Особенности познавательной ситуации изучения личности

Первое отличие познавательной ситуации исследования психоло­гических закономерностей ста­новления и развития личности состоит в том, что в психологии до сих пор возникают серьезные затруднения при попыт­ках очертить сферу эмпирических фактов, относящихся к психологии личности. Многогранность феноменологии лич­ности, отражающая объективно существующее многооб­разие проявлений человека в истории развития общества и его собственной жизни, превращает исходный вопрос любого познания — вопрос об эмпирической сфере изу­чения личности — в камень преткновения и арену самых оживленных дискуссий. С подобной остротой вопрос об ис­ходном пункте исследования не стоит ни в психологии по­знавательных процессов (восприятия, памяти, мышления), ни в других отраслях психологической науки — социаль­ной психологии, возрастной и педагогической, клини­ческой психологии, инженерной психологии и психологии труда, психофизиологии, зоопсихологии и т.д.

Второе отличие познавательной ситуации психологи­ческого изучения личности — насущная необходимость учета междисциплинарного статуса проблемы личности, находящейся в поле внимания социальных и естествен­ных наук, практики и духовной культуры. Любая область психологического исследования так или иначе соприка­сается со смежными течениями науки. Например, психо­логия мышления граничит с логикой, лингвистикой, семиотикой и кибернетикой, занимающейся моделиро­ванием искусственного интеллекта. Социальную психоло­гию нельзя представить вне теснейших контактов с социологией, историей и этнографией. Любой клинический психолог должен быть вооружен знаниями по психи­атрии, нейрофизиологии, анатомии и морфологии не­рвной системы. Но вряд ли можно сегодня назвать такую область науки или практики, которая бы хоть в какой-то степени не отнесла такой объект исследования, как лич­ность, к своей «территории», оказалась бы равнодушной к проблеме личности. Даже в такой зрелой, являющейся образцом объективности и идеалом точности науке, как неклассическая физика, положение о неразрывности на­блюдателя и наблюдаемых явлений становится основой методологии. Человек как субъект познания входит тем са­мым в физике в сам процесс анализа объективной реаль­ности. Что же касается традиционных конкретных областей человекознания и обществоведения — истории, филоло­гии, социологии, этнографии, антропологии, демографии и т.д., то в каждой из них волна интереса к разным аспек­там проблемы личности неуклонно нарастает.

Легче всего для объяснения растущего интереса к про­блеме личности в разных науках было бы сослаться на дань моде или даже дух времени. И то и другое действи­тельно имеет место. Но главная причина перемещения проблемы личности в фокус самых разных дисциплин зак­лючается в объективно возросшем влиянии личности на судь­бы исторического процесса, а вместе с тем и той колоссальной ответственности за эти судьбы перед про­шлым, настоящим и последующими поколениями чело­вечества.

В своем развитии человеческий род достиг уникально­го положения в мире. Человечество по праву гордится сво­им могуществом. Вместе с тем уникальное положение человечества в мире природы определяется не только могуществом в сфере созидания, но и возможностью одного человека решить вопрос «быть или не быть» человечеству в целом. Ни у одного другого биологического вида судьба вида не зависит от действий того или иного его отдельно­го представителя. Поступки же отдельного человека могут как помочь сделать новые шаги к вершинам цивилиза­ций, так и привести к полному исчезновению человече­ства с лица земли. В двадцатом веке человечество пришло к трагичному открытию: человечество смертно. Оно смер­тно, как смертен и отдельный человек. И с этим возрос­шим влиянием поступков и деяний личности на судьбы человечества связана третья черта познавательной ситуа­ции изучения личности как в психологии, так и в других областях науки.

Многомерность феноменологии личности, междисцип­линарный статус проблемы личности в человекознании и обществознании, рост зависимости судеб исторического процесса от решений отдельной личности приводит к мысли о необходимости ее изучения в системе координат, задаваемых различными уровнями методологии науки.

В современной методологии и логике науки выделяет­ся следующая общая схема уровней методологии: уровень философской методологии, уровень методологии обще­научных принципов исследования, уровень конкретно-на­учной методологии и уровень методики и техники исследования. Обращение к уровням методологии науки, прежде всего к уровню философской методологии позна­ния, продиктовано тем, что без понимания функций каж­дого из этих уровней психология окажется беспомощной при выделении эмпирической сферы фактов, относящихся к компетенции психологического изучения личности, ре­шении задач междисциплинарного синтеза, мировоззрен­ческой оценке представлений о природе личности. При изучении личности вне контекста уровней методологии науки психология личности рискует превратиться в бес­перспективную погоню за точными ответами на неверно поставленные вопросы и заболеть болезнью коллекцио­нирования фактов-«фантомов», рождающихся и умираю­щих в стенах лабораторий. Факты, безусловно, являются воздухом ученого. С них начинают движение классические физика, химия, биология. В психологии личности те или иные факты не могут быть сами по себе оценены как про­явление личности до тех пор, пока не выделена система координат, в которых ведется их изучение. Для того чтобы убедиться в этом, следует поставить вопрос о том, какие проявления относятся к сфере психологии личности, а затем описать различные феномены личности в повсед­невной жизни.

Многомерность феноменологии личности

В исследованиях по психологии личности причудливо переплета­ются между собой столь различ­ные проявления человека, как мотивы его деятельности, индивидуальные биохимичес­кие свойства, социальные роли, типы высшей нервной деятельности, физическая внешность, идеалы, способно­сти, аффекты, вкусы, особенности национального харак­тера, мировоззрение, нравственный облик, самосознание, самооценка, потребности, влечения, продукты творчества, воображение, одаренность, интеллект, социальное поло­жение, скорость реагирования, черты индивидуального характера, настроение, чувства антипатии и симпатии, переживания, навыки и умения, эмоции, установки, ма­нера общения и поведения, ценностные ориентации, поступки, деяния, образ «Я» и т.д.

Такое многообразие проявлений человеческой при­роды уживается с неявно задаваемым логикой частных эмпирических исследований допущением о существова­нии некоей одномерной феноменологии в области изу­чения психологии личности. Указанное допущение, за которым стоит тот или иной образ человека в данной культуре, нередко толкает исследователей на путь отста­ивания своей сферы фактов как центральной характери­стики личности, а дискуссии о примате данного феномена личности начинают напоминать спор слепых, ощупыва­ющих слона с разных сторон и высказывающих различ­ные версии о том, с кем же им довелось повстречаться. На смену неявному допущению о существовании како­го-либо одного единственного «измерения» феноменов личности приходят порой попытки построения предме­та психологии личности с помощью коллекционирова­ния различных проявлений «по аспектам», что приводит к возникновению иллюзии целостности картины там, где наделе существует механический конгломерат скреплен­ных статистическими корреляциями различных сторон человеческой жизни.

Попытки собрать личность человека из осколков ее проявлений или построить общую теорию личности из суммы частных теорий не отличаются новизной. Еще в XVIII в. французский философ Этьен де Кондильяк в «Трактате об ощущениях» не спеша собирал «статую» че­ловека, последовательно наделяя ее обонянием, вкусом, осязанием, потребностями, ловкостью, желаниями, воспоминаниями, идеями, самосознанием. У статуи про­будились страсти, а удовольствие и страдание стали един­ственным двигателем развития ее способностей. И статуя Кондильяка жила жизнью изолированного человека, пользу­ющегося всеми своими чувствами.

Окажись исследователь психологии личности на месте Э.Кондильяка, он с самого начала испытал бы большие трудности в отборе строительного материала, из которого предстояло бы воссоздать статую личности. Любой ли чело­век представляет собой личность? Можно ли назвать лич­ностью появившегося на свет ребенка? В любую ли историческую эпоху существовала личность? Исчезает ли личность со смертью человека? С чего начинается личность? С помощью какого материала при строительстве статуи личности удается провести границу между человеком и жи­вотным? И главное, какими фактами воспользоваться для построения статуи личности?

Личность и внешние характеристики человека. Боль­шинство людей отличаются друг от друга по своей вне­шности, росту, цвету кожи, телосложению, весу и другим особенностям человеческого тела как физического объек­та. Вряд ли тем не менее строитель статуи личности начи­нает свою работу с использования этого материала, так как, казалось бы, никто не будет пытаться даже из самых точных внешних характеристик человека вывести черты его личности. Однако не стоит торопиться с выводами.

В повседневной жизни накоплено немало наблюдений о связи физической внешности человека с особенностя­ми его характера: люди маленького роста имеют тенден­цию ходить большими шагами; полные люди чаще худощавых являются счастливыми обладателями покла­дистого характера; цвет кожи в определенных обществен­но-исторических условиях оказывает роковое влияние на весь жизненный путь человека. В античные времена с опо­рой на факты, говорящие о связи внешнего облика с харак­тером человека, возникло целое учение — физиогномика. Его представители по внешнему облику человека распоз­навали характер, благородные и дурные наклонности лич­ности. Физиогномика не ушла в прошлое, а в некоторых формах и сегодня используется при создании различных типологий характера. Отбрасывая ассоциирующиеся с физиогномикой представления о фатальной предоп­ределенности характера внешним обликом человека, не следует впадать в крайность и изображать всю предше­ствующую практику распознавания личности по внешне­му облику как историю бесполезных ошибок. Факты остаются фактами: при первом взгляде на одного челове­ка иногда хочется с ним заговорить, а при встрече с дру­гим — перейти на противоположную сторону улицы; мужчины атлетического сложения чаще воспринимаются как уверенные в себе, а худощавые — как честолюбивые и подозрительные и т.д. Так как же обойтись с этими фак­тами: отнести внешний облик человека к проявлениям его личности или нет? Поставленный в такой форме вопрос не имеет ответа.

Личность и прошлый опыт. С большей вероятностью, по-видимому, материалом для строительства статуи лич­ности может послужить прошлый опыт человека — его знания, убеждения, умения, привычки, стереотипы, раз­нообразные проявления памяти. Человек, лишившийся прошлого опыта, утрачивает ориентацию в пространстве и времени, теряет свое «имя», лишается в известном смыс­ле своего «Я». Мастер описания внутреннего мира лично­сти, М.Пруст красноречиво повествует о могуществе воспоминания, возвращающего человеку его «Я»: «Когда я просыпался среди ночи, то, не соображая, где я, я не сознавал также в первое мгновение, кто я такой; меня не покидало лишь первобытно-простое ощущение того, что я существую, — подобное ощущение может биться и в груди у животного; я был бледнее пещерного человека; но тогда воспоминание — еще не воспоминание места, где я находился, но нескольких мест, где я живал и где мог бы находиться, — приходило ко мне словно помощь свы­ше, чтобы извлечь меня из небытия, из которого я не мог выбраться собственными усилиями; в одну секунду я пробегал века культуры, и смутные представления керо­синовых ламп, затем рубашек с отложными воротничка­ми мало-помалу восстанавливали черты моего "Я"»[2].

Образ «Я» возвращается к просыпающемуся человеку через воспоминание истории культуры, его дома, вещей, плана комнаты, одежды. Значит ли это, что вся предше­ствующая история культуры — память общества, мир принадлежащих человеку вещей, воспоминания детства и т.д. — все это выступает как проявления его личности? Если это так, то, наделив статую памятью и знаниями, строитель превратит ее в личность, а стерев память — лишит возможности стать личностью. Но и этот вывод поспешен. Человек может лишиться багажа своей памя­ти, очутиться в «беспамятном мире», пережить ощуще­ние смерти «Я»... и при этом остаться личностью.

Историю борьбы личности за возвращение мира опи­сывает известный психолог А.Р.Лурия в своей неболь­шой книге «Потерянный и возвращенный мир». Герой этой книги, построенной на дневниковых записях, лейтенант Засецкий, у которого вследствие вызванного ранением массивного поражения левой теменно-затылочной облас­ти мозга возникли глубокие нарушения речи и памяти: «В результате ранения я все забыл, чему когда-то учился и что когда-то знал... Я все забыл, и после ранения сызнова начал расти и развиваться до некоторого момента, а за­тем вдруг мое развитие приостановилось и так находится в недоразвитом положении и до сего времени. Главное же недоразумение было в моей памяти: я забыл все на свете, и теперь снова начинаю осознавать, запоминать, пони­мать уже той памятью, которой я пользовался еще в дет­стве...»[3]. После ранения у Засецкого нарушились узнавание вещей, возникло ощущение потери правой половины тела, расстроилось понимание значений слов, распались трудо­вые навыки. Ему пришлось заново учиться чтению, вспо­минать буквы. Засецкий, по его словам, начал жить в беспамятном мире: «Но вот удивительный результат ране­ния, — продолжает А.Р.Лурия, — оно полностью поща­дило мир его переживаний, мир его творческого энтузиазма, оно оставило полностью сохранным его лич­ность, личность человека, гражданина, борца!»[4].

В своем воображении Засецкий представляет себя то знатным хирургом, то крупным инженером, то няней, ухаживающей за больными бойцами. Через воображение он создает взамен утраченного беспамятного мира про­шлого новые будущие миры, в которых все вновь и вновь находит себя, делает себя личностью. Эти факты говорят о том, что проявления личности несводимы к ее прошло­му опыту или знаниям. Вместе с тем воспоминание помо­гает человеку, утратившему ориентацию в мире в поисках собственного «Я». Становится очевидным, что и вопрос о том, относятся ли проявления прошлого опыта к феноменам личности или нет, не может быть решен вне той или иной системы координат изучения личности.

Личность и мотивация. Влечения, потребности, уста­новки, стремления и желания человека — вот, казалось бы, самый проверенный материал для того, чтобы заста­вить статую личности двигаться и действовать. Нередко говорят, что каждый человек видит в мире то, что он хочет увидеть, принимает желаемое за действительное. Дон Кихот, стремящийся встретиться с великанами, прини­мает за великанов ветряные мельницы и нападает на них. Африканец, оказавшись во власти сформированных в его жизни установок, в день приезда в Лондон ошибочно ду­мает, что все полицейские дружественно настроены по отношению к нему, так как принимает знак остановки транспорта — правую руку полицейского, поднятую ла­донью вверх навстречу движущемуся транспорту, — за теплое приветствие. Потребности и установки человека определяют избирательность восприятия и мышления, пристрастность процесса познания мира, давая о себе знать, когда их влияние на действительность становится слишком заметным.

Психологи одного направления, известного в психо­логии под названием «New Look» («Новый взгляд»), оха­рактеризовали потребности, установки и желания как «личностные факторы» познания и попытались через изу­чение влияния этих личностных факторов на познаватель­ные процессы человека судить об его личности[5]. Например, представители «New Look» провели следующий весьма иллюстративный эксперимент, убедительно демонстри­рующий роль личностных факторов в процессе познания. Они попросили детей нарисовать изображение Санта Кла­уса (Деда Мороза) 5 декабря, 21 декабря, 31 декабря. Ока­залось, что чем ближе был праздник, тем больше места на карточке занимал Санта Клаус, тем больше набухал мешок с подарками у него за плечами. После встречи с Санта Клаусом его изображение на карточке резко умень­шилось (рис. 1).

Путь, предложенный представителями «New Look» для строительства личности, заманчив. Потребности и уста­новки человека — факторы, детерминирующие избира­тельность восприятия мира, направленность поведения человека. Но и этот путь, реально показывающий тесней­шую связь мотивационно-потребностной сферы человека с познавательными процессами, не приводит к ответу на вопрос, что такое личность. Потребность в безопасности, потребность в комфорте, потребность в сексе, потребность в любви, потребность в познании, потребность в самовы­ражении. Список потребностей и влечений разнообразен. Исследователи, перечисляя одну за другой потребности личности, узнают лишь сами эти потребности, а не лич­ность человека. Представление о личности превращается в по-разному сконструированную модель нужд человека, а сама личность сводится исключительно к коллекции нужд, потребностей и влечений.

Рис. 1. Влияние желаемого события на изображение деть­ми Сайта Клауса по мере приближения Рождества (по дан­ным С.Соллея иДж.Хайга, 1957).

Личность, цели и ценности. «Каждый человек стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет», — метко заметил в свое время Марк Аврелий. Ценности, ради ко торых живет человек, цели, к которым он стремится, дей­ствительно входят в пространство феноменов психологии личности. Однако и они сами по себе не являются той силой, которая заставит ожить статую личности. Почему древнегреческий философ Сократ предпочел остаться в темнице и выпить чашу с ядом, а не воспользовался воз­можностью бежать и покинуть Афины? Сократ остался в темнице, потому что в противном случае вся предшеству­ющая жизнь для него обесценилась бы, утратила смысл. Но если бы Сократ совершил побег, то разве за этим по­ступком не стояла бы пусть иная, но придающая смысл его существованию ценность? Ценность определяет выбор поступка личности, но что определяет выбор ценности? Анализ самих по себе целей и ценностей, их влияние на жизнь человека оставляют и этот вопрос без ответа.

Личность, язык и речь. «Каков человек, таковы его речи», — гласит старое латинское изречение. Оно может служить предверием к стремительно развивающемуся цик­лу исследований проявлений национальных обычаев и тра­диций в языке различных народов, связи языка с индивидуальным сознанием личности и продуктами твор­чества[6]. Язык во многом определяет видение мира. Связь языка с личностью столь органична, что в лингвистике вводятся и развиваются представления о «языковой лич­ности» (В.В.Виноградов, Ю.Н.Караулов). Быть может, дос­таточно наделить статую языком, и она, действительно, не только заговорит, но и расскажет, что же такое лич­ность. Ведь не случайно в языке многие исследователи пытались увидеть самое существенное отличие человека от животных. Однако, сколь бы ни преклонялись исследо­ватели перед той ролью, которую выполняет язык в жиз­ни человека, они, застывая порой перед листом белой бумаги, знают, как трудно воплотить мысли в словах. «Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов... Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей меры нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потреб­ности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенден­ция. Только она может дать ответ на последнее "почему" в анализе мышления. Если мы сравнили выше мысль с на­висшим облаком, то мотивацию мысли мы должны были бы... уподобить ветру, приводящему в движение облака»[7]. Без языка любое описание сознания личности было бы обедненным, но не язык рождает сознание, не в языке лежит ключ к пониманию причин действий и поступков личности, к пониманию ее жизни.

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь.

И латинское изречение, содержащее совет по языку судить о человеке, и строки Ф.И. Тютчева о том, что «мысль изреченная есть ложь», как бы вступают в спор друг с другом, показывая всю неоднозначность решения вопро­са о месте языка в жизни личности.

Личность и черты характера. Не исключено, что пер­вичным материалом для строительства статуи личности могут стать слова, описывающие проявления поведения лич­ности, черты ее характера. Когда о человеке спрашивают: «Какой он?», то в ответ слышат: «добросердечный», «от­крытый», «эмоциональный», «злобный», «холодный», «беспечный», «эгоистичный», «вспыльчивый», «общитель­ный», «дружелюбный», «покладистый» и т.д. Эти слова обозначают самые различные черты личности, зафикси­рованные в языке. Иногда эти слова обозначают терми­ном «дескрипторы» (описатели). Список обозначений черт личности в языке огромен. В одном английском языке на­считывают около 17000 слов, характеризующих проявле­ния личности. Со словесного портрета часто начинают первое знакомство с человеком. Так, в клинических ха­рактеристиках аномального поведения личности, являющихся исторически одним из самых ранних свидетельств зарождения интереса к проблеме личности в конкретной науке, присутствует обширная феноменология описания расстройств личности. Однако эти описания преимуще­ственно фиксируют поверхностные проявления личнос­ти, нередко полностью совпадающие с чисто житейскими наблюдениями.

Л.С.Выготский приводит случай подмены житейским описанием более глубоких причин поведения личности, с которым он столкнулся в практике консультирования трудновоспитуемого ребенка. Мать, приведшая своего вось­милетнего сына на консультацию к психиатру, рассказа­ла, что ее ребенок испытывает приступы вспыльчивости, аффекта, гнева, злобы, опасен для окружающих. В этом состоянии он может запустить камнем в другого ребенка, даже наброситься на него с ножом. «Расспросив мать, мы отпустили ее, — пишет Л.С.Выготский, — посовещались между собой и снова позвали ее для того, чтобы сооб­щить ей результаты нашего обсуждения. "Ваш ребенок, — сказал психиатр, — эпилептоид". Мать насторожилась и стала внимательно слушать. "Это что же значит?" — спро­сила она. "Это значит, — разъяснил ей психиатр, — что мальчик злобный, раздражительный, вспыльчивый, ког­да рассердится, сам себя не помнит, может быть опасен для окружающих, может запустить камнем в детей и т.д.". Разочарованная мать возразила: "Все это я сама вам толь­ко что рассказала"»[8]. Психология личности, довольствующа­яся описанием, всегда рискует вместо помощи человеку вернуть ему его же рассказ о себе самом.

Безусловно, анализ черт личности, зафиксированный в языке, необходим при изучении проявлений личности. Однако даже при самой тонкой статистической обработ­ке различных дескрипторов при диагностике личности не следует забывать, что источник этого набора черт — са­моописание или внешнее наблюдение. Известный публи­цист Е.М.Богат, автор цикла книг о проблемах нравственности человека, писал, что после обработки текстов его книг на ЭВМ в этих текстах были выявлены наиболее часто употребляемые термины: сострадание (233 раза), удивление (145 раз), сопереживание (84 раза), вос­хищение (79 раз), волнение (25 раз), а также с высокой частотой используемые термины «чудо», «кощунство», «святыня». На основе данного набора терминов одним специалистом было сделано заключение о личности авто­ра: «Вы верите в бога, хотя и скрываете это». Публицист отнесся к этому диагнозу его личности как к грустному курьезу. Черты личности, зафиксированные в терминах языка, в текстах книг, дают какое-то представление о личности. Но можно ли, исходя из набора таких черт, построить портрет личности, прогнозировать ее действия и поступки? Любой ответ на подобный вопрос вновь бу­дет лишен смысла, так как система координат изучения многообразных проявлений личности не очерчена.

Личность и социальные роли. Другой возможный мате­риал для построения статуи личности — социальные роли человека. Роль студента, роль учителя, роль врача, роль инженера... Каждая из социальных ролей связана с опре­деленной функцией, которую человек, принимая роль, начинает исполнять в жизни.

... Весь мир — театр.

В нем женщины, мужчины — все актеры.

У них свои есть выходы, уходы.

И каждый не одну играет роль.

Если поверить В. Шекспиру, то все люди — актеры в театре жизни, каждый из которых в своей судьбе играет разные роли. Тогда дело остается за малым: перечислить репертуар всех ролей, сыгранных в жизни человека, при­знать мир театром — и статуя личности построена. Но опыт обыденной жизни подсказывает, что и путь строитель­ства статуи личности через перечисление самого полного репертуара ролей теряет в личности что-то существенное, несводимое к исполняемым ею ролям.

Если спросить человека на улице, кто он, то он может ответить «студент», «артист», «пионер», «психолог», «спортсмен», «солдат» и т.п., то есть назовет одну из вы­полняемых им социальных ролей. По названной социальной роли можно узнать, что стоящий перед нами юноша, например, «студент», но означает ли это, что мы знаем, кто этот юноша.

Представление о «социальной роли» в обыденном со­знании постоянно соседствует с образами «маски», фаса­да, за которыми скрывается подлинная натура человека. Ф.М.Достоевский писал о «подпольном человеке», кото­рый в каждой личности пытается прорваться наружу. «Все-то дело человеческое, кажется, действительно, в том только состоит, чтобы человек поминутно доказывал себе, что он — человек, а не штифтик»[9], не безличная функция в технологии того или иного процесса жизни. Спор «чело­века из подполья» с «ролевым человеком», их непрекра­щающийся диалог в жизни каждой личности — весомое доказательство существования обеих этих ипостасей че­ловеческого бытия. За социальными ролями стоит вполне ощутимая реальность. И вопрос о месте этой реальности в спектре феноменов личности вновь наталкивается на ба­рьер незнания системы координат исследования личнос­ти в человекознании.

Личность и поведение. Реакции, действия, поступки, поведение, деятельность человека — еще одно из возмож­ных оснований построения статуи личности. Очевидная истина заключается в том, что в жизни о человеке прежде всего судят по его делам, в том числе и по продуктам его творчества. «Скажи мне, что ты сделал, и я скажу тебе, кто ты» — неписаная формула оценки личности в повсед­невной жизни. Путь к личности через изучение разных про­явлений поведения человека, его поступков в тех или иных ситуациях нравственного выбора представляется столь ес­тественным, что его избирают не только умудренные жи­тейским опытом практики человеческого общения, писатели и художники, но и психологи самых различных течений. Тем не менее и на этом пути строителя статуи личности поджидают серьезные затруднения.

Где кончается действие и начинается поступок, с по­мощью какой лакмусовой бумажки удается отличить приспособленчество от деяния? Внешне одно и то же движе­ние может оказаться и действием, и поступком, и даже деянием. Например, банальное движение — «отвинчивание гайки» — может оказаться поступком, изменяющим судьбу человека, причем сам человек совершенно не будет осознавать последствий этого движения. В рассказе А.П.Че­хова «Злоумышленник» герой был задержан за то, что отвинчивал гайку с железнодорожных рельсов. Судебный следователь так описывает это событие обвиняемому:

«... Сторож Иван Семенов Акинфов, проходя утром по линии, на сто сорок первой версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам... так ли это было?..

— Знамо, было...

— Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

— Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем...

— Но для грузила ты мог взять свинец, пулю... гвоздик какой-нибудь...

— Свинец на дороге не найдешь, купить надо, а гвоздик не годится. Лучше гайки не найтить... И тяжелая и дыра есть.

— Дураком каким прикидывается! Точно вчера родился или с неба упал. Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельс, людей бы убило! Ты людей убил бы!

— Избави господи, ваше благородие! Зачем убивать? Не-што мы некрещеные или злодеи какие? Слава те господа, господин хороший, век свой прожили и не токмо что уби­вать, но и мыслей таких в голове не было..."[10] Итак, отвинчивание гайки — обычный трудовой на­вык, действие с целью изготовить грузило для рыбной лов­ли, противоправное деяние, влекущее за собой гибель людей и строго караемое законом.

Во всех случаях перед наблюдателем внешне представ­лен один и тот же поведенческий акт человека. И следова­тель, и «злоумышленник» одинаково описывают внешнюю ситуацию, в которой герой рассказа отвинчивает эту гай­ку. Однако «злоумышленник» искренне не понимает, за что его судят, а следователь видит перед собой преступника, который не вчера родился и должен отвечать перед законом за свои дела.

Личность и самосознание. Иногда в психологии лич­ность определяют как человека, наделенного сознанием. Сознание, а тем более самосознание человека, осознание им своего «Я» — существеннейшие проявления личности. В чеховском рассказе отчетливо выступает как несводимость мира личности к самосознанию, так и трудность через са­моотчет человека узнать, стоит ли за поведенческим ак­том действие или поступок. «Злоумышленник» не осознает последствий своего поведения, несмотря на все усилия следователя раскрыть ему смысл его действий. Факты про­явления поведения — от реакций до деяний личности — вне общей системы представлений о человеке столь же неопределенны и многозначны, как и любые описанные ранее феномены.

Личность, талант и творчество. И наконец, в обы­денном сознании феномены личности прочно связыва­ются со способностями и неординарностью интеллекта, одаренностью и талантом. Именно оценивая самостоятель­ность, твердость решений человека, его творческий по­тенциал, о нем с уважением говорят: «Вот это личность!» Порой между «личностью» и «талантом» прямо ставится знак тождества. Если принять эти феномены за единственно подлинные и сокровенные проявления личности, то стро­ителю статуи личности прежде всего надлежит наделить ее талантом и дать неограниченную свободу творчества. Но вот эпизод из драмы А.С.Пушкина «Моцарт и Салье­ри»:

Сальери Что ты мне принес?

Моцарт Нет — так; безделицу <...> ^f" (Играет.)

Сальери Ты с этим шел ко мне

И мог остановиться у трактира

И слушать скрыпача слепого! —

Боже!, Ты, Моцарт, недостоин сам себя[11].

А.С.Пушкин устами Сальери резко разводит «талант» человека и его «Я». Моцарт как «личность», по мнению Сальери, недостоин такого великого дара, каким являет­ся его «талант». Естественно, что без исследования фе­номенов творчества, таланта психология личности утратит важные особенности существования личности, а статуя личности не оживет. И тем не менее сведение личности к творчеству или таланту — это опять же важная, но «одно­мерная» характеристика личности.

Таким образом, знакомство с различными проявлени­ями личности показывает, что на пути создания картины представлений о личности из мозаики разных феноменов вырастают всевозможные трудности. Каждый из этих фено­менов, взятый сам по себе и отнесенный к изолированно существующему человеку, не может быть квалифициро­ван как явление, относящееся к области изучения психо­логии личности.

Во многом по этой причине психология личности оказа­лась расчлененной на психологию мотивации, психологию эмоций, психологию воли, психологию индивидуальных различий, которые часто исследуются и преподаются не­зависимо друг от друга. Кроме того, разные проявления личности в зависимости от позиции исследователя при­нимаются за основной материал, из которого строится психология личности.

Так, влечения, потребности, мотивы и ценности наи­более детально анализируются в таких направлениях пси­хологии, как психоанализ и гуманистическая психология; факты внешнего поведения преимущественно изучаются в разных вариантах бихевиоризма; в области исследования знаний и убеждений личности уверенно чувствует себя когнитивная психология. Иными словами, позиция иссле­дователя определяет выбор фактов, расцениваемых как проявления личности, и выбор методик исследования этих проявлений.

От методологической установки ученого вообще зави­сит признание того, существует некоторое явление как факт или же оно плод воображения самого исследователя.

Л.С.Выготский отмечает, что «психоанализ, бихевиоризм и субъективная психология оперирует не только разными понятиями, но и разными фактами. Так, несомненно, реальные общеизвестные факты, как эдипов комплекс психоаналитиков (неосознанное сексуальное влечение мальчика к матери и двойственное отношение к отцу. — А.А.) просто не существуют для других психологов, для многих это самая дикая фантазия. Для В.Штерна... психо­аналитические толкования, столь же обыденные в школе З.Фрейда и столь несомненные, как измерение темпера­туры в госпитале, а значит, и факты, существование ко­торых они утверждают, напоминают хиромантию и астрологию XVI в. Для Павлова утверждение, что собака вспомнила пищу при звонке, есть тоже не больше чем фантазия. Так же для интроспекциониста не существует факта мышечных движений в акте мышления, как то ут­верждает бихевиорист»[12]. То, что является бесспорным фактом и объектом многочисленных исследований для одних теорий личности, с порога отбрасывается предста­вителями других подходов. Именно поэтому перечисленные явления и факты иллюстрируют многогранность проявле­ний феноменологии личности и заставляют обратиться к вопросу, как изучать личность в психологии.

Вопрос же о том, как, каким путем изучать личность в психологии, — это вопрос о методе в первоначальном значении этого слова, методе как пути познания. Реше­ние этого вопроса лежит в сфере изучения возможностей приложения разных уровней методологии к психологии личности. Именно поэтому выявление места любого фак­та в жизни личности предполагает рассмотрение разных уровней методологии как системы координат, очерчива­ющих сферу изучения проявлений личности в психоло­гии и раскрывающих связь психологии личности с другими областями социальных и естественных наук о человеке.

Date: 2015-05-04; view: 608; Нарушение авторских прав