В деятельностном подходе 1 page

В отечественной психологической традиции мы обнаруживаем понятие смысла в работах Л.С.Выготского 1930-х годов. Введя это понятие в своих поздних работах (в частности, в седьмой главе «Мышления и речи») в контексте анализа сознания, Выготский, впрочем, еще сохраняет семантическую его трактовку, используя применительно лишь к вербальным, словесным смыслам. Однако

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 79

уже в первых (как и во всех последующих) работах А.Н.Леонтьева, посвященных проблеме смысла, это понятие трактуется совершен­но иначе. Оно десемантизировано, вынесено за пределы контекста я речевого мышления и вообще сознания в плоскость дорефлексив- t-^t ных практических отношений субъекта с миром, в плоскость его </ реальной жизнедеятельности. Поэтому мы начнем наш историчес­кий обзор с работ Л.С.Выготского и попытаемся проследить как изменение содержания этого понятия по мере его дальнейшей раз­работки в русле деятельностного подхода, так и пути его диф­ференциации, включая перспективы разработки на этой основе адекватного концептуального аппарата для построения общепсихо­логической теории смысла.

Выготский вводит понятие смысла в виде оппозиции «смысл-значение», ставшей уже в современной ему лингвистике почти классической. Вводя эту оппозицию, он ссылается на французско­го психолога Ф.Полана и, по сути, принимает его положения. «Смысл слова, как показал Полан, представляет собой совокуп­ность всех психологических фактов, возникающих в нашем со­знании благодаря слову... Значение есть только одна из зон того смысла, который приобретает слово в контексте какой-либо речи... Это значение является только камнем в здании смысла» (Выгот­ский, 1934, с. 305). Смысл слова, по Полану, определяется тем це­лым, частью которого он является, то есть фразой, которая, в свою очередь, приобретает смысл в контексте абзаца и т.д. до бесконеч­ности. Соответственно, смысл слова неисчерпаем.

Выготский анализирует соотношение значения и смысла в раз­ных видах речи, выделяя, в частности, такой своеобразный фено­мен, как влияние смыслов: «Смыслы как бы вливаются друг в друга и как бы влияют друг на друга, так что предшествующие как бы содержатся в последующем или его модифицируют... Такие слова, как Дон Кихот и Гамлет, Евгений Онегин и Анна Каренина выра­жают этот закон влияния смысла в наиболее чистом виде. Здесь в одном слове реально содержится смысловое содержание целого про­изведения» (там же, с. 308). В этом своем анализе Выготский остает­ся в рамках психолингвистического понимания смысла, однако уже здесь он делает важный шаг на пути к расширению такого понима­ния, подчеркивая в качестве главной заслуги Полана то, что после­дний сумел показать относительную независимость смысла и слова. «Смысл так же может быть отделен от выражающего его слова, как легко может быть фиксирован в каком-либо другом слове... Смысл отделяется от слова и таким образом сохраняется. Но если слово может существовать без смысла, смысл в одинаковой мере может существовать без слова» (там же, с. 306).

глава 1. Подходы к пониманию смысла

Таким образом, хотя в «Мышлении и речи» определены доста­точно конкретные задачи, а именно задачи анализа структуры и динамики речевого мышления, анализ Выготским проблемы смыс­ла (хотя, конечно, не только он) выводит его в более широкий контекст — в контекст проблемы строения человеческого сознания. «Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания» (там же, с. 318) — этой фразой заканчивается книга «Мышление и речь». Более общие положения Выготский выдвигает в 1933—1934 годах в дискуссиях по проблеме сознания со своими учениками: «Сознание в целом имеет смысловое строение. Мы судим о сознании в зави­симости от смыслового строения сознания, ибо смысл, строение сознания — отношение к внешнему миру... Смыслообразующая де­ятельность значений приводит к определенному смысловому стро­ению самого сознания» (Выготский, 1982, с. 165).

Тем не менее, практически все тексты Л.С.Выготского, в кото­рых он говорит о смысле, могут быть прочитаны сегодня двояким образом. В них можно усмотреть, по желанию исследователя, или новое содержание, вкладываемое Выготским в это понятие, или традиционное употребление слова «смысл» как синонима слова «значение». Мы ранее исходили из первой интерпретации, пытаясь увидеть в этих мыслях Л.С.Выготского корни концепции личност­ного смысла, развернутой А.Н.Леонтьевым менее чем десятилетие спустя. Но обнаруженная И.В.Равич-Щербо в 1997 году в архивах РАО неизвестная ранее рукопись А.Н.Леонтьева (1937/1998) зас­тавила нас пересмотреть это мнение. Из нее видно, что истоки понятия смысла, введенного А.Н.Леонтьевым, действительно об­наруживаются у Выготского, однако отнюдь не в понятии смысла, а в другом понятии — понятии переживания.

Переживание Выготский рассматривает как единицу изучения личности и среды в их единстве. «Переживание ребенка... есть такая простейшая единица, относительно которой нельзя сказать, что она собой представляет — средовое влияние на ребенка или осо­бенность самого ребенка; переживание и есть единица личности и среды, как оно представлено в развитии... Переживание надо по­нимать как внутреннее отношение ребенка как человека к тому или иному моменту действительности. Всякое переживание есть всегда переживание чего-нибудь. Нет переживания, которое не было бы переживанием чего-нибудь... Но всякое переживание есть мое пе­реживание... Переживание имеет биосоциальную ориентировку, оно есть что-то, находящееся между личностью и средой, означающее отношение личности к среде, показывающее, чем данный момент среды является для личности. Переживание является определяю­щим с точки зрения того, как тот или иной момент среды влияет

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 81

на развитие ребенка... В переживании, следовательно, дана, с од­ной стороны, среда в ее отношении ко мне, в том, как я пережи­ваю эту среду; с другой — сказываются особенности развития моей личности. В моем переживании сказывается то, в какой мере все мои свойства, как они сложились в ходе развития, участвуют здесь в определенную минуту. Если дать некоторое общее формальное по­ложение, было бы правильно сказать, что среда определяет разви-гие ребенка через переживание среды... Отношение ребенка к среде и среды к ребенку дается через переживание и деятельность самого ребенка; силы среды приобретают направляющее значение благо-даря переживанию ребенка. Это обязывает к глубокому внутренне­му анализу переживаний ребенка, т.е. к изучению среды, которое переносится в значительной степени внутрь самого ребенка, а не сводится к изучению внешней обстановки его жизни» (Выготский, 1984, с. 382-383).

Комментируя эти положения, А.Н.Леонтьев (1937/1998) пишет: «Введение Л.С.Выготским понятия переживания скорее запутыва­ет, чем решает здесь вопрос, так как для того, чтобы раскрыть в психологии действительное единство человеческой личности, нам нужно решительно отказаться от рассмотрения человека как субъек-ш переживания par excellence. Переживание, будучи вторичным и произвольным фактом, как раз не определяется прямо и непосред­ственно ни физиологическими свойствами субъекта, ни свойствами самого предмета переживания. То, как я переживаю данный пред­мет, в действительности определено содержанием моего отноше­ния к этому предмету, или, точнее говоря, содержанием моей деятельности, осуществляющей это отношение; именно в этом со­держании и снимаются собственно физиологические закономерно­сти. Следовательно, только рассматривая человека как субъекта деятельности, мы сможем раскрыть конкретное единство физиоло­гического и психологического, "внутреннего" и "внешнего" в его личности.

В непосредственной связи с этим стоит и второй центральный попрос: можем ли мы рассматривать переживания в качестве исход­ного психологического факта и в том смысле, что именно пережи­вание определяет меру и характер воздействия на субъекта данной ситуации или, вообще говоря, данного предмета действительнос­ти? Мы утверждаем, что нет. Ведь то, как выступает данный пред­мет в переживании, само определяется деятельностью субъекта по отношению к этому предмету. Переживание действительно выступа­ет в каждом конкретном акте человеческой деятельности, но оно не есть ни сама эта деятельность, ни ее причина, ибо прежде чем стать причиной, она сама является следствием. В переживании, в этом

глава 1. Подходы к пониманию смысла

своеобразном состоянии субъекта, с которым он вступает в то или иное отношение к действительности, лишь кристаллизована его прошлая деятельность, подобно тому, как она кристаллизована и в любом функциональном состоянии органов его действия, — в на-метанности глаза, в привычном движении руки, в работающем ап­парате мысли. Напуганный фантастическими рассказами ребенок испытывает страх в темной комнате; можно сказать, что он "пере­живает" комнату не как обычную для него обстановку, не как свою комнату, но как нечто чуждое, таинственное, пугающее. Это пере­живание ребенка является действительно той призмой, через кото­рую преломляется для него в данный момент вся ситуация темной комнаты, но оно, как всякое переживание, само является неустой­чивым и трансформирующимся под влиянием своего противоречия с объективными свойствами данной ситуации, которые реально выступают в деятельности субъекта. В этой диалектике взаимопере­ходов переживания и деятельности ведущей является деятельность. Значит, влияние внешней ситуации, как и вообще влияние среды, определяется всякий раз не самой средой и не субъектом, взятым в их абстрактном, внешнем отношении друг к другу, но и не пере­живанием субъекта, а именно содержанием его деятельности. В дея­тельности, а не в переживании осуществляется, следовательно, действительное единство субъекта и его действительности, личнос­ти и среды» (Леонтьев А.Н., 1937/1988, с. 123—124)

Основное расхождение между трактовкой переживания у Выгот­ского и Леонтьева заключается, как мы видим из двух приведенных отрывков, в том, что Леонтьев вводит деятельность как необходи­мое опосредующее звено, обусловливающее качественную опреде­ленность переживания. Но в данном контексте для нас главное не это, а то, что, заменив слово «переживание» в вышеприведенных текстах и Л.С.Выготского и, особенно, А.Н.Леонтьева, словом «смысл», мы получаем концепцию смысла, очень близкую к той, которую мы действительно находим в работах А.Н.Леонтьева, на­писанных в предвоенные годы. По-видимому, именно такая замена и произошла; налицо все основания рассматривать понятие пере­живания в вышеприведенных трактовках как непосредственный ис­ток и предшественник понятия смысла. Приведем одну фразу, в которой взаимосвязь переживания и смысла эксплицирована: «Фор­мы переживания суть формы отражения отношения субъекта к мо­тиву, формы переживания смысла деятельности» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 48-49)

Собственно понятие смысла А.Н.Леонтьев вводит в своей док­торской диссертации «Развитие психики» и в писавшихся парал­лельно «Методологических тетрадях» (см. Леонтьев А.Н., 1994),

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 83

причем у него это понятие изначально характеризует реальные жизненные отношения как человека, так и животного. «Смысл выступает в сознании человека как то, что непосредственно отра­жает и несет в себе его собственные жизненные отношения» (Леонтьев А.И., 1977, с. 278). «Смысл в нашем понимании есть всег­да смысл чего-то и для кого-то^— смысл определенных воздейст­вий, фактов, явлений объективной действительности для конкрет­ного, живущего в этой действительности субъекта» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 96). Тем самым проблема смысла была вынесена из плос- \ кости сознания в плоскость порождающих это сознание реальных ] жизненных отношений субъекта.

«Проблему смысла надлежит ставить исторически, — писал А.Н.Леонтьев. — Понятие смысла означает отношение, возникаю­щее вместе с возникновением той формы жизни, которая необхо­димо связана с психическим отражением действительности, т.е. имеете с психикой. Это и есть специфическое для этой формы жизни отношение. Осмысленная, т.е. подчиняющаяся этому отношению деятельность и есть деятельность психическая....Это есть деятель­ность, посредствованная отражением воздействующих свойств действительности, объективно связанных с теми свойствами дей­ствительности, которые непосредственно определяют жизнь, суще­ствование. Объективное отношение этих свойств, подчиняющее себе, определяющее деятельность субъекта, и вместе с тем выступа­ющее и возникающее в ней и есть отношение смысла, есть смысл. Смысл есть, следовательно, не категория самой действительности, взятой абстрактно, отвлеченно от субъекта, но и не категория чи- у сто субъективная. Это есть субъективно-объективная категория» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 207-208).

В качестве одной из основных черт смысла А.Н.Леонтьев отме­чает его неустойчивость, подверженность изменениям. Многочис­ленные факты позволили ему прийти к заключению о том, что динамика смысла обусловлена динамикой деятельности субъекта. «Смысл принадлежит не предмету, а деятельности. Лишь в деятель­ности предмет выступает как смысл» (там же, с. 167). «Смысловые связи — это те связи, которые не осуществляют деятельность, а осу­ществляются ею. Процесс их образования и есть тот чрезвычайный процесс, в результате которого возникает психологическое содер­жание поведения» (там же, с. 101). Тем самым было введено отсут­ствовавшее у Выготского необходимое звено между объективным отношением между субъектом и условиями его существования, с одной стороны, и, с другой стороны, пассивно отражающим это объективное отношение сознанием. Смысл сам по себе не может связать сознание с внешним миром; реально эту функцию выпол-

глава 1. Подходы к пониманию смысла

няет деятельность, которая хоть и направляется смыслом, однако осуществляется реально в столкновении с предметом в его объек­тивных и устойчивых свойствах и изменяется в соответствии с ре­альным предметом и реальными свойствами (там же, с. 110).

Понятие смысла изначально оказалось введено в контексте зоо­психологии и эволюционной психологии. Различая смысловые ме­ханизмы у животных и у человека, А.Н.Леонтьев использовал для обозначения первых понятие «инстинктивный смысл» (впоследствии «биологический смысл»), а для вторых — «сознательный смысл» (впоследствии «личностный смысл»). Но различие между ними зак­лючается отнюдь не только в терминах. Задача генетического иссле­дования, по А Н.Леонтьеву, состоит в том, чтобы показать развитие и трансформацию смысла деятельности. На низших ступенях разви­тия психики животных это всегда смысл отдельных воздействующих свойств, у более развитых животных — смысл отдельных предметов; на еще более высокой стадии — смысл межпредметных связей, смысл ситуаций. Вместе с тем есть и инвариантные особенности ин­стинктивных смыслов животных, отличающие их от человеческих. «Главная, весьма общая характеристика инстинктивного смысла — \: его неконстантность: для пресыщенного животного пища утра­чивает смысл пищи, для животного весной и летом особи противо­положного пола имеют различный смысл... 2: для животного не все имеет смысл [ср. Гельб: "для человека даже бессмысленное имеет смысл — бессмысленного"]» (там же, с. 208)

У человека биологический, инстинктивный смысл превращает­ся в смысл сознательный. Но это превращение имеет непрямой ха­рактер. Оно опосредовано возникновением феномена общественного сознания и его элементов — значений, не имеющих аналогов в жи­вотном мире. «Значение есть категория общественного сознания... оно, отражая отношение предмета не к индивиду, но к коллективу, отражает устойчивое в предмете и устойчивое в потребности субъек­та, теперь человеческой, т.е. общественной его потребности. Субъект здесь = коллектив.

Смысл выступает теперь как смысл для коллектива и лишь тем самым и для субъекта: он осознается....Прямые инстинктивные био­логические связи с природой сосуществуют, не могут не сосущество­вать некоторый период с отношениями к природе, уже ставшими общественными. Сосуществуют инстинктивные смыслы и обществен­ные значения.

Возникновение в ходе развития общественных отношений со­знания "Я" и есть возникновение сознательного смысла. Первичное значение раздваивается: появляется отношение смысл—значение. Смысл и есть "для меня значение"!...Так возникает мое обществен-

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 85

ное сознание, возникает общественный предмет, предмет моего об­щественного сознания» (там же, с. 209).

Понятие смысла в работах А.Н.Леонтьева практически с самого начала вошло в систему основных понятий складывающейся тео­рии деятельности. Один из первых вариантов деятельностной трак­товки смысла в контексте других понятий теории содержится в недавно опубликованных тезисах А.Н.Леонтьева, относящихся к 1940 году. «Предмет действия, — пишет А.Н.Леонтьев, — выступа­ет для субъекта всегда в определенном отношении к мотиву... Это сознаваемое отношение предмета действия к его мотиву и есть смысл действия; форма переживания (сознавания) смысла действия есть сознание его цели. (Поэтому предмет, имеющий для меня смысл, есть предмет, выступающий как предмет возможного целе­направленного действия; действие, имеющее для меня смысл, есть, соответственно, действие, возможное по отношению к той или иной цели).

Изменение смысла действия есть всегда изменение его мотива­ции» (там же, с. 49).

Начиная с этого времени понятие смысла прочно становится одним из ключевых объяснительных понятий психологической те­ории деятельности. Для того чтобы проследить его дальнейшее раз-нитие, целесообразно, на наш взгляд, разграничить тЈи аспекта рассмотрения смысла: структурный, генетический и функциональ­ный. Структурный аспект включает в себя представления о месте личностного смысла в структуре деятельности, сознания и лич­ности, соотношении его с другими психологическими образова­ниями, а также уточнение определения самого понятия и его дифференциацию. Генетический аспект охватывает выявление за­кономерностей, факторов и детерминант порождения смысла, процессов и механизмов, лежащих в основе его формирования, раз-пития и изменения. Функциональный аспект рассмотрения смысла отражает представления о месте и роли смысла в процессах созна­ния и деятельности, о влиянии его на протекание деятельности и на особенности психических процессов. Мы проследим развитие >гих линий до середины 1970-х годов, когда понятие личностного смысла перестало быть единственным, описывающим смысловую реальность.

Обратимся вначале к генетической линии исследований. Основ­ные положения, касающиеся порождения смыслов, были сформу­лированы в цикле статей А.НЛеонтьева 1940-х годов, посвященных проблеме развития психики ребенка (Леонтьев А.Н., 1947; 1948; 1959). В этих работах последовательно проводится мысль о том, что конечным источником смысла выступают реальные жизненные

глава 1. Подходы к пониманию смысла

отношения, в которые включен субъект; непосредственным же смыслообразующим фактором выступает мотив деятельности. «Воп-рос о смысле есть всегда вопрос о мотиве» (Леонтьев А.Н., 1947, с. 28). Одно и то же действие, входя в разные деятельности, то есть будучи мотивировано разными мотивами, приобретает разный смысл. «По своему объективному содержанию действие может ос­таться почти тем же самым, но если оно приобрело новый мотив, то психологически оно стало уже иным. Оно иначе протекает, ина­че развивается, ведет к совсем другим, субъективно, следствиям; оно занимает другое место в жизни личности» (там же, с. 29). Цепочка детерминации прослеживается А.Н.Леонтьевым до ее объективной основы: «Развитие смыслов — это продукт развития мотивов дея­тельности; развитие же самих мотивов деятельности определяется развитием реальных отношений человека к миру, обусловленных объективно-историческими условиями его жизни» (там же, с. 28). Понятие смыслообразования, введенное А.Н.Леонтьевым, одно­значно связывается у него с мотивами, их смыслообразующей си­лой или функцией (Леонтьев А.Н., 1959; 1971).

В отдельных случаях отношение между действием и мотивом де­ятельности, в которую оно входит, может быть весьма неоднознач­ным и сложным. Так, многие сложные виды деятельности отвечают одновременно не одной, а нескольким потребностям и побужда­ются, соответственно, несколькими мотивами. В этом случае дея­тельность обладает многосторонним смыслом (Леонтьев А.Н., 1956, с. 360). Ранее, еще в 1940 году А.Н.Леонтьев ввел понятие поступка для обозначения действия с амбивалентным смыслом: «В случае, когда действие входит в двоякую деятельность, но мотивация обеих этих деятельностей, будучи различной, не является, однако, про­тивоположной по своему знаку, мы называем такое действие по­ступком. Поступок требует сознавания отношений, существующих между обеими деятельностями, и учета обоих мотивов; поступок есть, следовательно, действие сложномотивированное, имеющее сложный смысл» (Леонтьев А.Н., 1994, с. 50). В дальнейшем, одна­ко, это понятие развития не получило.

Еще более сложные отношения характеризуют так называемый отраженный смысл. В этом случае ребенок (в примерах А.Н.Леонтье­ва) «... может стремиться к достижению цели, которая сама по себе не привлекательна для него, ради чего-нибудь другого, или, наобо­рот, отказаться от чего-нибудь непосредственно приятного для того, чтобы достичь более важного или избежать нежелательного» (Леон­тьев А.Н., 1948, с.8—9). Подобный отраженный смысл связывает действие не просто с одним или даже несколькими мотивами, а уже с некоторой их иерархией.

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 87

Дальнейшее развитие представлений о смыслообразовании касается больше мотивов, чем собственно смыслов. Вводится по­нятие смыслообразующей функции мотива наряду с побудитель­ной его функцией (Леонтьев А.Н., 1966; 1971) и различение смыслообразующих мотивов и мотивов-стимулов (Леонтьев А.Н., 1971). Само понятие мотивов-стимулов возникло несколько раньше (Леонтьев А.Н., 1956). Мы остановимся на этом подробно в разде­ле, посвященном мотивам. Здесь же необходимо отметить, что, при­знавая, как отмечалось выше, длинную цепочку детерминации в процессе порождения смыслов, А.Н.Леонтьев в конкретном ана­лизе практически не выходил за пределы связки смысл—мотив. Рас­ширение рамок анализа смыслообразования произошло уже вместе с дифференциацией понятия личностного смысла и возникнове­нием во второй половине 70-х годов ряда родственных понятий, о которых речь пойдет ниже, поэтому здесь мы обрываем анализ этой линии развития концепции смысла и обращаемся ко второй линии — линии функционального анализа.

Эта линия исследований опирается на достаточно разнооб­разный эмпирический материал, а понятие смысла выступает в ка­честве объяснительного. Ряд экспериментальных исследований, описанных, в частности, в работах А.Н.Леонтьева (1947; 1948; 1959) и А.В.Запорожца (1960; 1986 а) демонстрируют на различ­ном материале зависимость эффективности различных действий от деятельности, в которую эти действия включены, от отношения между мотивом деятельности и целью действия. Пожалуй, наибо­лее выпукло эта зависимость проявилась в работе А.Н.Леонтьева и А.В.Запорожца (1945), посвященной восстановлению функций руки после ранения. Было обнаружено, что характер движения определяется соотношением двигательной задачи с личностной установкой больного. В результате ранения у больных формирует­ся установка на щажение руки, которая ограничивает диапазон субъективно приемлемых движений руки в период выздоровления по сравнению с диапазоном объективно возможных движений. Эту установку оказалось возможным преодолеть с помощью воздействия на мотивы больных, они приобрели большую свободу в своих дви­жениях, что позволило существенно ускорить процесс выздоровле­ния и возвращения их в строй.

В этом исследовании, как и в ряде других экспериментов (Д.Б.Эльконин, А.В.Запорожец, Я.З.Неверович, З.М.Истомина и др.), объяснительный потенциал понятия смысла был относительно невелик, поскольку изменение смысла практически везде отождеств­лялось с изменением мотива; связь смысла с мотивом была одноз­начной. Хотя А.Н.Леонтьев подчеркивал, что решающим фактором

глава 1. Подходы к пониманию смысла

I¹

является не сила мотива, а содержательная смысловая связь между побуждением и действием (1948; 1959), операционально эта связь за­давалась лишь мотивом как таковым. Вместе с тем, в некоторых рабо­тах удалось показать несовпадение, расхождение между мотивом деятельности и смыслом, возникавшее тогда, когда в деятельность вмешивались другие мотивы. В качестве примера можно назвать извес­тный феномен «горькой конфеты» (Леонтьев А.Н., 1947): ребенок, обманом получив желанное вознаграждение (нарушив правила при выполнении задания), переживает внутренний конфликт и отказы­вается от неправедно заработанной конфеты; она приобретает для него отрицательный, или, по меньшей мере, амбивалентный лично­стный смысл. Подобного рода феномены оказалось легче всего проде­монстрировать на детях дошкольного возраста, поскольку их мотивы еще не образуют устойчивой иерархии.

Четкое разведение мотива и смысла в психологическом экспери­менте удалось осуществить Я.З.Неверович (1986), которая варьирова­ла не только мотив, но и цель действия. В ее опытах дошкольники усердно и старательно делали флажки для подарка малышам; когда им предлагалось сделать флажок в подарок маме, это вызывало у них недоумение и лишь немногие доводили работу до конца. В то же время они горячо откликнулись на предложение сделать в подарок маме салфетку, но изготовить ту же салфетку для малышей отказывались. Здесь ясно видно, что не только эффективность одного и того же дей­ствия зависит от мотива, но и побудительная сила одного и того же мотива зависит от характера его связи с целью действия.

В семидесятые годы наметился новый уровень теоретического ос­мысления влияния смыслов на протекание деятельности и психичес­ких процессов. Этот новый уровень связан с разработкой в трудах А.В.Запорожца, Я.З.Неверович и их сотрудников представления о механизмах эмоциональной коррекции поведения и мотивационно-смысловой ориентировки. Эмоциональная коррекция поведения ха­рактеризуется «...приведением общей направленности и динамики поведения в соответствие со смыслом проблемной ситуации и произ­водимых в ней действий для субъекта, для удовлетворения его по­требностей и интересов, для реализации его ценностных установок» (Запорожец, 1986 а, с. 265). По мере развития эмоциональный сферы ребенка эмоциональная коррекция сдвигается от конца к началу де­ятельности, приобретает предвосхищающий характер, позволяющий «...не только предварительно представить отдаленные результаты сво­их действий, но и заранее прочувствовать тот смысл, который они будут иметь для окружающих, а вместе с тем, и для него самого» (За­порожец, 1986 б, с. 19). Складываются особые механизмы мотиваци-онно-смысловой ориентировки, которая вначале осуществляется в

1.3. понимание и изучение смысла в деятельностном подходе 89

плане непосредственного восприятия, а потом переходит в план во­ображения. «В процессе такого рода деятельности решаются сложные смысловые задачи путем своеобразных мысленных преобразований данной ситуации, позволяющие обнаружить ранее скрытую положи­тельную или отрицательную ценность для субъекта как сложившихся обстоятельств, так и действий, которые в этих обстоятельствах могут быть выполнены» (там же, с. 28). Эти представления легли в основу цикла экспериментальных исследований, опубликованных в вышед­шей под редакцией А.В.Запорожца и Я.З.Неверович коллективной монографии «Развитие социальных эмоций у детей дошкольного воз­раста» (1986).

К линии развития представлений о личностном смысле под функциональным углом зрения относится также многолетний цикл исследований мыслительной деятельности, ведущийся под руко­водством О.К.Тихомирова (см., например, Тихомиров, 1984; Васи­льев, Поплужный, Тихомиров, 1980). Этот цикл исследований имеет прямую связь с идеями, развиваемыми нами в настоящей работе, и основные его результаты будут изложены нами в разделах 2.6. и 3.7. в контексте проблемы системной организации смысловой сфе­ры личности.

Вернемся теперь к третьей, наиболее важной в нашем контек­сте, линии развития концепции личностного смысла, а именно ли­нии развития представлений о сущности смысла, о месте этого понятия в системе психологических понятий.

В первой главе мы уже охарактеризовали в общих чертах по­нятие личностного смысла, как оно выступило в первых публика­циях на эту тему А.Н.Леонтьева, относящихся к 1944—-1947 годам. Л.Н.Леонтьев ставил акцент на разведении личностного смысла и шачения, подчеркивая, в частности, что смысл не является атри­бутом значения, вопреки тому, как это кажется в интроспекции, и демонстрируя коренные изменения отношений между смыслами и шачениями в ходе исторического развития сознания человека (1972). Смысл и значение, прежде всего, имеют разные источники: шачения усваиваются субъектом в ходе распредмечивания челове­ческой культуры, они являются дериватом совокупной обществен­ной практики, в то время как смыслы производны от реальных жизненных отношений конкретного субъекта, от его индивидуаль­ной практики. П.Я.Гальперин (1945), в отличие от А.Н.Леонтьева, определяет и смысл, и значение сквозь призму индивидуальной практики: значение характеризует вещь в ее отношении к другим не щам, а смысл — ту же вещь в ее непосредственном отношении к индивиду. Похожее мы встречаем и у А.В.Запорожца (1960, с. 387).

Date: 2015-06-06; view: 439; Нарушение авторских прав