Конкретный человек (генетика): кризис врачебной ответственности

Если последовательно развивать представ­ление Вирхова о клетке как о единице, в ко­торой уже все содержится, то в ней необхо­димо найти нечто, что полностью определя­ет отдельного человека. Это как будто уда­лось после открытия законов наследственно­сти и обоснования генетики. Ибо расположе­ние хромосом и, в первую очередь, отдель­ных генов «определяет» каждого конкрет­ного человека; таким образом, человек пред­стает перед нами как случайная комбинация генетических признаков его предков, продукт законов природы и наследственности. В под­тверждение подобной точки зрения был найден целый ряд наследственных болезней, например, как проявлений хромосомных аберраций: гемофилия, монголизм (болезнь Дауна) и другие. Считается, что найдено мно­жество указаний на наследственный харак­тер предрасположенности к определенным заболеваниям; в современном варианте этот научный подход привел, например, к разви­тию диагностики НLА-типов. Без каких-либо оговорок можно утверждать, что сегодня ге­нетика превратилась в существенное на­правление исследований причин заболева­ний, или что для многих заболеваний, соб­ственные причины которых до сих пор еще не известны, обсуждаются генетические при­чины.

С такой же последовательностью, с какой из представленного Вирховым образа мыслей вытекают вопросы генетики, из него вытека­ет и необходимость того, что в современной медицине человек может быть воспринят только лишь как объект, что любое понима­ние человека как индивидуальности должно было исчезнуть. В прошлом Жак Моно считал, что случай и необходи­мость следует объявить собственно определя­ющими человека величинами; ибо в генети­ческом воззрении на человека нет места для его индивидуальности и свободы. Шефер однажды сформулировал это следующим обра­зом: «Мизерность больничной медицины, ее неспособность воспринять пациента в его уникальности и благодаря этому дать ему подходящий совет и помочь ему является не­обходимым следствием чисто естественнона­учной основы этой медицины.» Или Алек­сандр Мичерлих: «Кто сегодня отправляется в больницу, дол­жен оставить свою индивидуальность почти в той же степени, как это происходит в казар­ме или в тюрьме. Страх перед организацией здравоохранения, которая хочет их прогло­тить, написан у всех на лице.» Вероятно, мно­гие люди, работающие в медицине в качестве врачей, медицинских сестер, санитаров или в другом качестве, совсем не осознают несо­ответствие нашего времени. С одной стороны, в каждой отдельном человеке все сильнее ощущается стремление к свободе со всеми вы­текающими социальными проблемами. С другой - естествознание вынуждено отрицать в отношении человека подобную возмож­ность свободы.

Но наступление на человеческую индиви­дуальность и ее самоопределение заходит го­раздо дальше. Еще в 1964 году Рихард Кауф­ман в своей книге «Дела­тели людей. Будущее человека в биологичес­ки управляемом мире» указал на животрепе­щущие вопросы о том, насколько можно ма­нипулировать человеком при применении ге­нетических закономерностей. Сегодня гене­тика стоит перед этой проблемой, как атом­ная физика перед второй мировой войной, а именно, когда наука находится в кажущемся свободным от морали пространстве и не хо­чет осознавать, как легко результаты ее ис­следований могут найти применение в прак­тических, и прежде всего в политических сфе­рах жизни. Ученые-генетики в один прекрас­ный день тоже скажут: «Мы этого не хотели!»? Сегодня генетика особенно приблизилась к человеческой границе рождения и уже при­нимает решения, которые, вероятно, можно объяснить или понять только с механистичес­ких позиций естествознания. Осознаем ли мы, что с современными возможностями ди­агностики наследственных нарушений и по­роков уже в эмбриональном периоде и, тем самым, с возможностью предотвращения рождения подобных людей мы очень близки к сфере медицинской деятельности, которая во времена национал-социализма в Германии устраняла «недостойные жизни»? Этот вопрос также не следует понимать как персональ­ную критику в адрес ученых, а лишь как по­пытку поднять и осознать животрепещущий вопрос познания, характерный для медици­ны нашего времени. Прежде всего, нам сле­дует совершенно по-новому обратить внима­ние на возможный смысл телесного или пси­хического нарушения развития в жизни че­ловека. Если человека с таким нарушением видят только как дефектное тело, то его, пос­ледовательно продолжая рассуждения, мож­но заменить или «пустить в утиль». Но если найти воззрение на человека как на реализу­ющуюся в теле духовную индивидуальность, тогда можно прийти к совершенно другим вы­водам. Совершенно ли невозможна - понача­лу только в качестве рабочей гипотезы -мысль, что некая индивидуальность желает иметь препятствие в виде такого телесного или психического нарушения, чтобы с его по­мощью развить в себе совершенно особенные силы, которые впоследствии, может быть в следующей жизни, сможет употребить на благо всего человечества? Может быть, мы по незнанию отнимаем у человечества важные, для его развития необходимые будущие силы, когда искореняем врожденные пороки? Может быть, это мнимое благо есть на самом деле проклятие человечества?

Что можно сделать с медицинской пози­ции, для чего предназначен врач - это вопрос и решение совести. Но совесть в своей дей­ственности зависит от знания. Поэтому перед крестом Иисус Христос сказал: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». Но мы сегод­ня можем знать, мы можем с той же яснос­тью и последовательностью, с какой изучаем неорганическую природу человека, с какой пытаемся понять генетические закономерно­сти, также стремиться к тому, чтобы познать законы индивидуального человеческого духа. Как раз медицинское человековедение должно задаться вопросом, имеет ли отдельный человек свой собственный внутренний закон (судьбу), существует ли для него духов­ная (божественная) путеводная звезда, и как они проявляются в ходе жизни, в его биогра­фии. Здесь появляются обе закономерности, которые в антропософии были заново сфор­мулированы для нашего времени по сравне­нию с древними духовными науками: закон повторяющихся земных жизней (реинкарна­ция) и закон судьбы (карма). Оба закона яв­ляются центральным содержанием антропо­софии и необходимы для дополнения нашей современной медицины, если последняя хо­чет снова прийти к пониманию каждого че­ловека и его биографии, а также к моральной ответственности за человека и человечество. Антропософское обоснование этих двух зако­нов вышло бы за рамки данной книги. Они будут упоминаться в некоторых главах, но как мировоззрение лежат в основе всего пред­ставленного материала. Читатель может бо­лее подробно познакомиться с этой темой в книгах из списка для углубленного изучения.

Однако привлечение этого воззрения при­несет с собой совершенно новое качество ме­дицинской совести, приведет к тому, что не­которое из того, что может быть сделано се­годня, по внутренней необходимости не состо­ится или будет сделано иначе. Это новое ка­чество врачебной ответственности достигнет своей полной действенности тогда, когда в по­добающей нашему времени ясности будет снова познано то, что было древним знанием: что человек есть существо становящееся, и что внутренняя потребность к постоянному становлению на протяжении всей жизни за­ложена в природе его индивидуального духа. Поэтому Аристотель назвал этот чело­веческий дух энтелехией, то есть изначаль­но и постоянно стремящимся к совершенству. Ибо с этой точки зрения все удары судьбы являются для человека вызовом, помощью для дальнейшего развития. Т.о., болезни являются не только тяготами и злом, но и заданиями. Врач должен так направить лечение, чтобы пациент не только выздоро­вел телесно, но чтобы ему удалось также при­нять и выдержать заложенный в его болезни вызов.

Характеристику последствий вирховского научного образа мышления в медицине следует завершить и обобщить двумя цита­тами одного современного физика. Эти вы­сказывания помогут перейти к следующему разделу о кризисе современной медицины и бросить взгляд на возможное разрешение кризиса при помощи антропософии. Клаус Мюллер, профессор физики из Брауншвайга, следующим образом начинает и завершает главу «Апории физики и кризис медицины» своей книги «Рубеж восприятия».

«Утверждение, что медицина находится в состоянии кризиса, вероятно, не останется неоспоренным. Тем, кто занят в медицине, очевидный прогресс в технике и в содержа­нии диагноза и лечения может казаться дос­таточным указанием на то, что в этой сфере происходит живое развитие и увидеть здесь кризис довольно трудно. Тот, кто так реаги­рует, думает в первую очередь о естественно­научной медицине: и в действительности нам здесь впервые встречается обстоятельство, что естественнонаучная форма медицины стала и продолжает быть определяющей для судьбы всей медицины. Это обстоятельство затрудняет восприятие того, что в действи­тельности медицина находится в фундамен­тальном кризисе, симптомы которого становятся все отчетливее вплоть до конкретных ситуаций с пациентами. Этот кризис - и это мой первый тезис - подпитывается не из ши­рокой области медицины как искусства исце­ления, а из соединения этого древнего целительства с естественнонаучным подходом нового времени; таким образом, это есть кри­зис как раз этой кажущейся такой живой сфе­ры естественнонаучного мышления в меди­цине.»

«Позвольте мне в завершение этого экс­курса по некоторым проблемным местам медицины обобщить все сказанное указани­ем на основной кризис современной физики: Нилъс Бор впервые зарегистрировал испус­каемые газами дискретные спектральные линии и решился на этом основании объя­вить современную ему физику ошибочной; тем самым он как никто другой предварил ду­ховный перелом квантовой теории. Сегодня мы все должны начинать серьезно восприни­мать болеющего человека в целостности его жизненных взаимосвязей и решиться объя­вить нынешнюю медицину, знающую напе­ред, что может и чего не может быть, оши­бочной. Лишь решившись на это, мы примем вызов, обусловленный переломом в физике, также и там, где ставкой в игре является не только наше знание, но и будущее живого мира.»