Квартира Щечко. Наверх поднялись пожарные – но делать тут им было уже нечего

Наверх поднялись пожарные – но делать тут им было уже нечего. Потерявший при штурме троих «двухсотыми» и одиннадцать человек «трехсотыми» капитан Берестянский, сам участвовавший в штурме, получивший еще одно ранение и контузию, сидел на ступеньках лестничного пролета и жадно курил. Такого страшного штурма он не мог припомнить даже в Чечне.

Уроды... всех бы выстроить у стенки и...

В квартире были пэпээсники, никого другого прислать на помощь не смогли. В городе продолжались перестрелки, остаточные группы террористов, оказывая отчаянное вооруженное сопротивление, прорывались к окраинам города. Недалеко отсюда военные выставляли оцепление у совершившего жесткую посадку в городе американского конвертоплана, самих американцев уже пленили и куда‑то увезли. По тревоге подняли части Национальной гвардии, бронетранспортеры и бронемашины занимали позиции в ключевых точках города. У всех, кто был в курсе происходящего в городе, было четкое ощущение того, что начинается большая война.

– Товарищ капитан! – позвали его из квартиры. До этого там раздавалась какая‑то возня.

Тяжело поднявшись, капитан затоптал бычок и направился в квартиру...

– Товарищ капитан, мы тут нашли кое‑кого.

Пэпээсники нашли живого чеченца – когда ОМОН прорвался в квартиру, он, видимо, поняв, что дело плохо – забился в ванную и спрятался под трупами убитых ими людей. Только сейчас, обыскивая квартиру, пэпээсники нашли его и вытащили на кухню. Сейчас дух лежал на полу, на животе, один из полицейских поставил ему ногу на спину, чтобы не сбежал.

Капитан слишком устал и слишком сильно у него все болело, чтобы чему‑то удивляться.

– Шмонали? Он же подорваться может.

– Шмонали. Вон!

На столе, среди всего – лежал срезанный матерчатый пояс с проводами.

– Кишка тонка шахидом‑то стать.

Капитан кивнул неизвестно чему – и вышел из комнаты, посмотреть на то, что делается в квартире.

Перевернутая посуда, раздавленные сапогами куски рыбы на полу, разбитые, перевернутые тарелки, окурки, тяжелый запах горелого. Бычки, набитые вручную афганской коноплей...

Здесь духи жрали.

Детская комнатка со сбитой дверью, изгаженная следами от сапог – и мертвая шестилетняя девочка на полу. Раздавленная, обесчещенная, использованная и отброшенная в сторону, как листок бумаги, которым подтерлись в туалете.

Здесь духи развлекались.

Кровь в прихожей... крови столько, что она покрыла чуть ли не половину линолеума, который был застелен в прихожей. Жуткий запах крови и следы, рубчатые отпечатки грязных ботинок в этой жуткой бордовой луже.

Кровь на кухне, кровь на столе, кровь в ванной. В ванной...

Здесь духи убивали.

Россыпь гильз, сизый муар порохового дыма, исклеванные пулями стены, выломанные куски – тяжелая снайперская винтовка. Выбитые стекла, следы от пуль повсюду. Разбитая пулями мебель, расколотое зеркало.

Здесь духи подыхали.

– Товарищ капитан! А с этим‑то что делать?

Капитан ОМОНа, который только что вышел из детской в прихожую – кивнул на дверь детской...

– Ты там был? Иди, глянь. И скажи – что за такое полагается.

Когда капитан выходил из взятой штурмом квартиры – за спиной истошно, тоненько, по‑заячьи закричали. Полицейские из службы ППС потащили Анзора на балкон...

* * *

Денис Щечко и в самом деле в тот вечер был у Ани... точнее, не у Ани, у одного приятеля, у которого уехали родители и у которого была на пару часов свободная комната. Молодость... она молодость и есть.

Он уже оделся – когда понял, что что‑то не то. Какие‑то звуки... господи, это же звуки стрельбы. Он никогда не слышал настоящих звуков стрельбы, никогда не слышал, как стреляют, и не держал в руках оружия – но играть в игры – играл и сразу вспомнил, что означают эти звуки. Подойдя к окну, он откинул штору – и увидел, как красная нить трассеров разрезает потемневшее уже небо.

– Что там?

– Стреляют...

– Что?!

– Я домой должен пойти! Миша! Миша!!!

Денис пробежал в другую комнату – Миша, его приятель, сидел там за компьютером и слушал тяжелый рок. Денис сорвал с него наушники.

– Че за дела, братан...

– На улице стреляют! Мне домой надо!

Миша был человеком сугубо аполитичным: стреляют, не стреляют – какая разница. Он достал новый альбом какой‑то британской группы одним из первых в Ростове – и его больше ничего не волновало.

– Ну так вали... Меня не обламывай, щас самое мясо будет...

Это точно...

– Аньку можешь у себя на ночь оставить? Ей домой по улице опасно, а проводить я ее не могу.

– Да с удовольствием...

Денис сунул под нос другу кулак.

– Во!

Ответить Мишка ничего не успел – вошла Анька, уже одетая.

– Мне домой надо, мать убьет...

– Давай позвоним...

Денис прошел в прихожую, набрал номер своей квартиры – ответа не было. Затем попробовал по сотовому... мать... отец... Ни один абонент не был доступен.

– Дай я, – Анька отняла трубку, набрала номер. – Да, мам, это я. Я с Денисом, мы на дискотеке. Нет, мы на Левбердоне. А что? Нет, не знаю... Ну мам, я пока не могу. Звоню, чтобы тебя предупредить. Все, пока. Я, как только освобожусь – приеду. Все, все – пока...

Пока Анька врала матери – Денис успел натянуть ботинки.

– Я с тобой.

– Куда – со мной?! На улице стреляют! Сиди здесь, завтра утром дойдешь до дома посветлу.

– Я пойду с тобой!

– И не думай! – Денис выскочил за дверь.

На улице – как электричество в воздухе разлито, чувствуется, что происходит что‑то совсем неладное. Ночью такой крупный город, как Ростов, тоже живет: дискотеки, клубы, прогулки по Дону на теплоходах. Сейчас – полупустые улицы, по ним проносятся на полной скорости машины. Людей тоже мало, многие окна не горят, и стрельба... стрельба.

Денис плохо знал, как вести себя в таких случаях, его никто не учил – но все‑таки жизнь в прифронтовом городе, рассказы сверстников с Украины и собственный опыт «ходилок‑стрелялок» кое‑что ему подсказали. Избегать улиц, идти дворами. Избегать светлых мест, прижиматься к стенам – вот это, последнее, кстати, было неправильно, все рикошеты – твои. Перед тем как перейти из двора во двор – остановиться и посмотреть, что происходит.

Шум моторов заставил его отпрыгнуть к деревьям – он едва успел укрыться. Мимо, на большой скорости, внутридворовой дорогой прошли два автобуса «ПАЗ» с наглухо зашторенными окнами. Они шли туда же, куда шел Денис, – в сторону их дома и в ту сторону, где стреляли.

Денис ждал минут пять, прежде чем решиться идти дальше. Перебегая улицу – даже не улицу, а переулок – он услышал знакомое «Подожди!».

Анька... так ее.

Это и в самом деле была Анька. В джинсах и дурацкой белой блузке, которая в темноте так и светится. Денис схватил ее за руку, увлек в темноту.

– Ты какого... на улицу вышла? А?

Анька сморщила нос.

– Мне страшно... – просто сказала она.

– Еще бы, тут же стреляют. Потащилась...

– Мне за тебя страшно. Я ведь тебя...

И она заплакала.

Объяснения влюбленных прервала длинная автоматная очередь. По звуку Денис понял, что стреляют уже так близко, что могут попасть и в него, и в Аньку. Моментально оглядевшись, он увидел во дворе одинокий низенький гараж, такие разрешали строить инвалидам для своих машин‑инвалидок. Он примыкал одной стороной к забору детского сада, там были деревья и темно.

– Туда!

Он затащил Аньку в темноту, узкое, темное пространство, пропахшее мочой, дерьмом, еще чем‑то. Под ногами звякали осколки стекла. Не успев перевести дух, Денис понял, что тут, за гаражом, еще кто‑то есть.

– Кто тут?! – настороженно и резко спросил он.

Внизу что‑то зашевелилось.

– Я это... – исчерпывающе ответил пропитой голос. – Чо надо, пацан?

– Ничо. Постоять просто.

– Ну и стой...

Бомж, устроившийся на ночлег, помолчал и как‑то буднично, спокойно добавил:

– Война, кажись, начинается...

* * *

Стрельба прекратилась, потом вспыхнула вновь, с удвоенной силой. Потом опять прекратилась. Они уже хотели выйти, как вдруг Денис услышал звук вертолетных двигателей и толкнул Аньку обратно в темноту. Вертолеты – он не мог точно понять, но казалось, что их было несколько – прошли совсем низко над домами, ушли на север, там снова вспыхнула стрельба... какой‑то звук, негромкий, похожий на жужжание бормашины. Они так стояли, пока все окончательно не стихло, и только тогда вышли.

И в самом деле – кажись, война...

Даже четырнадцатилетний Денис понимал, что в государстве неладно, и во всем мире неладно, происходит что‑то непонятное и очень, очень неладное. Потом он будет вспоминать все это, именно этот момент – тот самый, когда он понял, что началась война, и что она уже коснулась его – его, Аньки, Михи – всех, от нее уже никуда не деться.

Начиналась война...

На улицах были машины – полицейские, «Скорые», передвигались группами какие‑то люди, кто‑то с оружием – но они все же добрались до дома, он считался элитным и стоял чуть на отшибе. Увидев, что творится на шестнадцатом этаже – Денис бросил Аньку, метнулся к подъезду, где путь ему преградил полицейский.

– Куда! Нельзя!

– Пустите, я... Пустите!

Сильная рука придержала его за плечо – это был мужик, выходящий из подъезда, большой и сильный. Очень большой и очень сильный. От мужика страшно пахло порохом и кровью.

– Ты кто такой, пацан?

– Я Денис! Денис Щечко, я здесь живу, пустите!

– Квартира какая?

– Семьдесят девятая, пустите!

– Пустите его! – подключилась и Анька, ударив полицейского изо всех своих девчачьих сил и попав по бронежилету.

– Пошли, – сказал омоновец тяжело и устало, – нечего тебе там делать. Пошли...

Денис как‑то сразу обмяк, позволил довести себя до штабного автобуса, стоящего рядом с бронемашиной ОМОНа, им помогли подняться внутрь, там уже сидели омоновцы, которые были ранены не так тяжело, чтобы их отправлять в больницу.

Один из них протянул командиру стакан.

– Выпей, батя. Мы уже помянули.

Капитан опрокинул стакан, но взгляд его остался трезвым. Больным. И страшным.

– Пацану вон налейте. Ему тоже надо.

Пацану налили, Денис, сжавшийся от ужаса, хлебнул, закашлялся. Рядом молча дрожала Анька....

– Где... мама?

– У тебя родные есть кто? – спросил капитан Берестянский.

Денис не мог ничего ответить, он начинал проваливаться в шок, в жуткое состояние внутреннего небытия.

– Нет у него никого, – тихо сказала Анька.

Кто‑то из омоновцев кашлянул.

– Как зовут его?

– Денис. Денис Щечко...

– Михалыч, заводи шарманку, – решил капитан, – двигаем в казармы, нечего тут делать. Вас – отвезем в казармы, поспите там, нельзя вам домой. Койка найдется, завтра с утра решим, что делать, на свежую‑то голову.

Капитан помолчал и с болью выдавил из себя:

– Койка найдется. Нынче много коек освободилось...

* * *

Денис Щечко на какое‑то время так и остался в казармах ОМОНа (правильно ОПОНа, да какая разница), тем более что его никто оттуда не гнал. Приехал следователь, Денис дал показания какие смог. Потом следак уехал, сказал, когда надо будет заехать за справкой, чтобы открывать наследство, и когда освободят квартиру – но Денис открыть наследство не успел.

Потому что и в самом деле началась война.

* * *

Капитан ОМОНа, командовавший штурмом квартиры Щечко, и Денис Щечко, единственный из выживших, снова встретятся нескоро, очень нескоро. Встретятся они через восемь лет, при штурме Оша. Капитан Берестянский к тому времени будет уже генерал‑майором (на войне продвижение по службе быстрое, для тех, кто остается в живых) Берестянским, командующим штурмовой бригадой. Денис Щечко в двадцать два года будет командиром истребительного батальона, за его голову исламские экстремисты положат крупную награду. Но за свою семью, вырезанную до последнего человека чеченцами – он к тому времени уже рассчитается. Сполна.