Осмотр личных покоев

«Личные покои сегодня открыты?» - спросил гид своего коллегу, когда мы пришли в Бленем, чтобы осмотреть личные апартаменты семьи Черчилль. Посетители могут пройти по ним с экскурсией за дополнительную плату, если герцога нет дома. «Точно не скажу. Герцог прибыл, но сейчас его здесь нет», - объяснил коллега. Покои оказались открыты.

«Поскольку это частные помещения, - начал гид, когда мы собрались в длинном коридоре со сводчатым потолком, - здесь много личных вещей. Нравятся они вам или нет, руками не трогайте». Под стеклом лежала гостевая книга, открытая на странице, датированной 27- 28 июня 1936 года. Тогда уик-энд в загородном доме все еще был непременным атрибутом жизни аристократов. На левой странице красовалась единственная роспись - Эдуард R. I. (Rex Imperator), а на правой - имена при- мерно дюжины других гостей, в том числе Уоллис Симпсон и ее мужа Эрнста, а также Уинстона и Клементины Черчилль. Серьезная компания.

Личные покои, конечно же, важное жилое пространство, однако, как и остальная часть дворца, они казались удивительно безликими. Книги в гостиной были вполне обычными, из числа тех, что можно встретить на кофейных столиках: «Эдвардианские портреты», «Фовисты», «Импрессионизм». Все они лежали на тех же местах, что и во время моего прошлого визита год или два назад. На кровати герцогини лежало несколько подушек, вышитых ее дочерью, и опять-таки на прежних местах. Казалось, даже сами хозяева старались не торогать экспонаты в своей витрине.

А вот следы Джона и Сары до сих пор видны повсюду. В курительной комнате рядом с телевизором стояли кассеты, среди которых одна называлась «История герцога Мальборо». Другая, «Франция против Англии», могла быть либо записью футбольного матча, либо фильмом о войне. В се- мейной столовой внимание привлекали три гобелена под названием «Искусство войны», подаренные первому герцогу жителями Брюсселя. За завтраком члены семьи могли посмотреть в одну сторону и увидеть упавшего с лошади солдата XVIII века, из пробитой головы которого хлещет кровь. «Здесь, - указал гид на картину с другой стороны, - сверху на нас взирает герцог Мальборо». Мне стало почти жаль здешних обитателей.

Неудивительно, что обитатели Бленема нередко вырастали неудачниками и негодяями. Если, как предположил один историк, Бленем был «неприятным местом, населенным неприятными людьми», то эта непривлекательность вполне могла быть результатом воздействия самого дома на поколения людей, обреченных в нем жить. Четвертый герцог Мальборо первым стал жить в Бленеме постоянно (с 1762 года), и его большая семья, казалось, была счастлива, по крайней мере поначалу. Но со временем герцог превратился в ипохондрика и затворника. Он бродил по огромным комнатам Бленема и молчал, За три года он не проронил ни слова, пока ему не сообщили о предстоящем визите французского писателя, в ответ на что он взвыл: «Увезите меня отсюда!» Пятый герцог был мотом и фактически банкротом, шестой заключил фиктивный брак, чтобы соблазнить и обрюхатить невинную девушку (и все бы ничего, да только его уличили), седьмой, которого А. Л. Роуз назвал «законченным викторианским хлыщом», распродавал фамильные сокровища, а восьмой женился на толстой американке сусами и состоянием 5 миллионов долларов.

Он уговорил ее зваться не Лилиан, а Пили, чтобы наглые рспор теры не рифмовали ее имя со словом «миллион». Брак не помешал ему повесить на стену спальни портрет любовницы неглиже.

В 1880-х годах британский премьер-министр Уильям Гладстон сделал такой вывод: «Со времен Джона, герцога Мальборо, ни один Черчилль не имел ни совести, ни принципов».

^[1] Беатрис Уэбб (урожденная Поттер) (1858-1943) и Сидни Джеймс Уэбб (1859-1947) - английские политики лейбористы, обществоведы и публицисты, одни из основателей социалисжческого «Фабианского общества» и Лондонской щколы экономики.

Помимо бремени мифов, связанных с отцом-основателем, его потомков лишали свободы действий также и ужасные расходы на содержание памятника. То, что сказали о другом огромном сельском поместье Беатрис и Сидни Уэбб \ относится и к Бленему, который еще в большей степени был «машиной для перемалывания капиталов». В поисках средств для починки крыши Черчилли уже в 1780-х годах пришли к мысли брать деньги за вход, а в XIX веке посетители могли порыбачить или пострелять дичь за почасовую плату. В 1960-х годах, когда десятый герцог все еще пытался сохранить дворец в качестве туристической достопримечательности и одновременно фамильной резиденции, один из его гостей пожаловался, что хозяин невольно

«превращает себя и своих друзей в экспонаты, в уродцев или зверей, на которых приходят поглазеть. Особенно сильно я почувствовал это, играя на людях в крикет; мы были окружены цепью, отделявшей нас от любопытных посетителей. Мне казалось, что они вот-вот начнут бросать нам корки хлеба или орехи, как в зоопарке».

Однако Черчилли, в отличие от своих гостей, давно привыкли жить в клетке.

ПТАШКА В ЗОЛОТОЙ КЛЕТКЕ

Настоящая проблема, возможно, заключалась в слишком больших размерах клетки. Когда богачи сегодня говорят о качестве своей жизни, то часто повторяют слово «изоляция», означающее чувство не просто обособленности, а одиночества. Уход от контакта с другими людьми, начинающийся из-за стремления к удобству и безопасности, часто приводит к состоянию, граничащему с патологией. Так, в отеле Bel-Air есть постоянный гость, который требует, чтобы в его комнате всякий раз был новый матрац, завернутый в восемь простыней, тоже новых, и накрытый новым одеялом в двух пододеяльниках. Кроме того, он получает восемнадцать банных полотенец, восемнадцать полотенец для рук и шесть кусков мыла. Все, разумеется, новое. Одна женщина, планируя построить в Аспене дом площадью 30 тысяч квадратных футов, включила в проект два бассейна: один для своих детей, а второй, не оскверняемый прикосновением других людей, для себя одной.

И все мы созданы для общения. Другие социальные приматы могут бродить в одиночестве целыми днями, но они частенько собираются вместе, чтобы кормиться и укреплять взаимные связи ухаживанием. На ночь они устраиваются рядом в ветвях деревьев. Рассадите их по отдельным деревьям, растущих не ближе ста метров друг от друга, и увидите перепуганных и растерянных обезьян, похожих на богачей в их особняках.

«Обычный ребенок спит в соседней с родительской спальней комнате, - рассказывает Джоани Бронфман женщина, выросшая в богатой семье и в большом доме. - Он буквально слышит их дыхание за стеной. Но меня, сколько я себя помню, запирали в комнате, наверное, потому, что я все время ходила к своим братьям. Видимо, я была немного непослушной. Но я действительно нуждалась о родителях, я хотела быть рядом с ними. Не помню, что тогда случилось, но это было нечто срочное. Я начала звать родителей, но никто не отвечал, я кричала, но безрезультатно. И тогда я вышла из себя и стала бросать в дверь свинью-копилку, пока не начали отлетать щепки. Должно быть, это продолжалось полчаса, я была уверена, что кто-нибудь услышит, придет и накажет меня. Ну и ладно, хотя бы мне уделят внимание, заметят. Однако никто не приходил, и я наконец успокоилась... Когда я собралась с духом, то выбралась через окно и спустилась вниз. Мать с отцом и какими-то гостями пила коктейли. Она понятия не имела о том, что случилось, и сказала: „Привет, зачем ты пришла?" Я почувствовала себя ужасно, ведь я испробовала все средства, а они даже не знали о моей беде».

Еще один человек, с которым беседовала Бронфман, вырос в особняке на вершине холма: «Я не должен был играть с детьми из города. До ближайшего дома было две мили. Мне не разрешалось уезжать на велосипеде за холм... Потом мама умерла, отец заболел, а я получил деньги». На них он купил себе остров у побережья штата Мэн, который описывал так: «Это великолепно, я переживал почти религиозное чувство, когда удалялся туда». Лишь позже он понял, что остров - это «абсолютный символ изоляции».

В Бленеме самая трогательная история о том, как томит бескрайнее пространство дома, связана с Консуэ- лой Вандербильт, В 1896 году эта восемнадцатилетняя американка была выдана своей честолюбивой матерью замуж за девятого герцога Мальборо. Таким образом, Вандербильт стала одной из самых видных «долларовых герцогинь» - армады богатых американских невест, импортированных для спасения увядающей аристократии.

Рэндольф - дядя герцога - также женился на богатой американке Дженни Джером, и пока г ерцог был холост и не имел детей, их сын Уинстон считался наследником титула.

Вандербильт принесла Черчиллям 2,5 миллиона долларов приданого в акциях железнодорожной компании Beech Creeck. Герцог жаждал этих денег, рассчитывая вернуть Бленему его былую славу. Теперь «крыша наконец будет отремонтирована, а семья сможет вернуться к трехразовому питанию», - сухо прокомментировала их брак газета The Washington Post. Вскоре после свадьбы муж Консуэлы сказал, что ее роль - быть «звеном в цепочке». Его бабушка убеждала ее как можно скорее родить наследника, «поскольку невыносимо думать, что герцогом может стать этот выскочка Уинстон».

Происходя из семьи Вандербильт, Консуэла привыкла жить на очень широкую ногу, но неудобства Бленема были ей новы. «Странно, что в таком огромном доме нет ни одной по-настоящему пригодной для жилья комнаты», - жаловалась она некоторое время спустя. Но в восторге она была и от ежеутреннего созерцания мраморного камина, на котором ее покойный свекор написал своей герцогине такую любовную записку: «Прах Тлен Небытие». Но еще больше Консуэлу разочаровывало то, что ее супруг заботился лишь о славе Бленема и роде Черчиллей.

Когда прошли первые годы брака, холодность в их отношениях усилилась, зато Вандербильт нашла великому Джону Черчиллю практическое применение. Одним из сокровищ дворца была стофунтовая серебряная ваза, на которой был изображен первый герцог, прямо в седле пишущий Саре послание с вестью о победе при Блен- хейме. Вандербильт использовала эту вазу в качестве cachemari, «заслонки для мужа», ставя ее так, чтобы ей не приходилось лицезреть кислую физиономию герцога, который никак не закончит с обедом. «Как правило, мы оба молчали, - пишет Вандербильт. - Чтобы не впасть в отчаяние, я вязала, а дворецкий в холле читал детективные рассказы». Обставляя дом в Лондоне, Вандербильт повесила в одном конце коридора портрет Джона Черчилля, а в другом - своего предка коммодора Вандербильта, так что эти двое сердито смотрели друг на друга, как два что-то не поделивших пирата. Брак закончился разводом.

деленном от дома парком), предназначенном для «млад* ших» членов рода (среди таковых и Уинстон Черчилль).

Более того, потомки Джона Черчилля все же иногда приезжают пожить в этом памятнике и сегодня, спустя три столетия после славной победы.

Это напомнило мне о доме племенного вождя в Уганде, вдовы которого верно ухаживают за его алтарем спустя годы после его смерти,

В Бленеме до сих пор нет ни одной по-настоящему пригодной для жилья комнаты. Поэтому одиннадцатый герцог Мальборо, даже официально пребывая в своей резиденции, обычно живет в более уютном имении в нескольких минутах езды от дворца. Но иногда он принимает друзей, важных гостей и охотников (которые хорошо платят за такую привилегию) в самом Бленеме.

Когда я встретился с герцогом во время одного из визитов в Бленем, то увидел перед собой высокого худощавого человека лет за семьдесят, с немного выпученными голубыми глазами и аккуратно зачесанными назад седыми волосами. На нем был сшитый на заказ костюм, из петлицы свисал кончик золотой цепочки с ручной гильотинкой для сигар на другом конце. Его любимым воспоминанием о проведенном во дворце детстве было то, как он катался на велосипеде по подвалу. Еще он вспоминал, как его отец - десятый герцог - ездил по саду на старом спортивном автомобиле, а дети гонялись за ним на велосипедах, кидая в него теннисными мячиками. Пожалуй, это самое трогательное из того, что я слышал о ком-либо из герцогов Мальборо. Он признался, что был не во всех 187 комнатах, а лишь «в большинстве из них» и что не чувствует особой связи с Джоном

Черчиллем, но зато гордится тем, что знавал своего кузена Уинстона.

В Бленеме один лишь Уинстон достиг удивительных высот, умудрившись не только выйти из гнетущей тени своего великого предка и стать одной из крупнейших фигур XX века, но и превратить Бленем в собственный храм. Со свойственным всем Черчиллям сверхъестественным умением разжигать пламя собственной славы, он ухитрился родиться в Бленеме, когда его родители были здесь с визитом, - на два месяца раньше срока. Более того, он предусмотрительно появился на свет не в какой-нибудь неудобной спальне в личных апартаментах, а в анфиладе, начинающейся у главного входа во дворец, так что его место рождения запросто можно было превратить в достопримечательность национального значения.

Там, среди многочисленных экспонатов, вновь и вновь звучит запись голоса Уинстона, прозвучавшего в самые мрачные дни Второй мировой войны:

«Мы будем защищать острое и не постоим за ценой. Мы будем сражаться на пляжах. Мы будем сражаться на посадочных площадках. Мы будем сражаться в полях и на улицах. Мы будем сражаться в холмах. Мы никогда не сдадимся».

Посетитель может задаться вопросом, который поставил сын Уинстона: способствовали ли «происхождение или среда» его героическим достижениям? Уинстона и Джона Черчиллей разделяли девять поколений, поэтому последнему потомок в лучшем случае обязан немногим, а в худшем (если хоть одно из звеньев цепи оказалось ущербным, что вполне вероятно) - не обязан ничем. Но влияние Бленема, его престижа и великолепия переоценить трудно.

Уинстон был крещен в часовне Бленема, хранил память о проведенных там часах и почитал великого герцога. В молодости он написал четырехтомную биографию, призванную вернуть Джону Черчиллю его законное место среди величайших героев Англии, рядом с Веллингтоном и Нельсоном. Критик книги Уинстона Черчилля «Мальборо; его жизнь и время» был недоволен тем, что автор сравнивал себя со своим предком. Проведя два года своей юности за чтением бумаг первого герцога, найденных в архивах Бленема, Уинстон часто обращался к своей будущей супруге Клементине с теми же словами, которые Джон писал Саре; «Душа моя». Кроме того, он использовал дворец в качестве приманки, чтобы уговорить Клементину выйти за него замуж. «Думаю, Бленем Вас позабавит», - писал он, явно выходя за границы свойственной высшему классу сдержанности. Большой дом со своими землями, титулами и мифами послужил эффективным инструментом ухаживания, так же как в случаях Дженни Джером, Консузлы Вандербильт и многих других до них. Уинстон сделал Клементине предложение в дворцовой церкви. Медовый месяц они провели в Бленеме. Уинстон не тяготился Бленемом: он черпал в нем вдохновение, но никогда не платил за его содержание.

На записи выпуска новостей из экспозиции, посвященной Уинстону Черчиллю, триумфальная медь соседствует с заунывными струнными, однако в его речи почти нет эмоций, нет пронзительности, она рассудительна. В ее неторопливом темпо и нарочитых повторениях есть что-то от неколебимой мощи Бленема и от побед Джона Черчилля, который когда-то тоже освобождал Европу:

«Вы спрашиваете, какова наша цель. Отвечу одним словом -

победа. Победа любой ценой. Победа вопреки страху. Победа,

каким бы долгим и трудным ни был путь к ней. Ибо без победы не будет жизни».

Уинстон Черчилль признавал, что строительство Бленема, размах которого мог сравниться с возведением египетских пирамид, в конечном счете стоило Джону Черчиллю его места среди национальных героев.

«Насколько было бы лучше, если б его жизнь □ самом ее расцвете прервало то пушечное ядро в битве при Мальпаке, - заметил он в одном месте, нелицеприятно рассказав о репутации семьи. - Право же, строительство Бленема сделало его несчастным, не принеся славы. Однако Бленем стоит, и Мальборо, вернись он сегодня с того света, вероятно, счел бы свою цель достигнутой».

Уинстон был слишком хорошим политиком, чтобы заявить об этом во всеуслышание, но сквозь толщу времени проглядывает очевидный подтекст: если большие дома богатых и влиятельных людей в конечном итоге служат достойной цели, то сам он - выскочка, светля- чок, герой - был живым тому примером.

Тогда как мужья их казались огромными неуклюжими животными, жены отличались стройностью, гиб» костью и сексуальностью. Природа подарила им аккуратные черты лица и большие нежные глаза. Они являли собой олицетворение женственности и были элегантны, красивы, кокетливы и вместе с тем любящи. Они были божественными созданьями, и я решил, что, если мне когда-либо выпадет шанс перевоплотиться в зверя, я сделаюсь морским котиком, чтобы заполучить такую прекрасную жену.

Джергщьд Даррелл

Когда эволюционные психологи говорят о сексуальном поведении людей, они стремятся проводить аналогии с миром животных. Особенно им нравится приводить в пример скорпионниц. Эти хищники длиной в дюйм обитают тысячами в лесах умеренного пояса Северной Америки. Они ловят других насекомых, впрыскивают в их тела пищеварительные ферменты, а затем высасывают содержимое, Пока сравнение с поведением богачей кажется надуманным. Однако когда самцу скорпионницы хочется любовных приключений, он отправляется на охоту, ловит особенно крупное насекомое и рекламирует его перед женской частью популяции. Самцы и самки собираются парами в подлеске, где зависают, сцепившись передними конечностями, лицом к лицу, как гимнасты на трапеции, готовящиеся исполнить менуэт в воздухе. Он держит мертвое насекомое в задних лапках и протягивает ей, словно Свадебный подарок. Иначе говоря, он покупает ей обед, а она соглашается на секс.

Ни самец, ни самка не позволяют одурачить себя. Если обед слишком скуден, она прогоняет его прежде, чем он добьется своего. Это вариация на тему «бриллианты - лучшие друзья девушки», и чем больше бриллианты или насекомые, тем лучше друзья. Самке требуется двадцать минут энергичного совокупления, чтобы потерять интерес к другим самцам и отложить яйца, а он получает свои двадцать минут, если приносит ей большой подарок. С другой стороны, когда время самца истекло, он может забрать свадебный подарок назад и улететь с ним в поисках новых самок.

Не правда ли, ото что-то напоминает? Вероятно, вам уже пришла на ум какая-нибудь унизительная аналогия. Например, вы вспомнили, как Дональд Трамп заключил со своей второй женой Марлой брачное соглашение, по которому ей полагалась часть его состояния после пяти лет брака. По прошествии четырех лет он ее оставил. Спрашивается, разве он не использовал свои репродуктивные активы с расчетливостью, достойной скорпионницы?

Конечно, рискованно так внезапно перескакивать от скорлионниц к людям. В нашем биологическом виде как самцы, так и самки обычно интересуются тем, какие ресурсы может предоставить потенциальный долгосрочный партнер. В прошлом мужчины из высшего класса нуждались не только в хорошей родословной, перелистывая в поисках спутницы жизни страницы альманахов Social Register и Debretfs или спрашивая друг у друга: «Чем занимается ее отец?» «Не сказать* чтобы мои бывшие мужья думали лишь о моих деньгах, - сказала однажды Барбара Хаттон, унаследовавшая магазины Woolworth, - но они находили в них определенную прелесть». И все же целый ряд исследований показал, что женщинам в гораздо большей степени свойственно выбирать партнера, располагающего известными ресурсами. Вопреки ожиданиям феминисток, женщины, имеющие хорошие перспективы добиться успеха, уделяют особенное внимание финансовому положению мужчины. Как сказала продавщица недвижимости из Далласа, характеризуя богатых мужчин в целом: «У них на лбу будто написано „Пойдем!”». Феминистки полагают, что стремление выходить замуж по расчету имеет культурные корни и является побочным продуктом экономической дискриминации, а также излишней чувствительности продавщиц недвижимости, Эволюционные психологи утверждают, что у этого явлеиия есть и биологические предпосылки. Женщины очень много вкладывают в потомство, так что в далеком прошлом те из них, кому удавалось найти помощника, способного как-то компенсировать их усилия и затраты, получали существенно больше шансов на выживание.

В жизни других видов есть яркие свидетельства, подтверждающие аргумент о родительском вкладе. Если воспитание потомства ложится в основном на плечи самок, то они очень скрупулезно выбирают самцов, которые Демонстрируют лучшую приспособленность или, как скорпионницы, предоставляют им ценные ресурсы. Когда самка настаивает на том, чтобы самец заботился о наполнении едой ее тарелки, то это не зоологический эквивалент проституции, а просто услуга за услугу, обмен пищи на секс. Самка получает необходимую для размножения энергию и возможность оценить достоинства потенциального партнера. Например, у крачек обыкновенных брачный ритуал кормления партнерши - надежный показатель способности самца прокормить птенцов.

Природа человека распорядилась так, что за размножение почти целиком отвечают женщины. Вклад отца равен материнскому лишь в одном отношении - он обеспечивает половину генома ребенка. В остальном неравенство потрясающее. Женщина производит только 400 яйцеклеток за свою жизнь, а мужчина - 4 триллиона сперматозоидов. Получается примерно 125 миллионов в день, а если привести расчеты к курьезному знаменателю (что, впрочем, мужчины любят), получится примерно 86 805 потенциальных детей в минуту. Поэтому растрата его «запасов» при смене партнерши почти равна нулю, тогда как ее потери невосполнимы. Более того, женщине предстоит истратить во время беременности 80 тысяч калорий (такого количества хватило бы, чтобы добежать от Нью-Йорка до Чикаго), а также 182 тысячи калорий на вскармливание ребенка в течение года (с таким запасом энергии можно дотянуть и до Сан-Франциско... или лопнуть). Между тем непосредственный вклад мужчины, представленный его маленьким, но бодрым сперматозоидом, составляет 0,000 000 007 калории. Этого не хватит даже на то, чтобы перевернуться в постели и громко пукнуть. В общем, удивительно ли, что женщинам нравятся мужчины, способные оказать мощную поддержку? Или то, что в нашем далеком прошлом самец, получавший власть, становился индикатором репродуктивного потенциала, подобно тому как мужчины до сих пор судят о репродуктивном потенциале женщины главным образом по красивому лицу или большому приданому, смешанными в нужной пропорции?

Эволюционные психологи не забывают отмечать, что они просто объясняют механизмы, лежащие в основе нашего обыденного поведения, а не одобряют их. Более того, эти механизмы не являются непременными и обязательными. Эволюция не влияет на наш романтический или экономический выбор (не больше, чем заставляет нас накапливать жиры и сахариды). Мы говорим лишь о предрасположенности, а культура позволяет нам трансформировать или отвергать ее. Богатая женщина может выйти замуж за таксиста, а принц - выбрать кассиршу из закусочной с не самым оптимальным соотношением размеров талии и бедер, и они могут жить счастливо. Но раз уж обычно все происходит иначе, то полезно разобраться, с чем мы имеем дело.

и прикинула, что корона стоила уж точно не менее 15 тысяч франков - то есть не меньше 3 тысяч долларов, в то время как месячные расходы Сони на питание составляли 60 долларов. «Я должна была надеть ее и поблагодарить. Так распорядился управляющий».

Амир сказал Соне, что деньги - это подарок. А затем добавил, что ей следовало бы потратить часть из них на посещение парикмахерской. «Я при всех влепила ему пощечину и не взяла денег. Но он не отставал, звонил каждый день». На следующей неделе у девушки был день рождения, и он пригласил ее друзей на пир с икрой и фуагра, «Паштет мне понравился». Он считал, что такая красивая девушка не должна работать в ресторане и ему следует позаботиться об этом, сказал, что «хочет защищать, любить меня, открыть мне радости жизни. Восточные люди знают, как говорить такие вещи, чтобы они не звучали смешно». Несколько недель спустя он отправил ей письмо с вложенным билетом, приглашая провести уик-энд в Лондоне. Когда она отказалась, он сказал; «Если ты не приедешь, то больше никогда не увидишь меня». Соня приехала и впоследствии, не вняв предостережениям родни о том, что такой мужчина наверняка будет изменять, вышла за него замуж. «Такая девушка, как я... не могла устоять перед таким романтиком».