Закат власти Фатимидов

Достигнув полного расцвета, культурное и экономическое благополучие Египта выросло из специфических исмаилитских рамок, в которые оно было заключено в начальный период правления Фатимидов. Поскольку торговый путь через Красное море пользовался популярностью, экономически Египетское государство оставалось стабильным. С другой стороны, исмаилизм стал терять свои позиции еще до свержения династии. Однако он был ключевым элементом господства Фатимидов в пределах досягаемости их флота. Он представлял собой определенные культурные и политические возможности и одновременно целый ряд определенных парадоксов и недостатков. С замедлением исмаилитского импульса власть египтян локализовалась и уже больше не достигала прежнего размаха; своеобразные интеллектуальные и политические эксперименты исмаилитов ее не пережили.

Упадок династии Фатимидов связан с внутренними противоречиями самого исмаилизма. Он начался в конце X века, когда наместник Фатимидов в Северной Африке Ибн‑Зири, полагаясь на свои связи с берберскими племенами, отказался далее признавать власть имама и основал независимую династию. Тем не менее власть Фатимидов в Магрибе и на Сицилии исчезала постепенно в течение всей первой половины XI в. Более серьезными с исмаилитской точки зрения – и, следовательно, с точки зрения стабильности династии – были внутренние расколы.

Первый такой раскол случился в правление эксцентричного аль‑Хакима (996–1021 гг.). Складывается впечатление, что аль‑Хаким был эффективным правителем. Вопреки традиции наследования должности главного кади, он назначил на нее одного суннита, объяснив это тем, что тот был самым справедливым и проницательным из всех известных ему людей (по вопросам права кади руководствовался указаниями исмаилитских муфтиев). В это время власть исмаилитов достигает пика в Сирии, и они пребывают на вершине популярности. Но аль‑Хаким сам по себе был подвержен странным сменам настроения и припадкам жестокости. К примеру, как‑то он настоял, чтобы свет в лавках Каира горел всю ночь, поскольку предпочитал вести ночной образ жизни; людям приходилось восполнять недостаток сна во время продленной послеобеденной сиесты. Говорят, что он предлагал своего рода лотерею, выигрыш в которой мог быть баснословным денежным призом, а проигрыш – внезапной смертью; так он имитировал руку судьбы. О его жестокости до сих пор ходят легенды.

Но даже самые странные его капризы выдают серьезную религиозную ориентацию. Может показаться, что его декрет о ночной торговле отчасти призван продемонстрировать: полиция так эффективна, а его правосудие столь неумолимо, что ночь не опаснее дня; и он доказывал это на деле. Аль‑Хаким проявлял активный интерес к религии, на который он как имам имел полное право; но он не всегда довольствовался рамками общих принципов исмаилизма, как того требовало его положение. Некоторые его действия говорят о чисто пуританской суровости. Он прежде всего желал быть идеальным правителем – щедрым, соблюдающим строгий порядок и абсолютно справедливым ко всем подданным. Сам он избегал роскоши и ездил на простом осле. Он был беспощаден к тем, кто, по его мнению, пользовался своим положением. (Именно на таких он обычно и обрушивал свою жестокость.) Его пуританизм стал причиной приказа о вырубке в Египте всех виноградников, чтобы исчез сам источник вина, о наложении суровых правовых ограничений на зимми (немусульман) и о запрете женщинам Каира выходить из своих домов.

^{Мечеть аль‑Хакима в Каире, Египет. Гравюра XIX в.}

Его действия демонстрировали все возрастающий интерес к религиозной доктрине. Обожавший учиться, халиф в первые же годы правления основал прекрасную библиотеку и школу для исмаилитов в построенной им же мечети, где изучалась не только исмаилитская догматика, но и другие науки. Но затем он постепенно стал отдавать предпочтение суннизму, который исповедовали массы его подданных, и даже создавал трудности для исмаилитской иерархии. Наконец, аль‑Ааким пришел к мысли о грядущем конце света. Он позволил вспыхнуть вооруженному конфликту между своим войском и горожанами Каира (самого его в течение всех беспорядков никто не тронул, хотя он ходил повсюду без охраны) и подбадривал желающих поскорее довести дело до конца. Затем однажды ночью халиф сел на своего осла и один поехал в пустыню, где бесследно исчез.

После исчезновения аль‑Хакима все вернулось на круги своя; богатые вновь предались роскоши и веселью, конфискованная и передаренная халифом собственность была возвращена законным владельцам. Но спектакль, разыгранный монархом‑экспериментатором, придал необычайный импульс тому аспекту исмаилитского мировоззрения, который говорил, скорее, о едином правосудии для всех членов общества, чем об установлении во всем мире традиционного шариата, по‑прежнему допускавшего серьезное неравенство. Выдающаяся личность аль‑Хакима вдохновила некоторых исмаилитов‑энтузиастов на проведение аналогии между фазами его жизни и периодами истории всего человечества, а самого халифа стали считать воплощением Бога. Использование аллегорий в исмаилитской доктрине позволило им создать новую «внутреннюю» истину, которая вытеснила традиционный исмаилизм. К ним прислушалось определенное количество народа, однако официальную исмаилитскую иерархию убедить не удалось – в ответ она еще строже очертила свою ортодоксальную линию. И все‑таки они снискали поддержку у крестьян, которые устроили восстание в Сирии, и смогли дальше широко распространить свое учение. Оставшиеся в живых мятежники в итоге собрались в горных убежищах, где основали секту друзов и стали ждать, когда вернется аль‑Хаким и принесет в мир справедливость[184].

В долгое правление внука аль‑Хакима, аль‑Мустансира (1036–1094 гг.), падение исмаилитского влияния достигло своего дна. В первой половине этого периода государство, легко пережившее выходки и даже подстрекательства к расколу со стороны аль‑Хакима, все еще казалось незыблемым. 1058 году Багдад и часть Ирака временно попали под власть Фатимидов – благодаря не столько силе египтян или иракских исмаилитов, сколько политике единственного влиятельного военачальника, нуждавшегося в помощи Египта в борьбе со своими врагами. Но к 1062 году само египетское правительство поглотил внутренний кризис. Солдаты‑наемники – прямо как в дни упадка Аббасидов – вышли из‑под контроля, и в течение десяти лет, пока различные группировки военных дрались за награбленное у высших сословий добро, в Каире царил хаос. Когда в 1074 г. для наведения порядка был призван искусный военачальник из сирийской провинции Бадр аль‑Джамали, он перестроил государство Фатимидов на менее амбициозном фундаменте.

^{Фасад фатимидской мечети Аль‑Акмара в Каире. Современное фото}

В 1071 г. норманны завоевали Сицилию, и Фатимиды ничего не смогли сделать. Несколько лет спустя, пока Бадр был в Египте, большую часть Сирии захватили сельджуки, хозяйничавшие тогда в Иране именем халифов Аббасидов. Хотя некоторые части Йемена все еще находились в руках исмаилитских дай, было решено не гнаться больше за властью во внешнем пространстве. Бадр и его сын и преемник на должности визиря почти не предпринимали усилий, чтобы контролировать какие‑либо земли, кроме Египта и Южной Сирии. После смерти аль‑Мустансира (1094 г.) большинство исмаилитов за пределами Египта, особенно в Иране, отреклись от Фатимидов (став низарита‑ми, большая часть которых сейчас преданы Ага‑хану в Индии). Когда умер последний сильный халиф Фатимидов, аль‑Амир (1101–1130), исмаилиты в Аравии и на побережье Индийского океана также отреклись от их власти (они стали тайибитами, теперь их представляет главным образом община индийских торговцев бохра). Раздробленная исмаилитская секта, хранившая преданность египетской династии, уже не играла большой роли в государстве и исчезла через некоторое время после того, как суннит Саладин пресек династию в 1171 году. Затем структура государства была пересмотрена исходя из суннитских представлений, но Египет продолжал контролировать Сирию и Хиджаз при помощи флота, а также способствовал торговле между Индийским океаном и Средиземным морем через свои порты до самого конца XV века.