дом^{468}.

В наказе В. К Безобразову и его преемникам правительство особо подчеркивало необходимость следить за соблюдением установлений Соборного уложения, запрещавших службу у «немцев» православных людей. Такие случаи были далеко не редкими. Сохранилось несколько дел, связанных с жалобами русских слуг на религиозные притеснения со стороны хозяев-иноземцев. «К церкви не отпускает», «в поеные дни» «сквернит» своими яствами и хочет привести «в немецкую веру» — таков их стандартный набор. В свою очередь, бывшие господа всячески открещивались от приписываемых им деяний, объясняли доносы злобой нерадивых слуг. Представляется, что правду говорили иноземцы, поскольку, прекрасно зная о жестоком наказании, грозившем тому, кто в России покусится на православие, они вряд ли стали бы принуждать слуг к перемене веры или притеснять их в религиозном отношении.

Центром слободского управления и самоуправления была съезжая изба. Здесь находился противопожарный инвентарь, хранились «цепи одношеиные да железа ножные» для преступников. Распространение на слободу власти объезжего головы встретило серьезное сопротивление иноземцев, добивавшихся подсудности только Посольскому приказу. В результате к концу XVII века здесь сложилась своеобразная система управления. С 1695 года всеми делами в съезжей избе ведал полковник-иноземец, назначавшийся из Военного приказа, а для несения караула в его подчинение командировались 20 солдат и капрал. Зачастую в конфликтах с представителями московской администрации полковник «укрывал» и «не выдавал» жителей Немецкой слободы. Наряду с представителем центральной администрации в управлении слободой участвовали и «знатные люди», выборные от населения. По всей видимости, они же занимали первенствующее положение и в трех церковных общинах слободы.

Как уже говорилось, в слободе существовали три храма — два лютеранских и один реформатский. Община лютеранской кирхи Святого Михаила, основанная еще в первой половине XVII столетия иноземными купцами, именовалась «старой» или «купеческой». Вторая кирха, Петра и Павла (ее каменное здание было заложено в 1694 году в присутствии царя Петра I), объединяла «новую» или «офицерскую» общину. Впоследствии «офицерская» распалась на две и по инициативе энергичного генерала Николая Баумана была построена еще одна кирха, пастором которой стал Иоганн Готфрид Грегори, сыгравший впоследствии значительную роль в создании русского театра. Реформатская кирха именовалась также голландской. С 1692 года в Немецкой слободе было разрешено и католическое богослужение. Главное кладбище слободы было единым для всех исповеданий^{469}.

Наконец, следует сказать о национальном составе слободы. Большинство ее жителей были выходцами из германских земель. Вероятно, на втором месте находились шведы и голландцы. Жили в слободе также датчане, англичане, шотландцы, ирландцы, значительно меньше было французов и итальянцев.

Немецкая слобода и ее жители оставили и более заметный след в истории Москвы, нежели уличные драки и стычки. Повседневное общение москвичей с носителями иных культурных традиций подготовило почву для восприятия Петровских реформ, развернувших Россию в сторону Запада. Далеко не все москвичи считали иноземцев «погаными» и сторонились их. Русские аристократы бывали в домах генералов и полковников в слободе, а те, в свою очередь, посещали их усадьбы. Например, зимой 1678 года, когда проводилось следствие по убийству стрельца в слободе, один из опрашиваемых, ротмистр И.И. Март, заявил, что ничего не может сообщить о происшествии, поскольку в тот вечер был в гостях у стольника князя Михаила Волконского^{470}.

Западное влияние успешнее всего распространялось в России через бытовую культуру — мебель, посуда, картины, гравюры и даже одежда из Европы были широко распространены в домах московских бояр и дворян. По свидетельству Олеария, двоюродный брат царя Михаила Федоровича боярин Н.И. Романов часто выезжал на охоту в «немецком платье». Да и сам Алексей Михайлович царевичем для «потехи» наряжался в иноземное платье, а уже будучи государем, в 1660 году велел прислать себе из-за границы «кружев, в каких ходит шпанский король и французский, и цесарь». При его дворе носили польские ферезеи (не путать с ферязью)^[17] и «турские» (турецкие) кафтаны, однако более радикальные перемены в одежде запрещались. В 1675 году царь выпустил указ, предписывавший дворянам, «чтобы они иноземских немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, тако ж и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили, и людем свои потомуж носить не велели». Поводом к появлению этого указа стало поведение стольника князя Андрея Михайловича Кольцова-Мосальского, который «на голове волосы у себя постриг», за что был понижен в чине — переведен в жильцы. Следование князя западноевропейской моде легко объяснимо — его отец, по свидетельству голландского посланника Кунрада фон Кленка, жившего и торговавшего в Москве, был тому «брат названой, пивали и едали вместе по многие времена в дому боярина Никиты Ивановича Романова»^{471}.

В 1680 году царь Федор Алексеевич выпустил первый в отечественной практике указ о регламентации придворной одежды: «…с 24 числа (октября. — С. Ш.) носить служивое платья ферезей и турские, и долгополые кавтаны, а бешметов и коротких ковтанов отнюдь не носить». Было велено «отставить» также охабни и однорядки — верхнюю долгополую одежду. Очевидно, что главный смысл указа состоял не в том, чтобы ориентировать московскую знать на ту или иную культурную традицию, а во введении единообразия придворного платья^{472}. При этом сам придворный костюм при Федоре Алексеевиче подвергся влиянию и с Запада, и с Востока, сохранив при этом традиционную основу

Весьма существенным было влияние западноевропейцев на военное дело в Московском государстве. Они служили офицерами в полках «иноземного строя», численность которых на протяжении XVII века постоянно увеличивалась, пока к концу столетия не достигла более половины от общей численности российской армии. При Петре I полки «иноземного строя» стали основой для формирования регулярной армии, а военные из Немецкой слободы — ее создателями. Оттуда вышли многие сподвижники царя-реформатора, сыгравшие большую роль не только в военной, но и в иных сферах — в науке, просвещении, промышленности: военачальник и дипломат Ф.Я. Лефорт, генерал и контр-адмирал П.И. Гордон, ученый-энциклопедист и фельдмаршал Я.В. Брюс, врач и первый президент Академии наук Л.А. Блюментрост, придворный медик Петра I H. Бидлоо, промышленник И. Тамес и др.

В Немецкой слободе берет начало история русского театра. В 1672 году любимец царя Алексея Михайловича Артамон Матвеев организовал в «комедийной хоромине» в Преображенском представление «Артаксерксова действа» (по сюжету библейской книги Эсфири). Режиссером выступил пастор Грегори, актерами — «немцы» и русские. Царь был в восторге от представления, щедро наградил его участников и приказал создать постоянную театральную труппу, для которой закупили за границей музыкальные инструменты и создали богатые декорации^{473}.

Мещанская слобода

Рассказ об иноземных поселениях в средневековой Москве будет неполон без упоминания еще одного уникального культурного центра, располагавшегося за городской чертой, — Мещанской слободы. Ее историю, устройство, внутреннее управление, нравы и быт жителей подробно изучил выдающийся историк Москвы С.К. Богоявленский^{474}. Эта слобода возникла в результате русско-польской войны 1654—1667 годов. Когда царские войска вступили на территорию Белоруссии, царь издал указ, призывавший население «итти на его великого государя имя». Многие православные жители Речи Посполитой, с восторгом встречавшие русских, воспользовавшись этим указом, переселились в Россию. Наряду с добровольными переселенцами было много пленных — офицеров, солдат, мирных жителей.

Судьба жителей белорусско-литовских городов (они именуются «мещанами» от польских слов miasto — город, mieszczanin — горожанин) была определена мирными договорами 1667 и 1672 годов. Желавшие возвращения на родину могли вернуться; те же, кто хотел остаться в России, могли оставаться. Так в Москве образовалась крупная колония выходцев из Речи Посполитой — белорусов, литовцев, поляков, евреев. В начале 1671 года за Сретенскими воротами Земляного города была образована Мещанская слобода, в которую царскими указами свели всех выходцев из белорусско-литовских земель, ранее живших в слободах Москвы, а также в других русских городах и уездах. В документах того времени слобода также называется Новомещанской. В XVIII — начале XX века территорию бывшей Мещанской слободы занимали параллельные 1-я, 2-я, 3-я и 4-я Мещанские улицы, в настоящее время это проспект Мира, улицы Гиляровского и Щепкина и Мещанская улица.

Слобода была многолюдной. Не полностью сохранившиеся результаты первой переписи 1676 года зафиксировали в ней 570 дворов. По переписи 1684 года в слободе было 692 двора^{475}.

Большинство жителей слободы занимались торговлей; правда, вполне возможно, что они сами и производили товары, которыми торговали, и, следовательно, были одновременно и ремесленниками. Жители слободы сбывали свою продукцию в торговых рядах на Красной площади и около нее. В двух Мещанских рядах, располагавшихся у Нового гостиного двора и на Ильинке, были лавки двадцати одного мещанина. Еще 26 мещан торговали в Мучном и Ветошном рядах. От одного до шести торговцев стояли в Москательном, Житном, Игольном, Шапочном, Шелковом и других рядах. Кроме того, мещане-торговцы встречались и в других частях Москвы — на Болоте они продавали хлеб, на Неглинной — мясо. Многие торговали «походячим товаром» (вразнос): закусками, яблоками, орехами, хлебом. Были среди «походячих» и продавцы предметов роскоши. Двое мещан ходили по боярским дворам с «каменьем и жемчугом».

Ремесленники Мещанской слободы работали для царского двора, по заказам москвичей и для слобожан. Среди слобожан были серебряники, кузнецы, золотых дел мастера, портные, сапожники, скорняки, гончары, свечники, мыльники, хлебники, печники, плотники, сабельники, в том числе мастера высокой квалификации. Например, Ян Граковский изготавливал серебряные изделия с чернью для государя и имел весьма высокий оклад — десять рублей в месяц. Другие мастера до переселения в слободу состояли в государевой Серебряной палате, куда брали только лучших профессионалов. Ремесленные навыки мещане передавали своему окружению. В документах часто встречаются указания, что тот или иной ремесленник «жил меж своей братьи» и научился мастерству.

Особенностью слободы было наличие в ней представителей свободных профессий. Одним из ее жителей был Иван Федорович Волошенинов — учитель и руководитель актерской труппы, заменившей артистов из Немецкой слободы. Она состояла в основном из юношей и мальчиков. В 1673 году «в учение комедии» было набрано 26 человек из слободы, в 1674-м — 50, а в 1675 году — 70 человек. Они получали кормовые деньги—в день по копейке, а Волошенинов — пять копеек. Участвовали актеры не только в драматических представлениях. Инженер Николай Лима поставил балет, для которого мещанским мальчикам были пошиты платья немецкого покроя, украшенные красными и зелеными шнурами и золотым шитьем. После смерти царя Алексея Михайловича придворный театр был закрыт и молодежь Мещанской слободы освобождена от этой своеобразной придворной службы.

Слобода была подведомственна Посольскому приказу. Как и в Немецкой слободе, в ней сосуществовали центральное управление и самоуправление. От лица центральной власти слободой управлял служилый человек — дворянин. С 1684 года им был стольник Петр Петрович Жадовский, близкий к правителю государства князю В.В. Голицыну. Наказы дворянам, управлявшим слободой, демонстрируют стандартный набор их обязанностей: сбор пошлин «с питейных явок и работничьих записей», суд и расправа, противопожарные меры, наблюдение за порядком, в частности за тем, чтобы москвичи не ездили сюда «без дела». Дворянин решал далеко не все судебные дела — расследование уголовных преступлений и дел о нанесении крупного ущерба велось в Посольском приказе. Злоупотребления, присущие всей системе управления в Московском государстве, наблюдались и в слободе. Дворянин часто практиковал бессудную расправу, был груб и жесток. Житель слободы Юрий Евреинов жаловался на стольника И.Н. Тараканова, державшего на цепи и бившего батогами в съезжей избе его сына Феодосия. Делу дали ход и изъяли всю семью Евреиновых, занимавшую значительное положение в слободе, из-под юрисдикции Тараканова, подчинив напрямую Посольскому приказу. Правда, бедствий семейства такое решение не прекратило — вскоре Евреинов снова пожаловался, что его сына насильно держали в съезжей избе.

Самоуправление в слободе существовало в виде мирского схода и выборных лиц — старост, окладчиков (они составляли окладные книги, по которым взималось тягло) и сборщиков (собирали деньги «по окладу»). Мирской сход представлял собой собрание жителей, однако далеко не всех, а «лучших», «пожиточных» и «добрых», плативших значительные суммы податей. Помощниками старосты в наведении порядка были десятские — представители (неясно, выборные или назначаемые) от каждого десятка дворов. Исполняя обязанности по управлению слободой, староста и другие должностные лица часто вступали в конфликты со слобожанами. Преследуя корчемство и контрабанду табака, надзирая за соблюдением противопожарных мер, наводя порядок на улицах, старосты часто слышали в свой адрес «скаредную брань» и, не имея возможности справиться с буйными слобожанами, жаловались в приказ. В свою очередь, жители слободы били челом на старост, злоупотреблявших своим положением — присваивавших окладные деньги, незаконно распоряжавшихся слободским имуществом. Впрочем, такие жалобы были редки, поскольку в старосты обычно выбирали людей наиболее уважаемых и солидных. Напротив, известны случаи, когда староста вносил собственные деньги, если не мог собрать достаточную сумму со слобожан. Служба старосты не оплачивалась ни государством, ни «миром». К тому же, занятый делами управления, староста запускал собственные дела и хозяйство его приходило в упадок. Так, староста Игнатий Алексеев жаловался, что «за слобоцким всяким делом ходил и, ходя за тем, оскудал, и одолжал великим долгами, и промыслу своего отбыл». Другой староста, Степан Холщевник, влез в долги ради решения слободских дел и оказался банкротом: Поэтому старосты обычно работали по году — с 1 сентября. Не только в старосты, но и в другие выборные лица городского управления слобожане не рвались, а напротив, стремились уклониться от исполнения этих обязанностей, чреватых ссорами с соседями, ответственностью и потерей времени.

Date: 2015-06-05; view: 745; Нарушение авторских прав