Дедушка русской литературы

То, что традиция начинает складываться и осознаваться как таковая, подтверждает история следующего памятника. Вещный результат (то есть скульптурное изображение писателя в доступном пространстве), казалось бы, свидетельствовал о типологической общности случаев. Однако история возникновения, поведение причастных к этому лиц и восприятие окружающих заставляют усомниться в этом.

В 1844 году умер И.А.Крылов, через год в «Петербургских ведомостях» была объявлена подписка на памятник, за три года собрали более 30 тыс. руб. и в 1848 году провели конкурс в Академии Художеств. Выиграл Г.Клодт[109] (первый вариант памятника – Крылов в римской тоге, сидящий на скале с книгой в руках). Следом начался процесс поиска места – на набережной Невы между академией Наук и Университетом, у Публичной библиотеки, на могиле писателя в Александро-Невской лавре.

Все было и так, и не так. Можно было бы только порадоваться тому, сколь быстро общество проявило готовность к увековеченью, только… никакой общественной реакции не было. Инициатором на этот раз выступила верховная власть. Призыв к подписке был опубликован в официальном органе – Журнале Министерства Народного Просвещения, и было подписано официальными лицами: Президентом Академии Наук С.Уваровым (и действующим Министром народного Просвещения, о чем подпись скромно умалчивает), Почетным членом Академии Наук Графом Д.Блудовым, Вице-президентом Академии Наук князем М.Дондуковым-Корсаковым, Действительным членом Академии Наук князем П.Вяземским, Ректором С.Петербургского Университета П.Плетневым и Душеприказчиком Крылова Я Ростовцевым. Деньги собирало казначейство Министерства Народного Просвещения[110].

Когда в 1868 году будут отмечать столетие писателя, в редакционном предисловии к юбилейному сборнику будет сказано: «Ни один из писателей наших не удостоился такой почести, как И.А.Крылов: он еще при жизни своей увенчан был 50-летним юбилеем (литературной деятельности – С.Е.), а теперь чтим память его уже столетним юбилеем, -- это честь, которую он заслужил, как народный писатель- баснописец, по преимуществу, это благодарная память, которая приносится ему благодарным потомством, как народному своему учителю»[111]. Крылов не был официозным писателем, он был – всеми почитаемым - т.е. консенсусной фигурой. Казалось бы, самая подходящая кандидатура для нового памятника, устраивающая всех.

С некоторого момента Крылов был всячески обласкан властью: жалование в Императорской публичной библиотеке, где он служил, неуклонно повышалось вместе с должностями и чинами, а при выходе в отставку ему, «не в пример другим», было назначено в пенсию его полное содержание по библиотеке. Уважаемым членом «Беседы любителей русской словесности» Крылов являлся с самого её основания; 16 декабря 1811 г. он был избран членом Российской Академии, 14 января 1823 г. получил от неё золотую медаль за литературные заслуги, а при преобразовании Российской Академии в отделение русского языка и словесности Академии Наук (1841) был утвержден ординарным академиком (по преданию, император Николай согласился на преобразование с условием, «чтобы Крылов был первым академиком»). Празднование 50-летия литературной деятельности в 1838 году представляло собой обед, данный в честь Крылова в Дворянском собрании в С.-Петербурге, на который было приглашено до 300 лиц. На нем присутствовали Великие князья Николай и Михаил Николаевичи и министры. Зал был украшен бюстом поэта в лавровом венке. Министр Народного Просвещения С.С.Уваров прочитал Высочайший рескрипт о присвоении ордена Св.Станислава 2-й степени со словами «Пребываем к вам Императорскою и Царскою милостию Нашею благосклонны. Николай». Были выбиты специальные памятные медали и открыта подписка на Крыловскую стипендию. Похоже, обстановка была органично-трогательной. «Когда Крылов, встав из-за стола, проходил близ хор, на него посыпались цветы и лавровые венки. Он с чувством благодарил дам за их трогательное внимание к нему и, взяв один из венков, раздал из него по листку друзьям своим»[112]. Его по-настоящему любили, множество людей пришло проститься с ним в день похорон.

Появившееся в Журнале Министерства Народного Просвещения сообщение излагало официальную версию происходящего. «По всеподданнейшему докладу Г. Министра Народного Просвещения, Государь Император благоволил изъявить Всемилостивейшее согласие на сооружение памятника Ивану Андреевичу Крылову и на повсеместное по Империи открытие подписки для собрания суммы, потребной на выполнение сего предприятия. Вслед за тем, с Высочайшего разрешения, учрежден Комитет для открытия подписки и всех распоряжений по этому делу». Технология мероприятия уже была отработана.

Дальше сообщается смысл предполагаемого мероприятия: определяется достойный объект (знаменитые соотечественники), движущая сила (благодарность народная), функция (освящение и увековечивание памяти) и адресат (грядущие поколения). «Памятники, сооружаемые в честь знаменитым соотечественникам, суть высшие выражения благодарности народной. В них освящается и увековечивается память прошлого; в них преподается назидательный и поощрительный урок грядущим поколениям». То есть они выполняют функцию материального связующего звена между прошлым и будущим.

Субъектом действия выступает «правительство, в семейном сочувствии с народом», которое «объемля просвещенным вниманием и гордою любовию все заслуги, все отличия, все подвиги знаменитых мужей, прославившихся в отечестве, усыновляет их и за пределом жизни, и возносит незыблемую память их над тленными могилами сменяющихся поколений». То есть опять определяются объекты (знаменитые мужи, прославившиеся в отечестве), направленное на них действие (усыновление и вознесение памяти) и устанавливаемая таким образом связь прошлого с будущим. Не случайным оказывается упоминание «подвигов», поскольку отсылка к победителям в военных сражениях делает сам факт возведения памятника легитимным. «Исторические эпохи в жизни народа имеют свои памятники. Дмитрий Донской, Ермак, Пожарский, Минин, Сусанин, Петр Великий, Александр Благословенный, Суворов, Румянцев, Кутузов, Барклай, в немом красноречии своем повествуют о своей и нашей славе: в неподвижном величии стоят они на страже независимости и непобедимости народной». Но этому ряду духов-охранителей соответствует и начавший формироваться другой, связанный с мирными подвигами: «Но и другие деяния и другие мирные подвиги не остались также без внимания и без народного сочувствия. Памятники Ломоносова, Державина, Карамзина красноречиво о том свидетельствуют. Сии памятники, сии олицетворения народной славы, разбросанные от берегов Ледовитого моря до Восточной грани Европы, знамениями умственной жизни и духовной силы населяют пространство нашего необозримого Отечества. Подобно Мемноновой статуе, сии памятники издают, в обширных и холодных степях наших, красноречивые и законодательные голоса под солнцем любви к Отечеству и нераздельной с нею любви к просвещению». Здесь декларируется новый способ проявления любви к Отечеству – не с оружием в руках, а служа просвещению оного. Причем традицию пытаются представить гораздо более репрезентативной, чем она есть (три памятника на бескрайние просторы на самом деле).

Дальше следует оправдание выбора героя – и как всегда оно мотивируется заслугами героя в области словесности. «Подобно трем поименованным писателям, и Крылов неизгладимо врезал имя свое на скрижалях Русского языка».

Национальный характер творчества Крылова доказывается всячески, в том числе и заклинательно (полужирным далее выделено мною – С.Е.). «Русский ум олицетворился в Крылове и выражается творениях его. Басни – живой и верный отголосок Русского ума с его сметливостью, наблюдательностью, простосердечным лукавством, с его игривостью и глубокомыслием не отвлеченным, не умозрительным, а практическим и житейским. Стихи его отразились родным впечатлением в уме читателей его. И кто же в России не принадлежит к числу его читателей? Все возрасты, все звания, несколько поколений с ним ознакомились, тесно сблизились с ним, начиная от восприимчивого и легкомысленного детства до охладевшей и рассудительной старости, от избранного круга образованных ценителей дарования до низших степеней общества, до людей мало доступных обольщениям Искусства, но одаренных природною понятливостью, и для коих голос истины и здравого смысла, облеченный в слово животрепещущее, всегда вразумителен и привлекателен.

Крылов, нет сомнения, известен у нас и многим из тех, для коих грамота есть таинство еще недоступное. И те знают его по наслышке, затвердили некоторые стихи его с голоса, по изустному преданию, и присвоили их себе как пословицы – сии выражения общей народной мудрости. Грамотная, печатная память его не умрет: она живет в десятках тысяч экземпляров басней его, которые перешли из рук в руки, из рода в род: она будет жить в несчетных изданиях, которые в течение времени передадут славу его дальнейшему потомству, пока останется хоть одно Русское сердце, и отзовется оно на родной звук Русского языка. Крылов свое дело сделал. Он подарил Россию славою незабвенною».

Ответ должен быть адекватным. «Ныне пришла очередь наша. Недавно праздновали мы пятидесятилетний юбилей его литературной жизни. Ныне, когда его не стало, равномерно отблагодарим его достойным образом: сотворим по нем народную тризну, увековечим благодарность нашу, как он увековечил дар, принесенный им на алтарь Отечества и просвещения. Кто из Русских не порадуется, что Русский царь, который благоволил к Крылову при жизни его, благоволит и к его памяти; кто не порадуется, что Он милостивым, живительным словом разрешает народную признательность принести знаменитому современнику возмездие за жизнь, которая так звучно, так глубоко отозвалась в общественной жизни нескольких поколений? Нет сомнения, что общий голос откликнется радушным ответом на вызов соорудить памятник Крылову и поблагодарить Правительство, которое угадало и предупредило общественное желание». Интересно, что в этой ситуации власть действует не просто от своего лица, она позиционирует себя как выражающая волю народа (хотя еще и не осознанную).

Все еще необходимое подтверждение достоинств Крылова вновь идет по пути уподобления их заслугам по защите Отечества. «Он более, нежели Литератор и Поэт. В этом выражении есть все что-то отвлеченное и понятное только для немногих, но круг действия его был обширнее и всенароднее. Слишком смело бы сравнивать письменные заслуги, хотя и блистательные, с историческими подвигами гражданской доблести. Но, вспомня Минина, который был выборный человек от всея Русския земли (курсивом здесь и далее выделено автором – С.Е.), нельзя ли, без всякого примерения к лицам и событиям, сказать о Крылове, что он в ыборный грамотный человек всей России? Голос его раздавался и будет раздаваться в столицах и селах, на ученических скамьях детей, под сенью семейного крова, в роскошных палатах и в храминах Науки и просвещения, в лавке торговца и в трудолюбивом приюте грамотного ремесленника. Пусть и голос благодарности отзовется повсюду». Претензия на всенародную значимость события очевидна.

Прежние памятники, возводимые по инициативе местного дворянского общества, возводились в местах, связанных с происхождением героев. Место постановки нового памятника в центре империи требовало некоторых объяснений – оно объявляется местом славы. «И где же быть ему, как не здесь? Не здесь родился Поэт, но здесь родилась и созрела слава его. Он был собственностью столицы, которая делилась им с Россию. Не был ли он и при жизни своей живым памятником Петербурга?: С ним живали и водили хлеб-соль деды нашего поколения, и он же забавлял и поучал детей наших. Кто из Петербургских жителей не знал его по крайней мере с виду? Кто не имел случаю любоваться этим открытым, широким лицом, на коем отпечаталась сила мысли и отсвечивалась искра возвышенного дарования? Кто не любовался этою могучею, обросшею седыми волосами львиною головою, не даром приданной баснописцу, который также повелитель зверей, этим монументальным богатырским дородством, напоминающим нам запамятованные времени воспетого им Ильи Богатыря? Кто, не знакомый с ним, встретя его, не говорил: вот дедушка Крылов! и мысленно не поклонялся Поэту, который был бы близок каждому Русскому».

Заканчивается обращение формулировкой эстетической программы памятника. «Художнику, призванному увековечить изображение его, не нужно будет идеализировать свое создание. Ему только следует быть верным истине и природе. Пусть представит он нам подлинник в живом и, так сказать, буквальном переводе. Пусть явится перед нами в строгом и верном значении слова вылитый Крылов. Тут будет и действительность и поэзия. Тут сольются и в стройном целом обозначатся общее и высокое понятие Искусства и олицетворенный снимок с частного самобытного образца, в котором резко и живописно выразились черты Русской природы в проявлении ее вещественной и духовной жизни»[113].

Послание было авторитетным, ему не перечили ни в чем. Деньги собрали, памятник 12 мая 1855 года открыли, Крылова изобразили в реалистичном виде в компании не аллегорических персонажей, а зверушек из его басен (хотя именно они-то и были аллегориями).

Особого интереса печати это не вызвало. По долгу службы «Санктпетербургские ведомости» сообщили об этом: событию была посвящена пара абзацев в фельетоне «Петербургская летопись» - после новостей о великолепной грозе, слухах о летних увеселениях и об отъездах французской и немецкой актрис из столицы, и перед освещением деятельности магазинов готового платья, репортажем о ловле корюшки и начале дачной жизни. «…Весною нам часто случается упоминать о Летнем Саде… На этот раз … расскажем новость самую свежую и очень интересную. Если вы не были в Летнем Саду уже несколько дней, то советуем вам съездить туда и посмотреть на пьедестал, барельефы и памятник И.А.Крылову, которые поставлены уже на место. Памятник поставлен в четверг вечером. Ступайте по большей аллее, ближайшей ко входу у Цепного Моста, и когда вы пройдете аллейку, ведущую к кофейной, то поворотите направо, к песчаной лужайке, на которой резвятся обыкновенно толпы детей. Там, на небольшой насыпи, стоит памятник на пьедестале из серого гранита, украшенном превосходными барельефами, отлитыми из бронзы». Основную часть текста составляет описание сюжетов и героев барельефов; похоже, для автора самая интересная часть истории - это изображения «почти всех зверей, которых дедушка Крылов умел заставлять говорить так поучительно и таким безукоризненно-чистым русским языком, каким и до сих пор говорят у нас немногие. Звери сгруппированы мастерски, фигуры далеко выдаются вперед, и весь барельеф можно назвать произведением вполне художественным. Мы долго любовались им. Толпы веселых детей сбегаются уже посмотреть на своих знакомых зверьков и радостно рассказывают вслух ту или другую басню, как скоро им удается отыскать одного из действующих в ней, среди групп барельефа». В общем – «теперь место Эзопа займет общий нам дедушка Крылов».[114]

Еще через несколько дней спохватилась «Северная пчела». Однако на отдельную статью событие и здесь «не потянуло», Ф. Булгарин упомянул его среди прочего. «В Летнем Саду одна куртина была представлена детям, для их забав. Здесь играли они и бегали, под надзором своих нянюшек. Здесь воздвигнут теперь бронзовый памятник знаменитому Русскому и всемирному баснописцу Ивану Андреевичу Крылову, первому и единственному Русскому писателю, высказавшему в аллегориях и иносказаниях все, что у него было в уме и на душе. Каждая басня его проникнута глубокою мудростью, чистою нравственностью и настоящим Русским юмором. Рассказ неподражаемый, в Русских нравах и в Русском духе. /…/ У Крылова и медведь, и петух Русские. /…/ И.А.Крылов не только первый Русский писатель, /…/ И.А.Крылов писатель всемирный, слава России, слава человечества! Монумент, поставленный ему в самом приличном месте, служит к славе Государя Императора Николая Павловича, Которого мы теперь оплакиваем. Это первый монумент Русскому писателю, воздвигнутый в столице, в общественном месте, с соизволения в Бозе почившего Государя Императора!» Значительное место в репортаже опять было посвящено совершенству клодтовских зверушек. «Честь и слава ему (Клодту – С.Е.), и благодарность всеобщая, особенно от нас, бедных литераторов, которые утешаются и тем, что Крылов принадлежал к нашему сословию! Не всем достается в удел слава, но утешительно и то, что мы шли одним путем, по благородному поприщу Русской Литературы. Слава генерала озаряет и простого солдата, верного своему долгу!»[115] Учитывая репутацию Булгарина и его газеты как негласного органа III отделения, звучит это вполне двусмысленно.

Журналы оказались еще более лаконичны. Похоже, кроме описания памятника, им и сказать-то было нечего. «На одной из площадок в Летнем саду, - именно там, где обыкновенно играют дети, - поставлен колоссальный памятник нашем незабвенному баснописцу Ивану Андреевичу Крылову»[116]. Собственные впечатления и мысли по этому поводу ограничились тем, что «Современник» уличил «Северную пчелу» в неточности описания памятника: Булгарин усадил Крылова в кресло, в то время, как баснописец сидит на камне.

«Отечественные записки», сообщив, что «12 мая, в четверг вечером, поставлен памятник Ивану Андреевичу Крылову, в Летнем Саду»[117] просто перепечатали заметку из «Санктпетербургских ведомостей».

Открытия, как такового, судя по всему, не было вовсе.

Всенародного праздника не получилось, он вышел каким-то семейным. Народность Крылова не подвергалась сомнению, заслуги перед русским языком – тоже, возможно дело в том, что «распространить же народность на всю словесность не позволила ограниченность такого рода поэзии, как басня: это впоследствии совершил А.С.Пушкин. Итак, за Крыловым остается слава русского народного поэта»[118].

Власть конструирует предмет, который должен вписаться в традицию, таким образом проявляя заинтересованность в этой традиции и как бы «примеряясь» к тому, как можно ее использовать. Отрицательный результат – повод для анализа. Из народного поэта Крылова национального героя не получилось.

Крылов был, несомненно, фигурой конвенциональной – обласканной властями и признанной писателями и публикой. Но конвенциональность оказалась не определяющим фактором, память не идет на компромиссы. Некое ощущение семейного междусобойчика осталось. «В последнее время на площадке, называемой детскою, закрытой от главной аллеи густыми акациями, поставлен памятник знаменитому нашему баснописцу Крылову, который служит лучшим украшением сада, хотя в нем много мраморных статуй, бюстов. Дедушка Крылов, имя которого известно всей России, изображен сидящим на высоком пьедестале, украшенном олицетворением лучших его басен. (…) Место, выбранное для памятника, очень удачно, потому что на площадке всегда играют дети и смотря на изображения животных, заучивают басни бессмертного писателя. Впрочем, превосходный памятник привлекает не одних детей. Можно и взрослым задуматься, глядя на художническую работу, на умное лицо, высокий открытый лоб с густою прядью волос, глубокомысленный, несколько насмешливый взгляд баснописца. Недаром сказал Бенедиктов, что перед памятником часто буду останавливаться ходячие басни и смотреть на Крылова и на барельефы его славного памятника»[119].