ЗАПАХ?!!! 8 page

– Кто на Форштадте – главный?

– Штырь...

– А как его найти?

– Вот ты спросил... Короче! Расскажи мне все – с самого начала. Я убрал наган обратно в кобуру. Генрих на это никак прореагировал. Так... отметил в голове. Ему было все равно. Я вскочил и закрыл кабинет на ключ – мало ли.

И куда делся веселый одессит – рубаха–парень, ерник и весельчак?

Передо мной стоял фронтовой разведчик – уже шагнувший из окопа на нейтралку. Ему было плевать. И жизнь его – сейчас ничего не стоила. В лучшем случае – медный грош в базарный день. Ну а чужие...? Жизни чужих – это вообще даром. Несмотря на то, что он был внешне расслаблен – я ЧУВСТВОВАЛ его. Обычную готовность убить. Всех. Любого.

Он не пришел на службу, он пришел «на работу». Страшное какое слово. Потому что так назвался выход в разведку – между собой, там. Это ведь и была его работа. Обычная такая работа – последние пару лет. Просто резать и убивать немцев.

А вот то, что он пребывал в бешенстве – это плохо. Серега сгорел на этом. На этом же сгорит и Шац. Если оставить все как есть. Там он шел без эмоций... Неправильно... – там по–другому было... ненависть, так не застилала глаза. А тут он горел...

Где он? Скажите мне – где или вернее куда, делся наивный и чистый еврейский мальчик – воспитанный в уважении к старшим? Передо мной стоял бешеный волк – готовый порвать любого.

Только вот напротив него сейчас сидел не только его товарищ по фронтовому братству – простой и честный парень Серега. Тут сидела еще и старая умная сволочь, воспитанная прекрасным государством – Советским Союзом. Большой умелец – умеющий играть как словами, так и на чужих чувствах. Хороших специалистов готовили тогда. Не все правда, получались, но многие. Этот был – очень хорошим бойцом идеологического фронта. Он умел слушать...

Он был опытен, стар, умен и хитер – это не отнимешь. Он в спокойной обстановке умел анализировать и учиться на чужих ошибках, а не только на своих. Так его научили.

– Ну! Садись. Рассказывай!

– Помнишь «трамвайную серию» ограблений?

– Ну, помню...

– Мама, вчера нарвалась...

Наши бандюки из девяностых кичащиеся своим умом, крутостью и выдумкой – ничего нового по–сути не изобрели. Помнится, в одно время прокатилась серия дерзких ограблений автобусов с «челноками». Останавливали в пустынном месте автобус и потрошили его по–полной программе. Так вот это были жалкие плагиаторы, а не выдумщики.

С недавнего времени прокатилась по городам и весям Советского Союза волна «трамвайных ограблений». Поначалу так и было – от этого и произошло его название. Короче. Тут с общественным транспортом полный швах. Люди – живут рядом с заводом, производством, мастерской... Утренний гудок его знают едва ли не лучше голоса своей жены. Утром гудок сообщает, что пора на работу. До начала смены осталось час–полчаса–пятнадцать минут... Все просто, не то что часы – будильник и ходики, немыслимая роскошь. А выпивший работяга с удовольствием пропьет небольшую и ценную вещь, если наступит запой или там другой какой случай. Вот и сообщали рабочим – когда и что пора. Такой «метроном» – не услышать не возможно. Отмазки – «Не услышал будильник!», не прокатят. Вот так. Поначалу и меня гудки будили, вызывая утренний зубовный скрежет. Но... тренированное не мной тело, не подвело. На войне ведь спят. Причем совершенно нормально спят когда стреляют. Здоровая дрема происходит под недалекую канонаду. И это поверьте так. Организм... о–о... – это хитрая скотина. Мозги, которыми многие – совершенно не заслуженно гордятся, они вторичная сигнальная система. На войне чуть другие законы. Стресс... и всякое такое. Так вот там оно, чуть иначе. Там, через какое–то время перестраивается всё. И сон в том числе. Вернее, не сон, а слух. Он как бы... отрубается. Сам по себе фильтрует звуки. Канонада, стрельба... – что? Это обыденные звуки, которые тебя окружают. Вот со временем и привыкаешь к этому. Засыпаешь, как привычное бормотание телевизора. А вот звук, который не вписывается в окружающую тебя действительность – страшен. Он несет в себе опасность. И скорее всего смерть. А организм он не дурак, он даже во сне – бдит. И разбудит тебя. Посреди грохота соседней стрельбы, тихий скрип двери блиндажа или шуршание камешка под ногой – разбудит тебя вернее пения горна. Ибо он – звук этот, совершенно не вписывается в окружающую действительность. Конечно это происходит не сразу. Меня к примеру, поначалу убивали все эти долбанные гудки. А потом ничего. На службу исправно будил гудок «Мясомбината». Остальные я просто не слышал.

Между районами тут ходит, по возможности опять же – общественный транспорт. Возит специалистов – «IT–шников», инженеров, начальство... Тем – жить рядом с заводом, как–то не очень. Это ведь как всегда. Центр–то – всяко лучше. Только вот своих машин нет.

СОВСЕМ НЕТ! ЛОШАДЕЙ И ВЕЛОСИПЕДОВ – ТОЖЕ практически НЕТ! Ни хрена тут нет... Извозчики – пособники буржуазии! Такси – редкость немыслимая. Это как шанс – подняв на дороге руку, поймать на дороге не «бомбилу – шахида» на манерной тачке – «красивий шэстерка – цвэт баклажян», с синими огоньками подсветки, а тормознуть «Порше» – «Шеф, подкинь... тут недалеко – плачу триста!». На работу добираются – либо на заводском; автобусе, грузовике, грузопассажирской телеге. Либо на общественном; трамвае, троллейбусе (Москва и столицы), трофейном автобусе (были и такие чудеса) или обычном грузовике (офигенное счастье).

Не, сказать, что тут все пехом ходят. Грузовики есть и легковухи, и гужевой транспорт имеется. Только вот используется он ТОЛЬКО как государственный. Бензин – «дэфсит». И как ни удивительно – подкалымить на машине почти совсем никак. Контроль жесточайший. Мы – милиция, можем или практически обязаны проверить – «куда, сколько, зачем...?». И не дай бог – левак. Могут пару лет в легкую припаять. Вот они реалии.

Велики и мотоциклы присутствуют. А как же. И трофейные тоже. Жесть! Велики из водопроводных труб – тяжеленные. Так, проезжают по городу. Раз в час – по улице. Это как – считать, что есть или нет? Камер на велосипеды нет. Дефицит страшнейший. Все ведь для фронта.

Зато тележек полно. Из велосипедов – грузопеды стараются сделать. Мотоциклы есть, но их выводят... э... только по праздникам. Они как... как костюмы – парадно–выходные. Может это только – пока? Это видимо еще и от того, что мы сильно далеко от фронта и от трофеев. Вот такие вот – парадоксы и перегибы истории. Разделите несколько сот машин на сто тысяч населения и получите картинку. Вот и отсюда и такие преступления. А «граждане бандиты» – быстро подстроились под реалии. Тормозили трамвай и,... – угрожая водителю, никак не «предметом похожим на...», а вполне себе нормальным пистолетом отечественного или импортного производства или простым обрезом, а также различными колюще–режущими предметами, заботливо хранимыми за голенищем сапога или под полой пиджака – просто потрошили транспортное средство. Обирая всех подряд – невзирая на чины и заслуги. Тут все в основном, почти гарантированно – не «от сохи». Вот на такой «гоп–стоп» и нарвалась мама Генриха.

– Её что порезали? – задал я вопрос.

– Нет... скрипнув зубами, ответил Генрих. – Сердце прихватило. – Дай угадаю!? А адресок тебе нужен, чтобы по–свойски поговорить с паханом Форштадтских... и объяснить ему всю гибельность его заблуждений. Так?

Он мрачно кивнул:

– Задавлю суку...

Ну вот и вот пожил в тишине. Судьба выбирает за нас.

Адреса многих паханов я знал. Просто... э... скажем – из чистого любопытства. Оперов–то много знакомых. Все. А воровские малины – мне положено знать по должности. Как–никак – я два месяца тут за это деньги получаю. Подшефный контингент. Мне еще неожиданных неприятностей от разной босоты не хватало. Или где ее искать в случае чего. Стукачками я, опять же обзавелся. Как и другими дополнительными источниками информации – в виде многочисленных сторожих, постовых и разных «пионеров». Я ж в кабинете только по необходимости сидел – черт бы взял эти бумаги! А так все больше ножками. А информация, это – «заблаговременное предупреждение преступлений» и «профилактика». А то, что «Информация – правит миром!» – в меня, да и во всех моих современников вбито накрепко. А тут немного по–другому. Мечтателей многовато. А я... хм... прагматик.

Да и просто – жить охота! Вернее, тупо – не сдохнуть по–дурному. Двух постовых мы похоронили – при большом скоплении народа, духовом оркестре и речах. Только вот покойникам и их семьям от этого не легче. И бандюки здесь злые и приблатнённых и блатных отморозков хватает.

– Я на вас удивляюсь, Генрих. Такой порядочный молодой человек, и такой грубый. Скажите мене Геня. У вас в карман оттопыривает бутылка? Или все–таки – это граната?

– Не твое дело! Так что скажешь адрес? – он мрачно уставился на меня, продолжая сверлить взглядом.

– Нет, – я сложил ладони на груди как у святых и состроил настолько же постную морду. – Не скажу... – и тяжело вздохнув, почему–то вполголоса добавил совершенно непонятную ему фразу: – «Нет, ребята... пулемет я вам не дам». – Какой пулемет? Сука ты! И мне... – он вскочил. – Мне – больше не друг!

– Сядь!!! – рявкнул я. – Старшина... Баран ты, а не разведчик! Охренел тут!

Расслабился. Ты что «выходы на работу» – разучился планировать?! Сядь!

Он уселся на стул, катая под кожей лица тугие желваки ненависти. – Ты, что это... – решил, что ты самый умный? – почти шепотом, мягко и интимно поинтересовался я. – Бросишь гранатку в окно – и все? Проблемы решены...? Ну, говори... Просто расскажи мне – чего ты хочешь?

«Ну вот и всё. Отговорить его от мести – тухлое дело. А отпустить одного – подписать ему приговор. Спалится он. Он – боевик, а не преступник. Другие реалии. Я тоже не бог весть, какой «доктор Мориарти». Но все–таки другой опыт и знания. И нет тут линии фронта – где встретят и обогреют. Нет тут: «Там – наши, а тут – враги». Да и свое я продумал все. Судьба... Пора и рассчитаться....».

Он на секунду задумался и катнув желваки ответил:

– Я хочу... отомстить. Хочу, чтобы эта мразь знала, что не останется безнаказанной. А кроме страха они ничего не понимают. Фашисты они замаскированные.

– Эва как? Они же наши советские люди... Может немного заблудшие, но обычные советские граждане.

– Советские?! – прошипел он, – Эти суки, те же – предатели. Мразь блатная.

– Значит, ты хочешь крови?

– Да! Хочу!...дашь адрес? – в каждом слове звучал вызов. «Допекло видать его. Любовь к маме – трансформировалась в ненависть к тем, кто ее задел. И цель естественно появилось... Ловить мелочь – ему не интересно. Он выбирает цель повыше. Вот только работают пока у него только эмоции. Надо сбить у него накал. Попробовать достучаться до разума. Иначе сгорит он не за понюх табаку. Сядет и покатится...»

– Ты так ничего и не понял... Хочешь расскажу тебе одну притчу или легенду?

– Да пошел ты!

– Я–то пойду. Только ты сядешь...

– Плевать! – прошипел он. – Мертвые не расскажут!

– Мертвые... – нет, – я паскудно ухмыльнулся. – А вот живые свидетели – запросто. Кстати, как там мама? – очень участливым тоном лучшего друга беспокоящегося за близкого человека, задал вопрос я. Мозг Генриха со скрипом провернулся – переключив внимание на другую проблему. – Мама плохо...

– А что доктор говорит? Может лекарства, какие надо? – мой тон был полон искреннего участия.

– Сказал, что покой нужен. Уколы какие–то прописал...

Он сбился с настроя – «бежать и резать всех подряд».

– А если сына посадят – это ее наверняка убьет, – все тем же ровным и участливым тоном продолжил я.

– А ты что, предлагаешь утереться? – уже спокойно задал он вопрос. – Ну зачем же... Ты за кого меня держишь? Я вовсе не против. Только по–уму все сделать надо. Вдвоем пойдем. Ты не против?

Он испытующе уставился на меня:

– Тебе–то это зачем?

– Шац! – я перешел на обычный наш «разговорный» тон. – Боюсь я, шо Эсфирь Соломоновна, как порядочная еврейская мама – меня таки не поймет. И проклянет...

Я делал паузу.

– Дурак ты Генрих. Кто ж тебя одного–то отпустит? А – разведка? Не боись – прорвемся! Ты, как я понимаю, от своей цели не откажешься? – Нет.

Я посмотрел ему в глаза. Там плескалась темная водица легкого безумия. Безумия отрешения от своей жизни и застывшей ненависти...

Он опять вернулся на войну. Это навсегда. Она ведь вечно с тобой – там внутри. Тот, кто воевал – знает это. Это состояние можно пригасить, забыть... но вот избавится от него – это никогда.

– Расскажу я тебе одну историю...

– Бля–а...! Ты что считаешь, что мне сейчас не хватает для полного счастья выслушать от тебя библейскую притчу о всепрощении?!!! Или о Юдифи? Или... – Геня, «слово изреченное – есмь ложь»?

– Мысль изреченная – есть ложь, – автоматически поправил меня Генрих. – Ты что со мной тут пришел Библию обсудить?

– Ну начнем с того, что пришел ко мне ты... А историю я тебе расскажу. Ты читал «Черную стрелу» Стивенсона?

– Нет.

«Черт, как–то я и забыл что с литературой тут тоже некоторый напряг». – Ладно, я расскажу тебе одну историю. Пойдем, прогуляемся. Ты передай мне пока гранатку... У меня в сейфике полежит.

Шац отрицательно покачал головой.

– Дай! Я обещаю тебе после разговора вернуть!

– Слово?

– Слово!

Он достал гранату и протянул мне... «ЭТО». Я слегонца опешил, увидев сей девайс. Оно не на что виденное мной раньше не походило. Кусок разделочной доски с кусками тола и приделанной сверху него «рубашкой»*. Запал крепился на рукояти, перед расширением доски.

– Скажи–ка мне Генрих что это?

– Граната...

– Я вижу, что оно не яблоко. Откуда сей... раритет?

– Нашел...

Отчего–то ответ Генриха прозвучал один в один, в духе Саида из «Белого солнца пустыни»: «Стреляли...».

– А ты уверен, что это она?

– Да!

– Ну тогда пойдем, сначала я поведаю тебе кое–что, а потом ты мне. Я убрал гранату в сейф, только вот почему–то вертелось у меня в голове фраза из того же «Белого солнца»: «Гранаты у него не той системы...». Мне кажется, я знаю, откуда эта фраза в фильме и что она значит – скорее всего, сценарист когда его писал, посмотрел на «ЭТО».

*Посмотреть на подобный девайс можно в иллюстрациях.

Глава 3.

Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым.

Некто Пифагор.

Информация неизвестная Николаю...

Решение Политбюро ВКП(б) «О развитии сети пивных в СССР», в просторечии именуемых «Голубой Дунай», принятое в 1945 году, было не афишируемой альтернативой. Альтернативой созданию различных клубов по интересам. Решение было принято на самом верху. Ибо озабоченность, чем занять массу демобилизованных и снять социальную напряженность, была достаточно большой. По всему Советскому Союзу от Прибалтики до Владивостока... повсюду были открыты «культурные» заведения – для отдыха трудящихся.

В это же время принято негласное политическое решение о запрете всех ветеранских организаций. Не получили поддержки даже такие, как например, «Совет четырех маршалов».

На период 1945–47 годов приходится пик социальной поддержки товарища Сталина в народе.

Мы вышли из здания и уселись неподалеку в скверике. Сели прямо на пыльную, пожухлую от жары траву, возле дерева – того что побольше, из последних двух оставшихся там карагачей.

Генрих был явно на взводе. Я же напротив, являл собой образец безмятежности и довольства жизнью. Я вальяжно уселся – оперевшись спиной о дерево, потянулся и, прищурившись, уставился в небо.

– Вот скажи мене Геня, – на секунду оторвавшись от его созерцания, задал вопрос я: – Вот что ты хочешь?

– Да достали меня, веришь?

– Верю... Вот только надеюсь, что ты не станешь мне втирать тут про беды несчастного еврейского народа, который загнобили гои. Я сам такой же «еврей». Тебе задали вопрос... Что именно ты хочешь?

– Отомстить.

– Кому?

– Бандитам!

– Ладно... дам я тебе адрес. Ты пойдешь туда, и... – я выразительно провел большим пальцем по горлу.

– Да!

– Фи–и... А не смущает ли тебя товарищ Генрих, что они могут быть вовсе и не виноваты перед твоей мамой?

– Не виноваты перед моей... виноваты пред чей–то другой! – несколько горячечно ответил он. – Все они суки жируют на народном горе!

– Во–от... вот значит, как ставит перед собой этот вопрос товарищ Шац.

– И решение твое твердое и его отменить никак нельзя?

– Нет.

– Ну что ж я могу на это сказать, как коммунист и твой товарищ... – я сделал трагическую паузу и безмятежно посмотрел на него. – Эх... а сказать я могу только одно – вместе пойдем.

Генрих недоуменно посмотрел на меня.

– Да–да. Только небольшая поправка...

– Какая?

– Не я с тобой пойду... – я подобрался, и мгновенно изменив выражение на злое и решительное, жестко добавил: – А ты со мной... и никак по–другому. Понял?! Генрих продолжал несколько недоуменно смотреть на меня, но вот на лице его постепенно протаивала потаенная надежда.

– Я понимаю ты удивлен?

– Да.

– Ну, давай я тебе все–таки расскажу одну историю... это роман. Написал его писатель Стивенсон. Действие его происходило в Англии во второй половине XV века... во время войны Алой и Белой Розы. Были там такие кланы – дрались за власть. В одной деревушке, принадлежащей некоему сэру Дэниэлу, появился гонец, который привез приказ этого самого сэра всему мужскому населению его деревни – немедленно выступить в поход. Отряд должен был возглавить Хэтч, правая рука сэра Дэниэла и в его отсутствие – управляющий замком. На время похода он хотел оставить присматривать за замком старого солдата Николаса, но вот во время их разговора его вдруг пронзила черная стрела – это был знак лесного разбойника по прозвищу Джон–Мщу–За–Всех. Хэтч вынужден был остаться, а подкрепление сэру Дэниэлу должен был повести его воспитанник – Дик Шелтон. Пока отряд собирался у церкви, на ее дверях обнаружили письмо, в котором этот самый Джон–Мщу–За–Всех сообщил о своем намерении отомстить сэру Дэниэлу, местному священнику, виновному, как было сказано в письме, в смерти отца юного Дика, и Хэтчу... – начал я свой рассказ.

Я был удивительно спокоен. Трудно, наверное, было сделать – первый шаг. А сделав... мне, стало все равно. Я перестал мучиться сомнениями. Подсознание, карма, бог, дьявол... – да все равно кто или что, приняло за меня решение. Ну не мог я отправить этого парня одного – на смерть. Не по совести это. Да мне как–то и наплевать по большому счету на его мотивы. Мне достаточно одного того, что – он мой товарищ. Серёга воевал с ним. Пусть на разных фронтах. Но это боевое братство спаянное и освященное кровью. А с его опытом, в одиночку... не–е – это я слишком хорошо знаю, чем закончится. В лучшем случае его возьмут. А могут ранить или взять те же бандиты. Нет. Я постараюсь, чтоб он выжил. А прав он или нет – это не мои проблемы. Даже если не прав – он все равно прав! Да и я, думаю точно также. «Око за око». Нет там праведников и невинных жертв... там, куда мы с ним пойдем – виновны все и приговорены. Вот так вот. Такое мое мнение.

И оттого я был безмятежен, и плевать мне было и на службу, и на прочие другие дела и обязанности...

Пересказал я ему «Черную стрелу» и замолчал.

– И зачем ты мне это рассказал?

– Хороший вопрос... А рассказал затем, чтоб ты понял дальнейшее. Слышал ты про «Черную кошку»?

– Слышал. Банда это.

– Во–от... А про «Белую кошку»? – задал я вопрос и с интересом посмотрел на него.

Генрих уже чуть успокоившийся, недоуменно пожал плечами:

– Разное болтают... говорят это какие–то отставные фронтовики начали урок резать. У нас три случая было...

– Ну–да, ну–да... – я безмятежно покивал головой. – Вот только «Белая кошка» – это я.

– Что?! – Генрих, моментально подобрался и подозрительно огляделся – не слышал ли кто. Но поскольку поблизости никого не наблюдалось, он удивленно уставился на меня. – Ты – что...?

– Геня. Ты меня удивляешь.

– Я!?

– Ты–ты... Ты сейчас похож на дона Хуана, из Пушкина, с которым внезапно заговорила статуя Командора.

– Зачем? – несколько ошарашено спросил Шац.

– Что «зачем»? Зачем дядя Сёма на «Привозе» продал бички и купил самосаду?

– Нет. Зачем ты их всех положил.

– Они хотели ограбить меня... – совершенно безмятежно и спокойно пояснил я.

– Ограбить?! – несколько ошарашено переспросил Генрих. – Ограбить... Ну, и немножечко зарезать, если я не соглашусь или окажу сопротивление...

– Но ты же милиционер. Скрутил бы их и отвел в Отдел... – Чтобы им там дали пару лет, а потом они «На свободу – с чистой совестью»? – я не выдержал и засмеялся. – Геня, а ты сейчас у меня добиваешься адреса местного пахана, чтоб прийти и пожурить его?

Генрих мысленно споткнулся.

– Ты уж определись, что ты хочешь. А потом и будем решать. Генрих ненадолго задумался. Потом решительно кивнул головой каким–то своим мыслям и протянул мне руку: – Я с тобой.

– Вот только Генрих есть одно условие.

– Не попадать в руки НКВД – живым?

– Нет, Геня... Условие это – ДИСЦИПЛИНА!

Он решительно протянул мне руку еще раз: – Слово!

Я в ответ пожал его руку: – А теперь Геня, расскажи мне за боеприпасы. Откуда ты сумел найти такую редкость в наше время...

И поведал мне Шац незамысловатую историю.

Принял он как положено «хозяйство» и вот разбирая завалы мусора в подвале, наткнулся на ящик гранат времен Первой Мировой. Бои что тут – в Чкаловской области, что поблизости – были очень неслабые. Это ведь где–то здесь подстрели народного героя – Чапаева. На речке Урале, текущей посреди города. В общем хозяйственный Шац не стал сообщать о находке, а перетащил ее к себе в каптерку – вдруг, да пригодится. Может сменять или еще что. Натура. Тут не только он – тут все очень тяжело расставались с чем–либо. Моя мать выговаривала отцу: «Вот, заносишь вечно до такой степени!». На что отец отшучивался: «Правильно. С плеч, да в печь!». Я тогда не очень придавал значения этим словам. А уже тут понял – почему. Нищета всеобщая. Не выбрасывалось ничего – «хай полежит, мабуть когда и пригодится».

Каким образом и когда – сия разнообразная коллекция «гранат» попала в Отдел, гадать бесполезно. Вызывала некоторые сомнения ее работоспособность... но Генрих уверил, что все работает. Он одну за городом проверил. – Значит, с гранатами нет проблем – это радует. Тогда вечерком навестим одну «малину». Давно она мне глаза мозолит.

Шац сидел рядом, хищно подобравшись. В этот момент он никак не напоминал весельчака и насквозь своего парня. Я посмотрел ему в глаза. В их глубине поселилось спокойствие и умиротворение. Умиротворение выжженной земли...

Хлопнув его по плечу, я наклонился и тихо произнес:

– Расслабься старшина. Теперь тебе нужно еще и учиться притворяться. И иначе никак. Иначе сам погибнешь и других за собой потянешь. Ну, на первую часть фразы ему явно плевать, а вот на вторую насчет «других», уже нет. Так уж воспитан.

– Я вижу, занимает тебя почему «Белая кошка»?

– Да.

– Ну тут все просто. На их «Черную кошку», мы ответим своей – «Белой». Пусть боятся! И нехай кто–то мне скажет, что «это – не наш метод!». Наш это метод...

НАШ!

Информация неизвестная Николаю...

Районные власти организовали на уборочных работах соревнование. Механизаторам, кто ежедневно перевыполнял нормы и добивался рекордной выработки, вручали ценные подарки. Комбайнер С.И. Дружинин на комбайне «Сталинец» скосил 40 га в колхозе «Вторая пятилетка». Секретарь РК ВКП(б) Михаил Андреевич Горлач и председатель колхоза Георгий Дмитриевич Сапрыкин вручили ему подарки на 500 рублей, в том числе отрез на костюм и кожаные мужские туфли. А директор Благодарненской МТС Григорий Иванович Сараев выдал Дружинину в премию рубашку и брюки.

Невыполнение графиков по хлебовывозу не давало возможности председателям колхозов использовать зерно на общественное питание и выдать колхозникам. Они могли направить на эти цели, ТОЛЬКО 15 процентов(!) от ВЫВЕЗЕННОГО зерна государству. За незаконное использование зерна – строгие карательные меры. Из колхоза имени Ленина доставляли хлеб на автомашинах, лошадях и волах. Учитывая, что этого недостаточно, партбюро и правление колхоза решили вывозить зерно на коровах колхозников. Колхозники были недовольны: коровы ярмом набивали шеи, от стрессов и недокорма упали надои молока. С людьми проводили беседы, разъясняли политику партии, угрожали привлечь к ответственности за саботаж. И дело пошло: (!) на 80 коровах за день на заготовительный пункт в село Благодарное вывозили более 15 тонн зерна.

Глава 4.

Мстить за обиду – значит лишать себя удовольствия сетовать на несправедливость.

Чезаре Павезе.

Белая ночь опустилась, как облако,

Ветер гадает на юной листве.

Слышу знакомую речь, вижу облик твой,

Ну почему это только во сне?

Отчего–то эта незатейливая песенка вертелась в моей голове. Поправка... Ночь вокруг – была вовсе не белой, а черной. «Хоть глаз коли!» – так может раньше я бы и сказал, но теперь. Привыкший к фонарям и неоновым рекламам, я сейчас радовался неверному свету луны. Только отчего–то свет этот вызывал у меня непроизвольную дрожь. Ненавидел я его и всё тут. Беспричинно. Раньше вроде такого не было.

Две безмолвные тени мягко стелись по улице. Изредка замирая перед перекрестками или пропуская прохожего.

– Никогда бы не подумал, что Луна может радовать, – прервал наше молчание Шац, после того как мы миновали очередной перекресток.

– Угу... – по инерции кивнул я, и только тут сообразил. «Мать твою, Луна же... – это ж первый враг разведчика! Луна – враг. Вот от чего меня коробит. Надо же мое тело – умнее меня, с моим высшим образованием. А сейчас она вполовину светит. Больше нам в помощь».

– Луна – это хорошо...

И отчего–то вспомнив Горбатого из «Места встречи...», прохрипел, спародировав его: – Верю, ждёт нас удача. На святое дело идём, друга из беды вызволять. – Какого друга? – тут же отозвался Генрих, который этого кино не смотрел. «Черт! Забываюсь иногда. Не стоит этого делать даже сейчас. Придурок!», – я обругал сам себя. А вслух ответил.

– Какого какого? Тебя – дурака!

На разработку «операции» днем у нас ушло минут десять.

А чего там планировать? Чай, не взвод ягдкоманды на привал там остановился. Обычные блатари. Да и мы не из детской песочницы. По поводу себя я естественно имел кое–какие сомнения, но совершенно другого плана. Не поводу – убить, а по поводу – правильно я все рассчитал или нет. Размещение постовых, я знал. Время потребное на отход тоже. Беспокоили возможные неучтенные факторы – возможные свидетели... и удаться ли всех... положить.

Сам домишко находился на отшибе, за крепким без щелей забором. А тем, кто мог начать интересоваться или возмущаться происходящим там – легко могли дать укорот «быки». Любопытствующие, в таких случаях, предпочитали ничего не замечать. А–то ткнут вечерком заточкой и все. Приблатненной шпаны хватало. Дурачки духовитые. Да и жизнь тут немного стоила. Смутные времена. Совсем не как в кино. Голодно, грязно, пьяно да угарно.

В общем, «Война – план покажет!». Попросту решили навестить одну «малину» по моей подсказке. Предтечу нынешних блатхат. Малина сейчас, это то – место, где собирается и живет криминогенный элемент.

Владелица этой хавиры, маруха* – Зинка «Кубышка». Она же – сожительница, небезызвестного в определенных кругах, Сени «Февраля». Он реально был «Февральский». Кликуху свою он получил по делу, как психически больной. Потому и от фронта отмазался, да и частично соответствовало это действительности. Правда делать дела это ему нисколько не мешало. Сейчас его бы охарактеризовали, как отморозка – для понятности. Тяжелая наследственность маменьки – воровки на доверии и папеньки – скокаря*. Сгинувшего где–то на «Сотке»*. А маменька загнулась от тубика*.

Теперь «Февраль» забурел, стал уважаемым вором. И выходил только на крупные дела. Адресок его нынешнего местопребывания мне подсказал мне личный «барабанщик» – Миша «Прыщ». Его, сильно пьяного, как–то доставили в мое дежурство. Привели – постовой Семеныч с дворником Талгатом. Матерился он неподалеку на улице и бузотерил. Лаконичным увещеваниям не внял. И соответственно...

А я, измученный бессонницей, скукой и голодом – решил пошутить. Сунул ему спящему здоровенный ножик в руку. Нож был из вещдоков. Он остался от мясника с рынка. Был он зазубренный в потеках застарелой крови и грязи. Мясник, здоровенный одноглазый мужик – Веня «Полфунта», начал было размахивать им, как–то выпив лишку. Кого–то там чуть даже было, не порезал. Его отпустили, а ножичек остался. Отчего–то «Полфунта» решил за ним не возвращаться... Разбудив под утро жутко похмельного «Прыща» – я суровым голосом сообщил ему, что «Порезал он какого–то пришлого гуртовщика–казаха». И показал на окровавленный нож, который тот продолжал сжимать в руке. То, что кровь на нем была не человеческая, я умолчал из скромности... не иначе. А сообщил, что светит ему–ухарю за вчерашнее – от десяти...

«Но...», – интимно понизив голос, намекнул, что: «Есть варианты...».

Я–то попугать его просто сначала хотел.

Но недалекого ума пацан быстро врубился в тему. И надо же! Убедил–таки меня, что: «Казахов в степи много, а он тут такой мне нужный – один». И подписку он мне дал. Куды он денется от изощренного ума смотрельщика сериалов и читателя детективов. Развел я его. С тех пор – с адресами и кто чем дышит на его районе, мне было известно из первых рук. В адресе, нужный нам дом – был последним. Улочка им кончалась. И надо же как удачно – на ней никого не было. Интересно какой дурак в этом районе в полночь станет шариться без особой нужды? Народ тут предпочитал заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Просто чревато. Свидетелей ведь никто не жалует. Подошли. Кинули пару камней через забор. Шумнули – послушали. Тихо. Собака уже подала бы голос. Махом перемахнув забор, мы сразу затаились в его тени. Глазами, уже привыкшими к темноте, по–скоренькому огляделись... и опять послушали. Дом был обычной одноэтажной халупой, правда, с крепкими ставнями на окнах, из щелей которых, пробивался свет керосинок. Оттуда же доносились хриплые звуки патефона и пьяные голоса подпевающих. Участок – навскидку, был соток десять. А то, что не было собачки – это было только в плюс. Отчего–то ее мне бы было сейчас жальче убивать, чем посетителей и хозяев дома. – Пошли... – прошептал я, и ткнул пальцами в сторону входа. Генрих привычно–мягко растворился в темноте не хрустнув и не шумнув. Он пошел брать «языка». Привычно. Как ходил до этого сотни раз. Пошел как за линию фронта. Мы и были сейчас там.