Программная карта номер один

Электронно‑счетная машина есть своего рода думающая машина. Она способна думать, но не может ставить проблемы. Чтобы машина думала, нужно ввести в нее так называемую программную карту – лист вопросов, написанных на машинном языке.

Когда я вошел, мой ассистент Ёрики, копавшийся в запоминающем устройстве, обернулся ко мне и спросил:

– Ну что там, в комиссии?

Видимо, лицо мое выражало полное отчаяние, потому что он, не дожидаясь ответа, шепотом выругался и отшвырнул инструменты.

– Веди себя прилично! – сказал я.

Он нехотя нагнулся и подобрал отвертку. Затем, подбрасывая ее на ладони, он осведомился, выпячивая челюсть:

– Так когда же все‑таки можно приступать к работе?

– Почем я знаю!

Я был зол и не мог без раздражения видеть, как сердятся другие. Стащив с себя пиджак, я швырнул его на панель управления. В тот же момент мне почудилось, будто машина включилась. Заработала по своей воле, сама собой. Этого, конечно, быть не могло. Галлюцинация. Но в эту секунду в голове моей мелькнула какая‑то необычайная мысль. Я попытался удержать ее – и не смог. Забыл. Вот мерзость, до чего же жарко…

– Они предложили какой‑нибудь другой план?

– Они предложат, держи карман!

Ёрики помолчал, затем сказал тихо:

– Я спущусь вниз на минутку.

– Ступай. Делать все равно нечего.

Я сел на стул и закрыл глаза. Стук деревянных каблуков Ёрики удалялся Любопытно, почему в Японии почти все молодые научные работники носят сандалии на деревянных каблуках? Вот странная манера. По мере удаления шаги становились быстрее… Вероятно, воспылал решимостью что‑то предпринять.

Я открыл глаза и сразу, как нечто необыкновенно значительное, увидел на полке перед собой четыре папки с вырезками из газет и журналов. Статьи за эти три года, начиная с того дня, когда была пущена в ход знаменитая «МОСКВА‑1». Все статьи о машинах‑предсказателях. Это путь, пройденный мною. И там, на последней странице в последней папке, мой путь закончится.

А первой страницей в первой папке была статья одного научного обозревателя, того самого, который потом столь радикально изменил свои взгляды. В этом было что‑то циничное.

Статья начиналась словами: «Ученые, откройте глаза!» Как если бы автор и был создателем предсказывающей машины. «Машина времени Уэллса, – продолжал он, – оказывается наивной выдумкой лишь потому, что Уэллс рассматривал передвижение по времени в пространственном смысле. Человек наблюдает микроорганизмы исключительно при посредстве микроскопа. Но кто осмелится сказать, что он не наблюдает микроорганизмы, поскольку не видит их невооруженным глазом? Совершенно аналогично человечество получило возможность своими глазами заглянуть в будущее при посредстве машины‑предсказателя „МОСКВА‑1“. Машина времени, наконец, существует! Мы стоим перед новым поворотом в истории цивилизации!»

Да, пожалуй, сказать так было можно. Но до чего в этой статье все было преувеличено! Если бы спросили меня, я сказал бы, что никакого будущего автор статьи не видел. Видел он всего несколько кадров из кинохроники.

Вот что тогда демонстрировали сначала часы, показывающие полдень, и огромная раскрытая ладонь. Рядом телевизор, на его экране то же самое изображение. Подается команда: ровно в час сжать руку в кулак. Инженер у панели управления поворачивает верньеры, часы на экране телевизора показывают час. С момента подачи команды проходит всего тридцать секунд, но на экране прошел час, и рука на экране твердо сжимается, в то время как ладонь возле телевизора остается раскрытой.

Затем демонстрировались такие эксперименты. Когда отдавался приказ напугать через час спящую птицу, птица на телеэкране испуганно вспархивала. Когда отдавался приказ через час разжать пальцы, сжимающие стакан, стакан на телеэкране падал на пол и разбивался вдребезги…

Не мудрено, что это поражало воображение. Я и сам вначале был порядком ошеломлен. Но дело не в этом. Прошло три года… другими словами, пошла четвертая папка вырезок, и тот же самый обозреватель запел по‑иному.

«В истинном смысле предсказания в нашей вселенной, по‑видимому, не могут осуществляться. (Даже в фразеологии его ощущалась какая‑то подлость.) Давайте предположим, что некоему человеку предсказали, что через час он свалится в яму. Но разве найдется такой идиот, который свалится, если его предупредили об этом? А если и найдется, то это будет, несомненно, весьма простодушный и в высшей степени подверженный внушению человек. И в этом случае мы будем иметь дело не с предсказанием, а с внушением. Так давайте же откажемся от этой блестящей лжи, именуемой машиной‑предсказателем, давайте прямо и честно назовем ее машиной‑гипнотизером, использующей человеческие слабости…»

Вот до чего мы договорились! Что же, называйте как вам благоугодно. Кто украл булавку, тот и топор украдет. Да он и не один такой. Все вдруг отвернулись от моего дела. Я стал опасным человеком.

Вторая вырезка в первой папке – статья с фотографией. На фотографии я еще улыбаюсь. Это мое интервью по поводу «МОСКВЫ‑1».

«„Нет, я не думаю, что это утка. Теоретически такая машина вполне возможна. И я не думаю, что она существенно отличается от обычных электронно‑счетных машин“, – говорит профессор Кацуми из Центрального научно‑исследовательского института счетной техники. Профессор говорил спокойно и сдержанно, как полагается специалисту».

Это ложь. Я просто сгорал от зависти. Я отвечал весьма холодно, и один из корреспондентов, разозлившись, спросил:

– Вы хотите сказать, сэнсэй,[1]что построить такую же штуку вам ничего не стоит?

– Ну что же, если бы было время и деньги… – Это я говорил уже чуть ли не от чистого сердца. – Вообще способностью предсказывать будущее обладают в принципе все электронно‑счетные машины. Главная проблема не в самой машине, а в уровне технических навыков, необходимых для ее использования. Программировать, то есть формулировать вопросы на языке, понятном для машины, – вот что трудно. До сих пор это необходимо должен был делать человек. Но вот эта самая «МОСКВА‑1» как раз, по‑видимому, такая машина, которая способна сама себя программировать.

– А что можно делать на такой машине? Не поведаете ли вы нам что‑нибудь этакое, из области мечты?

– Гм… Обычно эффективность предположений обратно пропорциональна величине минувшего промежутка времени и теряется ускоренно. Как вы сами могли убедиться, область предсказаний вопреки ожиданиям ограничена, не так ли? Если стакан уронить, он разобьется. Для того чтобы узнать это, нам не приходится прибегать к помощи предсказывающей машины, не правда ли? Это и школьнику известно. Ну что же, возможно, найдутся пути применения ее в качестве учебного пособия. Но мне представляется, что следует воздержаться от слишком радужных надежд.

А ведь в действительности я места себе тогда не находил от ревности. Если я буду сидеть сложа руки, то безнадежно отстану. Нет, не будет мне покоя, пока я не попробую построить такую машину сам, своими руками. И я бросился к директору института, побежал к знакомым. Ни один человек не проявил к моему предложению ничего, кроме любопытства. И уж окончательно я был добит одним писателем, статью которого, в качестве выступления моего единомышленника, поместили рядом с интервью. (Нет ничего более устрашающего, нежели невежество.)

«Весьма возможно, что утратившие свободу коммунисты имеют только такое будущее, которое можно предсказывать машинами. Но нам, строящим свое будущее на основе свободной воли, эти машины ни к чему. Попытайтесь отразить наше будущее в таком машинном зеркале, и вы увидите, что зеркало это станет прозрачным, как оконное стекло. Больше всего я опасаюсь, что вера в возможность предсказаний подорвет нашу нравственность…»

Но в конце концов случай все же улыбнулся мне. Откроем вторую папку. «МОСКВА‑1» принялась показывать, на что она способна. Я готов был жизнь отдать за такие возможности. Что мечты! Из нее, как из рога изобилия, одно за другим посыпались предсказания, пресные, сухие, страшно реальные. Для начала это были поразительно точные прогнозы погоды, затем прогнозы состояния производства и экономики…

Растерянность тех дней одним словом не выразишь. Внезапно Япония получила прогноз на урожай риса. К прогнозу отнеслись пренебрежительно: ладно, через полгода проверим. Но тут…

Расчеты всех банков страны за первые два квартала.

Количество неоплаченных векселей в будущем месяце.

Предполагаемая выручка одного из универсальных магазинов.

Индексы цен в розничной торговле города Нагоя в будущем месяце.

Степень заполненности пакгаузов порта Токио.

Эти прогнозы были получены один за другим; и было поразительно, как они начали сбываться с точностью, сводившей к нулю поправки на случайные отклонения и ошибки. Поражало и заявление в конце списка прогнозов.

«Кроме того, „МОСКВА‑1“ способна предсказать для вашей страны индексы цен на акции, а также соотношение между производством и потреблением. Однако из опасения вызвать у вас экономические трудности, мы воздержимся от этого. Мы всегда будем преследовать только одну цель: честное мирное соревнование».

Уныние было настолько сильным, что даже газеты ограничились лишь самыми необходимыми комментариями. Другие страны «свободного мира» тоже, видимо, получали соответствующие прогнозы и тоже помалкивали. Это плачевное молчание длилось довольно долго. Но правительства не просто молчали и сидели сложа руки. Под давлением финансовых кругов вынуждено было зашевелиться и наше правительство.

Первым делом, чтобы сохранить престиж, арестовали по подозрению в шпионаже нескольких коммунистов. Затем, наконец, при нашем Центральном научно‑исследовательском институте счетной техники учредили лабораторию – как было объявлено, для того чтобы разработать свою оригинальную машину‑предсказатель. Меня назначили начальником этой лаборатории, и это было естественно, поскольку я являюсь лучшим в Японии специалистом по программированию. Мое желание исполнилось, теперь я мог с головой погрузиться в исследования, связанные с машинными предсказаниями.

Вырезки из третьей папки…

В соответствии с заявлением «МОСКВА‑1» хранит молчание. Ёрики несколько груб, но тем не менее способный помощник. Работа шла в хорошем ритме, так что осенью второго года почти все было закончено, и мы могли показывать на телеэкране, как в будущем разобьется стакан. (Показывать явления, обусловленные законами природы, сравнительно легко.) Мы несколько раз демонстрировали простенькие опыты; и с каждым разом моя слава и слава машины росла, а вместе со славой росли и всевозможные надежды. Я знаю, однако, что есть люди, для которых машина опасна. Когда мы попробовали предсказывать результаты скачек, устроители переполошились и заставили нас прекратить работу. В те времена я только наивно порадовался грозной репутации своей машины, но теперь мне кажется, что этот инцидент был первым зловещим предупреждением о том, что в конце концов мы превратимся в отверженных. (Не знаю, на скольких столбах держится мир, но по крайней мере три из них – это, наверное, темнота, невежество и тупость.) Впрочем, тогда мы еще были на восходящей ветви кривой, и я был полон самых радужных надежд. Не знаю почему, но особенно популярен я был у детей; я частенько фигурировал в цветных комиксах, где из своей лаборатории в ЦНИИСТе отправлялся в сопровождении своих роботов (в действительности машина представляет собой ряды громадных металлических ящиков, расположенных буквой «Е» на площади около семидесяти квадратных метров, но в комиксах, видимо, позарез нужны именно роботы в грядущие века) и побивал всевозможных злодеев.

Но вот, наконец, машина была отлажена, и настало время вплотную заняться ее тренировкой и обучением. Человек, даже со своим мозгом, ни на что не пригоден без образования и опыта. Точно так и машина. Опыт необходим, это пища для мозга. Но машина не способна выходить на улицы и вращаться в свете; поэтому нам, людям, пришлось стать ее руками и ногами, всюду бегать и собирать для нее информацию. Нудная работа, пожирающая массу сил и денег.

(Информация была главным образом экономической, что не удивительно, принимая во внимание профиль нашего института, а также психологическое влияние предсказаний «МОСКВЫ‑1».)

Способность машины усваивать информацию безгранична. Все, чем ее питают, она должным образом переваривает и где‑то прячет. Когда какая‑либо из ее «систем» насыщается, из пункта насыщения должен поступать сигнал. Отныне эта «система» способна сама разрабатывать для себя программу.

В один прекрасный день первый сигнал поступил. Это означало, что она усвоила все функциональные зависимости в явлениях природы, выражаемые кривыми. Я немедленно опробовал ее. Я дал ей задание показать на телеэкране прорастание горошины в воде за четыре дня. Она справилась прекрасно. Можно было видеть, как росток увеличивался и достиг семи сантиметров в длину. Далее ее развитие пойдет быстро. В память об этом дне я официально объявил ее название: «КЭЙГИ‑1».

Однако пора закрыть третью папку и перейти к четвертой. Обстоятельства вдруг резко меняются.

Рождение машины‑предсказателя мы решили отпраздновать с помпой. Какое задание дать ей первым? Мы разослали анкеты, провели собеседования. Заработала специальная комиссия, газетчики были наготове. И вдруг поступило сообщение, что пущена в ход «МОСКВА‑2».

Эта новость содержала злой сюрприз. Мне передали ее рано утром по телефону из какой‑то редакции.

– И эта самая «МОСКВА‑2», говорят, уже сделала предсказание. Она объявила, что будущее непременно за коммунистическим обществом. Каково? Что вы об этом думаете, сэнсэй?..

Это показалось мне ужасно забавным, и я невольно расхохотался. Между тем ничего смешного в этом не было. Плакать следовало, а не смеяться, ведь не так часто приходится слышать известия, от которых получается несварение желудка.

В институте только об этом и говорили. Я чувствовал себя несчастным. Дело было не просто в том, что нашей машине не повезло. Меня вдобавок охватило предчувствие каких‑то больших неприятностей.

Молодые сотрудники переговаривались:

– Машине не подобает сообщать такие банальности.

– Почему же? А если это правда?

– Может, это предсказание подстроено?

– Я тоже так думаю. Уже то смешно, что будущее должно быть с каким‑то «измом».

– А ты не думай об этом, как об «изме», вот и не будет смешно. Дело‑то простое, переход от частной собственности на средства производства к совсем иной форме…

– И ты способен утверждать, будто эта иная форма возможна лишь при коммунизме?

– Дубина! Это же и есть коммунизм!

– Потому я и говорю, что это банально.

– Ничего ты не понял.

– Послушай, самое главное для человека – это жить свободно, не подвергаясь насилию.

– Да что ты говоришь? Какая оригинальная мысль!

Увы, никто не рассмеялся.

Потом они подошли ко мне. Они спросили, может ли и наша машина предсказать что‑либо толковое из области таких проблем.

– Мы им еще нос утрем, – пошутил я.

На следующий день поступили сообщения из Америки.

«Предсказание и гадание различаются коренным образом. Предсказанием достойно называться лишь то, в основе чего заложено понятие о нравственности. И поистине только отрицанием человечности можно назвать попытку передать подобные вопросы на усмотрение машин. В нашей стране тоже давно уже существует машина‑предсказатель, но мы, послушные голосу совести, избегаем пользоваться ею. Последние действия Советского Союза противоречат его заверениям о стремлении к мирному сосуществованию и представляют собой угрозу дружбе между народами и свободе человека. Мы рассматриваем предсказание „МОСКВЫ‑2“ как насилие над духом, и мы рекомендуем как можно скорее отказаться от услуг подобных машин. В том случае, если этого сделано не будет, мы намерены апеллировать к ООН».

(Интервью государственного секретаря Строма.)

Такая жесткая позиция нашего союзника не могла не отразиться на нашей работе. То, чего я боялся, в конце концов случилось. В тот же день около трех часов я получил через директора института приглашение на экстренное заседание комиссии по программированию. При этом выяснилось, что комиссия реорганизована и заседать будет уже в новом составе. Так бесцеремонно распорядилось Статистическое управление. Специалистов, если не считать директора и меня, в комиссии не осталось, лица все были новые, и состав сильно сократился.

Заседание состоялось, как всегда, на втором этаже главного здания института. Прежде на заседаниях мы с удовольствием перебрасывались глупыми веселыми шутками – что, например, случится, если предсказать молодоженам день развода. Теперь же атмосфера была совершенно другой. Сначала поднялся чиновник Статистического управления, некий Томоясу, взявший на себя функции распорядителя.

– Данная комиссия, – сказал он, – сохраняет прежнее название, но характер ее будет отныне совершенно иной. Настоятельно прошу иметь это в виду. Заинтересованные правительственные круги пришли к единогласному мнению, что этап предварительных исследований закончен и право составления программ следует вновь, на этот раз со всей ответственностью, возложить на данную комиссию. Это означает, что без специального разрешения данной комиссии включать машину‑предсказатель отныне запрещается. Самостоятельность поощряется и уважается на этапе исследовательском, но коль скоро мы вступили в этап практического применения, необходимо точно определить, кто несет всю ответственность. Вот в таком плане. Да, прошу принять во внимание еще следующее. Отныне и впредь наши заседания будут проводиться в закрытом порядке.

Затем встает какой‑то долговязый тип. Я вижу его впервые. Он назвал себя и перечислил свои степени и звания, но я не расслышал. Кажется, он что‑то вроде секретаря министра. Нервно ломая свои длинные пальцы, он говорит:

– Если взглянуть на последнее выступление «МОСКВЫ‑2», то нетрудно усмотреть в нем, как это и отмечалось в американском заявлении, некий политический замысел… Ну вот, например, можно рассудить таким образом… Вначале они разожгли наше любопытство своей «МОСКВОЙ‑1» в расчете на то, что мы из чувства соревнования вынуждены будем строить свою собственную машину‑предсказатель. Так оно и случилось… (Интересно, какого черта он пялит на меня глаза?) И когда мы вступили в этап практического применения, вот тут‑то они нас и ловят. Ловят хитроумно, политически… Раз они делают политические предсказания, то получается, будто и нам стыдно не делать таких предсказаний, это произвело бы дурное впечатление. В результате мы можем поздравить себя с тем, что своими руками весьма ловко завели у себя шпиона. Я имею в виду машину‑предсказатель. Мне хотелось бы, чтобы все хорошенько подумали об этом. Чтобы нам не зазеваться и не попасть в ловушку. Хочется, чтобы вы как следует осознали это…

Я потребовал слова. Директор с беспокойством поглядел на меня.

– А как с проектом программы, – сказал я, – который выработан прежним составом комиссии? Можно надеяться, что мы утвердим его?

– Это какой? – Долговязый заглядывает в бумаги Томоясу.

– Их было три… – Томоясу растерянно листает бумаги.

– При чем здесь три? Я говорю о первом, который разработан и принят. Проблема цен и стоимости труда в соответствии с темпами механизации. Остается только выбрать для контроля предприятие и…

– Погодите, погодите, сэнсэй, – прерывает меня Томоясу. – Право принимать решения комиссия получила только с нынешнего заседания. То, что было раньше, соответственно утратило силу…

– Но у нас уже все подготовлено!

– Нет, это не пойдет, – говорит долговязый. – Этот проект мне не представляется удачным. Слишком велик риск. Есть возможность связать этот вопрос с политической проблематикой, вы понимаете…

Он засмеялся, сжимая губы, и вслед за ним дружным смехом разразились остальные члены комиссии. Не понимаю, что тут смешного. Настроение у меня окончательно испортилось.

– Ну вот видите, вы не понимаете. Да ведь это же все равно, что признать победу «МОСКВЫ‑2»!

– Вот именно! Этого они только и добиваются. С ними надо держать ухо востро…

Все снова расхохотались. Ну и комиссия! Сборище идиотов каких‑то. Впрочем, мне больше не хотелось протестовать. Терпеть не могу политики. Но если провалился первый проект, надо взамен его немедленно выдвинуть новый.

– Тогда остановимся на втором проекте? Занятость населения через пять лет в случае, если состояние денежного обращения не изменится…

– Это тоже не пойдет, – сказал долговязый и поглядел на остальных членов, как бы заручаясь их поддержкой.

– Ну, знаете, вопросов, не связанных с политикой вообще, наверное, нет.

– Вы так думаете?

– А вы?

– Вот нам и хотелось бы, сэнсэй, чтобы вы об этом подумали… Мы ведь понятия не имеем, что можно, а чего нельзя с машиной‑предсказателем…

– Ну хорошо, а третий проект? Прогноз результатов очередных парламентских выборов…

– С ума можно сойти!.. Из всех ваших проектов это самый невозможный!

– Простите, – сказал член комиссии, все это время хранивший молчание. – До меня никак не доходит одно обстоятельство… Человек, само собой, поступает по‑разному в зависимости от того, знает он предсказание или не знает. Так вот, разве исполнится предсказание, если о нем всех оповестить?

– Я уже двадцать раз объяснял все это прежнему составу комиссии, – сказал я.

Видимо, я говорил не очень приветливо, и роль лектора поспешно берет на себя Томоясу.

– В этом случае делается новое предсказание, учитывающее, что люди действуют, зная первое. То есть делается предсказание номер два… В случае если и оно опубликовано, делается предсказание номер три… и так сколько угодно, до бесконечности… Последним будет так называемое предсказание максимальной оценки. Считается, что действительности будет соответствовать оценка среднего арифметического от последнего и первого предсказаний.

Болван слушает и кивает, обернувшись ко мне, всячески демонстрируя свое восхищение.

– Надо же, ну кто бы мог подумать!..

Директор института не выдержал.

– Послушай, Кацуми‑кун, – прошептал он мне. – Может быть, взять какие‑нибудь природные явления?

– Прогнозами погоды пусть занимаются метеорологи. Это же очень просто, пусть подсоединят свои счетные машины к нашей машине, только и всего.

– Вот я и говорю, может быть, взять что‑нибудь посложнее.

Я молчал. Нет, на такое унижение я не мог пойти ни в коем случае. Как бы я потом объяснил это Ёрики и другим сотрудникам? Разве мог я сказать им, что вся информация, которую мы собирали в течение полугода, пошла коту под хвост? Вопрос не в том, хорошо или плохо заниматься предсказаниями явлений природы. Вопрос в том: куда будут направлены возможности машины‑предсказателя, нашего детища?

Заседание закрыли с тем, чтобы я, учтя все предупреждения и пожелания, подготовил к следующему заседанию новый проект. После этого комиссия стала собираться через каждую неделю; причем с каждым заседанием число присутствующих все уменьшалось, пока на четвертое заседание не явились всего трое – Томоясу, я и тот долговязый тип. И это вполне естественно. Только кретин не впал бы в уныние на наших тоскливых сборищах, похожих на допросы с намеками и недомолвками.

У Ёрики такое поведение членов комиссии с самого начала вызвало открытый протест. Он считает, что все это отговорки, а на самом деле они просто боятся политических прогнозов. Впрочем, даже выражая недовольство, он остается прекрасным работником. (При случае обязательно покажу ему, как высоко его ценю.) Мы все бились над проектом программы, который понравился бы комиссии. Перед заседаниями иногда приходилось работать по ночам.

Но чем больше мы работали, тем яснее осознавали, что вещей и явлений, не имеющих отношения к политике, не так уж много. Пожалуй, вообще нет. Положим, мы собираемся сделать предсказание относительно площади обрабатываемой земли. Но сюда немедленно впутывается проблема классового расслоения деревни. Берем сеть автомагистралей по всей стране через несколько лет и немедленно задеваем проблемы, связанные с государственным бюджетом. Не стоит вспоминать все примеры один за другим, но все двенадцать проектов, предложенных мною на рассмотрение, были отвергнуты.

В конце концов я выбился из сил. Политика – это вроде паутины: чем больше стараешься от нее избавиться, тем сильнее она опутывает. Я не собираюсь вторить Ёрики, но не пора ли, в самом деле, разок показать зубы?

Сегодня я демонстративно отправился на заседание с пустыми руками. Хватит с меня проектов. При этом, конечно, не преминул напомнить Ёрики:

– Имей в виду, на политику мне в высшей степени наплевать. Не в пример тебе.

И вот, как вы уже видели, вернулся с этого заседания совершенно разбитый.

Зазвонил телефон. Говорил член комиссии Томоясу.

– Сэнсэй?.. Простите, я тогда немного… В общем я сейчас посоветовался с начальником управления… (Врешь, ведь еще и тридцати минут не прошло!) Как бы вам это… Одним словом, если вы завтра до полудня не представите какой‑нибудь новый план, то, боюсь, все будет кончено…

– Как кончено?

– Завтра нам предстоит доклад на внеочередном заседании кабинета.

– Вот и передайте им, что я вам говорил…

– Видите ли, сэнсэй, не знаю, известно ли вам это, но есть мнение совсем закрыть работу с машиной…

Так вот до чего мы, оказывается, докатились!.. Что же, покориться и раз в неделю высасывать из пальца ни на что не годные планы? Да нет, теперь, наверное, и это уже не поможет. Или стереть «память» машины, вернуть ее в первоначальное девственно‑идиотское состояние и уступить место кому‑нибудь другому?..

Я снова взглянул на папки с вырезками, поднялся и оглядел машинный зал. Папки просят заполнить в них пустые места, а машина томится от избытка сил. «МОСКВА‑2» больше не озорничает, не задевает предсказаниями другие страны, но у себя в стране, говорят, дает потрясающие результаты. Не понимаю… Неужели машина‑предсказатель может быть полезна только коммунистам? Или это я уже барахтаюсь в сетях «психологической войны»?..

Жарко… Страшно жарко. Я больше не мог сидеть на месте и отправился на первый этаж, в отдел информации. Едва я вошел, разом смолкли спорящие голоса. Лицо Ёрики от замешательства пошло красными пятнами. Конечно, как всегда, обличал меня.

– Ничего, продолжайте… – сказал я и опустился на свободный стул. Затем добавил резко, не так, как собирался произнести это: – Работу закрывают… Только что звонили.

– Что такое, в чем дело? – воскликнул Ёрики. Что сегодня было на заседании?

– Ничего особенного. Как всегда, болтали, только и всего.

– Не понимаю… Вы признали, что не уверены насчет политических прогнозов?

– Ерунда. Уверенности у меня хоть отбавляй.

– Тогда что же? Боятся положиться на машину?

– Именно так я им и сказал. Теперь эти приятели заявили, что не могут полагаться на то, что еще не опробовано.

– Так давайте опробуем!

– Это не так просто, как кажется… – холодно говорю я. – Но ты, по‑видимому, действительно полагаешь, будто политику можно предсказать. Насквозь коммунистический образ мыслей.

Даже Ёрики в изумлении прикусывает язык. Почему он молчит? Это не мои мысли, я хочу, чтобы он возражал, протестовал, ожесточился! Но он молчал, и я окончательно вышел из себя.

– Вообще я не знаю… Предсказывать будущее, наверное, с самого начала было напрасной затеей… Например, человек все равно знает, что умрет, так какой смысл в предсказаниях?

– Смерти хочется избежать, если это не смерть от старости, – сказала Кацуко Вада.

Эта девица иногда кажется воплощенной посредственностью. А временами она необычайно очаровательна. Ее внешность портит черное родимое пятно на верхней губе.

– А если узнаешь, что избежать не удастся, тогда как? Будешь счастлива?.. Как ты полагаешь, стала бы ты из кожи вон лезть, чтобы построить машину, если бы заранее знала, что работать тебе все равно не дадут?

– Они действительно хотят сделать это, сэнсэй?

Неизменный тон Ёрики.

– Давайте плюнем на них, пустим машину на полную мощность, а потом сунем им под нос готовые результаты.

Это Соба, его подпевала, в своей обычной роли.

– Результаты будут, по‑видимому, те же, что в Советском Союзе.

– Неужели? – сказала Вада.

– А что такого, – сказал Соба. – Пусть.

– Даже вот как? Гм… Впрочем, среди вас вряд ли есть коммунисты.

– Что вы этим хотите сказать, сэнсэй?

Мне вдруг надоел этот разговор.

– …как говорят наши приятели в комиссии. Мне‑то это совершенно безразлично.

Все с облегчением смеются.

– Я так и знал!

– Ой, сэнсэй, как вы нас разыграли!

– А о том, что нас закрыть собираются, это тоже шутка?

Я встал, туманно усмехаясь. Мне было стыдно за себя. Ёрики чиркнул и протянул мне спичку, и я вспомнил, что держу сигарету. Я проговорил тихо, чтобы слышал только Ёрики:

– Потом поднимись на второй этаж…

Он встревоженно заглянул мне в глаза. Кажется, он сразу понял, что я задумал…

– Ты понимаешь? Меня вдруг осенило, когда я разговаривал с вами внизу…

Как зловеще гудит вентилятор!

– Я так и подумал. Мне почему‑то тоже как раз это пришло в голову.

– Тогда за дело. Только имей в виду, работать придется всю ночь. Я хочу, чтобы об этом пока никто не знал.

– Разумеется.

Мы сняли с полки наши папки, распотрошили их и принялись приводить вырезки в удобопонятный для машины порядок. Нам предстояло ввести содержание вырезок в «память» машины.

– Эта идея уже брезжила в моей голове, но я никак не мог ухватить ее. То мне чудилось, будто машина включается сама собой. А то сегодня я минут десять глядел на эти папки, и в воображении возникали всякие фантазии. Словно в мозгу что‑то дразнится, мелькает, вот‑вот, кажется, поймаю… и все пропадает.

– В подсознании?

– Вероятно. Но ничего. Вот машина осознает свое положение, тогда не нужно будет больше ломать голову, как раньше. Машина сразу научит, что нужно делать, сразу подскажет, к чему ты стремишься, и не нужно будет больше блуждать в подсознании.

– Только хватит ли ей информации для такого уровня в этих вырезках?

– Да, вероятно, понадобится много дополнительных разъяснений. Мы дадим их на пленке.

Вада принесла нам на ночь бутерброды и пиво.

– Больше вам ничего не понадобится?

– Ничего, спасибо.

Она ушла. Когда работаешь, время летит быстро. Девять часов вечера. Десять часов. Иногда я брал из холодильника лед и прикладывал к глазам.

– Предсказание «МОСКВЫ‑2» тоже вводить в «память»?

– Ну, а как же, непременно вводи. Это же важнейший момент, переход от третьей папки к четвертой.

– В какую секцию вводить?

– Всю информацию от них вводи вместе, может быть, мы тогда получим какое‑нибудь усредненное значение.

Результат усреднения оказался весьма многозначительным. Первый общий пункт гласил, что машина предсказатель в Советском Союзе работает чрезвычайно активно – это мы, положим, знали и раньше, – и удивило нас другое: предсказание «МОСКВЫ‑2» о том, что будущее за коммунистическим обществом, подтверждалось в этом пункте с особой настойчивостью.

– Странно… Как она представляет себе коммунистическое общество?

– Видимо, какие‑то общие представления у нее имеются.

– Вот что. Попробуй поискать, нет ли другой секции с реакцией на предсказание «МОСКВЫ‑2».

Такая секция нашлась, и она содержала уже фундаментальное представление о коммунизме. Машина понимала коммунистическое общество следующим образом:

Date: 2015-05-19; view: 522; Нарушение авторских прав