Регент умирает в объятиях мадам де Фалари

Никогда не знаешь, чем закончится свидание…

Марсель Прево

В августе 1721 года регент вдруг заинтересовался прекрасной Адрианной Лекуврер и поручил кардиналу Дюбуа лично отправиться в дом актрисы на улице Маре, дабы известить ее о своем желании.

Прелат проявил чудеса изворотливости и такта. Но Адрианна была целомудренна и отказалась удовлетворить прихоть регента.

— Прошу передать мою бесконечную благодарность Его королевскому высочеству, — сказала она, — но я решила целиком посвятить себя искусству.

Раздосадованный кардинал прочитал ей небольшую проповедь, еще раз доказав, что не зря носит высокий церковный сан, и всячески убеждал непокорную вступить, наконец, на путь греха, присущий всему роду человеческому.

Адрнанна была доброй христианкой и заупрямилась. Тогда Дюбуа заговорил отеческим тоном, уверяя, что наслаждение с лихвой покроет небольшой ущерб, нанесенный добродетели, и что она, сверх того, свершит богоугодное дело…

— Регенту сейчас приходится очень тяжело, и вы одна можете даровать ему утешение, к которому он стремится…

Однако все эти льстивые слова пропали втуне. Адрианна не пожелала исполнить свой христианский долг, и кардиналу пришлось несолоно хлебавши возвращаться в Пале‑Рояль, где его ожидали упреки в никчемности и бездарности.

Впрочем, Филипп быстро забыл неудачу с актрисой.

В то время он был целиком занят делом чрезвычайной важности, а именно бракосочетанием Людовика XV.

После провала заговора Селамара Испания присмирела и Филипп V дал согласие отказаться от услуг кардинала Альберони. Дружеские отношения следовало скрепить династическими браками, и регент вел переговоры о замужестве двух своих дочерей с испанскими принцами, а также о женитьбе двенадцатилетнего короля на инфанте.

В начале сентября 1721 года Филипп сообщил Людовику XV, что отныне он помолвлен с инфантой Анной‑Марией‑Викторией, которой было три с половиной года. Король, «пугавшийся неожиданностей», ничего не ответил. Регент, маршал де Вильруа и г‑н де Фрейюс, расстроенные этим молчанием, попросили короля сказать хоть что‑нибудь, поскольку его согласие было необходимо для продолжения переговоров. Несчастный мальчик, еще больше оробев, упорно не размыкал губ. Наконец Вильруа, не выдержав, наклонился к нему:

— Ну же, мой повелитель, соглашайтесь, дело того стоит!

Вжав голову в плечи и уткнувшись взглядом в носки туфель, Людовик XV еще в течение часа терзал безмолвием троих мужчин, которые уже и не знали, что обещать ему, лишь бы он дал согласие на брак с инфантой. Наконец король решился и с глазами, полными слез, произнес «да» «еле слышным голосом».

* * *

Будущая супруга короля прибыла в Париж 2 марта 1722 года… Людовик XV приехал встречать ее в Бур‑ла‑Рен и поцеловал в лоб, не сказав ни единого слова.

Все последующие дни, когда маленькая испанка бурно радовалась торжествам, устроенным в ее честь, король не раскрывал рта, чем приводил в отчаяние двор.

Однажды инфанта, которой уже исполнилось четыре года, объявила:

— Мой жених очень красивый, только он не разговаривает, как мои куклы.

Ввиду такого «затруднения» было решено в начале июня перебраться в Версаль, дабы к королю вернулись дар речи и умение улыбаться. Людовик XV обожал этот дворец, а потому пришел в полный восторг. 15‑го он совершил торжественный въезд в свою загородную резиденцию.

На следующий день сюда привезли Марию‑Анну‑Викторию, и они заняли апартаменты, некогда отведенные для Людовика XIV и Марии‑Терезии…

Двор же, не обращая никакого внимания на двух коронованных детей, ударился в неслыханный разгул. Если в Париже у этих мужчин и женщин еще оставалось какое‑то подобие стыда, то буйно цветущая природа вызвала у них такой приступ эротической лихорадки, что они не смущались более ничем. Парочки бегали друг за другом вокруг фонтанов, а затем беззастенчиво совокуплялись прямо на лужайке…

Самой же распутной из всех дам была герцогиня де Рец (которая вследствие этого получила красноречивое прозвище «Мадам Воткни‑Мне»).

Она обладала поразительно пылким темпераментом. Однажды вечером в ответ на упреки своего любовника Риона она ответила, «что он должен благодарить ее за снисходительное отношение, ибо она бережет его силы, потому что не может заснуть, если ей не сделают приятное восемь раз».

Она пряталась в голом виде за кустами и подзывала к себе молодых придворных, совершающих моцион. Поскольку она была очень хороша собой, на ее просьбы охотно откликались…

И вот настал день, когда она превзошла самое себя, ошеломив невероятной дерзостью даже самых отчаянных «висельников». Стало известно, «что она сделала попытку совратить короля и в этих целях залезла ему в самые интимные места» [106].

Ее дед маршал де Вильруа, бывший воспитателем Людовика XV, пришел в бешенство: усадив в карету, он отвез ее прямо в монастырь Пасси, откуда ей не суждено было выйти. Но маленького короля мадам де Рец перепугала до полусмерти, и с ним едва не случился нервный припадок. В самом деле, он отличался удивительной наивностью и чистотой. В этом все убедились год назад, когда у него наступил период полового созревания. Он был удручен первыми проявлениями своего мужского естества. И Матье Маре занес в свой дневник: «У короля приятное недомогание, которого ему прежде не доводилось испытывать: он стал мужчиной. Сам он подумал, что заболел, и доверился одному из камердинеров, а тот сказал ему, что это, напротив, свидетельствует о здоровье. Тогда он обратился к Марешалю, главному хирургу, но ему было сказано, что болезнь эта никому еще не нанесла ущерба и что в его возрасте все переживают подобное. Теперь это недомогание в шутку называют королевской болезнью…»

Это могло навеки отвратить его от женщин. Что, возможно, изменило бы весь ход нашей, истории…

Вскоре разразился еще один скандал — но несколько иного рода. Прекрасным июльским вечером герцог де Буфле, маркиз д'Аленкур, маркиз де Рамбюр и г‑н де Мем прогуливались в парке. Было жарко, и «розовые кусты источали сладострастный аромат».

Нежное сердце г‑на де Буфле не выдержало. Опьяненный прекрасной летней ночью, он попытался изнасиловать г‑на де Рамбюра, который не понял его порыва. Тогда, рассказывает Матье Маре, «г‑н д'Аленкур объявил, что должен постоять за честь семьи и сделать то, что не удалось его шурину Буфле. На сей раз Рамбюр не стал сопротивляться, и маркиз овладел им».

Естественно, уже на следующий день об этом происшествии стало известно всему двору. Возмущенный Вильруа получил от регента летр де каше для наказания виновных. Д'Аленкуру с молодой женой было предписано отправиться в Жуаньи, Буфле с супругой — в Пикардию, г‑ну де Мему — в Лотарингию, а Рамбюра препроводили в Бастилию.

Стремительный отъезд всех этих мелодых господ очень удивил короля, и он потребовал от воспитателя объяснений. Крайне смущенный Вильруа ответил, что г‑н де Буфле с друзьями «забавлялся порчей изгороди в саду».

Король счел объяснение удовлетворительным, а при дворе еще долго называли «вредителями изгородей» молодых люден с подозрительными наклонностями…

Пока Людовик XV рос, непостижимым образом сохраняя чистоту посреди всей этой грязи, регент, истощенный оргиями и развратом, слабел день ото дня.

«Хотя он был в цвете лет, — говорит Дюкло, — его пресытила жизнь, исполненная порока. По утрам он испытывал тяжкое похмелье после ночной попойки; постепенно он расходился, но прежней быстроты соображения лишился: равным образом, ему были теперь не под силу продолжительные занятия, а чтобы оживить его, требовались все более шумные развлечения. В Версале он томился: ему недоставало ужинов в Пале‑Рояле, где собиралась живописная и разнородная компания. Он скучал по своей маленькой ложе в Опере, куда приглашал танцовщиц и певичек. Но, главное, он чувствовал себя глубоко изношенным и признавался, что перестал получать удовольствие от вина и что не способен уже доставлять наслаждение женщинам».

Последнее, впрочем, не вполне соответствовало действительности. Несмотря на свою очевидную и прогрессирующую немощь, Филипп Орлеанский по‑прежнему оставался дамским угодником.

В конечном счете это будет стоить ему глаза. Однажды вечером, позволив себе «чрезмерную вольность» с маркизой д'Арпажон, он получил от молодой женщины удар каблуком в лицо.

На следующий день регент окривел.

Это досадное происшествие не отвратило его от «слабого пола». Напротив, он проявлял живейший интерес даже к веяниям моды. Послушаем Матье Маре: «Вот уже несколько дней раздаются жалобы, что женщины позволяют себе приходить в укороченных платьях даже в церковь. Регент же сказал, что, будь его воля, он бы это категорически запретил: потому что всю жизнь задирал дамам юбки и не желает, чтобы люди говорили, будто во времена своего правления он довел дело до того, что они сами стали заголяться».

25 октября в Реймсе состоялось коронование Людовика XV, и Филипп присутствовал на церемонии вместе с мадам Левек, заменившей на несколько дней в его постели мадам д'Аверн.

Надо признать, замена была не вполне равноценной.

Впрочем, царствование этой фаворитки также близилось к завершению. В ноябре месяце ей было приказано покинуть Версаль под предлогом, что «ее пребывание здесь нарушает приличия и может послужить дурным примером для короля». Регент отослал ее к г‑ну доверну после семнадцати месяцев совместной жизни.

Правда, некоторые люди утверждали, будто регент износился настолько, что «бедняжке оставалось лишь пришивать пуговицы к рубашке»…

После исчезновения мадам д'Аверн Филипп Орлеанский стал любовником своей кузины, мадемуазель де Шароле; затем он заинтересовался знаменитой мадемуазель Аиссе.

Это была молодая красивая черкешенка, которую г‑н де Ферьоль, французский посол в Константинополе, купил на невольничьем рынке за восемь тысяч франков, намереваясь сделать ее своей любовницей.

Когда его отозвали во Францию, он привез с собой юную Аиссе — ей было тогда восемнадцать лет — и попытался затащить в постель, но, если верить Сент‑Беву, который защищает добрую память Аиссе с поразительной горячностью, потерпел полную неудачу.

Когда регент встретился с ней в одном из салонов, она была уже не угловатым подростком, а красивой женщиной двадцати пяти лет. Влюбившись в нее, он с обычной своей непринужденностью предложил ей пройтись в спальню.

Однако у бывшей рабыни оказалось больше гордости и достоинства, нежели у придворных дам: она ответила, что никогда не согласится стать его любовницей, а если он будет принуждать ее, то немедленно удалится в монастырь.

Несколько удивившись, регент не стал настаивать и несколько дней спустя обрел утешение с изумительно красивой мадемуазель Уэль, племянницей мадам де Сабран. Ей было семнадцать лет, она еще не знала мужчин, но, как говорили, «обладала огнем, пылавшим в нужном месте». Он же в свои сорок восемь лет превратился уже в полную развалину.

Девушка, весьма разочарованная вялостью утомленного жизнью любовника, вскоре вернулась к тетке. Тогда Филипп позвал к себе женщину, которую знавал еще в те времена, когда его любовницей была мадам де Парабер, — ее звали мадам де Фалари.

Это была изящная блондинка с голубыми глазами и пышными формами: про нее говорили, что «любовные утехи ей не в тягость». В возрасте двадцати пяти лет она имела множество любовников.

Когда стало известно, что она заняла место официальной фаворитки, появились куплеты, в которых высмеивались как необъятное лоно мадам де Фалари, так и мужское бессилие регента.

Возможно, она и в самом деле не получала от совместной жизни с Филиппом того удовлетворения, на которое надеялась, однако она его не бросила. Проникшись жалостью к этому помятому, изношенному, прогнившему насквозь человеку, с трудом ковылявшему от кресла до кресла, она превратилась в преданную сиделку и нежно ухаживала за ним, а по вечерам перед сном читала ему рыцарские романы или волшебные сказки…

Пора веселых ужинов Пале‑Рояля давно прошла…

Иногда Филипп, очнувшись от тяжкой полудремы, проявлял интерес к нынешним похождениям своих бывших любовниц — и в его единственном глазу зажигался тогда веселый огонек. Он оживлялся, когда ему рассказывали пикантные подробности недавних скандалов, и радовался, узнавая, что многих дам «испортили» и что королевскому хирургу Ла Пейронни приходится заниматься в основном дурными болезнями.

Регентство завершалось в гнилости и мерзости самого отвратительного разврата.

* * *

8 декабря 1722 года в возрасте семидесяти одного года скончалась принцесса Пфальцская. Народ придумал ей жестокую эпитафию:

«Здесь покоится праздность, мать всех пороков».

Филипп был потрясен смертью матери и впал в полную прострацию. Когда 16 февраля 1723 года Людовик XV достиг совершеннолетия, это было встречено общим вздохом облегчения.

Регентство завершилось.

И тогда злосчастные герои этой грязной эпохи стали исчезать с такой быстротой, словно речь шла об актерах дурной комедии, которая наконец закончилась.

В начале лета слег, чтобы больше не подняться, кардинал Дюбуа. «У него было воспаление мочевого пузыря, следствие его распутства, и он втайне от всех приглашал к себе самых искусных врачей — не потому что стыдился своей болезни, а оттого, что, как и все министры, старался скрыть недомогание».

В августе наступило обострение, и было решено делать операцию. Ла Пейронни, принеся глубочайшие извинения кардиналу, который отвечал проклятиями, отрезал насквозь прогнившие гениталии.

На следующий день, 10 августа, Дюбуа умер без покаяния, лишившись, как говорит Матье Маре, «даже утешения забрать с собой в мир иной то, что ему отхватили начисто…»

С этого момента регент стал стремительно приближаться к своему концу. Ему угрожала апоплексия, поэтому врачи каждый день прибегали к кровопусканию.

2 декабря, отяжелевший, с побагровевшим лицом, он сидел в розовой гостиной в обществе мадам де Фалари. «Закрывшись с ней, он забавлялся в ожидании часа, когда надо будет работать с королем; молодая женщина, распустив белокурые волосы, положила голову на колени принцу, но тот внезапно тихо сказал:

— Друг мой, я немного устал, и в голове у меня тяжесть. Почитай мне какую‑нибудь сказку, у тебя это так хорошо получается. У меня страшно ломит затылок» 2.

Герцогиня тогда села в кресло рядом со своим любовником. Внезапно герцог Орлеанский покачнулся и упал ей на руки. Увидев, что он потерял сознание, молодая женщина «с вполне понятным испугом принялась звать на помощь. Она кричала изо всех сил, но никто не откликался. Тогда, кое‑как прислонив бедного принца к спинке кресла, она побежала в кабинет, затем в спальню, в прихожую, но никого не встретила и бросилась на галерею, а потом и во двор» [107].

На бегу она повторяла: «Иисус, Мария, сжальтесь надо мной». Наконец ей попался слуга, который и поднял тревогу во дворце. В кабинет, где лежал регент, ринулось множество людей. Один из камердинеров, уложив его на пол, попытался пустить ему кровь. В этот момент вошла мадам де Сабран. Злобная натура ее взяла верх над состраданием, и она закричала:

— Не надо делать кровопускание. Пусть эта дрянь о нем заботится!

Рыдающая мадам де Фалари проглотила оскорбление, а камердинер произвел операцию. Но все было тщетно. В семь часов вечера регент скончался, не приходя в сознание.

Потрясенная мадам де Фалари бежала в Париж [108].

Тело регента, замаранное развратом, претерпело поношение и после смерти. Вот как рассказывает об этом Барбье: «Ужасная и необыкновенная вещь случилась после кончины герцога Орлеанского. Как обычно, тело вскрыли, чтобы набальзамировать, а сердце захоронить в Валь‑де‑Грас. В это время в комнате находилась датская собака принца, которая внезапно, так что никто не успел вмешаться, схватила сердце и проглотила почти целиком. Судя по всему, это свершилось во исполнение какого‑то проклятия, ибо пес этот всегда ел досыта и никогда ничего не брал без позволения. Об этом происшествии старались никому не рассказывать и скрывали его как могли, но все это истинная правда» [109].

* * *

Так ушел в небытие человек, чьи безбожие и беспутство, глубоко возмутив народ, поколебали устои монархии, ибо престиж ее оказался подорванным самым опасным образом. «Регентство представляет собой пролог революции, — написал один из историков, — оно уничтожило прошлое и посеяло зерна будущего».

Разумеется, женщины несут свою долю ответственности за это уничтожение.

Если Мария Манчини своей образованностью, Генриетта Английская своим политическим чутьем, Луиза де Лавальер изяществом, мадам де Монтеспан хитроумным коварством, мадемуазель де Фонтанж элегантностью, а мадам де Ментенон умом способствовали расцвету Великого века, то мадемуазель Демар, мадам д'Аверн, мадам де Тансен, мадам де Парабер и прочие излишне доступные и легкомысленные женщины своим развратным поведением произвели переворот в умах.

А вслед за ними явятся другие, не столь беззаботные, но столь же бесстыдные — и процесс разрушения обретет неудержимую силу. В царствование Людовика XV вся власть окажется в руках нескольких восхитительных женщин, но воспользуются они ею с удручающим легкомыслием.

И здесь остается только развести руками в изумлении: в течение целого тысячелетия женщины благодаря своему шарму, обаянию и красоте играли решающую роль в возведении и укреплении французского трона, и всего за семьдесят лет с помощью все тех же шарма, обаяния и красоты они добьются того, что здание французской монархии рухнет с оглушающим треском.

[1]Королева.

[2]Мазарини.

[3]Мазарини.

[4]Мазарини в письмах часто называл себя «cet enfant».

[5]Кардинал был в изгнании.

[6]Некоторые историки приводят еще один аргумент: в тайной корреспонденции, которую на протяжении многих лет вели Анна Австрийская и Мазарини, Людовик XIV именовался «конфидентом». «Это обозначение указывает, — говорят они, — что молодому королю было известно о тайном браке». Позднее мы увидим, как тот же Людовик XIV называет кардинала «отцом», что было бы невозможно, если бы между королевой и министром существовала преступная связь.

[7]Граф де Сен‑Олер. Мазарини.

[8]М. Тома. Эссе о характере, нравах и склонностях женщин различных веков, 1772.

[9]«Так называли, — говорит нам Виктор Кузен, — главарей, недовольных из‑за важного вида, который от; напускали на себя, порицая все действия правительства, демонстрируя аффектированно утонченный вкус и преувеличенную глубину суждений, что возносило их на недосягаемую для других высоту. Они царили в салонах, имели значительное влияние при Дворе и во всем королевстве; во главе же их стояло два могущественных дома — Вандомский и Лотарингскнй. Из числа „важных особ“ одним из самых известных был принц де Марсийак, герцог де Ларошфуко, автор знаменитых „Максим“. (Иногда в литературе встречается другое название этой группы — „высокомерные“).

[10]Мадам де Шовлен. Мемуары, 1715.

[11]Эта принцесса нам хорошо знакома. Как мы помним, именно ради Шарлоты де Конде Генрих IV едва не объявил войну Испании в 1610 году.

[12]Пустые винные бочки — barriques — заполнялись землей и скреплялись цепями. Сверху на них наваливали булыжники, вывороченные из мостовой. Отсюда и происходит слово «баррикада».

[13]В своих «Мемуарах» он писал: «Страстная любовь к ней принца Конде наложила на этот дом печать инцеста…»

[14]Тогдашние его любовницы.

[15]Кардинал де Рец. Мемуары.

[16]Именно в таких странных словах выразит сходные чувства два века спустя Клод‑Жозеф Руже де Лиль…

[17]При крещении он получил имя Шарль Парижский. Отцом его французские историки считают герцога де Ларошфуко.)

[18]Королеве было в ту пору сорок восемь лет.

[19]Petites‑Maisons — дом умалишенных (прим. перев.).

[20]Королева намекала на маршала де Лавардена, деда маркиза, который некогда был страстно влюблен в королеву Марию Медичи.

[21]Это был присяжный «остроумец» на службе у Гастона Орлеанского. Всю жизнь он безнаказанно поливал грязью Мазарини, регентшу, папу и духовенство в целом…

[22]По тогдашним законам короля должны были провозгласить совершеннолетним в четырнадцать лет.

[23]Toue вместо tue. Мазарини до конца жизни так и не смог избавиться от итальянского акцента (прим. перев.).

[24]Принцесса Пфальцская, невестка короля: «Она первая научила его, как следует обращаться с женщинами; она знала в этом толк, ибо много блудила». Ср. также Прими Висконти: «Не подлежит сомнению, что именно она похитила девственность короля. Даже теперь при виде ее он не может удержаться от смеха» (Мемуары, 1676). Ср., наконец, автор куплетов де Морпа: «Невзирая на все свое уродство, она получила девственность Людовика XIV, потому что принц был очень молод. Однажды она засунула руку ему в штаны и, можно сказать, совершила над ним насилие или по крайней мере застала его врасплох, добившись всего, чего хотела, потому что юношеская горячность помешала принцу осознать, что он делает».

[25]Мадам де Мотвиль. Мемуары, предназначенные для истории Анны Австрийской, 1739.

[26]Апология, или Подлинные мемуары мадам де Манчини, 1678.

[27]Кристина Французская, дочь Генриха IV и Марии Медичи, супруга Биктора‑Амедея, герцога Савойского.

[28]Поведение короля в данных обстоятельствах не может не удивлять. Неужели он так мало любил Марию, что был готов без возражений вступить в брак с другой женщиной? Разумеется, нет. Но в то время Людовик XIV еще не помышлял о женитьбе на племяннице Мазарини, поскольку она была не королевской крови…

[29]Она примирилась с двором в 1657 году и сопровождала короля в Лион.

[30]Мадам де Мотвиль. Мемуары, предназначенные для истории Анны Австрийской, 1739.

[31]Ср. Бюсси‑Рабютен. Галантная Франция.

[32]Мадам де Мотвиль. Мемуары.

[33]Эта фраза вдохновила Расина, который вложил в уста Береники следующие слова: «Вы император и властелин, но вы плачете…»

[34]Как уже говорилось, на условленном языке, принятом в письмах Мазарини к королеве, этим словом обозначался король.

[35]Шевалье де Лессен, которому было поручено приветствовать инфанту от имени короля.

[36]Мадам де Мотвиль. Мемуары, предназначенные для истории Анны Австрийской, 1739.

[37]На самом деле внешность Людовика XIV оставляла желать лучшего. Он был очень маленького роста — 1 м 59 см. Именно этим объясняется то, что он ввел в моду чрезмерно высокие каблуки и гигантские парики. Парик нужен был ему, чтобы скрыть уродливую шишку на голове. Надо признать, что природа проявила изрядное остроумие, поместив шишку на голову такого невысокого мужчины…

[38]С тех пор это место стали называть «тронной заставой», а позднее — Тронной площадью.

[39]Анкетиль. Людовик XIV, его двор и регент, 1819

[40]По иронии судьбы, этот нечистый на руку прелат, став папой, взял имя Иннокентия X… (Innocent по‑французски означает невинный, — Прим. авт.).

[41]На месте этого монастыря, чьи сады спускались к берегу Сены, располагается ныне дворец Шайо.

[42]Ошибка автора. Кромвель умер в сентябре 1658 года, а Карл II был призван на трон в мае 1660 года.

[43]Мадам де Лафайет. История Генриетты Английской.

[44]Именно по этому поводу мадам де Мотвиль пишет: «Все чаще стали происходить прогулки до двух‑трех часов ночи; участники их вели себя более чем вольно, причиной чему были сладострастные желания, и это дурным образом влияло на добродетель (я имею в виду Мадам), к которой прежде относились с таким восхищением, как редко случается в ее возрасте» (Мемуары, предназначенные для истории Анны Австрийской, 1739); на эти же ночные забавы намекает и Лоранси: «Все подобные развлечения приводили к мерзостям, которые не поддаются описанию, и лучше будет о них умолчать» (История герцогов Орлеанских).

[45]Мадам де Лафайет. История Генриетты Английской. «Господь одарил ее таким легким нравом, что они перед ней совершенно не чинились».

[46]Франция итальянизируется, 1666.

[47]Бюceи‑Paбюген: «Король, хоть и стоял над всеми, но по темпераменту и склонностям мало чем отличался от обычного мужчины. Он страстно любил мадемуазель де Лавальер, тем не менее иногда его влекла к себе красота других дам, и он спешил утолить свое желание. Именно подточу он сошелся с принцессой Монако, которую любил Лозен»

[48]В эту эпоху красивые зубы сразу привлекали внимание и считались непременным атрибутом красоты, потому что во рту даже у самых элегантных дам зачастую зияли черные дыры или торчали отвратительные гнилые корни…

[49]Мадам Шатрье. Мемуары.

[50]Voisin (франц.) — сосед (прим. перев.).

[51]Впрочем, она не была единственной, кто обращался к колдунье с подобными просьбами. Многие знатные дамы стремились тоже «заключить союз с дьяволом, скрепляя его собственной кровью, дабы лишить мадемуазель де Лавальер милости короля и занять ее место». Это строки из показаний Лесажа, одного из сообщников Вуазен, данных во время расследования дела об отравителях. (Архивы Бастилии).

[52]Архивы Бастилии.

[53]Там же.

[54]Там же.

[55]Во время следствия Гибур признался, что принес в жертву пятерых младенцев, когда служил мессы для мадам де Монтеспад (Архивы Бастилии).

[56]Мадемуазель де Монпансье. Мемуары.

[57]В те времена весь год сохраняли лед, сколотый зимой, в специальных погребах.

[58]Показание дочери Вуазен: «Мать несколько раз приносила мадам де Монтеспан в Сен‑Жермен, в Версаль, в Кланьи любовные порошки, предназначенные для короля» (Архивы Бастилии).

[59]«Мадам де Монтеспан, привыкнув к ласкам короля, не могла уже сносить притязания своего мужа и отказывала ему во всем, что привело г‑на де Монтеспана в такую скорбь, что он, хоть и любил ее со всей нежностью, не удержавшись, распустил руки». (Бюсси‑Рабютен. Галантная Франция).

[60]Люди шептались, что эта молодая женщина некогда прожигала жизнь в компании Нинон де Лаккло (с которой делила ложе). Впрочем, овдовев, она стала вести себя безупречно.

[61]Шевалье де Лоррен принадлежал к Лотарингскому дому, самыми знаменитыми представителями которого были Гизы (прим. перев.).

[62]Следуя тогдашнему выражению, шевалье де Лоррен «был в моде и у того, и у другого пола»…

[63]При его аресте было найдено множество женских писем, пряди волос и другие знаки любви, тщательно снабженное этикетками. Там же было обнаружено нечто вроде секретного музея с портретами. Следствием этих открытий стали многочисленные семейные скандалы…

[64]Mardi gras — последний день карнавала (прим. перев.).

[65]Об освободительном характере карнавала во Франции знали уже в XV веке, как нам показывает следующее письмо, датированное 1444 годом и адресованное епископам факультета теологии: «Во время этого праздника мы развлекаемся по примеру наших отцов, чтобы дать выход безумию, рожденному вместе с нами. Слишком полные бочки могут лопнуть, если не открыть затычку».

[66]Монтабель. Мемуары.

[67]Mercredi des Cendres — первый день поста у католиков.

[68]Ален Деко в своей замечательной книге «Прекрасная история Версаля» указывает, что на месте этого замка, срытого сто лет спустя, ныне находится Версальский вокзал.

[69]Лафон д'Оссон. История мадам де Ментенон и двора Людовика XIV.

[70]Во время следствия в 1680 году в саду, принадлежавшем Вуазен, нашли останки более двух тысяч убитых детей…

[71]Мадам де Кайлюс. Мемуары. (Мадемуазель де Блуа и граф Тулузский — дети Людовика XIV от мадам де Монтеспан.)

[72]Ср. П. Эмар и С. Фурнье. Преступные годы мадам де Монтеспая, 1933: «Виновата в этом была мадам де Монтеспан, прибегшая к помощи порошков, содержащих шпанскую мушку. Она рассчитывала сильнее привязать к себе любовника, но эти порошки вызывали в нем такое желание, что у официальной фаворитки без конца появлялись соперницы. Ее это приводило в ярость».

[73]У нее действительно был один ребенок от короля: девочка получила при крещении имя Луизы и была объявлена дочерью Филиппа де ла Мезон Бланш (персонаж вымышленный).

[74]Прими Висконти. Мемуары.

[75]Бюсси‑Рабютен. Письма.

[76]Месье вторично женился в I672 году на принцессе Пфальцской.

[77]Неверно, что название было дано, как утверждают многие, по той причине, что осужденных чаще всего отправляли на костер.

[78]Мадам де Севинье присутствовала при казни, смешавшись с «толпой. Вечером она написала очень веселое послание мадам, де Гриньян: „Наконец все завершилось, и Бренвилье растворилась в воздухе; ее останки были сожжены на очень сильном огне, а пепел развеян по ветру: таким образом, нам суждено вдыхать его; и. если нас вдруг охватит желание отравить кого‑нибудь, то удивляться этому не стоит“. (Письмо от 17 июля 1676 г.)

[79]Ла Рейни и Лувуа уже давно подозревали фаворитку в причастности к делу отравителей, поскольку многие обвиняемые — в частности, Гибур, Мадлен Шаплен, Франсуаза Фил астр — называли ее имя. Однако конкретных показаний о ее преступлениях никто из них не дал. И вот теперь Маргарита Вуазен рассказала обо всем; о черных мессах, где обнаженное тело мадам де Монтеспан служило алтарем, о богохульственных заклятиях, направленных против мадемуазель де Лавальер, о зарезанных младенцах, о любовных напитках, о намерении отравить короля, о намерении отравить мадемуазель де Фонтанж… Ни одна деталь не была упущена. Дочь колдуньи, посвященная во все тайны, не простила фаворитке смерть матери…

[80]Jettres de cacliet — королевский указ о заточении без суда (прим. перев.)

[81]Мадам Сегодняшнего дня: игра слов, основанная на созвучии (Maintenant по‑французски означает сегодня. — Прим. перев.).

[82]Roi tres chretien — официальный титул французского короля. Ср. с титулом испанского короля; roi Ires cathoiique (прим. перев.).

[83]Позднее многие мемуаристы упомянули об этом браке. В частности, маркиз д'Аржансон пишет: «Король, без всякого сомнения, женился на ней». Ср. также: герцог де Ноай в своих «Мемуарах»: «Они совершенно определенно соединились узами тайного брака».

[84]Так назывались карательные экспедиции драгун против непокорных гугенотов (прим. перев.).

[85]Буа Журден (конюший Людовика XV). Историческая сатирическая и анекдотическая смесь.

[86]Архивы Министерства иностранных дел, Персия, политическая корреспонденция.

[87]Из французов только двое горой стояли за мадемуазель Пти, но, поскольку преданность их простиралась до того, что они не покидали посланницу даже ночью, остальные посмеивались над ними»

[88]Мадемуазель Пти оставила по себе в Персии незабываемые воспоминания: по сю пору ее «портрет» красуется на тарелках в вышивках, сделанных руками персидских мастеров.

[89]Он стал герцогом Орлеанским после смерти Месье, произошедшей в 1701 году.

[90]На самом деле герцога Беррийского отравила собственная жена, дабы никто не мешал ей вести разгульно‑скандальный образ жизни.

[91]История полностью оправдала Филиппа от этих глупых обвинений

[92]Мадемуазель д'Омаль. Мемуары.

[93]М. Маре. Дневник и мемуары.

[94]Мадам де Ментенон пережила Людовика XIV на четыре года. Она умерла 17 апреля 1719 года в возрасте восьмидесяти трех лет. Ее останкам пришлось претерпеть множество злоключений. Когда в 1794 году Директория постановила уничтожить школу в Сен‑Сире, рабочие вскрыли могилу. Они раскололи надгробный камень, оторвали крышку гроба, вытащили прекрасно сохранившийся скелет и принялись таскать его на веревке по двору. Насмеявшись вдоволь, они бросили его в яму и присыпали землей. В 1802 году набожные люди поставили на этом месте небольшой памятник, но через три года генерал Дютей, начальник Военного училища, приказал уничтожить «могилу фанатички, подписавшей акт об отмене Нантского эдикта». Скелет бедной Франсуазы уложили в ящик с надписью «кости мадам де Ментенон» и отнесли его на чердак. Однако и здесь останки не обрели покоя.

[95]«Тогда случилось одно забавное происшествие. Некая молодая и красивая дама навестила моего сына, а Барьер Ф. Жанровые и исторические картинки, или Неизданные воспоминания о регентстве, молодости Людовика XV и царствовании Людовика XVI, 1828.

[96]Ср. Письма принцессы Пфальцской: «Мой сын сказал, что привязался к Парабер, потому что она помышляет только об удовольствиях и никогда не вмешивается в дела. Все это было бы прекрасно, если бы она не была такой пьяницей и не спаивала бы моего сына».

[97]Задолго до 1914 года устанавливалась система билетов Французского банка. С тех пор многое изменилось: банк по‑прежнему выпускает бумажные деньги, но возмещать их стоимость золотом невозможно.

[98]Каион В. История французской финансовой системы от основания до наших дней, 1905.

[99]Принцесса Пфальцская сказала по этому поводу следующее: «Мой сын и его дочь так любили друг друга, что про них стали говорить всякие гадости». Сейчас в эти сплетни уже никто не верит. Разумеется, регент и герцогиня Беррийская отличались крайней распущенностью, но никаких доказательств их связи не существует.

[100]Дюкло. Тайные мемуары о царствовании Людовика XIV, регентстве и царствовании Людовика XV.

[101]Этот подкидыш впоследствии стал знаменитым ученым и философом д'Аламбером.

[102]Дюкло. Секретные мемуары о царствовании Людовика XIV, регентстве и царствовании Людовика XV.

[103]Герцог де Ришелье. Мемуары.

[104]Терзаясь муками совести, папа вскоре заболел и через несколько месяцев скончался.

[105]Впоследствии он также стал архиепископом, а затем и кардиналом…

[106]В двенадцать лет Людовик XV был застенчив, чувствителен и диковат. Можно понять поэтому, каким потрясением стало для него дерзновеннее покушение мадам де Рец.

[107]Сен‑Симон. Мемуары.

[108]Народ придумал для регента следующую эпитафию: «Hie jace taurus Phalaris», что означает: «Здесь покоится Фаларийский бык».

[109]Барбье. Дневник, 1723.

Date: 2015-11-15; view: 450; Нарушение авторских прав