Проверено на себе

Экспериментальная наука богата на выдумку. Но когда уже никто не соглашается быть «подопытным кроликом», незадачливому экспериментатору приходится выступать одновременно и в качестве испытуемого. К сожалению, заканчивается это не всегда хорошо, а точнее, почти всегда нехорошо. Нет, опыт проходит удачно, но только насладиться результатом бывает уже некому.

Друг Ньютона, математик Абрахамде Муавр точно предсказал дату своей смерти. В преклонном возрасте он заметил, что спит с каждым днем все дольше и дольше. Продолжительность сна росла в арифметической прогрессии, и путем несложных расчетов Муавр вычислил день, когда спать придется все двадцать четыре часа‑ целые сутки. Математик так и умер во сне, в полном соответствии со своими подсчетами.

Александр фон Гумбольдт под впечатлением от работ Гальвани по«животному электричеству» мужественно приступил к изучению воздействия тока на. себя самого. Он вырастил на спине два волдыря и подвел к ним цинковый и серебряный электроды. Боль была такой, что мышцы завибрировали. Молодого экспериментатора это ненапугало. Он погружал электроды в рану на плече и в дырку от удаленного зуба (к счастью, у него хватило осторожности проделывать все это под наблюдением врача). Но увы, все мучения были напрасны. Издав о своих опытах книгу, Гумбольдт ждал фурора, пока Алессандро Вольта не доказал, что для создания батареи живые мускулы ни к чему. Поражение оказалось больнее, чем все прошедшие испытания, и чтобы как‑то отвлечься, Гумбольдт переключился на биологию с географией. И в них преуспел!

Барри Маршал и Робин Уоррен из Австралии открыли новую бактерию. Они отыскали ее на слизистой желудка и заявили, что эта самая Helicobacter pylori и вызывает такой «популярный» гастрит и язву желудка. Но никто этому не поверил, гораздо привычнее было винить стресс и сухомятку. Тогда со злости Маршал схватил пробирку и выпил бульон с бактериями (жаль, не произнес тоста за здоровье всех присутствующих!). Гастрит он себе обеспечил, что и продемонстрировал скептикам. Пришлось не только признать открытие, но и дать смельчаку с его напарником Нобелевскую премию. Тогда больной сразу пошел на поправку! А немецкий хирург Вернер Фореман тоже стал Нобелевским лауреатом ‑ после того, как сам себе вставил катетер в сердце!

Вообще‑то самолечением многие занимаются. Но чтобы самозаражением. С целью развеять всеобщий страх перед чумой и показать, что она не так заразна, как кажется, английский врач Антуан Клот брал рубашку больного, соскабливал засохшую кровь и делал себе прививки из полученного «препарата». Ранки он перевязывал бинтами, смоченными в крови больного, в его же одежду одевался и ложился в его кровать. Он всячески старался заразиться, но. так и не заразился.

Французский врач Николаус Миновици пытался прочувствовать на себе состояние, возникающее при удушении. Для этого он вешался на веревке и просил ассистентов фиксировать все происходящее по секундомеру. Страшно предположить, что было бы, если бы ассистенты растерялись или просто оказались бестолковыми.

Основателю российской трансфузиологии Александру Богданову повезло меньше. Он предположил, что переливание крови должно оказать омолаживающее действие на организм и помочь бороться с недугами. Одиннадцать раз он делал себе переливание крови. Двенадцатый раз оказался фатальным: Богданов «обменялся» кровью с больным туберкулезом. Больной после этого выздоровел, а вот доктор.

Ради всестороннего изучения радиации Пьер Кюри десять часов кряду облучал собственную руку. На руке появилась язва, но не она оказала губительное воздействие на здоровье физика. Он умер по несчастливой случайности: углубленный в свои мысли, переходил улицу и попал под лошадь. Но в медицине появилось новое направление ‑ лучевая терапия.

Карл Шееле имел дурную привычку пробовать на вкус химические вещества, с которыми он работал. А если учесть, что он открыл, например, синильную и мышьяковую кислоты и три сильно ядовитых газа (фторид, сульфид и цианид водорода), то неудивительно, что такой коктейль довел его до ранней смерти.

А швейцарского врача и зоолога Жака Понто по его «просьбе» укусили три гадюки. Столь смело он испытывал действие созданного им противоядия! Ощущения были такими, будто его казнят, признавался позже этот любитель пресмыкающихся. К счастью, сыворотка подействовала!

Две личинки бычьего цепня проглотил за обедом Федор Талызин, чтобы хорошенько изучить, что происходит при заражении этим глистом. Черви очень скоро подросли и общая их длина достигла почти десяти метров. Четыре месяца медику пришлось бороться с тошнотой и кишечными расстройствами.

Нет, ну и храбрый же народ эти экспериментаторы! Франц Рейхельт был не ученым, не инженером. Он был французским портным, который однажды поверил в то, что ему удастся сшить плащ‑парашют. Для готового испытания образца была выбрана Эйфелева башня. На глазах у огромной толпы портной‑инноватор разбился, спрыгнув в злополучном плаще вниз.

Все представляют знаменитый Бруклинский мост. Мост этот был главным делом инженера Джона Реблинга, которому, к сожалению, не суждено было своим творением полюбоваться. Реблинг поранился на стройплощадке и умер от столбняка. Его сын, Вашингтон Реблинг, принял руководство этим проектом, но и этому хорошо досталось. Опускаясь в камере под воду, к опорам, он стал жертвой кессонной болезни и последующие десять лет провел не выходя из своей комнаты. Но даже оттуда продолжал руководить строительством‑ прямо из окна.

Вот если бы все грустные истории имели развязку, подобную истории математика Рихарда Дедекинда! Как‑то раз ни с того ни с сего одна из газет напечатала объявление о его смерти. Прочитав его, Дедекинд удивленно поднял брови и уселся писать ответное письмо в редакцию: «Благодарю вас за то, что вспомнили обо мне, но прошу принять во внимание, что год моей смерти указан не совсем точно».

Как же много в науке напрасных жертв, скажете вы! Но это с одной стороны. А с другой‑ если все эти истории дошли до нас, значит, наука все‑таки помнит своих«героев». И да упаси вас бог от попыток повторить что‑то подобное, как бы вам этого ни хотелось.

Однако не очень хорошо заканчивать книгу на такой печальной‑печальной ноте.