ГЛАВА 15. — Нет, вы можете себе представить?

— Нет, вы можете себе представить? Он принес мне красные гвоздики! А знаете, что это означает на языке цветов? Преклонение! «Я преклоняюсь перед вами»! Это было рассчитано на то, чтобы завоевать сердце…

Пиппа берет гвоздики одну за другой и рвет их в клочья, пол пещеры уже устлан ковром из красных лепестков.

— Мне лично преклонение кажется приятным, — говорит Энн.

— Но мне всего семнадцать! Я только-только начала выезжать в свет! Я хочу веселиться, а не выскакивать замуж за первого же старого прыщавого адвоката с деньгами!

Пиппа оборвала лепестки с последней гвоздики, в ее руке остался лишь голый узловатый стебель.

Я молчу и думаю об отвратительной записке, которую прочитала днем, и о том, что на руках Фелисити сейчас новые перчатки Пиппы, а на руках Пиппы — вторая пара, как знак особой связи и дружбы.

— Но почему твоя матушка так торопится выдать тебя замуж? — спрашивает Энн.

— Она не хочет, чтобы кто-нибудь узнал…

Пиппа резко умолкает, прикусив язык.

— Не хочет, чтобы кто-нибудь узнал что? — спрашиваю я.

— Что не такое уж сокровище он приобретает.

Пиппа швыряет на землю обезглавленный стебель гвоздики.

Я понятия не имею, что она пыталась сказать. Пиппа прекрасна внешне. А ее семья, пусть и принадлежит к купеческому классу, все же состоятельна и уважаема. И если не считать того, что Пиппа тщеславна, несносна и склонна к романтическим фантазиям, она представляет собой отличную партию.

— Чем можно заниматься с адвокатом? — спрашивает Энн.

Она чертит в пыли маленькие крестики стеблем безголовой гвоздики.

Пиппа вздыхает.

— Ох, да тем же, чем и с остальными. Нам придется вилять перед ними хвостом. А когда они наскучат до слез рассказами о разных юридических случаях и о выигранных процессах, придется опустить глазки долу и сказать что-нибудь вроде: «О, а я-то и представления не имела, что закон может быть таким интересным, мистер Бамбл! Но когда вы рассказываете это вот так, это звучит как захватывающий роман!»

Мы хохочем.

— Нет! Ты такого не говорила! — стонет Фелисити.

Пиппа наконец-то сбрасывает с себя хандру.

— А вот и говорила! А как вам вот это понравится?

Она хлопает ресницами и принимает вид нежный и застенчивый.

— Ну, может быть, я возьму одну шоколадную конфету…

Тут уж и я хохочу, сама того не желая. Нам всем прекрасно известна тайная страсть Пиппы.

— Одну конфету? — взвизгнула Фелисити. — Боже мой, да если он увидит, как ты сметаешь целый поднос конфет и ирисок, он просто ужаснется! Когда ты выйдешь за него, тебе придется прятать сласти в будуаре и жевать их только тогда, когда он не видит!

Пиппа бросается на Фелисити, делая вид, что хочет ударить ее стеблем гвоздики.

— А, насмехаешься! Я не собираюсь выходить замуж за этого Бамбла! Благодарю покорно, но его фамилия — БАМБЛ! Путаник! Только этого мне и не хватало!

Фелисити отскакивает подальше, чтобы Пиппа до нее не дотянулась.

— О, нет, ты за него выйдешь! Он уже четыре раза навещал тебя здесь. Могу поспорить, твоя матушка как раз сейчас составляет план венчания!

Пиппа мгновенно теряет все веселье.

— Ты ведь на самом деле так не думаешь?

— Конечно, нет, — быстро отвечает Фелисити. — Нет, это была просто глупая шутка, только и всего!

— Я хочу выйти замуж за того, кого действительно полюблю! Я понимаю, это глупо, но я постоянно об этом думаю!

Пиппа вдруг кажется такой маленькой и жалкой среди разбросанных вокруг поломанных стеблей гвоздик, что я почти забываю, как сердилась на нее. Да я никогда и не умела злиться подолгу.

Фелисити цепляет пальцем подбородок Пиппы и заставляет ее поднять голову.

— Так и будет. А теперь займемся-ка делом. Пиппа, почему бы тебе не организовать причастие?

На свет снова появляется бутылка с виски. Мысленно я испускаю стон. Но когда бутылка добирается до меня, я принимаю свою порцию отравы и обнаруживаю, что дело может обстоять не так уж плохо, если пить совсем маленькими глотками. И на этот раз я позволяю себе лишь немножко согреться и расслабиться, но не более того.

— Итак, мы должны продолжить чтение дневника нашей сестры Мэри Доуд. Джемма, не возьмешь ли ты на себя этот труд сегодня?

Фелисити с поклоном подает мне тетрадь. Я слегка откашливаюсь и приступаю к чтению.

21 марта, 1871 год.

Сегодня мы стояли между рун Оракула. Под руководством Евгении мы на мгновение касались их пальцами, впитывая в себя их магию. Ощущение было непередаваемым. Как будто мы чувствовали каждую мысль друг друга, как будто мы стали чем-то одним, единым…

Фелисити вскидывает бровь.

— Звучит немножко двусмысленно. Похоже, Мэри и Сара были лесбиянками.

— А кто такие эти лесбиянки? — спрашивает Пиппа.

Ей откровенно скучно. Она, сняв перчатку, наматывает на палец свой черный локон, пытаясь добиться более безупречного завитка.

— Хочешь, чтобы я тебе прямо сейчас объяснила? — фыркает Фелисити.

Я тоже представления не имею, кто такие лесбиянки, но совершенно не намереваюсь выяснять это сию минуту. Однако Фелисити уже говорит:

— Их называют так по имени острова Лесбос, где жила одна греческая поэтесса, Сафо. Она наслаждалась любовью женщин.

Пиппа перестает крутить локон.

— Да при чем тут это?

Фелисити наклоняется к Пиппе и мрачно таращится на нее.

— Лесбиянки предпочитают женщин мужчинам.

Тут я наконец все поняла, и Энн тоже, как я догадалась, — она вдруг принялась нервно разглаживать юбку ладонями, пряча от всех глаза. Пиппа всматривается в глаза Фелисити, как будто пытаясь заглянуть в ее мысли, и постепенно ее щеки заливает румянец, и не только щеки, но и шея у нее горит огнем.

— Ох… боже праведный… ты хочешь сказать, они… они… ну, как муж и жена?..

— Именно так.

Пиппа ошеломленно замолкает. Она все такая же красная. Я тоже смущена, но мне совсем не хочется, чтобы девушки это поняли.

— Вы позволите мне продолжить?

Цыгане сегодня вернулись, чтобы разбить лагерь. Когда мы увидели дым их костра, то вместе с Сарой поспешили к матери Елене.

— Мать Елена! — выдыхает Энн.

— Это та сумасшедшая в потрепанном шарфе? — спрашивает Пиппа, презрительно наморщив нос.

— Тсс! Продолжай, — подталкивает меня Фелисити.

Она тепло нас приняла, угостила чаем из разных трав и рассказами о своих путешествиях. Мы принесли Каролине сладостей, и она моментально их сожрала. Матери Елене мы дали пять пенсов. А потом она пообещала погадать нам на картах, как и прежде. Но едва раскинув карты для Сары уже знакомым нам крестом, мать Елена снова смешала их в кучу.

— Карты сегодня в плохом настроении, — с легкой улыбкой сказала она, но, по правде говоря, похоже было, что ее охватило предчувствие.

Она попросила меня показать ей ладонь и осторожно провела острым ногтем по линиям моей руки.

— Ты на темном пути, — заявила она, роняя мою руку, как будто это горячий уголь. — Я не вижу его конца.

И тут же она, совершенно неожиданно, попросила нас уйти, потому что ей якобы нужно обойти табор и убедиться, что все хорошо устроились.

Энн заглядывает в тетрадь через мою руку, пытаясь прочитать дальнейшее. Я отодвигаю тетрадь и роняю ее, часть страниц разлетается по земле.

— О, браво, леди Грация! — аплодирует Фелисити.

Энн помогает мне собрать листы и сложить их в кожаный переплет. Она терпеть не может, когда нарушается порядок. Но при этом случайно обнажается ее запястье. Я вижу красные пересекающиеся рубцы, свежие, горящие. Это не может быть случайностью. Она сама наносит себе увечья. Энн замечает, что я смотрю на ее руки, и резко натягивает рукава, пряча свою тайну.

— Ну, давайте наконец продолжать, — ворчливо произносит Фелисити. — Что еще откроет нам сегодня дневник Мэри Доуд?

Я хватаю выпавшую страницу. Мы остановились совсем не на ней, но вряд ли девушки могли это заметить, да им в общем-то безразлично.

1 апреля 1871 года.

Сара прибежала ко мне в слезах.

— Мэри, Мэри, я не могу найти дверь! Сила уходит, оставляет меня!

— Ты просто переутомилась, Сара. Только и всего, — сказала я. — Попробуй еще раз завтра.

Но она продолжала жалобно ныть:

— Нет, нет! Я уже несколько часов подряд пыталась! Говорю же тебе, все кончено!

Мне стало не по себе, сердце как будто охватило ледяным холодом. Я предложила:

— Давай я помогу тебе найти ее. Попытаемся вместе, Сара!

Она обернулась ко мне с таким бешеным видом, что я просто не узнала свою подругу.

— Ты что, не понимаешь? — закричала она. — Я должна сделать это сама, иначе это не будет реальным! Я не могу въехать туда на твоей силе, Мэри!

Тут она отчаянно разрыдалась:

— Ох, Мэри, Мэри, мне даже подумать невыносимо о том, что я никогда больше не прикоснусь к рунам и не почувствую их магию, текущую сквозь меня. Я и думать не хочу, что отныне я стану просто самой обыкновенной Сарой!

Остаток вечера я не находила себе места, не могла ни есть, ни пить. Евгения заметила мое несчастное состояние и увела меня в свою комнату. Она объяснила, что такое случается часто: сила девушки сначала расцветает, а потом угасает. Эта сила должна находить себе пищу глубоко в душе, а иначе она становится всего лишь средством удовлетворить жадность. Ох, дневник, Евгения поделилась со мной мыслью, что сила Сары именно такова, это нечто мимолетное и лишенное корней. Она сказала, что сферы сами решают, кто взрастет и поднимется в Ордене и познает все древние мистерии, а кто останется позади. Евгения погладила меня по руке и сказала, что моя сила воистину велика, но мне придется смириться с тем, что дальше я пойду без моей дражайшей подруги и сестры.

Когда поздно вечером ко мне пришла Сара, я чувствовала себя так, будто обязана что-то сделать, что-то предпринять — и вернуть все назад, чтобы все стало так, как было, и мы с Сарой по-прежнему остались бы сестрами, и все так же могли бы касаться магии сфер. И я сказала об этом Саре.

— Ох, Мэри! — воскликнула она. — Ты меня просто воодушевила! Ты знаешь, а ведь действительно существует способ для нас всегда оставаться вместе.

— Что ты имеешь в виду?

— Я должна кое в чем тебе признаться. Я посетила Зимние Земли. Я их видела!

Я была потрясена, услышав это, и меня по-настоящему пробрало холодом.

— Но, Сара, это ведь сфера, которую нам рано познавать! Есть вещи, которые мы не должны видеть без предварительных наставлений старших сестер!

В глазах Сары вспыхнула злоба.

— Разве ты не понимаешь? Наши старшие хотят, чтобы мы знали только то, чем они могут управлять. Они нас боятся, Мэри! Именно поэтому Евгения забирает мою силу! Я поговорила с одной из душ, что блуждают там, в Зимних Землях. И она рассказала мне всю правду!

То, что говорила Сара, действительно выглядело разумным, но мне все равно было страшно.

— Сара, я боюсь! — сказала я подруге. — Взывать к темным духам… это же противоречит всему, чему нас с тобой учили!

Сара схватила меня за руку.

— Но только это даст нам ту силу, в какой мы нуждаемся! Мы привяжем к себе этот дух, создадим взаимную связь. Да не тревожься ты так, Мэри! Мы станем госпожами этого духа, а как только Орден увидит, на что мы способны, какую силу мы развили в себе сами, им ничего не останется, кроме как позволить мне остаться. И мы всегда будем вместе!

Но у меня был еще один вопрос, и когда я произнесла его вслух, я содрогнулась.

— Но чего потребует от нас этот дух?

Сара нежно погладила меня по щеке.

— Какую-нибудь небольшую жертву, только и всего. Может быть, травяную змейку или воробья. Он нам потом скажет. Ложись спать, Мэри. А завтра мы осуществим наш план!

Ох, дневник, мое сердце переполняют дурные предчувствия из-за этой предстоящей попытки. Но что я могу поделать? Сара — моя самая дорогая подруга во всем мире. Я не смогу жить без нее. И, возможно, она права? Возможно, если наши сердца будут чисты и сильны, мы сможем подчинить это существо нашей воле, просто благодаря тому, что у нас наилучшие намерения?

Пиппа слушает, затаив дыхание. И когда я умолкаю, она говорит:

— Ох, как жаль останавливаться на таком интересном месте!

— Да, интрига закручивается все туже, — соглашается Фелисити. — Просто кровь стынет в жилах.

Все хихикают, кроме меня. Прочитанная страница порождает странное беспокойство. А может быть, все дело в жаре. Погода чересчур теплая для сентября. Воздух в пещере кажется густым, я потею под корсетом.

— Как вы думаете, мать Елена может предсказать нам будущее? — задумчиво произносит Энн.

Я ничего не могу поделать. При мысли о цыганах мой взгляд сам собой устремляется к Фелисити. А она пристально смотрит на меня, как будто я предала ее этим быстрым коротким взглядом.

— Я не уверена даже, знает ли мать Елена, какой сегодня день недели, — пожав плечами, говорит Фелисити.

— У меня блестящая идея! — восторженно восклицает Пиппа, и я вдруг понимаю, к чему все идет. — Давайте проверим, не получится ли у нас самих сотворить какую-нибудь магию!

— Согласна! — тут же откликается Фелисити. — Кто еще хочет связаться с другим миром?

Пиппа сидит рядом с Фелисити, справа, и их пальцы в перчатках переплелись. Энн поспешно шлепается на землю рядом с Пиппой. У меня зашевелились волосы на голове.

— Мне кажется, это не слишком удачная идея, — начинаю я, но осознаю, что это звучит трусливо.

— Неужели ты боишься, что мы превратимся в лягушек?

Фелисити хлопает по земле рядом с собой. Мне некуда деваться. Я должна присоединиться к кругу. И я, хотя и с большой неохотой, пересаживаюсь и беру за руки Энн и Фелисити.

Пиппа опять хихикает.

— А что мы должны произнести для начала?

— Мы будем говорить по очереди, и каждая добавит что-нибудь свое, — распоряжается Фелисити. — Я начну. О великие духи Ордена! Мы — ваши дочери. Поговорите с нами прямо сейчас. Расскажите о ваших тайнах.

— Придите к нам, о дочери Сафо! — Пиппа хохочет во все горло.

— Но мы же не знаем наверняка, что они все были лесбиянками! — сердито возражает Фелисити. — Так что если хочешь добиться результата, старайся делать все правильно.

Пристыженная Пиппа произносит негромко, мягко:

— Придите к нам сейчас, сюда, в эту пещеру!

— Мы умоляем вас! — добавляет Энн.

Наступает тишина. Все смотрят на меня, ожидая, что я скажу.

— Хорошо, — со вздохом киваю я, глядя на девушек. — Но я делаю это вопреки собственному убеждению, и надеюсь, что в будущем мне не предъявят счет за эти слова как за неудачную шутку.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на звуках тяжелого, неровного дыхания Энн, стараясь, чтобы из моего ума исчезли все мысли.

— Сара Риз-Тоом и Мэри Доуд! В каком бы месте этого мира вы ни находились, проявите себя! Вас ждут здесь.

В глубокой тишине слышится звон капель, срывающихся со стен пещеры. Никаких призраков. Никаких видений. Я не знаю, то ли радоваться, то ли огорчаться из-за того, что моя сила не проявилась.

Но мне не предоставилось возможности долго размышлять об этом. В воздухе вспыхивают искры. А в следующее мгновение вся пещера словно заполняется огнем, вокруг вздымаются языки пламени, такие горячие, что у меня перехватывает дыхание.

— Нет!!

Со всей силой я разрываю круг и вижу, что по-прежнему сижу в пещере, а Пиппа, Энн и Фелисити ошеломленно таращатся на меня.

— Джемма, что случилось? — сопя носом, спрашивает Энн.

Я едва дышу.

— Ох, ну ты и напугала нас! От такого описаться можно! — восклицает Фелисити.

— Да, наверное, — отвечаю я, тяжело оседая всем телом.

Руки у меня тяжелые, как камни, но я с облегчением понимаю, что ничего на самом деле не случилось.

— А вообще-то очень странно, — говорит Пиппа. — Я могу поклясться, что на мгновение ощутила какое-то… ну, нечто вроде покалывания.

— И я тоже, — удивленно откликается Фелисити.

Энн кивает.

— Я тоже.

Все они разом уставились на меня. Мое сердце колотится так сильно, что я боюсь, как бы оно не выскочило из груди. Но я заставляю себя изобразить спокойствие, которого и близко не ощущаю, и произношу ровным тоном:

— Не знаю, о чем это вы все говорите.

Фелисити сует в рот кончик локона и облизывает его.

— Ты что, хочешь сказать, что вообще ничего не заметила?

— Ничего.

Я изо всех сил сдерживаю дрожь.

— Ну, тогда, — с торжествующей улыбкой заговорила Фелисити, — похоже, что все мы обладаем капелькой магических возможностей! Жаль, что у тебя их нет, Джемма.

Момент был, безусловно, очень забавным. Они решили, что я не обладаю сверхъестественным даром. Я бы рассмеялась, если бы не была так потрясена.

— Боже мой, Джемма! — Пиппа вдруг наморщила нос, на ее личике отразилось отвращение. — Да ты потеешь, как портовый грузчик!

— Это потому, что здесь черт знает как жарко, — отвечаю я, радуясь перемене темы.

Фелисити встает и протягивает мне руку.

— Идем отсюда. Пора продолжить снаружи.

Мы выбираемся из пещеры. Луна, висящая в тысячах миль над нами, начала убывать, ее край выглядит неровным, как будто надгрызенным, но мы все равно купаемся в ее свете и завываем, словно волчицы. Взявшись за руки, мы кружимся в хороводе, вдыхая прохладный, влажный ночной воздух, до отказа наполняя им легкие. Я чувствую себя гораздо лучше.

— Вообще-то все равно слишком жарко, — заявляет Фелисити. — В этом корсете я просто задыхаюсь.

— Да, а мне бы хотелось окунуться в озеро, — добавляет Энн.

— А почему бы и нет? — задумчиво произносит Фелисити. — Кто-нибудь может меня расшнуровать? Ну, кто-нибудь!

Пиппа прикрывает рот ладошкой и хихикает, как будто чудовищно шокирована идеей купания, но в то же время не хочет выглядеть не в меру стыдливой.

— Но мы ведь не можем…

— Почему нет? Никто нас не увидит. А мне хочется хоть немножко подышать свободной грудью. Эй, Джемма… помоги же мне!

Я поначалу путаюсь в кружевах, шнурках и крючках, но вскоре высвобождаю тонкое белье Фелисити, под которым скрывается нежная кожа. Она сияет в лунном свете, как полированная слоновая кость.

— Ну, кто еще хочет окунуться в озеро?

— Погоди! — Пиппа неловко топчется рядом с ней. — Что ты делаешь? Фелисити… это же неприлично!

— Да что такого неприличного в моих лодыжках и руках? — возражает Фелисити.

— Но мы ведь не должны их обнажать! Это нехорошо, нескромно!

Фелисити идет вперед и на ходу бросает через плечо:

— Делай что хочешь, а я искупаюсь!

Вода выглядит прохладной, заманчивой. Я с некоторым усилием сумела высвободиться из тугого корсета. Тело благодарно расслабляется.

— Ох, нет… и ты туда же? — изумляется Пиппа, когда я прохожу мимо нее.

Холодная неподвижная вода мгновенно впитывает весь жар моего тела, и воздух у меня в легких как будто замерзает, превратившись в две глыбы льда. Когда я наконец восстанавливаю дыхание, то хрипловато кричу Пиппе и Энн:

— Эй, давайте сюда! Вода изумительная!

Пиппа в ответ тоже снимает корсет и шагает в озеро; очутившись в воде по колено, она пронзительно визжит.

— Тише, тише! — предостерегает ее Фелисити. — Если нас тут обнаружит миссис Найтуинг, она знаешь как нас накажет? Заставит преподавать в школе Спенс всю оставшуюся жизнь, как все те старые девы с кислыми лицами, которых она уже здесь собрала!

Пиппа старается прикрыться руками. Ее скромность, безусловно, сильно страдает. Но мне в этот момент на все наплевать, пусть даже меня увидел бы сам принц Альберт. Мне хочется только плыть в чудесной воде, забыв о времени, растворившись в нем.

— Если ты такая уж скромница, Пиппа, ныряй! Спрячься в воде! — насмешливо предлагает Фелисити.

— Вода такая холодная! — жалуется Пиппа очень высоким писклявым голосом.

— Ну, как хочешь, — бросает Фелисити и плывет к середине озера.

Энн все так же стоит на берегу, полностью одетая.

— Я останусь на страже, — говорит она.

А мы подхватываем друг друга под руки, чтобы было немного теплее, и едва касаемся ногами песчаного дна. Мы, наверное, похожи на каких-нибудь водяных.

— Интересно, а что бы сказала миссис Найтуинг, если бы действительно увидела нас сейчас, во всем нашем изяществе, обаянии и красоте? — хихикает Пиппа.

— Да она бы просто рухнула замертво! — отвечает Энн.

— Ха! — фыркает Фелисити. — Нашли о чем думать!

Она откидывается на спину, и ее волосы плывут по воде, окружив голову неким подобием нимба.

Вдруг Пиппа нервно вздрагивает.

— Эй… вы слышали?

— Слышали что?

Мне в уши попала озерная вода, так что я вообще мало что могу слышать. Но… но тут я действительно улавливаю нечто. Где-то в лесу сломалась ветка, и этот звук разнесся в ночном воздухе…

— Вот, опять! Слышали?

— Там кто-то есть, — хрипит Энн.

— Наша одежда!

Пиппа выбирается из воды на дрожащих ногах и бросается туда, где лежат ее белье и платье, — как раз в тот самый момент, когда из-за деревьев выходит Картик с самодельной крикетной битой в руках. Не знаю, кто из них сильнее потрясен и испуган, Картик или Пиппа.

— Отвернись! — кричит Пиппа истеричным тоном, безуспешно пытаясь закрыться скомканной кружевной сорочкой.

Картик, слишком изумленный, чтобы возражать, повинуется, но я успеваю заметить выражение его глаз. Удивление и благоговение. Как будто он увидел настоящую богиню во плоти. Удар, нанесенный ее красотой, куда сильнее, чем слова. Туман у меня в голове уже рассеялся настолько, чтобы я могла это осознать.

— Будь сейчас древние времена, мы могли бы устроить охоту на тебя, а потом вырвали бы тебе глаза в наказание за то, что они увидели, — ворчит Фелисити из воды.

Картик молчит. И так же внезапно, как появился перед нами, он исчезает в глубине леса.

— В следующий раз, — заявляет Фелисити, выходя из воды и помогая Пиппе одеться, — мы действительно вырвем ему глаза!

В комнате темно, но я знаю, что она не спит. Потому что не слышно ее обычного сопения.

— Энн, ты проснулась?

Она не отвечает, но я не отступаю.

— Я знаю, что ты не спишь, так что можешь и заговорить.

Тишина.

— Я ведь не отстану, пока ты не заговоришь.

За окном какая-то сова сообщила, что она охотится неподалеку.

— Зачем ты это делаешь? Почему ты сама себя ранишь, к чему это?

Молчание тянется добрую минуту, и я уже думаю, что она, наверное, в конце концов действительно заснула, но тут Энн начинает говорить. Ее голос звучит так тихо, что мне приходится напрячься, чтобы расслышать слова, расслышать тихие рыдания, которые Энн подавляет изо всех сил.

— Я не знаю. Иногда я ничего не чувствую, и мне так страшно… Я боюсь, что вообще перестану чувствовать что-либо, навсегда… и просто уйду в себя и не смогу выбраться. — Она негромко кашляет, шевелится. — Мне просто необходимо что-нибудь ощущать.

Сова вновь громко ухает в ночи, как будто интересуясь, есть ли кто поблизости.

— Не надо больше этого делать, — говорю я. — Пообещай мне.

Снова шорох легкого движения.

— Хорошо.

Мне кажется, я должна сейчас что-то сделать. Может быть, взять ее за руку. Или обнять. Я не знаю, как можно поступить, не вызвав в нас обеих испуга и смущения.

— Если не прекратишь, мне придется отобрать у тебя все иголки, и что ты будешь делать? Тебе ведь тогда не удастся закончить вышивку той картины с маленькой датчанкой и мельницей, в семь цветов!

Энн едва слышно хихикает, и я облегченно вздыхаю.

— Джемма? — окликнула она меня чуть погодя.

— Ага?

— Ты ведь никому не расскажешь, нет?

— Нет.

Еще одна тайна. И как мне хранить такое множество секретов? Энн, успокоившись, поудобнее устраивается в постели, и я слышу знакомое сопение. Но сама я смотрю в смутно белеющую стену, желая заснуть, прислушиваясь к уханью совы, на которое никто так и не откликнулся.

Date: 2015-11-15; view: 280; Нарушение авторских прав