Большие цветы

При слове «цветы» мы обыкновенно представляем себе нечто яркое, нежное и радостное. Любуясь жизнерадостностью малых ребят, мы говорим: «Дети – цветы жизни». Между цветами и нашей детворой есть глубокое сходство: и те и другие напоминают нам о вечном неугасимом огне жизни, передающемся от одного поколения к другому. Цветы таят в себе зачатки семян, зачатки потомков растений.

Далеко не у всех растений цветы красивы, ярки и изящны; у очень и очень многих трав и деревьев цветы бывают зеленые, мелкие, совсем невзрачные. Но и такие цветы всегда бывают более или менее хитроумно устроены, чтобы выполнить главное свое назначение – создать семена, продолжить жизнь растения в его потомках.

Если у растения есть цветы, ботаник разбирает их устройство, считает лепестки и тычинки, рассматривает устройство завязи и т. д. Устройство цветка дает самые главные признаки, чтобы определить растение, т. е. узнать, к какому семейству, к какому роду, к какому виду принадлежит это растение. Но не только этим интересно устройство цветка и его частей. По устройству цветов и получающихся из них плодов и семян мы можем проследить, как живет цветок, как происходит в нем необходимое для получения семян о п ы л е н и е, как зарождаются и созревают семена, какими способами эти семена рассеиваются, удаляясь от материнского растения и завоевывая все новые и новые пространства для своего расселения.

Мне хочется побеседовать о некоторых растениях, отличающихся особенно крупными цветами. Здесь придется говорить и о таких растениях, которые легко можно встретить на воле или где‑нибудь в огороде у нас, неподалеку от Москвы, и о таких растениях, которые могут привольно жить только в далеких жарких странах, а у нас если и могут существовать, то только под стеклянными потолками теплых оранжерей.

1. Белая кувшинка, или нимфея

У какого из диких растений наших мест самые крупные цветы? Полагаю, мы не ошибемся, если назовем белую кувшинку, которую называют также водяной лилией. Ботаническая ее кличка «нимфея» происходит от слова «нимфа». Нимфами древние греки и римляне называли тех богинь, которые будто бы жили в речках, в озерах, в лугах, в лесах, в пищерах и т. д. Белую кувшинку, иногда большими зарослями, можно нередко встретить у нас на прудах, в тихих речных заводях и озерах. Все ее хорошо знают из‑за красивых белых с желтой середкой цветов. Вполне развернувшиеся цветы бывают до 12 сантиметров в поперечнике [52]. Любители красивых цветов – иногда не без затруднений – стараются достать кувшинки для букетов, но обыкновенно получают от них только огорчения. Сорванные цветы скоро свертываются, закрываются зеленой чашечкой и теряют всю свою красоту.

Рис. 77. Белая кувшинка (Nymphaea candida).

Несмотря на большие размеры, цветок кувшинки очень легок. По крайней мере, меня удивило, что взвешенный мною очень крупный цветок без стебля весил меньше 10 граммов. Следовательно, два таких цветка весят меньше, чем письмо нормального веса! Растрепите цветок кувшивки и рассмотрите его части. В самой середине помещается завязь, покрытая большим рыльцем в виде звездчатой лепешечки с бугорком в центре. Это – самая главная часть цветка. Из завязи образуется плод, наполненный семенами. Но для того, чтобы семена образовались и были бы в состоянии создать потомков нашей кувшинки, необходимо, чтобы на рыльце попала пыльца. Так как тычинки находятся тут же поблизости, то цветок может сам себя опылять. У кувшинки достаточно хорошее потомство может получаться и при таком самоопылении, но еще лучше бывает, если пыльца будет перенесена с какого‑нибудь другого цветка кувшинки. Это делают те мушки и жучки, которых часто можно найти внутри цветка. Они перелетают с цветка на цветок, желая поживиться капельками меда или просто посидеть в укромном уголке, копошатся в тычинках, вываливаются в пыльце одного цветка и переносят ее на рыльца других цветков. Подобным образом происходит опыление всех сколько‑нибудь ярких, красивых цветов. Их яркость и красота для того и служат, чтобы приманивать насекомых.

Про белую кувшинку упоминается почти во всяком учебнике ботаники. Упоминают о ней не из‑за размеров и красоты цветка, а вот из‑за какой особенности: ни на одном другом из наших цветов нельзя так хорошо подметить, что тычинки представляют собой видоизмененные лепестки цветка. В кувшинке между наружными настоящими белыми лепестками и между внутренними настоящими желтыми тычинками можно видеть постепенный переход от лепестка к тычинке.

Рис. 78. Тычинки и лепестки белой кувшинки.

Плоды кувшинки держатся и созревают под водой. Когда зрелый плод лопается, семена, окруженные чехольчиками с воздухом, всплывают и могут некоторое время держаться на поверхности воды. Течение может их отнести более или менее далеко от материнского растения. После семена тонут и, если попадают на подходящее место, следующим летом или через год всходят и вырастают в новые многолетние растения. 2. Виктория амазонская Довольно много растений, сходных с нашими кувшинками, распростанено в странах жаркого климата. Там встречаются кувшинки, у которых цветы много крупнее наших и бывают окрашены в розовый, в голубой или в темно‑лиловый цвет. Некоторые из них сильно и приятно пахнут, чем наша кувшинка похвастать не может. Огромным размером своих цветов особенно знаменита южноамериканская виктория амазонская [53] – одно из чудес тропической флоры.

Это удивительное растение живет в заводях реки Амазонки и ее притоков, где стоит вечный зной тропического лета. Амазонка – колоссальная струя пресной воды. В устье этот поток, шириной в 250 километров, изливает в океан больше трех миллионов кубических метров воды в минуту.

Тут царство непроходимых тропических лесов, разукрашенных причудливыми лианами и пестрыми орхидеями, царство обезьян, муравьедов, крокодилов и всяких других экзотических «жителей».

Среди лесов между болотистыми берегами медленно текут широкие воды притоков Амазонки. То тут, то там встречаются на них заросли виктории. По поверхности воды на целые километры раскинулись гигантские листья, между которыми высовываются пышные душистые цветы.

Плавучие листья виктории со своими загнутыми краями, похожие на огромные сковороды, достигают с лишком двух метров в поперечнике. На листе нашей кувшинки с трудом может держаться большая лягушка, а на лист виктории можно поставить ребенка до 35 килограммов весом, и он будет держаться на воде, как в лодке. Ровным слоем можно насыпать на лист до 75 килограммов песку, не потопляя этой плавучей «сковороды» [54].

Рис. 79. Лист виктории амазонской.

Сверху лист гладкий, ярко‑зеленого цвета, а с изнанки грязно‑красный, покрытый сетью толстых жилок и длинными щетинками. Цветы виктории похожи на кувшинки, но только пышней и гораздо больше – до 40 сантиметров в поперечнике. Можно себе представить удивление и восхищение тех европейцев, которые впервые (в 1801 году) натолкнулись на цветущие заросли виктории.

В оранжереях европейских ботанических садов викторию научились разводить с 1846 года, а зацвела она впервые вне своей родины в 1849 году. В настоящее время цветущую викторию можно в подходящее время года видеть во всякой хорошей оранжерее с достаточно просторным теплым бассейном. Отлично цветет она в оранжереях Москвы, Ленинграда [55] и в других больших городах нашего Союза.

Виктория выращивается обыкновенно из семени к январю. К концу лета она успевает разрастись, конечно, не так хорошо, как на воле, но все‑таки листья больше метра в поперечнике вырастают нередко. В августе виктория при хорошем уходе дает один за другим несколько цветов. Высунувшийся из‑под воды бутон распускается под вечер чисто белым цветком, наполняющим оранжерею сильным приятным ароматом. К следующему утру цветок закрывается и опускается в воду, к вечеру снова распускается во второй раз, причем лепестки оказываются окрашенными в лилово‑розовый цвет. После этого отцветающий цветок опускается под воду и остается там, образуя плод. Тычинки и рыльце цветка расположены так, что самоопыления не получается. У себя на родине виктория опыляется при помощи жуков, перелетающих с цветка на цветок.

В оранжереях приходится прибегать к искусственному опылению, перенося пыльцу при помощи кисточки. Любопытно, что распускающийся цветок виктории очень заметно разогревается. Внутренность цветка более чем на 10 градусов теплее окружающего воздуха.

Неудивительно, что когда где‑нибудь в оранжерее зацветает виктория, люди, даже равнодушные к ботанике, стремятся посмотреть эту диковину тропической флоры.

Смотришь на большие грубоватые лепестки виктории, на чашечку и стебель, покрытые «волосками» с хорошие гвозди величиной, и как‑то не верится, что это все настоящее, кажется, будто рассматриваешь небольшой цветок, но под микроскопом с сильным увеличением.

3. Первая виктория в Тульской губернии В юности мне совершенно случайно пришлось слышать рассказ об одной из самых первых попыток выращивания виктории в старой России. Мне хочется привести этот рассказ, который мне запомнился, как отголосок далекой эпохи крепостного права.

Когда‑то мы с приятелем предприняли пешеходное путешествие по Тульской губернии. Пройти надо было около 140 километров. Где‑то неподалеку от города Епифани, проходя через маленькую деревушку в десяток дворов, мы решили передохнуть полдня и, переночевав, двинуться ранним утром дальше. Толкнулись в избу, которая была не лучше и не хуже других, но отличалась палисадничком с несколькими кустами высоких георгин. В тех местах цветник при деревенской избе был невиданной редкостью. Встретил нас хозяин – приветливый старик. Он соорудил самоварчик и, когда мы заварили чай, не отказался почаевничать с нами. Разговорившись, мы спросили старика, откуда у него георгины.

– Это я, – отвечал он, – в память родителя моего покойного во всю мою жизнь георгины развожу.

И он рассказал нам, как и его отец, и он сам были в прежние времена крепостными садовниками у помещика Тульской же губернии – какого‑то барина. Немецкую фамилию этого барина старик назвал как‑то невнятно и неправильно; она мне не запомнилась.

– Барин был – тихонький, плюгавенький. Кругом у соседей и охота, и кутеж, и карты, и девки – всякое безобразие; а наш барин только цветы и сады любил. Хоть и не особенно богат был, а сад развел, какого и у самых богатых в округе не было. Парк насадил, цветники развел, яблоки, груши, теплицы понастроил, оранжереи.

Родитель мой при цветниках состоял и знаменитые георгины умел разводить – высоченные и таких колеров, каких нигде больше не было. Так можете себе представить, какая из‑за этих самых георгин катавасия вышла. Приехал к нашему барину сосед. Богатейший барин был и тоже георгины обожал. Пристал к нашему.

– Продай мне своего Василия (моего родителя Василием звали). Какую хочешь цену возьми, продай!

А барин не соглашается:

– Я, говорит, своего садовника ни за какие тысячи не отдам.

– Поговорили так и раз, и другой. И что же вы думаете? Барин продать не захотел, так этот самый сосед моего родителя, украл. Ехал мой родитель вечером из Тулы, наскочили соседские молодцы, схватили его, связали и увезли к себе в усадьбу. Я тогда совсем махонький был, не помню. Только слышал потом, что хватился барин своего садовника, да не скоро и дознался, что он у соседа упрятан. Дознались, началась кутерьма. Не то что до предводителя, до самого губернатора дело доходило. Вернули родителя домой, и снова стал он у барина садовником. А когда я подрос, тоже стал садовником работать, у отца обучившись.

Когда мы уже приканчивали чаепитие, старик рассказал историю, относившуюся, надо полагать, к началу пятидесятых годов.

– Шел мне тогда семнадцатый год. Приставлен был я помогать отцу при парниках да при оранжереях. Стал в то время наш главный садовник Карл Федорыч барина уговаривать, чтобы непременно викторию водяную завести, и чтобы она у нас зацвела. Ну, барин согласился. Выписали откуда‑то издалека семена, – так, три зернышка, вроде бобы небольшие. И нам, садовникам, объяснили, что вот, мол, надо, чтобы выросла огромная водяная трава, что, коли она зацветет, будет это самый первый цветок во всей России, что таких цветов даже в царских оранжереях никто развести не умеет. Ну, наш же крепостной бочар сделал две кадушечки – одну маленькую, другую большую. Посадили семена в маленькую кадушечку, в теплую воду на песок, а как семена проросли, маленькую кадушечку в большую спустили, там ее под водой разобрали и полегоньку росточки в большую кадушечку пересадили. Тем временем бочар сделал огромный бак. Пристройку пришлось к оранжерее сделать. В бак тоже песку с землей на дно насыпали. Печку приладили, трубы провели, чтобы всегда, значит, в баке вода теплая была. Как подросли виктории, кадушечку в бак опустили, там ее разобрали и росточки пересадили. Один росток здорово стал расти, во весь бак листья распустил. Ну, барин радовался, немец, главный садовник, радовался, всякие господа наезжали, все смотрели, удивлялись. Только все спрашивали: когда, мол, цветы будут? Присматривали за баком мы с родителем. Уж и сколько хлопот тут было! Бывало, и по ночам смотреть приходилось, чтобы вода ни холодна, ни горяча, а в самый раз была. Не знаю, правда ли была, нет ли, а только промежду садовников все говорили, что, как зацветет наша виктория, беспременно барин моему родителю в награду отпускную на волю даст.

– Немец все говорил: «Теперь скоро зацветет». Только на проверку выходило не так‑то скоро. Года почти полтора ждали, а все цветов нет. Барин осерчал. Дорого ему эта виктория стоила. Возни много: то трубы где‑нибудь протекут, вода уходит, то с печкой не ладится, то потолок стеклянный чинить приходится. Хмурый ходит. «Видно, – говорит, – не зацветет наша виктория. А без цветов что же с ней возиться. Надо выбросить». А немцу не хочется. Просит: «Подождемте еще хоть недельки две». Ждали, ждали, нет цветов. А тут, как на грех, бак протекать стал. Барин и приказал воду выпустить, а викторию выбросить. Ну, воду выпустили; лежит наша виктория, как рыба на песке. Пришел мой родитель. «Филька, – говорит, – велено нам с тобой эту чертовщину выбросить подальше». Стал я отрывать листья, потянул за стебель, посмотрел и говорю: «Батя, а это вот что здесь? Не бутоны?» Отец говорит: «И то, кажись, бутоны. Зови сюда скорей Карла Федорыча!». Прибежали и немец и сам барин, – разахались: «Вот досада‑то! Шесть бутонов! Кабы подождать еще недел ьку‑две, беспременно бы зацвела!» Хотели было опять воду напустить и викторию посадить, да уже она совсем разорванная была. Очень тогда барин убивался. И бак, и всю пристройку уничтожить велел, а нам всем был строгий приказ, чтобы никогда при нем об этой виктории не поминать. Да что барин? Главный садовник – уже на что твердый человек был, – много лет огорчался. Как вспомнит, бывало, про викторию, так ахнет и за волосы схватится. Ну, а воли‑то нам с родителем от барина так и не пришлось дождаться!

4. Тыква Из растений, разводимых на огородах, очень крупные цветы бывают у некоторых сортов тыкв. Я видел цветы до 14 сантиметров в поперечнике. Может быть, бывают и немного побольше. На цветы тыкв и огурцов юным любителям ботаники следует обратить внимание потому, что это самые наглядные, близкие к нам примеры так называемых однодомных растений, у которых на одном и том же растении бывают цветы двух разных сортов. Одни цветы имеют только тычинки без пестиков; это – мужские цветы; другие имеют только пестики без тычинок; это – женские цветы. Только у женских цветов под цветком бывает завяз ь, из которой впоследствии получается плод. Чтобы плод вырос и дал семена, надо, чтобы пыльца с мужского цветка попала на рыльце женского цветка. Самоопыление тут невозможно, так как пыльца и пестик находятся на разных цветах [56]. Пыльцу переносят насекомые, по большей части пчелы и шмели, летающие по цветам ради сбора меда и пыльцы. Если бы на наших огородах исчезли все насекомые, мы должны были бы сами заботиться об опылении, иначе не получили бы ни одной тыквы, ни одного огурца. Теперь садовникам приходится производить опыление огурцов, а также арбузов и дынь, когда они разводятся в парниках.

Рис. 80. Цветы тыквы – женский и мужской.

Рис. 81. Крупная тыква.

У тыкв с самыми крупными цветами обыкновенно и плоды бывают самые крупные. Есть сорта тыкв до 70 килограммов весом! Однако не следует думать, что всегда чем крупнее цветы, тем крупнее и плод. У виктории амазонской цветок много больше самого крупного цветка тыквы, а плоды бывают самое большее в кулак величиной. 5. Подсолнух Головка подсолнечника – этого всем известного полезнейшего растения – конечно, самый большой из всех близко нам знакомых цветов. Головка сантиметров до 40 в поперечнике – не такая уже редкость, а ведь это выходит размер цветка виктории. Однако тут приходится оговориться, что у виктории речь идет действительно об одном цветке, а головка подсолнечника – целое «соцветие», целая «корзинка», как говорят ботаники. В крупной головке подсолнечника можно насчитать больше тысячи небольших цветочков. Мелкие цветы, собранные в «корзиночки», бывают, конечно, не у одних подсолнухов, а у очень многих растений, как ромашка, лопух, одуванчик, василек, осот и т. д. и т. д. Эти растения составляют огромное семейство Сложноцветных. Из всего этого семейства самое интересное растение – наш подсолнечник (Helianthus annus). Он интересен ботанику своими любопытными приспособлениями к жизни и, пожалуй, еще более интересен всякому как одно из полезнейших культурных растений. Я назвал подсолнух нашим потому, что его особенно много разводят у нас в СССР, хотя родом он совсем не наш. Его родина – Америка (Мексика, Перу). В Европу его привезли в 1510 году, а в Россию подсолнечник попал только в XVIII веке, когда Петр I, будучи в Голландии, велел отправить в Петербург первые образцы семянок.

Рис. 82. Подсолнух.

[Весь процесс улучшения и создания того культурного подсолнечника, который теперь известен каждому из нас, проходил в нашей стране. Россия с полным правом может быть названа родиной культурного подсолнечника. Дело в том, что в Западной Европе, куда семена подсолнечника вывозились из‑за океана неоднократно, это растение разводилось чаще как декоративное или как огородное («грызовая культура»). Во всех этих случаях это были ветвистые формы с мелкими многочисленными корзинками цветов, какими они росли и у себя на родине в степях и полупустынях. Ни жители Западной Европы, ни жители американских прерий не додумались до того, чтобы использовать подсолнечник как масличное растение. Французы в XIX столетии начали было заниматься этим, но почему‑то бросили. А вот в России в 1779 г. в «Академических известиях» уже была напечатана статья «О приготовлении масла из семян подсолнечника». Знаменитый русский агроном Болотов [57] в конце XVIII века сам пробовал получать подсолнечное масло у себя в имении.

В 30‑х годах прошлого века [58] крепостной крестьянин Бокарев [59] из слободы Алексеевка Воронежской губернии стал культивировать на своем огороде подсолнечники, обрабатывать семена его на ручной маслобойке и получать превосходное пищевое масло. Бокарев начал сбывать масло на сторону; посевы подсолнечника стали распространяться, а само растение, заботливо культивируемое на черноземной плодородной почве, все улучшало свои качества, уменьшая корзинки цветов в количестве, но увеличивая их в размерах…Так и создался в России, на Украине, культурный золотисто‑желтый «цветок солнца» [60] ].

Чтобы понять остроумное устройство цветочков подсолнуха и всего их соцветия, лучше всего рассмотреть его головку в то время, когда по краям отцветшие цветочки уже отваливаются, оголяя семечки, начинающие созревать. В эту пору можно видеть цветочки во всех возрастах.

Каков же результат такого объединения цветов? Какова роль каждого цветочка в этом соцветии? Основная задача – создать возможно больше хороших семян для размножения подсолнуха. Чтобы из цветка получилось семя, надо, чтобы пыльца попала на рыльце пестика. Семя будет лучше, если пыльца будет взята с другого цветочка или будет принесена с другого подсолнуха.

Рис. 83. Американский дикий (слева) и культивируемый русский (справа) подсолнухи.

Перенесение пыльцы должны произвести насекомые. Но может случиться, что насекомые этого почему‑нибудь не сделают. В этом случае цветок, не дождавшийся пыльцы со стороны, должен, как говорится, «на худой конец» произвести самоопыление. Если опыление со стороны уже произведено, добавочное самоопыление бесполезно. Если опыления со стороны не было, то самоопыление дает семя, хотя и не всегда вполне хорошее. Итак, перед каждым цветком стоит такая задача: надо избегать самоопыления и стараться заполучить пыльцу со стороны, но если это не удастся, то, чтобы не пропасть даром, следует проделать самоопыление. Посмотрим, как справляются цветки с такой хитрой задачей. Будем рассматривать головку подсолнуха, начиная с середины и идя постепенно к краям.

В самой середине помещаются маленькие бутончики, дальше – бутончики побольше. Это – «дети» и «подростки». Потом начинаются уже распустившиеся цветочки, из которых торчат темные пыльники, слепленные друг с другом наподобие муфточки. Это – цветочки, переживающие мужской период своей жизни. Они дают пыльцу, высыпающуюся внутрь муфточки. Растущий внутри муфточки пестик – с еще закрытым рыльцем и потому неспособный к опылению – проталкивает пыльцу вверх. Внутри цветочка в это время уже выделяется нектар. Пчела, сосущая этот нектар, непременно прикасается к пыльце и уносит ее на себе.

Рис. 84. Схема цветочков подсолнуха: 1 – мужской период, 2 – женский, 3 – самоопыление, 4 – язычковый бесплодный цветок.

Подальше от середины головки находятся цветочки, уже закончившие мужской период жизни и начавшие женский. Пестики вытянулись выше пыльников, рыльца открылись. Нектар продолжает выделяться. Пчела, уже побывавшая на мужских цветах и выпачкавшаяся в пыльце, обыскивает женские цветы и, прикасаясь к рыльцам, производит опыление. Еще дальше от середины головки сидят еще более старые цветочки. Пестики укоротились, рыльца завернулись так, что могут коснуться пыльцы собственного цветка. В эту пору жизни цветка происходит самоопыление, если раньше не было опыления со стороны. Теперь нектар уже не выделяется; цветок закупоривается прижатыми друг к другу пылинками и рыльцем. Пчела, подлетев к такому цветку, не задерживается, а спешит к более молодым цветочкам, где может полакомиться с пользой и для себя и для подсолнуха.

В течение жизни цветка пыльники сперва поднимаются вверх, потом опускаются опять вниз. Нитям тычинок приходится сперва вытягиваться, потом укорачиваться. Они то выпрямляются, то скручиваются завитками. Чтобы было где поместиться этим завиткам, в цветке предусмотрительно устроена просторная камера, делающая цветок похожим на раздутый внизу бокальчик.

Ближе к краю головки цветы совсем завяли и отвалились, оголив «мостовую» из сидящих правильными рядами семян.

По самому краю головки кольцом сидят язычковые цветы. Это – бесплодные цветы, не дающие семян. У них нет ни тычинок, ни пестиков. Есть только большие яркие венчики. Назначение их – только красоваться; но и этим они служат общему делу. Благодаря этим бесплодным цветам насекомые издали видят темные головки подсолнухов, окруженные золотисто‑желтыми венцами.

Вокруг кольца язычковых цветов идет кольцо обвертки. Это – зеленые листочки, как черепицы, налагающиеся друг на друга. Главное свое назначение обвертка исполняла в ту пору, когда головка подсолнуха была еще бутоном, когда внутри бутона только что зарождались зачатки цветов. Тогда эти зачатки были настолько нежны, что их необходимо было оберегать и от холода, и от сырости, и от всяческих вредителей.

Как здесь все хорошо прилажено одно к другому! Соцветие подсолнуха – один из нагляднейших примеров той хитроумной приспособленности к жизни, которая проявляется во всем растительном мире, да и во всем мире органической природы. Эта приспособленность долгое время представляла таинственную загадку, естественное и гениально простое решение которой нашел Дарвин [61].

По статистическим данным за 1931 год, в колхозах СССР в общей сложности было засеяно подсолнухами почти 4 миллиона гектаров. Будем считать средний урожай в 3 центнера зерна с каждого гектара (при очень хорошем урожае с гектара собирается примерно впятеро больше семян). Следовательно, было получено по крайней мере 12 миллионов центнеров зерна в шелухе. Из центнера зерна можно получить до 20 килограммов подсолнечного масла, представляющего собой один из самых ценных пищевых продуктов [62].

В ошелушенных семечках масло заметно прямо на ощупь. Раздавите семечко на бумажке, и вы увидите, что бумажка сильно промаслится. Ради чего в семечках образуется масло? Это – запас питания, необходимый молодому подсолнуху в самые первые дни его жизни, пока вылезшие из‑под земли семенодоли не позеленеют, пока в земле не разовьется корешок, пока юное растеньице не будет в силах само себя прокармливать.

Главным образом о масле и заботится наше Министерство сельского хозяйства, расширяя посевы подсолнуха, но у нас в СССР разводятся также и «грызовые» сорта, дающие лакомые семечки прямо в сыром виде. Огромные стебли силосуются на корм скоту [63]. Из цветов изготовляются «подсолнечные капли» – лекарство против лихорадки. Пчеловоды любят подсолнух за обильную медоносность. Да мало ли чем еще полезен подсолнух! Как старому учителю физики, мне хочется упомянуть, что самые лучшие «бузиновые шарики» для опытов с электричеством давно делаются не из бузиновой сердцевины, а из более легкой и мягкой сердцевины подсолнечника.

В этом полезном растении используется все: семена, стебель. Вот почему мы придаем огромное значение посевам подсолнуха. Он дает нам масло и корм скоту.

6. Подсолнечная заразиха У нас в Европейской части СССР подсолнухи разводятся больше всего на юге и юго‑востоке, в степных областях. Лето там теплое, почва – жирный чернозем, так что подсолнух может расти отлично не только в огородах, но и в полях. Однако именно в тех местах подсолнух может страдать от коварного вредителя, не встречающегося в наших более холодных районах. Этот вредитель – подсолнечная заразиха (Orodanche cumana), паразитное растение, приспособившееся жить на корнях подсолнуха, питаясь его соками.

Скажем здесь несколько слов о заразихах: это пригодится нам при одном из дальнейших рассказов. Заразиха представлена несколькими видами: один живет на подсолнухах, другой – на конопле, третий – на полыни, четвертый – на чертополохе и т. д. Все заразихи – паразиты. Они не умеют добывать себе пишу сами, они могут питаться только чужими соками. Это сразу заметно по внешнему виду всех подобных паразитов: у них нет зеленых листьев, вместо них имеются только бесцветные чешуйки. Корни заразихи присасываются к корням зеленых растений и перехватывают пищу, добытую чужими листьями.

Близ Москвы настоящие заразихи если и встречаются, то так редко, что можно десять лет искать и ни одной не найти; но зато нетрудно встретить у нас одно растение, очень близкое к заразихам и по виду, и по образу жизни. Это – «Петров крест», ранней весной цветущий под кустами лесного орешника. «Петров крест» (я никогда не мог понять, откуда взялось это народное название) живет присосавшись своими корешками к корням орешника, что нетрудно и очень любопытно проследить, раскопав кругом землю.

Рис. 85. Заразиха на корнях подсолнуха.

На ботаническом языке «Петров крест» называется п а р а з и т о м, а орешник, на котором он живет, х о з я и н о м. Сильному кусту орешника незаметен ущерб от непрошенного мелкого прихлебателя. Но когда с десяток, а иногда и больше, заразих усядутся под молодым подсолнухом и жадно сосут его соки, для чахнущего подсолнуха название «хозяина» звучит насмешкой.

Рис. 86. «Петров крест».

Понятно, что наши колхозы и совхозы [64] всячески защищают свои подсолнечные посевы от заразих. Заразихи размножаются с чрезвычайным упорством. От одной сильной заразихи получается до 150 тысяч семян. Мелкие, едва видимые глазом семечки легко, как пыль, разносятся ветром. Как от них защититься? Наша советская наука находит способы борьбы с заразихами. Одним из надежных способов явится, в частности, получение таких сортов подсолнуха, на которых заразиха не могла бы укореняться. 7. Магнолия Вернемся снова к большим цветам. Когда нам, северянам, удается попасть в благодатные места нашего юга – в Крым или на Кавказское побережье Черного моря, сколько интересных диких и садовых растений привлекают наше внимание!

Одно из замечательных тамошних садовых деревьев – магнолия крупноцветковая [65]. Родом она из приатлантической Северной Америки, но издавна разводится по всей Южной Европе. Это, в зрелом возрасте, довольно высокое дерево с большими жесткими темно‑зелеными листьями, не опадающими зимой. В июне на дереве распускаются огромные белые цветы почти в тарелку величиной (около 25 сантиметров в диаметре). Цветы сильно пахнут ванилью и лимоном. Запах напоминает переслащенное кондитерское мороженое.

Рис. 87. Ветка магнолии крупноцветковой.

В полураспустившемся или в закрывшемся на ночь цветке, подобно цветку виктории, получается нагревание, так что воздух там бывает градусов на десять теплее наружного! Как и у виктории, нагревание происходит вследствие усиленного дыхания внутренних частей в период их быстрого развития. Это нагревание, надо полагать, полезно цветку тем, что привлекает разных насекомых, ищущих теплого уголка для ночлега. Если сорванный цветок поставить дома в воду, он на ночь закрывается, а на утро опять открывается, причем из цветка обыкновенно высыпается куча белых тычинок с красными кончиками.

Цветы магнолии заслуживают внимания уже потому, что это – самые крупные цветы, способные распускаться под открытым небом в пределах нашего Союза. Для любителей, более глубоко вникающих в вопросы ботаники, и цветы, и все дерево магнолии очень интересны как яркий пример дерева очень древнего происхождения. По сохранившимся остаткам можно проследить, что предки наших магнолий, очень с ними схожие, были распространены во многих местах земли – между прочим, всюду в Европе и даже в Арктике – еще в ту отдаленную эпоху, когда на смену споровым и хвойным растениям только что началось широкое распространение господствующего теперь класса цветковых растений.

Приглядитесь к дереву с его сучьями, изгибающимися и разветвляющимися наподобие канделябров; присмотритесь к огромным цветам, сидящим на концах ветвей, к спиральному расположению лепестков, тычинок и пестиков. Во всем этом сказывается первобытность, древность магнолии.

8. Раффлезия Арнольди

Какой цветок – самый большой на свете? На этот вопрос ботаники дают вполне определенный ответ. Это – одна из живущих на острове Суматре раффлезий, именно – раффлезия Арнольди (Rafflesia АтйШО), впервые найденная европейским натуралистом Арнольдом в 1918 году. Чтобы лично познакомиться с этим чудовищным цветком, нам надо было бы сделать длинное путешествие и добраться до дебрей тропических лесов, покрывающих остров Суматру. Обычно мы видим этот остров на географических картах малого масштаба, а потому плохо себе представляем, что это – целая большая страна. Длина Суматры около 1800 километров, т. е. равна расстоянию примерно от Москвы до Константинополя. Площадь острова около 480 тысяч кв. километров, т. е. равна примерно всей Германии. Размеры внушительные. Главное население острова – малайцы. Их там живет около 4 миллионов. Это совсем не густо. Соседний остров Ява заселен примерно в 30 раз гуще. Малайцы, эксплуатируемые владеющими островом голландцами, вымирают и вырождаются [66].

Рис. 88. Раффлезия Арнольди.

Гористые внутренние области Суматры покрыты труднопроходимыми тропическими лесами, в которых мы могли бы встретить уйму всяких диковинок, вплоть до диких орангутанов. Не следует думать, что пышный тропический лес для пробирающегося через него пешехода красивей и приятней наших северных лесов. Наоборот, опытные путешественники рассказывают, что самые могучие леса, растущие под теплыми ливнями в странах вечного летнего зноя, производят очень мрачное впечатление. Все обилие разнообразной листвы – наверху, а внизу полумрак, гниющие стволы сломанных деревьев, гниющий слой опавшей листвы, удушливый, сырой, жаркий воздух. Приглядевшись к растительности тропического леса, можно легко заметить две особенности. Во‑первых, удивительное обилие разных древесных пород. У нас в средней полосе мы едва ли насчитываем полных четыре десятка различных пород деревьев. На Суматре их растет более трех тысяч. Поражает огромное количество разнообразных лиан – вьющихся растений с многолетним стеблем [67].

На Суматре водится лиана из породы циссусов. Это – близкая родня настоящему винограду и еще более близкая родня тем «диким виноградам», которые разводятся у нас в садах и оплетают стены домов, веранды, беседки и пр. Вот на этом‑то суматринском циссусе, как заразиха на подсолнухе, приспособилась жить раффлезия – курьезное паразитное растение, не имеющее ни листьев, ни стебля и состоящее из одного только чудовищного цветка да корешков, присасывающихся к корням хозяина.

Неподалеку от раффлезии трудно пройти мимо, не заметив ее. Она дает о себе знать, отвратительным зловонием. Ее запах, сходный с запахом гниющего мяса и испражнений, служит ей для той же цели, для которой служат многим душистым цветам их тонкие приятные ароматы. Раффлезия ради опыления приманивает к себе насекомых, а удобнейшими для нее насекомыми являются мухи и жучки, питающиеся всякой падалью. Эти насекомые роями облепляют раффлезию и копошатся в ее тычинках и пестиках. Огромные цветы раффлезии – иногда больше метра в поперечнике [68] – имеют пять толстых лепестков красного цвета с пятнами более бледного оттенка. По форме цветок как цветок, только размеры гигантские.

А какой величины семена получаются от такого цветка‑великана? Не только не крупные, но совершенно такие же удивительно мелкие, как и семена наших заразих.

Огромнейший в свете цветок вырастает из самого крошечного семечка и растет не на каком‑нибудь огромном дереве, а прямо на земле, без всякого стебля. В могучей раффлезии, если забыть о ее смрадной вони, есть своеобразная красота, но жить она может, только питаясь чужими соками. Название «великолепный паразит» как нельзя лучше подходит к раффлезии.

9. Нелепое чудище На том же острове Суматре, в тех же дебрях, где водится раффлезия, можно где‑нибудь в сырой низинке встретить еще одно растительное чудище. Его тоже можно обнаружить издали по смрадному запаху, привлекающему мух – любительниц падали. Представьте себе такое растение. Из подземного клубня в полметра диаметром тянется толстенный стебель, в нижней части которого видны обрывки первого листа, в который все растение бывает закутано, когда начинает расти. Повыше – чехол вроде огромного складчатого воротника. Из этого чехла высовывается длинный, обернутый листом стержень. Этот стержень – бесплодная верхушка, возвышающаяся над ярусами цветов, скрытых внутри чехла.

Вся странная фигура бывает до 2 метров высотой, т. е. больше человеческого роста. Конечно, это не один цветок, а целое соцветие, да еще с прибавкой других частей растения.

Ботаники называют это диковинное растение – аморфофаллюс титанический (Amorphophallus titanum).

Растение это относится к тому же семейству Аройниковых, к которому принадлежит наш аир, а также белокрыльник, часто встречающийся по болотам [69].

У белокрыльника тоже есть белый чехол, окружающий початок цветов, но никакого стержня над цветами нет. Цветы, мужские и женские, сидят вперемежку так, что ползающие по початку насекомые или улитки легко производят опыление.

Гораздо больше сходен с аморфофаллюсом – аройник восточный (Arum orientale), водящийся у нас в южных областях: в Крыму, на Кавказе и кое‑где немного северней. Мои крымские школьники называли этот аройник «змеиным ядом», но уже не знаю, насколько это последнее название можно считать распространенным.

Рис. 89. Аморфофаллюс титанический.

Вот любопытное растение, заслуживающее внимания юных ботаников! Кстати сказать, выяснено, что этот аройник, хоть родом и с юга, но очень неплохо может жить у нас, перезимовывая без всякой защиты. По крайней мере, у профессора В. И. Талиева [70] в Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева он отлично жил 14 лет. Теперь его разводят и в других наших ботанических садах. С аморфофаллюсом этот аройник схож, во‑первых, своим отвратительным запахом; во‑вторых, тем, что у него над ярусами цветов есть бесплодный стержень с мизинец толщиной и в 10 с лишком сантиметров длиной. Чехол с внутренней стороны черно‑лилового цвета, внизу раздут в камеру, где помещаются цветы. Нижний ярус составляют женские цветы, из которых после получается початок красных ягод. Повыше расположено кольцо бесполых цветов, превратившихся в мясистые щетинки. Еще выше идет ярус мужских цветов, а над ними второе кольцо щетинок. Мухи и другие насекомые, залезающие в камеры, попадают между щетинками в ловушку вроде мышеловки и копошатся сперва около пыльников, а потом около пестиков, производя опыление.

Рис. 90. Аройник восточный (Arum orientale).

Рис. 91. Расположение цветов у аройника восточного.

Любопытно, что привлеченные запахом насекомые решительно ничего для себя съедобного в цветах не находят: никакого меда там нет. Чего же ради они лезут? Может быть, иногда их привлекает теплый уголок. С другой стороны, нетрудно подметить, что мухи от запаха аройника точно пьянеют, возбуждаются, начинают гоняться друг за другом и в таком состоянии влетают в чехол. 10. Самые крупные семена Говоря о раффлезии, мы упоминали, что этот самый большой в свете цветок дает крохотные семена, – если не самые мелкие в свете, то во всяком случае одни из самых мелких. Ну а какое растение дает самые крупные в свете семена? На этот вопрос ботаники дают совершенно определенный ответ. Самые крупные семена дает лодоицея, или сейшельская пальма (Lodoicea seychellarum), родом с Сейшельских островов, лежащих в Индийском океане к востоку от Африки. Огромные – до 35 сантиметров в поперечнике – «орехи» этой пальмы можно теперь встретить во всяком большом ботаническом музее. Подобно кокосовым орехам, они представляют собою косточки плодов [71]. Чтобы получить орех, надо содрать с плода наружную губчатую, волокнистую оболочку. Эта легкая оболочка как у кокоса, так и у лодоицеи служит для того, чтобы плоды могли плавать и распространяться морскими течениями. С кокосами это приспособление удалось великолепно. Как часто на картинках тропических побережий видны группы высоких кокосовых пальм с изогнутыми стволами, склонившимися над водой! Спелые плоды сваливаются в море и уносятся течением. Отнесенные водой куда‑нибудь к новым берегам, они выбрасываются на отмели, прорастают и образуют новые прибрежные рощи. Таким образом, еще в очень отдаленные времена кокосы расселились по берегам материков и островов – повсюду, где им достаточно тепло. Ботаникам приходилось немало ломать голову над вопросом, где находится настоящая родина кокосовой пальмы.

Рис. 92. Сейшельская пальма (Lodoicea seychellarum).

Другое дело с лодоицеей: ее огромные плоды отлично приспособлены для плавания по морю, но они не могут, подобно кокосу, давать всходы на песчаных берегах, пропитанных соленой водой. Тут хитроумная затея природы не удалась, и лодоицеи, не сумевшие найти для себя новых мест поселения, так и остались только на своей родине – Сейшельских островах. До середины восемнадцатого века, до открытия Сейшельских островов, европейские мореплаватели лишь изредка встречали гигантские орехи либо плавающими среди океана, либо прибитыми к берегам островов. Находили их, между прочим, у западных берегов Суматры, т. е. примерно за 4000 километров от их родины. Первые найденные орехи поражали воображение. Их считали какими‑то волшебными созданиями океана. Огромный орех‑двояшка суеверно считался талисманом, приносящим всяческое счастье За орехи платили фантастические суммы. Один орех можно было обменять на целый корабль, нагруженный товарами. Император Рудольф за первый привезенный ему орех заплатил столько золота, сколько орех этот мог вместить. (А ведь в порядочный орех легко могло войти больше ста килограммов золота!) Когда Сейшельские острова были обследованы и выяснилось настоящее происхождение орехов, цена на них, разумеется, упала, и суеверное отношение к ним стало исчезать.

Рис. 93. Слева – орех сейшельской пальмы, справа – кокосовый орех, в середине – грецкий орех (сильно уменьшено).

Если растение не умеет расселяться широко, если оно ютится только на одном каком‑нибудь участке земли, это – плохой признак. Не говоря уже о более давних временах, за последние столетия вымерло и безвозвратно исчезло немалое количество интереснейших видов и растений и животных. Вспомним для примера плачевную историю своеобразной флоры острова святой Елены. Когда в 1501 году англичане открыли этот маленький скалистый островок, одиноко возвышающийся среди океана, там найдены были растения в количестве 61 вида, из которых 59 видов нигде больше на земле не существовали. С течением времени вся эта оргинальная флора безвозвратно погибла. Кое‑что уничтожили поселившиеся на островке люди; многое уничтожили привезенные людьми козы; еще больше заглушили появившиеся с людьми пришлые растения, оказавшиеся более стойкими в борьбе за существование. В 1815 году (когда на островке поселили свергнутого с престола Наполеона) от первоначальной флоры не оставалось уже никаких следов. Ботаники имеют понятие об этой флоре только по засушенным растениям, уцелевшим в одном английском гербарии.

Подобная гибель грозила и сейшельской пальме. Но она была так заметна, так интересна своими огромными орехами, что люди ее «пожалели». С давних пор и до настоящего времени особые законы оберегают пальму от истребления.

Вообще много тропических растений погибло во время колонизации этих мест европейцами. Начали усиленно вырубаться пальмы и другие ценные породы деревьев. Так что исчезновение многих растений объясняется не столько распространением растений‑эмигрантов, сколько «цивилизаторской» деятельностью капиталистов‑колонизаторов.

Несмотря на долголетие, сейшельская пальма – дерево не из очень высоких. Ее рост не превышает 25 метров. Другие сорта пальм бывают вдвое выше, а рост самых высоких деревьев с лишком в 6 раз больше. Сейшельская пальма по росту примерно ровняется с хорошей нашей березой. Но какая разница в размерах семян! Сейльшеский орех даже без кожуры обычно весит более 15 килограммов (вес всего плода доходит до 25 килограммов), а крылатых березовых семечек на 1 килограмм приходится круглым счетом до двух миллионов, так что при одинаковой высоте деревьев у одного вес семени в 30 миллионов раз тяжелее, чем у другого.