Если бы ты тут жил, то был бы уже дома

Дэзи была сезонным явлением. Она появлялась каждый год перед Днем Благодарения и оставалась с нами до самого рождества. Иногда приезжала к нам и в мае, на свой день рождения.

Всегда у нее была отдельная палата.

– Кто освободит свою палату или поселится с кем‑нибудь другим? – спросила старшая медсестра во время нашей еженедельной встречи в один из октябрьских дней.

Всегда это был напряженный момент. Джорджина жила вместе со мной, так что мы разве что могли весело приглядываться к разыгрывающемуся представлению.

– Я! Я! – вырвалась с поднятой рукой некая особа, которая была девушкой Мартиана, но у нее самой был такой малюсенький пенис, и она с охотой его всем показывала. Правда, никто в одной палате с ней жить не хотел.

– Я могу с кем‑нибудь поселиться, если только кто‑нибудь захочет, но, конечно же, никто не захочет, а мне не хотелось бы никого заставлять хотеть этого.

Это была Цинтия, которая начинала говорить подобным образом после шести месяцев электрошоковой терапии.

– Я могу поселиться с тобой, Цинтия, – поспешила с помощью Полли.

Только это никак не решало проблемы, поскольку Полли уже делила палату с Дженет, недавно принятой аноректичкой. Когда ее вес становился меньше тридцати семи килограммов, ее тут же начинали кормить принудительно.

Ко мне наклонилась Лиза.

– Я видела, как ее вчера взвешивали, – громко заявила она. – Тридцать девять кило. Под конец недели ее подключат к трубке.

– Тридцать девять – это идеальный вес, – стояла на своем Дженет.

Но то же самое она говорила и при сорока одном с половиной килограммах. С ней тоже никто не хотел жить.

В конце концов, после недолгой дискуссии, в одну палату поместили пару кататоников. Так что Дэзи могла приезжать. Ее ожидали к пятнадцатому октября.

У Дэзи имелись две страсти: прочищающие средства и цыплята. Каждое утро она первой появлялась возле пульта дежурной медсестры и, нервно барабаня пожелтевшими от никотина пальцами в стекло, требовала свои очищающие средства.

– Ну, что там с моим бисакодилом? – цедя сквозь зубы, подгоняла она. – Как там с лаксигеном?

Если кто‑либо из нас становился рядом, Дэзи ухитрялась пихнуть ей локтем под ребро или сильно наступить на пальцы. Она ненавидела любого, кто появлялся рядом с ней.

Ее отец – крепкий, приземистый мужчина с лицом высохшей картофелины – два раза в неделю приносил ей цыпленка, изжаренного по мамочкиному рецепту и тщательно завернутого в алюминиевую фольгу. Дэзи клала цыпленка на колени, ласково гладила его через сморщенную фольгу и нетерпеливо зыркала по сторонам, ожидая, когда же отец наконец‑то уйдет и позволит ей в спокойствии добраться до поджаристой птицы. Но отец каждый раз желал оставаться рядом с Дэзи так долго, как это только было возможно, поскольку страшно любил ее.

У Лизы было свое собственное объяснение всему этому:

– Ему трудно поверить, что она его родная кровинка, и чтобы убедиться, что доченька это не призрак, он хотел бы ее трахнуть.

– Такую вонючую? – засомневалась Полли.

Это правда, от Дэзи здорово несло; ясный перец, говном и жареными цыплятами.

– Но ведь она же не всегда воняет, – продолжала убеждать нас Лиза.

Мне казалось, что Лиза права; я и сама заметила, что Дэзи ужасно сексуальная. Хотя она и шипела сквозь зубы, раздавала удары локтем, от нее немилосердно воняло, а ее руки постоянно блестели от жира – в ней имелась некая жаркая искра, которой не хватало нам всем. Дэзи носила короткие шорты и подрезанную на высоте пупка маечку, открывая бледное, мясистое тело. Когда утром она маршировала за этими своими прочищающими средствами, то беззаботно крутила попкой, рисуя в воздухе невидимые полукружья.

Девушка Мартиана была влюблена в нее. Она таскалась за Дэзи по коридору и просительно ныла: «Ну хочешь посмотреть мой пенис? Хочешь на него глянуть?», на что Дэзи злобно шипела: «Срать я хотела на твой пенис!».

Никто из нас никогда не был у Дэзи в комнате. И тогда Лиза решила, что будет первой, кто туда попадет. Она продумала очень подробный план.

– Блин, ну меня прижало, – повторяла она с утра до вечера целых три дня. – Елки, ну меня и прикрутило.

На четвертый день она получила от старшей медсестры лаксиген.

– Не помогает, – сообщила она ей на следующее утро. – Нет ли у вас чего‑нибудь посильнее?

– Может касторки? – предложила медсестра. Она явно переработалась.

– Эта ваша больница – фашистский карцер, – ужаснулась Лиза. – Мне нужна двойная порция лаксигена!

Таким вот образом она добыла шесть порций лаксигена и теперь уже могла поторговаться. Как‑то после полудня она постучала в палату Дэзи.

– Эй, Дэзи! – крикнула она. – Дэзи! – Она даже пнула дверь ногой.

– Отвали, – ответила ей Дэзи от себя.

– Эй, Дэзи! – Лиза упрямо стояла на своем.

Дэзи угрожающе зашипела.

Лиза прижалась к двери и тихонечко сказала:

– У меня для тебя кое‑что имеется.

– Хрен там, – буркнула Дэзи, но двери открыла.

Я с Джорджиной подглядывали за этой сценкой из конца коридора. Когда Дэзи открыла дверь, мы с любопытством вытянули шеи, только было слишком темно, чтобы увидеть в комнате хоть что‑нибудь. Когда же дверь захлопнулась, по коридору потянуло странной, сладкой и теплой вонью.

Лиза не выходила довольно долго. В конце концов мы посчитали, что хватит здесь торчать, и отправились в кафетерий на ланч.

Вечером Лиза нам быстренько обо всем сообщила. Она стояла перед телевизором, заслоняя экран, и говорила так громко, чтобы заглушить Уолтера Кронкайта, диктора телевизионных новостей.

– В комнате у Дэзи полно цыплят, – доложила нам она. – Всех она лопает на месте. У нее своя метода еды, которую мне продемонстрировала. Она обдирает с цыпленка все мясо, но делает это осторожненько, чтобы оставить скелет целым. Даже крылышки – с них она тоже обдирает мясо. А голые скелетики она складывает на полу, друг возле друга. Там их уже целых девять. Говорит, когда будет четырнадцать, тогда пора возвращаться домой.

– Тебя угостила? – спросила я.

– Нет у меня аппетита на дохлых цыплят, – ответила Лиза.

– Но зачем она это делает? – хотелось знать Джорджине.

– Да пошла ты к черту! – взвилась Лиза. – Откуда мне все знать?

– Ладно, а слабительное? – не терпелось узнать Полли.

– Оно ей необходимо из‑за этих цыплят.

– Нет, за этим кроется что‑то большее, – сомневалась Джорджина.

– Я же была там, так что знаю, или не так? – отрезала Лиза.

А после того разговор пошел уже совершенно в другом направлении.

На следующей недели мы узнали про Дэзи еще кое‑что новенькое. Отец купил ей на Рождество собственную квартиру. «Любовное гнездышко» – как назвала его Лиза.

Дэзи была на седьмом небе от счастья и даже проводила меньше времени в своей палате, рассчитывая на то, что все будут расспрашивать ее про эту новую квартирку. Джорджина почувствовала себя даже обязанной сделать это.

– Большая у тебя квартира, Дэзи? – спросила она.

– Спальня, небольшая гостиная в форме буквы L и кухня, довольно большая, чтобы там кушать.

– Цыплят, понятное дело?

– Отвали, дура.

– А где эта твоя квартира находится?

– Неподалеку от Массачузетс Дженерал.

– То есть, по дороге в аэропорт?

– Тебе же сказали, возле Массачузетс Дженерал. – Дэзи не хотелось признаваться, что квартира находилась возле аэропорта.

– А что тебе там нравится больше всего?

Дэзи ненадолго задумалась и даже прикрыла глаза, наслаждаясь самой приятной для нее частью беседы.

– Надпись.

– Какая надпись?

– Надпись перед домом.

– И что же это за надпись?

– «Если бы ты тут жил, то был бы уже дома». – От избытка эмоций Дэзи даже стиснула кулачки. – Понимаете, тут дело в том, что каждый день там проезжают люди и думают про себя: «Оооо, это правда, если бы я тут жил, то уже бы и вправду был дома», так вот, я уже буду в этом доме. Сволочи!

Дэзи покинула нас довольно рано, поскольку это Рождество должна была провести уже в своей новой квартирке.

– Вернется, – пророчествовала Лиза, но на сей раз она была не права.

Как‑то раз в мае, вечером, нас созвали на чрезвычайное собрание.

– Девушки, – начала наша старшая медсестра, – у меня для вас печальная новость.

Мы с любопытством навострили уши.

– Вчера Дэзи покончила с собой.

– В своей новой квартире? – спросила Джорджина.

– Она что, застрелилась? – заинтересовалась Полли.

– Дэзи: Это какая же Дэзи? – допытывалась девушка Мартиана. – Я ее знаю?

– Она оставила какое‑нибудь письмо? – спросила я.

– А зачем?

– Подробности здесь не имеют никакого значения, – отрезала медсестра.

– Ведь вчера был ее день рождения, правда? – вдруг вспомнилось Лизе.

Медсестра утвердительно кивнула.

Еще минутку мы сидели молча, поминая память Дэзи.