Смысл, таким образом, определяется более широким контекстом, чем значение. 1 page

По-иному расставляются акценты в работах представителей сов­ременной французской школы анализа дискурса, в которой проб­лема смысла всегда находится в центре внимания, но при этом рассматривается вне традиционного для лингвистики противопос­тавления смысла и значения (Гийому, Мальдидъе, 1999, с. 124, 132). Специфика данного подхода заключается в анализе взаимосвязи дискурса и идеологии. Понятие дискурса выступает здесь как уточ­няющее идею контекста. Так, М.Пешё и К.Фукс (1999), констати­руя неоднозначность связи текста с его смыслом, связывают это с гем, что текстовая последовательность привязана к той или иной дискурсной формации, благодаря которой она наделяется смыслом; нозможна и привязка одновременно к нескольким дискурсным фор­мациям, что обусловливает наличие у текста нескольких смыслов. Ж.Гийому и Д.Мальдидье (1999) утверждают, что «тексты, дискур­сы, дискурсные комплексы приобретают определенный смысл толь­ко в конкретной исторической ситуации» (с. 124). Анализируя тексты тохи Великой Французской революции, авторы показали, что хотя смысл выражения далек от того, чтобы целиком определяться его внутренней структурой, как традиционно считала лингвистическая семантика, другая крайность — считать смысл полностью обуслов­ленным извне — также себя не оправдала. Авторы формулируют сба-пансированный вывод: «Смысл не задан a priori, он создается на каждом этапе описания; он никогда не бывает структурно завершен. Смысл берет свое начало в языке и архиве; он одновременно огра­ничен и открыт» (там же, с. 133). Другой автор так видит процесс производства открытого смысла: «Один смысл развертывается в дру-тм, в других; или же он запутывается в самом себе и не может ос-нободиться от себя. Он дрейфует. Он теряется в самом себе или умножается. Что касается времени, то здесь речь идет о мгновениях. Смысл нельзя приклеить. Он нестабилен, все время блуждает. Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его "каркас", фикси­руемый и увековечиваемый при своей институционализации. Сам же смысл блуждает по разным местам... Конкретная ситуация означи­вания, в которой взаимодействуют смысл и его удвоение: не-разли-чение, не-значимость, не-дисциплинированность, не-постоянство. При таком подходе смысл в значительной мере не-контролируем» (Пульчинеллы Орланди, 1999, с. 215—216). Постоянства смысла воз­можно достичь на основе функционирования парафразы и ме­тафоры; таким путем «смысл приобретает "плоть" как смысл исторический, возникающий в условиях напряженного отношения между фиксированностью и изменчивостью» (там же, с. 216—217).

I

глава 1. Подходы к пониманию смысла

Оригинальным путем подходит к определению смысла Г.П.Щед-ровицкий (1995), отказывающийся видеть в смысле предмет или продукт понимания. Смысл для Г.П.Щедровицкого есть элемент системы деятельности, который может быть задан только через организацию соответствующей системы деятельности, системы акта коммуникаций, включающей в себя: «(1) Действия первого инди­вида в конкретной "практической" ситуации, (2) целевую установ­ку, делающую необходимой передачу определенного сообщения второму индивиду, (3) осмысление ситуации с точки зрения этой целевой установки и построение соответствующего высказывания-сообщения-текста, (4) передачу текста-сообщения второму ин­дивиду, (5) понимание текста-сообщения вторым индивидом и воссоздание на основе этого некоторой ситуации возможного дейст-вования, (6) действия в воссоздаваемой ситуации, соответствующие исходным целевым установкам второго индивида и содержанию полученного им сообщения (там же, с. 556). В этой схеме, как считает Г.П.Щедровицкий, «не существует никакого "смысла", отличного от самих процессов понимания, соотносящих и связы­вающих элементы текста-сообщения друг с другом и с элементами восстанавливаемой ситуации» (там же, с. 559).

Г.Л.Тульчинский (1995) усматривает глубинные параллели и взаимосвязи между семиотическими проблемами, философскими идеями М.Бахтина, Г.Шпета, П.Флоренского и А.Лосева и мето­дологическими основаниями психологической школы Л.С.Выгот­ского—А.Н.Леонтьева. «Распаковав» весь этот комплекс идей, он выделяет следующие уровни или слои опыта, которые могут быть выявлены в любом знаке или тексте: 1) материальная форма знака, 2) предметное значение, 3) смысловое значение, 4) оценочное отношение, 5) переживание. «В социально-психологической моде­ли 1-й уровень — знак, 2-й и 3-й образуют социальное значение, 4—5-й — личностный смысл.... Прохождение от 5-го уровня к 1-му есть воплощение, опредмечивание опыта, его объективация. Обрат­ный путь — субъективация, распредмечивание, путь понимания, причем каждый из уровней соответствует и уровню понимания смыслового содержания текста» (Тульчинский, 1995, с. 51).

При всем разнообразии конкретных трактовок смысла и его со­отношения со значением в контексте проблемы понимания текстов и языковых выражений, можно выделить общее: в отличие от зна­чения, смысл всегда указывает на замысел, задачу, интенцию авто­ра высказывания, на неязыковый контекст, ситуацию употребления знака. Позволим себе проиллюстрировать это различие анекдотом про учительницу младших классов, распекающую ученика за про­изнесение неприличного слова. «Где ты слышал это слово? Ты ведь

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках 13

даже не знаешь, что оно значит!» — «Знаю, его говорил папа, а значит оно, что машина не заводится!» В этом анекдоте ухвачен фе-номен смысла языкового выражения, автономного по отношению к его значению.

Вторым (исторически) проблемным контекстом, в котором по­нятие смысла вошло в гуманитарные науки, стала проблематика феноменологического анализа сознания, представленная работами, в частности, основателя феноменологической парадигмы Э.Гуссер­ля и его учеников и последователей: Г.Шпета, творчески интерпре­тировавшего и развивавшего феноменологию, синтезировав ее с герменевтикой, М.Хайдеггера, К.Ясперса, Ж.-П.Сартра и М.Мер-ло-Понти.

В работах Э.Гуссерля проблема соотношения значения и смыс­ла неоднозначна; четкое эксплицитное их различение отсутствует и употребляются эти два понятия иногда синонимично, иногда не совсем. Напомним, исходным требованием феноменологического анализа является феноменологическая редукция или «эпохэ» — со­средоточение только на том, что является сознанию и отказ от вся­кой попытки суждения о возможном мире, находящемся за пределами сознания, трансцендентном ему. Мир как бы заключает­ся в скобки. «Является не мир или часть его, но "смысл" мира» (Гус­серль, 1939/1991 б, с. 14). «Неопределенно общий смысл мира и определенный смысл его компонентов есть нечто, что мы сознаем в процессе восприятия, представления, мышления, оценки жизни, то есть нечто "конституированное" в том или ином субъективном генезисе» (там же, с. 17). «Между сознанием и реальностью поис­тине зияет пропасть смысла» (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 11).

Источником, приписывающим смысл вещам, является созна­ние, актуальный упорядоченный опыт (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 4, 30). Именно наше бытие и жизнь нашего сознания придают миру смысл, именно в жизни сознания «впервые получает свой смысл и свою бытийную значимость весь мир и я сам как объект, как сущий в мире человек» (Гуссерль, 1929/1991 а, с. 10). Каждый смысл, по Гуссерлю, «интенционально содержится во внутренней сфере на­шей собственной испытывающей, мыслящей, оценивающей жизни и формируется в нашем субъективном генезисе сознания» (Гуссерль, 1994 б, с. 10). Таким образом, смысл предстает у Гуссерля как ос­новная образующая ткань сознания; явления, феноменологически данные сознанию, «уже не суть "объекты", но "единицы" "смыс­ла"» (Гуссерль, 1939/1991 б, с. 14). При этом как сознание в целом, так и отдельные феномены интенциональны. «Всякий феномен имеет свою собственную интенциональную структуру, анализ которой ^показывает, что она есть постоянно расширяющаяся система

глава 1. Подходы к пониманию смысла

индивидуально интенциональных и интенционально связанных ком­понентов» (там же, с. 13). Именно интенциональность конституи­рует предметы как «смысловые единства» (Гуссерль, 1929/1991 а, с. 16—17), причем любые реальные единства суть единства смысла (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 30).

Гуссерль выделяет два направления феноменологического анали­за: ноэтическое, или описание акта переживания, и ноэматическое, или описание «того, что пережито» (Гуссерль, 1939/1991 б, с. 14—15). Под ноэзисом Гуссерль понимает осмысливающую интенциональ-ную направленность сознания на объект, под ноэмой — сам пере­живаемый объект как носитель смысла. «Обладание смыслом... — это основной характер сознания вообще, которое благодаря этому есть не только переживание, но и переживание, обладающее смыс­лом, переживание "ноэтическое"» (Гуссерль, 1913/1994 а, с. 82). Феноменологическое объяснение, подчеркивает Гуссерль, за­нимается ничем иным как истолкованием смысла, которым этот мир обладает для нас до всякого философствования — «смысла, который может быть философски раскрыт, но никогда не может быть изменен и который... на каждом этапе нашего опыта содер­жит в себе горизонты, нуждающиеся в фундаментальном проясне­нии» (Гуссерль, 1931/1998, с. 283).

Подробнейший структурный анализ переживания в этих поня­тиях дан учеником Гуссерля Г.Шпетом (1914/1996). «Ноэза» — это компонент сознания, конституирующий его предметность, интен­циональность, указывающий на то, сознание чего мы рассматрива­ем. Г.Шпет связывает с этим также функцию осмысления, имея в виду под смыслом предметный смысл, «так как основной характе­ристикой сознания является "иметь смысл", обладать чем-нибудь осмысленно» (там же, с. 117). Предметный смысл «относится к тому постоянно пребывающему в предмете, что остается тождественным, несмотря на все перемены интенциональных переживаний и не­смотря на колебания аттенциональных актов чистого Я» (там же, с. 122). Переходя от естественной установки к феноменологической, мы переходим от ноэзы к ноэме, в структуре которой вокруг чисто­го «предметного смысла» группируются другие ее слои. Именно че­рез смысл ноэма относится к своему предмету (см. там же).

Далее, однако, констатируя, что у Гуссерля понятия «смысл» и «значение» употребляются как равноценные, Шпет со своей сторо­ны обосновывает их несовпадение: «Осмысление и логизация — по существу и принципиально не тождественны» (там же, с. 121). Зна­чение, по Шпету, характеризует выразительный слой ноэмы, план высказывания. «"Смысл" как "значение" — по преимуществу логи­ческое значение, — поскольку он... не выходит за границы опреде-

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках____________________ 15

ляемого "содержания", тогда как мы говорим о смысле самого предмета, или онтологически: о смысле вещи» (там же, с. 166). «Смысл явления... заключает в себе правило раскрытия вещи в ее действительном бытии» (там же, с. 174).

Шпет считает необходимым видеть разницу «между "предметным смыслом", тождественным, являющимся как такое, с тождественной "объективной" квалификацией явления, с одной стороны, и меняю­щимися видами "представления" в их различии способов данности» (там же, с. 127—128). Окончательное разделение, которое он вводит, еще сложнее: смысл an sich (сам по себе), выражающий определи­тельную квалификацию предмета, смысл in sich (в себе), выражаю­щий способы его данности, и смысл fur sich (для себя), выражающий формообразующее начало ноэмы (там же, с.132). Последний из них Шпет обозначает также как «внутренний смысл», выражающий энте­лехию, характеристику предмета со стороны его целеотношения или гелеологичности: «внутренний смысл» секиры в том, что секира «ру­бит» (там же, с. 160—161). Именно благодаря внутреннему смыслу в нас возникает «чувство собственного места в мире и всякой вещи в нем» (там же, с.181). Раскрытие смысла как присущего определен­ной сфере идей «есть обнаружение внутренне присущей ему мотива­ции» (Шпет, 1991, с.219).

Понятие внутреннего интимного смысла или энтелехии пред­ставляет собой оригинальное развитие Шпетом идей Гуссерля, су­щественное усложнение гуссерлианского понимания структуры ноэмы (Борисов, 1996). Согласно собственным воззрениям Шпета, смысл объективен, «укоренен в бытии», это особая область бытия, особый предмет (см. Кузнецов, 1991 б).

К пониманию смысла как объективной сущности вещей, объек­та специально направленного особого познания, склоняется и дру­гой ученик Гуссерля, М.Хайдеггер, который называет смыслом «артикулируемое в языке и речи» (Зайцева, 1991, с. 174). «О смысле можно каждый раз говорить только тогда, когда мы имеем дело с обдумыванием, соображением, конструированием, определением... Форма, в которой смысл выступает в действительности, — это зна­чимость, т.е. форма процесса суждения» (Heidegger, 1914, S. 96; цит. по: Зайцева, 1991, с. 163). Другой формой воплощения смысла является произведение или текст — это не сам смысл, но «место смысла, такое особым образом устроенное место, на котором вновь и вновь возникает — пусть и изменяемый — смысл» (Михай­лов, 1993, с. XL). Таким образом, у Хайдеггера смысл проявляется или строится также в пространстве сознания, является феноменом сознания, результатом познавательной деятельности, хотя и отно­сится к явлениям мира как к своему предмету. Мир предстает как

глава 1. Подходы к пониманию смысла

глобальный смыслообразующий контекст: все осмысленное «полу­чает свой смысл именно в мире как живом пространстве человечес­кой деятельности» (Михайлов, 1993, с. XXI).

«Понять направление, в каком вещь уже движется сама по себе — значит, увидеть ее смысл. Во вникании в такой смысл — суть осмысления. Осмыслением подразумевается больше, чем про­сто осознание чего-либо. Мы еще далеки от осмысления, пока просто что-то сознаем. Осмысление требует большего. Оно — от-данность достойному вопрошания» (Хайдеггер, 1993 а, с. 251). В параграфе 32 «Бытия и времени», который называется «Понимание и истолкование» (или, в другом переводе, «Понимание и толкова­ние») понятию смысла посвящен довольно обширный и чрезвы­чайно темный фрагмент; он опубликован в двух разных русских переводах (Хайдеггер, 1993 б, с. 13; Хайдеггер, 1997, с. 151).Нас­колько можно понять, в нем Хайдеггер также говорит о смысле чего-либо как о характеристике «раскрытого» бытия, как о его ин-тенциональной направленности, только исходя из которой оно и может быть понято как таковое. Это объединяет взгляды Хайдеггера и Шпета на смысл.

Если Шпет и Хайдеггер используют понятие смысла в контек­сте проблемы познания внешней реальности, то еще один, не ме­нее прославленный ученик Гуссерля — К. Ясперс — говорит о смысле преимущественно как о понятии, характеризующем взаимо­связь психических явлений в душевной жизни человека, в его «лич­ностном мире». «Мы понимаем психические взаимосвязи изнутри, как нечто значащее, как некоторый смысл; и мы объясняем их из­вне, как регулярные или существенно важные параллелизмы или последовательности» (Ясперс, 1997, с. 546). Вместе с тем смысл не является сущностной характеристикой самих психических феноме­нов как таковых; напротив, он «вкладывается в них индивидом, обусловливается его осознанными намерениями, реализуется им са­мим» (там же, с. 337).

Смысл, по Ясперсу, предмет не объяснения, а понимания. «Прежде чем понять самое душу, мы должны понять этот смысл» (там же). Понимание объективных порождений психической жиз­ни, однако, возможно лишь на основе более широкого контекста. Для их постижения необходимо «широкое понимание духовного мира человека и достаточно богатый опыт. Прийти к широкому по­ниманию — это значит сделать первый шаг; уже после этого мы при­обретаем способность к непосредственному постижению смысла как выражения данной и именно данной, отдельно взятой души» (там же), в частности, через ее непроизвольные психические проявле­ния и сновидения. Примером работы по пониманию Ясперс считал

/./. понятие смысла в гуманитарных науках 17

психоанализ: «Фактически Фрейд занимался понимающей психоло­гией, а вовсе не причинным объяснением (как ему самому казалось)» (там же, с. 651).

Из того же более широкого контекста Ясперс выводил и пони­мание смысла жизни, который «определяется тем, как мы опреде­ляем свое место в рамках целого» (Ясперс, 1991, с. 271).

Следующую развернутую философскую концептуализацию смыс­ла в той же экзистенциально-феноменологической традиции мы на­ходим у Ж.-П.Сартра, испытавшего сильное влияние Гуссерля и Хайдеггера.

Уже в одной из ранних феноменологических работ, посвящен­ной образности, Сартр говорит об аффективном смысле как о чув­стве, возникающем в процессе восприятия некоторого объекта и проецируемом на этот объект, приклеивающемся к нему. «Именно этот аффективный смысл обеспечивает синтез различных призна­ков, который оживляет их замерзшую наготу, придает им жизнь и какое-то наполнение» (Sartre, 1972, р. 31).

Более общие представления о смысле сформулированы Сартром и его основополагающем труде «Бытие и ничто» (Sartre, 1943). «Со-знание всегда может выйти за пределы существующего, отнюдь не к его бытию, а к смыслу этого бытия, — писал_Сартр. —... Смысл бытия существующего, поскольку он сам открывается сознанию, — это феномен бытия. Этот смысл сам обладает бытием, на основании которого он обнаруживается» (Sartre, 1943, р. 30).

Но какова природа и происхождение этого трансцендентного смысла? Сартр выводит этот смысл из создаваемого индивидом про­екта своего бытия в мире. Этот проект, «заставляющий существовать ценности, зовы, ожидания и вообще мир», представляется «по ту сторону мира как логические и абстрактные смысл и значение моих действий» (там же, р. 77). Человеческий проект, по Сартру, пред­ставляет собой имплицитный смысл ситуации.

Как указывает Л.И.Филиппов, звеном, соединяющим сознание и мир, является для Сартра восприятие, постигающее внешнее как целостность, в которую вписывается смысл. Смысл придается как ситуации, так и внешним предметам; он выбирается сознанием. Происходит систематическая субъективация внешней реальности. Внешняя реальность как вместилище смыслов — это мир очелове­ченной природы. «Смыслы, — разъясняет Сартр, — современны объектам: они даже суть вещи лично», и поэтому «смысл ни в коем случае не может быть ассимилирован с субъективностью. Все изме­нения, которые восприятие может зарегистрировать в нем, есть в действительности объективные изменения» (цит. по: Филиппов, 1977, с. 149-150).

глава 1. Подходы к пониманию смысла

В более поздних работах Сартр обращается к постижению смыс­ла человеческих поступков через понимание, которое «объясняет действие через его конечное значение, исходя из отправных усло­вий» (Сартр, 1994, с. 188). «Смысл поступка и его значимость могут быть постигнуты только в перспективе через движение, которое ре­ализует возможности, разоблачая данное. Человек является для са­мого себя и для других существом значащим, так как ни один из его поступков нельзя понять, не превосходя чистое настоящее и не объясняя его через будущее» (там же, с. 187).

Наконец, еще одну развернутую философскую концепцию смыс­ла мы находим в работах другого крупнейшего представителя фран­цузского экзистенциализма М.Мерло-Понти, прежде всего в его фундаментальных работах «Структура поведения» и «Феноменоло­гия восприятия», опубликованных в первой половине 1940-х годов. В книге «Структура поведения» (Merleau-Ponty, 1963) вводится по­нятие смысла как основного организующего принципа поведения живых систем. «Единица физических систем есть связь, единица жи­вых организмов — значимость. Координация на основе законов, привычная для физического мышления, не исчерпывает феноме­ны жизни, оставляя остаток, подчиняющийся иному виду коорди­нации — координации на основе смысла» (Merleau-Ponty, 1963, р. 168—169). Для Мерло-Понти очевидно, что витальные акты име­ют смысл по определению. Стимулы не вызывают автоматически единую стереотипную поведенческую реакцию. Напротив: «Ре­акция зависит не столько от материальных свойств стимулов, сколько от их жизненной значимости. Таким образом, среди пере­менных, от которых действительно зависит поведение, нам ви­дится смысловая связь, имманентное отношение» (там же, р. 174). Как отмечает анализирующая работы Мерло-Понти Т.М.Тузова, человек может преодолевать данность именно потому, что его «высшие реакции» зависят не от стимулов, но скорее от «смысла ситуации», они предполагают определенный «взгляд» на эту си­туацию (Тузова, 1987, с. 66).

Источником смыслов вещей выступает действующий субъект. «Поскольку именно он, появляясь, заставляет проявиться смысл и ценность в вещах, и поскольку всякая вещь может приобрести их, только сделавшись для него смыслом и ценностью, то нет воздей­ствия вещей на субъекта, а есть лишь сигнификация (в активном смысле), центробежное Sinngebung (наделение смыслом)» (Мерло-Понти, 1997, с. 176). Нам принадлежит «универсальная власть на­деления смыслом» (там же, с. 179). Это наделение происходит не преднамеренно, а спонтанно: «Коль скоро у меня есть руки, ноги, тело, мир, я разношу вокруг себя интенции, которые не имеют

1.1. понятие смысла в гуманитарных науках 19

решающего значения и которые воздействуют на мое окружение такими свойствами, которые не я сам выбираю» (там же, с. 180).

Подобно Хайдеггеру, Шпету, Сартру и Ясперсу, для Мерло-Понти смысл явления выводится из его интенциональной направ­ленности. «Слова "смысл течения воды" ничего не выражают, если я не предполагаю субъекта, который смотрит с какого-то места в определенном направлении... Подобно этому, и "смысл ткани" вос­принимается только субъектом, который может подойти к предме­ту с одной или с другой стороны, и ткань обладает каким-то смыслом лишь благодаря моему появлению в мире. Так же и "смысл фразы" — это то, что в ней сказывается, или ее интенция, что предполагает какую-то исходную и конечную точку, что-то имею­щееся в виду и какую-то точку зрения... Под всеми приложениями слова "смысл" мы обнаруживаем то же фундаментальное понятие бытия, ориентированного или поляризованного на то, что оно не есть, и мы, таким образом, все время возвращаемся к пониманию субъекта как эк-стаза и к отношению активной трансценденции между субъектом и миром. Мир неотделим от субъекта, но субъек­та, который не может быть ничем иным, как проектом мира, и субъект неотделим от мира, но мира, который он сам проецирует» (Мерло-Понти, 1991, с. 289).

Помимо упомянутой черты, общей для всех рассмотренных философов экзистенциально-феноменологической ориентации, Мерло-Понти также роднит с Сартром рассмотрение смысла как порождения индивидуальных проектов. «Говорят, что события об­ладают смыслом, когда они представляются нам как реализация или выражение какого-то единого замысла. Смысл для нас суще­ствует, когда одна из наших интенций наполняется или, наоборот, когда какое-то многообразие фактов или знаков готово к схва­тывающему постижению с нашей стороны» (там же, с. 288). Эк­зистенция, по Мерло-Понти, и есть та операция, «посредством ко­торой то, что не имело смысла, получает смысл» (Merleau-Ponty, 1945, р. 198).

Третий контекст употребления понятия смысла в гуманитарных науках связан с проблематикой экзистенциального смысла челове­ческого бытия. Этот аспект был затронут уже в работах К.Ясперса и Ж.-П.Сартра. Еще один видный представитель экзистенциальной философии П.Тиллих, оказавший большое влияние на американс­кую гуманистическую психологию в 1950—1960-е годы, в своей наи­более известной работе «Мужество быть» отмечает, что человек есть человек лишь потому, что он обладает способностью понимать и формировать свой мир и самого себя в соответствии со смыслами и ценностями (Тиллих, 1995, с. 40). С этим связано духовное самоут-

глава 1. Подходы к пониманию смысла

верждение человека. «Человек живет "внутри" смыслов, внутри того, что имеет логическую, эстетическую, этическую, религиозную зна­чимость» (там же, с. 61). Отношение к смыслам или интенциональ-ность — направленность на осмысленные содержания — прямо связана с витальностью, жизненной и творческой силой человека.

Утрата человеком смысла вызвана утратой духовного центра и порождает специфическую форму тревоги. В отличие от экзистенци­альной тревоги судьбы и смерти, которая носит неустранимый, он­тологический характер, патологические или невротические формы тревоги, проистекающие из чувства пустоты или отсутствия смыс­ла, связаны с уходом от вопроса о смысле. Невротик не допускает вопроса о смысле во всем его радикальном значении, не обладает мужеством принять на себя экзистенциальную тревогу (там же, с. 56-58).

Тревогу сомнения и отсутствия смысла П.Тиллих считает трево­гой нашей эпохи, отразившейся в литературе, искусстве и филосо­фии нашего столетия. Единственный позитивный выход — это принять отсутствие смысла, сохраняя мужество быть собой. Сам акт принятия отсутствия смысла есть осмысленный акт веры. Пережива­емое человеком отсутствие смысла содержит в себе опыт «силы при­ятия». «Витальность, способная выстоять перед бездной отсутствия смысла, осознает присутствие скрытого смысла внутри разрушения смысла» (Тиллих, 1995, с. 123).

Проблематика бытийных смыслов занимает важное место в ран­них работах М.М.Бахтина (мы остановимся здесь лишь на наиболее общих моментах бахтинской трактовки смысла). «Мы уверенно по­ступаем тогда, когда поступаем не от себя, а как одержимые имма­нентной необходимостью смысла той или другой культурной области» (Бахтин, 1986 а, с. 97). Понятие смысла для Бахтина озна­чает, однако, укорененные в культуре смыслы, трансцендентные индивидуальному существованию, хоть и играющие в нем важную роль благодаря тому, что смысл сливается с фактом в человеческом поступке. Индивидуальная же динамичная смысловая реальность, проявляющаяся в различных формах по ходу действия, обозначает­ся у М.М.Бахтина несколько сложным, но довольно точным поня­тием «эмоционально-волевой тон». Этот эмоционально-волевой тон «обтекает все смысловое содержание мысли в поступке», «ориенти­рует в единственном бытии, ориентирует в нем и действительно ут­верждает смысловое содержание» (там же, с. 107). «Все, с чем я имею дело, дано мне в эмоционально-волевом тоне, ибо все дано мне как момент события, в котором я участей.... Предмет неотделим от своей функции в событии в его соотнесении со мной. Но эта функция предмета... есть ...эмоционально-волевой тон его» (там же,

/./. понятие смысла в гуманитарных науках _____________________ 2_1

с. 106). Эмоционально-волевой тон не есть пассивная реакция, это скорее активная установка сознания, момент активности в пережи­вании, «переживание переживания как моего» (там же, с. 109). На­конец, надо отметить, что эмоционально-волевое отношение есть по своей сути отношение, возникающее в любой деятельности: «Уже тем самым, что я заговорил о предмете, обратил на него внима­ние, выделил и просто пережил его, я уже занял по отношению к нему эмоционально-волевую позицию, ценностную установку...» (там же, с. 152).

В другой работе, также относящейся к 1920-м годам, М.М.Бах­тин характеризует «смысловой ряд жизни» как «познавательно-эти­ческое напряжение жизни изнутри ее самое». «Я живу — мыслю, чувствую, поступаю — в смысловом ряду своей жизни» (Бахтин, 1979, с. 96). М.М. Бахтин противопоставляет смысловую организа­цию жизни организации ее во времени, указывая, что смысл дает человеку непосредственную вневременную опору (там же, с. 97). «Совокупность всех смысловых значимостей, направленностей жиз­ни, актов исхождения из себя» (там же, с. 98) Бахтин отождеств­ляет с духом. Как духовное образование, смысл есть нечто внешнее по отношению к моему сознанию, он противостоит мне; субъектив­ное переживание есть отношение к смыслу и предмету, след смыс­ла в бытии, хотя смысл «подчиняется ценности индивидуального бытия, смертной плоти переживания» (там же, с. 102).

Будущее, по М.М.Бахтину, есть преимущественно смысловая категория; «осознавать себя самого активно — значит освещать себя предстоящим смыслом» (там же, с. 105). Смысловое будущее чуже­родно, враждебно настоящему и прошлому, ибо для него принци­пиальна незавершенность. «Смысловое абсолютное будущее есть будущее не в смысле временного продолжения той же жизни, но в смысле постоянной возможности и нужности преобразовать ее фор­мально, вложить в нее новый смысл» (там же, с. 107). «В каждом моем акте, моем действии, внешнем и внутреннем, в акте-чувстве, в познавательном акте, оно противостоит мне как чистый значимый смысл и движет моим актом, но никогда для меня самого не осу­ществляется в нем, всегда оставаясь чистым требованием для моей временности, историчности, ограниченности» (там же, с. 108).

Date: 2015-06-06; view: 383; Нарушение авторских прав