Кончина христианского отрока

В шестидесятых годах я жила в селе Красном в имении Раевского, с сыном Виктором, так рассказывает старушка Бернаскони шестидесяти пяти лет. – Это был замечательный ребёнок, подвижный, умный, развитый не по годам, и притом отличался большой верой в Бога и много молился. Все окружавшие его любили, не исключая простонародья. Когда ему исполнилось пять лет, он заболел сильно дифтеритом. Однажды утром он мне говорит: «Ну, мама, я должен умереть сегодня, а потому ты мне ванночку сделай, мне надо помыться, чтобы я к Богу мог чистеньким явиться». Я стала возражать, что ему от этого только хуже сделается, он может простудиться, но он настойчиво требовал ванну, и я уступила его просьбе, -- умыла его, одела в чистое белье и положила на кроватку. А теперь, мама, дай мне образок сюда тот, который я так люблю, -- попросил он, и я исполнила его просьбу.

Скорей, мама, дай мне в руку свечку, я сейчас умру, -- требовал ребенок, и я зажгла восковую свечу и вложила ему в руку. «Ну, теперь прощай, мама!» – были последние слова ребенка: он закрыл глаза и тотчас же скончался. Для меня потеря моего ребенка составляла безысходное горе, я днем и ночью плакала, не находя ни в чем себе утешения.

Но вот однажды, зимой я, проснувшись утром, услышала с левой стороны моей кровати голос моего сына Виктора, который звал меня: «Мама, мама, ты не спишь?» Пораженная, я ответила: нет не сплю, и повернула голову туда, откуда раздался голос, и – о чудо! – я увидела моего сына, стоявшего в светлой одежде и грустно смотревшего на меня.

Казалось, что свет прямо шёл от него, потому что в комнате было настолько темно, что без этого я не могла бы увидеть его. Он так близко стоял рядом со мной, что первый порыв мой был броситься к нему и прижать к сердцу; но едва эта мысль промелькнула у меня в голове, как он предупредил меня: «Мама, ты меня -- не трогай, меня -- НЕЛЬЗЯ трогать». И при этих словах -- отошел от меня немного назад. Я стала молча любоваться им, а он между тем продолжал говорить: «Мама, ты всё плачешь обо мне, зачем ты плачешь? Мне ведь здесь, у Бога -- очень хорошо, но ещё лучше было бы, если бы ты -- поменьше плакала. Ты не плачь». И исчез.