ВВЕДЕНИЕ 24 page. Рассказ Габриловича привлёк его неповторимой авторской интонацией в описании любви красноармейца Алёши Семёнова и санитарки поезда Тани Тёткиной

Рассказ Габриловича привлёк его неповторимой авторской интонацией в описании любви красноармейца Алёши Семёнова и санитарки поезда Тани Тёткиной, мечтающей о лучшей жизни для народа.

Панфилов столкнулся с большими трудностями при выборе актрисы на главную роль. Как всегда, было немало кандидаток, но все они были очень красивы и только загримированы под дурнушек. Работая над сценарием, Панфилов даже нарисовал портрет Тани Тёткиной. Поиск продолжался долго. Одной из наиболее вероятных претенденток стала Надя Романова, студентка‑первокурсница Ленинградского политехнического института. Её нашли по рисунку режиссёра.

Потом, по чистой случайности, Панфилов увидел в телеспектакле необычную актрису — она танцевала на каком‑то школьном вечере. «И хотя до этого я не раз встречал её в кинокартинах, но впервые заметил именно тогда, в той самой телевизионной постановке. Меня поразили её глаза».

Сценарий прочитал Ролан Быков, пробовавшийся на одну из ролей. Он посоветовал режиссёру посмотреть актрису Инну Чурикову.

Ассистент Геннадий Беглов привёл Чурикову на пробы. Панфилов вошёл в комнату и увидел… ту самую девушку, которая так его поразила в телеспектакле.

«В огне брода нет» (рабочие названия: «Святая душа», «О том, что прошло») начинали снимать в 1966 году на киностудии «Ленфильм» в творческом объединении Александра Гавриловича Иванова. Панфилов встретился там с оператором Дмитрием Долининым, художником Марксэном Гаухманом‑Свердловым и композитором Вадимом Биберганом, которые стали его единомышленниками. По словам Долинина, их союз «строился на почти полном совпадении эстетических идеалов, существовавших у каждого из нас самостоятельно».

В Тане Тёткиной всё было непривычно, всё было не так — и лицо, и фигура, и костюм, и характер, и весь её облик, вся её манера поведения. «Мы просто хотели внешней некрасивостью героини подчеркнуть истинную человеческую красоту, её главное содержание — неповторимый и прекрасный духовный мир, который самым удивительным образом с непостижимым волшебством преображают и глаза, и лицо, и весь облик человека, — подчёркивал Панфилов. — Вспомним сцену прощания Тани с Алёшей, когда он уезжает на фронт, или сцену, где Таня показывает художнику Васе Мостенко свои рисунки, или сцену разговора с белым полковником. Какое удивительное, прекрасное лицо у Тани Тёткиной в этих сценах да только ли в этих!»

У Панфилова не было грандиозных построек на натуре, не было большого количества сложных декораций. Несколько случайно собранных двухосных вагончиков, превращённых в санитарный эшелон, агитвагон, запасные пути захолустной станции, покосившаяся водокачка, старый пакгауз — все это диктовало жёсткую стилистику.

Значительное место в решении отдельных сцен отводилось деталям: натюрморт на столике дешёвого купе, собака путающаяся под солдатскими сапогами на досках старой платформы, таз с кровавыми бинтами, котёл с бельём… Все это требовало достоверной фактуры, точно и выразительно переданной на экране оператором Дмитрием Долининым.

Найти для съёмок «разбитый полустанок» спустя почти пятьдесят лет после окончания Гражданской войны было конечно, непросто. Объехали старые города Ленинградской области, были в Пскове, Рязани, Касимове, других местах. Искали старую железнодорожную станцию с пакгаузом водокачкой, старый паровоз. Нашли под Муромом. Станция Безлесная. Неоценимую помощь кинематографистам оказали железнодорожники — они разыскали старинные вагоны третьего‑четвёртого класса.

На съёмках царила атмосфера истинности жизни, её подлинности. А ещё была просторная река Ока. Народные песни, которые пели в перерывах бабы — участницы массовок.

В фильме немалое место отведено взаимоотношениям Тани Тёткиной и Алёши Семёнова, бойца продотряда, роль которого исполнил Михаил Кононов — актёр редкого, тонкого дара, искренний и озорной, с детским озарением и чувством трагичного.

Роль комиссара Евстрюкова по праву досталась Анатолию Солоницыну. На этот счёт у режиссёра не было никаких сомнений: «Евстрюков — персонаж с характером Солоницына. Искренний, самоотверженный, честный. Толя не играл никого — это он сам в предлагаемых обстоятельствах».

В образе жёсткого, несгибаемого коменданта санпоезда Фокича предстал Михаил Глузский, который поразил Панфилова ещё в роли есаула Калмыкова в «Тихом Доне». Михаил Андреевич не только оправдал ожидания режиссёра, но и превзошёл их. Этот щедрый человек делился с Панфиловым своим огромным опытом, помогал в трудную минуту.

В качестве профессионального художника, фактически наставника Тани Тёткиной в фильме фигурирует Вася Мостенко в исполнении удивительно талантливого Вадима Бероева к сожалению так рано ушедшего из жизни.

Превосходный Владимир Кашпур подарил фильму песню и сам замечательно исполнил её в сцене «Игра в карты»…

А Майя Булгакова? Без неё невозможно представить фильм! Играла она красноармейскую жену Марию спонтанно, стихийно — то, что нужно было для роли. Кстати, у Панфилова были другие представления об исполнительнице. Но Инна Яковлевна Габрилович как‑то сказала: «Кого вы ищете когда есть Майя?»

Небольшую роль врача санитарного поезда сыграл выдающийся артист Свердловской оперетты Анатолий Оленич. Панфилов знал и любил его с детства. Дебютируя в кино, режиссёр вспомнил о нём, поехал в Свердловск и добился согласия Оленича на участие в съёмках.

В том, что актёры так замечательно исполнили свои роли была огромная заслуга Глеба Панфилова. В этом смысле характерны слова оператора Дм. Долинина: «Воля Панфилова (тогда — дебютанта!) объединила всех нас, работников съёмочного коллектива, причём объединила, не подавляя наших собственных воль и стремлений, объединила так, как объединяет индивидуальность главного солиста джаза остальных солистов, свободно импровизирующих на заданную тему».

Фильм «В огне брода нет» вызвал немало нареканий со стороны начальства. Его называли грубым, печальным, натуралистическим. Авторам советовали брать пример зоркости, стиля, масштабности у классических фильмов о Гражданской войне. Как ни странно, картину показывали в Ленинграде, но запретили в Москве, посчитав антисоветской.

Фильм «В огне брода нет» не имел успеха в прокате, зато был восторженно принят миром кинематографа. Отмечали Чурикову. «Так истово, убеждённо, просто‑таки фанатически играет она свою странную героиню Таню Тёткину, — писал „Советский экран“. — Странную внешним видом — такую нарочитую золушку, дурнушку. Странную своим первозданным, навсегда искренним отношением ко всему происходящему. Странную своим внезапно вспыхнувшим талантом к рисованию»

Но потом случилось так, что следующий фильм Габриловича и Панфилова, «Начало», вернул к жизни «В огне брода нет». Почти во всех рецензиях на «Начало» упоминалась первая картина авторов. О том, что это единый путь. И единый мир в едином стремлении показать привычное непривычно и именно так, как оно видится тем, кто делал фильм…

«КАВКАЗСКАЯ ПЛЕННИЦА, ИЛИ НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШУРИКА»

«Мосфильм», 1967 г. Сценарий Я. Костюковского, М. Слободского, Л. Гайдая. Режиссёр Л. Гайдай. Оператор К. Бровин. Художник В. Каплуновский. Композитор А. Зацепин. В ролях: А. Демьяненко, Н. Варлей, В. Этуш, Ф. Мкртчян, Р. Ахметов, Ю. Никулин, Г. Вицин, Е. Моргунов и др.

15 июня 1965 года в творческое объединение «Луч» при киностудии «Мосфильм» поступила сценарная заявка от Якова Костюковского и Мориса Слободского. Вдохновлённые успехом кинокомедии «Операция "Ы"», они попросту придумывали новые похождения Шурика — Александра Демьяненко. Будущий сценарий носил название «Шурик в горах» и состоял из двух новелл. В первой — «Кавказская пленница» — речь шла о том, как студентка Нина приехала на каникулы к своим родственникам на Кавказ, но была похищена местным начальником Ахоховым. Но Шурик вызволяет девушку из рук похитителя.

Во второй новелле — «Снежный человек и другие» — сюжет был такой: научная экспедиция под руководством видного учёного ищет в горах снежного человека. Но группа даже не догадывается, что за снежного человека себя выдаёт троица в лице Труса, Балбеса и Бывалого, чтобы сбить со следа милицию. Однако Шурик и Нина разоблачают прохиндеев.

26 октября сценарно‑редакционная коллегия вновь собралась на заседание, чтобы обсудить сценарий под названием «Шурик в горах». На этот раз он представлял собой сценарий полнометражного фильма (новелл в нём уже не было), сюжет которого строился вокруг похищения девушки.

Когда сценарий был утверждён, неожиданно возникли проблемы с актёрами. Сразу два участника легендарной троицы — Юрий Никулин и Евгений Моргунов — отказались от участия в съёмках «Кавказской пленницы». Многое в сценарии, по их мнению, было натянутым. Никулин заявил: «Мне это не нравится. Это — спекуляция на тройке». Леонид Гайдай принялся убеждать его, что совместными усилиями они переделают сценарий, внесут в него массу собственных трюков.

По первоначальному замыслу «Кавказская пленница» должна была начинаться так. К забору подходит Трус (Вицин), робко пишет большую букву «Х» и, озираясь по сторонам, убегает. Затем появляется Бывалый (Моргунов) и уверенно выводит большую букву «У». Заметивший это безобразие милиционер берётся за свисток. Однако Балбес (Никулин) не тушуется, подходит к забору и дописывает: «…дожественный фильм». Заставку эту потом вырезали, сочтя за хулиганство. И в начале фильма появился Шурик на осле.

Долго не могли найти актрису на роль студентки, комсомолки, спортсменки Нины. Гайдай предъявлял строгое требование: «Девушка должна сразу же обратить на себя внимание». Ассистенты привозили фотографии со всех концов страны, было сделано свыше пятисот фотопроб.

Наталью Варлей «открыл» режиссёр Георгий Юнгвальд‑Хилькевич (будущий автор «Д'Артаньяна и трех мушкетёров»). В Одессе во время гастролей Московского цирка он обратил внимание на красивую девушку‑канатоходку. Под самым куполом, балансируя на подвешенной трапеции, Наталья Варлей отбивала ритмы испанских танцев. Режиссёр тут же предложил ей главную роль в своём фильме «Формула радуги». Но худсовет её не утвердил, и она сыграла лишь эпизодическую роль.

С первых же кинопроб Варлей неожиданно для всех заставила пойти осла. «Как она заставила его пойти — это у неё надо спросить», — удивлялся Александр Демьяненко.

Если трюковые эпизоды давались молодой актрисе довольно легко, то с игровыми сценами дело обстояло гораздо сложнее. «Она ничего не умела делать в кино, — вспоминал Гайдай, — но был в ней природный артистизм, которому подвластно многое. Кроме того, она отлично выполняла все трюки, а их немало в картине».

Натурные съёмки проходили большей частью в Крыму. Вся съёмочная группа помогала юной актрисе почувствовать роль. Так, в одном эпизоде героиня Варлей должна была несколько минут заразительно хохотать. Никулин, Вицин и Моргунов, понимая трудность момента, во время съёмки вдруг задрали майки и стали чесать животы, делая при этом смешные гримасы. Дубль сняли весело и легко.

Варлей вспоминала: «За лёгкостью и весёлостью приключений моей героини скрыты тяжёлый труд и бесконечные репетиции… Все трюки я выполняла самостоятельно: ныряла в воду, мчалась на машине. Когда работали над эпизодом, где я наезжаю на живую цепочку из моих преследователей, перекрывающих дорогу, я должна была резко затормозить у определённой линии перед кинокамерой. Репетируем — все получается. Начинаем снимать — в последний момент тормоза отказывают… Машина остановилась в каких‑то сантиметрах от оператора. Может, потому‑то фильм получился таким захватывающим. Мне было тогда 19, и я не задумывалась о риске…»

Когда Варлей прыгала в ледяную воду, её снимали крупным планом. Нырнув и проплыв метров тридцать, Наталья выбиралась на берег, там её растирали спиртом и укутывали в одеяло.

А вот Демьяненко едва не пострадал в эпизоде, когда его герой Шурик в спальном мешке плывёт по реке. В одном из дублей страховщики, которые должны были в определённом месте перехватить спальный мешок с Демьяненко, не сумели этого сделать, и поток понёс актёра дальше. Пришлось организовать погоню. К счастью, через несколько десятков метров спальный мешок с Демьяненко удалось поймать.

В «Кавказской пленнице» немало актёрских удач. Прекрасно сыграл роль Саахова Владимир Этуш. В противовес весёлой тройке для создания большего комического эффекта он был на экране всё время серьёзен. «Гайдай хотел, чтобы Саахов был гротесковым, пародийным, — рассказывал Этуш. — Я понимал его. Но не мог с этим согласиться. Важен в этом смысле был наш спор с Гайдаем по поводу сцены, когда Саахова, незадачливого жениха, героиня фильма Нина обливает вином. Гайдай предлагал в этом эпизоде максимум эксцентрики. Я же предложил серьёзность. Ведь мой Саахов серьёзен, он не понимает, как можно отвергать его ухаживания. Сцену отсняли, и единственной уступкой Гайдаю остался цветок за ухом, который, однако, лишь подчёркивал мою серьёзность, и это — я был счастлив убедиться — дало нужный комический эффект…»

Летучая фраза «Шляп сними!», как и многие другие, родилась по ходу съёмок.

Запомнился в небольшой роли Джабраила Фрунзик Мкртчян. Однажды ему на помощь пришёл Никулин. В одном из эпизодов герой Мкртчяна замечает, что в соседнем районе украли члена партии. Начальство засопротивлялось. «Так нельзя. Такие слова. Да ещё с такой подозрительной интонацией…» Тогда Юрий Никулин предложил: «Давайте я скажу, у меня нет акцента, стало быть, и интонация будет другая…» Удивительно, но фраза, сказанная Никулиным, прошла.

За каждый придуманный актёрами трюк Гайдай расплачивался с ними шампанским. Говорят, что в итоге Никулин заработал 24 бутылки, Моргунов — 18, а Вицин всего лишь одну, потому что не любил шампанское. На самом деле трюков он придумал в фильме не меньше своих партнёров.

Вот что говорил сам Вицин: «Помните эпизод, когда мною вышибают дверь и я улетаю в окно? Я добавил один штрих — Трус летит и кричит „Поберегись!“ Или ещё одна импровизация — когда я бегу за Варлей и пугаюсь упавшего с неё платка. Вроде бы мелочь, но почему‑то зрители очень хорошо этот момент запомнили. А я просто шёл от образа — раз Трус, значит, должен всего бояться, даже платка. Я также придумал сцену с огурцом во время погони за нами Шурика на дрезине. Я пуляю из рогатки, огурец остаётся в руках, а рогатка улетает. Но самая моя любимая находка — это „стоять насмерть“. Помните, когда мы втроём, взявшись за руки, перегородили дорогу Варлей? И я бьюсь в конвульсиях между Моргуновым и Никулиным. Вот мне до сих пор эту сценку все напоминают…»

В фильме есть эпизод, где знаменитая троица попивает пивко.

— Жить, как говорится, хорошо! — восклицает Трус.

— А хорошо жить — ещё лучше! — замечает Балбес.

— Точно! — авторитетно подтверждает Бывалый.

В этой сцене Вицину, как и двум другим его приятелям, надо было заниматься тем, что написано в сценарии, а именно: пить пиво. Но Вицин был убеждённый трезвенник. Пришлось пиво заменить на шиповник. Вицин осушил пять кружек. И тут девушка, наблюдавшая за съёмками, вдруг заметила: «Какое же это пиво! Пены‑то нет!»

Тут Никулин робко предложил: «А может, в шиповник положить белой ваты? Будет как пена…» Вицин от этого варианта отказался и в шестом дубле решил выпить настоящего пива. Как говорится, искусство требует жертв.

Потрясающей фантазией обладал Юрий Никулин. В одном из эпизодов Балбес лежит вытянувшись на кровати и чешет себе пятку. Многие думают, что этот трюк получился с помощью монтажа. На самом деле под одеялом был спрятан лилипут. «Эту идею принёс на съёмочную площадку сам Юрий Никулин, — рассказывает директор музея Трех актёров Владимир Цукерман. — А ему об этом трюке рассказала одна цирковая актриса. Было это ещё в 60‑х. Никулин трюк запомнил и все ждал случая, чтобы вставить его в комедию».

Ещё один эпизод фильма. Шофёр Эдик делает Бывалому укол огромным шприцем. И снова автором идеи был Никулин, который принёс из цирка шприц «Жане». Снимали эпизод следующим образом. Камера брала крупный план Моргунова. Сзади между ног артиста поставили табуретку, убрали сиденье и положили вместо него подушку. Именно в подушку и втыкал шприц Руслан Ахметов. Рядом с табуреткой лежал Никулин. Как только игла пронзала подушку, он хватался за иглу и раскачивал шприц то вправо, то влево.

К сожалению, «Кавказская пленница» — последний фильм Гайдая с участием великолепной троицы.

В «Кавказской пленнице» героиня Варлей поёт песню о белых медведях. Слова написал Леонид Дербенев, и был очень хороший первый куплет: «Где‑то на белой льдине, там, где всегда мороз, чешут медведи спину о земную ось».

Художественный совет возмутился. Что это такое — медведи чешут? Тогда Дербенев предложил другой вариант: «трутся спиной медведи». Конечно, первый вариант был лучше. Это ж медведи! Они чешутся, а земля вертится. В этом свой юмор.

Забавный случай приключился и с песней «Если б я был султан». Александр Зацепин написал музыку, Костюковский и Слободской сочинили сатирические куплеты. Никулин её спел. Как все радовались! И вдруг руководитель «Мосфильма» Иван Пырьев приказывает: «Эту песню выбросить. Она останавливает действие и сбивает ритм повествования».

Казалось, песня погибла навсегда. Но кто‑то из окружения Пырьева посоветовал: «Пусть он остынет и позабудет». Так и сделали. А через некоторое время опять показали Пырьеву ту же песню, но сокращённую всего на один куплет об алкоголе. Авторы опасались, что Иван Александрович возмутится и выгонит нас из кабинета. Но он одобрил: «Это же совсем другое дело». Так песня осталась в фильме. А вот слова выброшенного куплета:

Разрешит мне жена

Каждая по сто,

Итого, триста грамм ‑

Это кое‑что!

Но потом, на бровях

Приходя домой,

Предстоит мне скандал

С каждою женой.

Костюковский вспоминал, как долго его мучили за фразу финала «Кавказской пленницы»: «Да здравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!» — сочтя её издевательством над советским судом. Чтобы сохранить эту фразу, сценарист предложил заменить слово «советский» на «наш». И чиновники с облегчением вздохнули. «Вот на какую ерунду уходили последние драгоценные ресурсы мозга, — замечает Костюковский. — Но при всех потраченных нервах, ссорах и скандалах это время я вспоминаю как счастливейшее в своей жизни».

Создатели фильма часто проверяли реплики на друзьях, иногда в нарушение правил устраивали подпольные просмотры «для своих» на «Мосфильме». Однажды вывезли ещё не принятую Госкино «Кавказскую пленницу» и показали её в доме культуры «Трехгорки». Успех был оглушительным, однако Госкино не решалось выпускать картину в прокат. Но картину посмотрел Л.И. Брежнев, ему картина понравилась и он позвонил руководителю Госкино СССР А. Романову и поблагодарил за прекрасную кинокомедию. Это решило судьбу ленты.

В прокате 1967 года «Кавказская пленница» уверенно заняла первое место, за год её посмотрело 76, 54 миллиона зрителей.

«ИСТОРИЯ АСИ КЛЯЧИНОЙ, КОТОРАЯ ЛЮБИЛА, ДА НЕ ВЫШЛА ЗАМУЖ»

«Мосфильм», 1967 г. Сценарий Ю. Клепикова. Режиссёр А. Михалков‑Кончаловский. Оператор Г. Рерберг. Художник М. Ромадин. Композитор В. Овчинников. В ролях: И. Саввина, Л. Соколова, А. Сурин, Г. Егорычев, И. Петров, М. Кислов, Н. Назаров, Б. Парфёнов, С. Парфёнов, Н. Серова, Е. Ассесорова, Л. Зайцева, В. Крылов, Ф. Родионычев, Коля Погодин.

Когда Андрей Михалков‑Кончаловский готовился снимать «Первого учителя», к нему пришёл Юрий Клепиков, студент Высших сценарных курсов, и предложил поставить сценарий «Год спокойного солнца». Сценарий Андрону понравился: за ним виделась обаятельная, нежная картина — история любви. Скромная героиня Асенька и рядом двое мужчин: сельский шофёр и горожанин.

Михалков‑Кончаловский сказал сценаристу, что сможет взяться за новую постановку года через два. Юрий Клепиков согласился подождать.

Время пролетело незаметно. В 1966 году печатный экземпляр режиссёрского сценария был утверждён к запуску в производство за подписью председателя худсовета Третьего творческого объединения Михаила Ромма.

Настоящее название картины — «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж, потому что гордая была». Сама история незамысловатая: Ася любит шофёра Степана, разбитного и хамоватого парня, беременна от него. Тот же, что называется, просто «путается» с нею. К Асе сватается городской человек, Чиркунов, вдовец, одинокий. Он любит Асю, готов принять её с ребёнком. Но Ася отвергает и того, и другого. Чиркунова — потому что не любит. Степана — потому что «горда».

«Когда дошло до выбора актёров, обнаружилось, что роли словно заранее расписаны — эта для Мордюковой, эта для Рыбникова, — пишет Михалков‑Кончаловский. — Был в сценарии и свой дед Щукарь, и свой дед Мазай. Я понял, что, если буду снимать профессионалов, не преодолею штампа, примелькавшегося „киноколхоза“. И мне снимать будет неинтересно, и зрителю — неинтересно смотреть. Нужны неактеры».

Режиссёр отправил ассистентов по городам и весям искать подходящих людей. Ездили по деревням, смотрели самодеятельность. Находки случались совершенно неожиданные.

В Суздале смотрели кандидатов в клубе самодеятельных актёров, вдруг откуда‑то из угла сверху — голос:

— Ерунда! Я лучше могу!

В углу на стремянке стоял электрик, вворачивал лампочки. Михалков‑Кончаловский посмотрел на него с любопытством:

— А ты спускайся, покажись.

Он спустился. Андрон спросил его:

— Ну, что покажешь?

— А что хочешь?

— Ну, вот я тебе должен три рубля, а не отдаю. Что сделаешь?

Электрик так схватил Михалкова‑Кончаловского за ворот, что тут же был утверждён на роль. Звали электрика Геннадий Егорычев.

Но на роль Аси неактрису найти не удалось, и Михалков‑Кончаловский пригласил Ию Саввину, с которой была предварительная договорённость. И не прогадал: Саввина сыграла одну из лучших ролей в своей жизни.

Летом 1966 года группа выехала в экспедицию в село Безводное Горьковской области.

Ию Саввину поселили в избе, где жили четыре старухи — прабабушка, бабушка, мама и дочь. На стенах висели фотографии, в углу — образ. В этой избе когда‑то жил Клячин, именно с этой реальной фамилией.

Всё, что потом рассказывала Саввина на камеру, было взято из жизни этой семьи. И про то, как один из Клячиных кого‑то от ревности убил, и про картинку, которую подарил художник, и про икону, на которую смотрел, когда умирал.

Сценарий переписывался по ходу съёмок. Пожертвовали, например, фигурой шумной бригадирши, бой‑бабы, ей на смену пришёл другой персонаж — бригадир‑горбун.

В титрах сказано, что в фильме снялись три актёра: Саввина, Соколова и Сурин. Но Александр Сурин тоже «неактер», он — режиссёр, вгиковец, человек из съёмочной группы.

Михалкову‑Кончаловскому хотелось ощущения правды, стихийности, живой жизни.

Жители села Безводное в охотку снимались в сценах и массовках. При выборе исполнителей ценились в первую очередь темперамент, накал чувств, самоотдача.

Для съёмок эпизода проводов в армию собрали массовку человек в двести крестьян, выставили два ящика водки. Пошло гулянье — пляски, частушки. При этом люди прекрасно понимали, что не просто гуляют и выпивают — идёт съёмка. Правда, один тракторист, напившись, забыл обо всём и заехал со своим трактором в овраг, пришлось его вытаскивать краном.

«Асю Клячину» сняли быстро — фактически за период сбора урожая. 30 декабря 1966 года — акт о выпуске, небольшие поправки, предложенные студией, а вот и «Заключение Художественного совета творческого объединения „Товарищ“: „В результате поразительного эффекта от сочетания профессиональных и непрофессиональных актёров, крупного и своеобразного таланта режиссёра А. Михалкова‑Кончаловского, пошедшего на эксперимент, высокого класса работы оператора Г. Рерберга и художника М. Ромадина, мастерства звукооператора Р. Маргачевой — получилась картина не просто хорошая и даже отличная. Родилось произведение принципиально новое в нашем кинематографе“».

На сдаче картины в главке к Михалкову‑Кончаловскому подошёл Ермаш, он тогда заведовал сектором кино в ЦК КПСС. Обнял, поздравил. А всего через три недели картину запретили.

Председатель КГБ Семичастный заявил: «"Асю Клячину" мог сделать только агент ЦРУ». Начались бесконечные поправки. Почему это вам обязательно надо было туалет‑«скворечник» показать? Почему все герои уроды? Один горбатый, другой беспалый, героиня хромая? Подобные вопросы вызывали у режиссёра «отчаяние беспомощности».

Сценарная редакционная коллегия потребовала внести монтажные поправки в сцены «первого хлеба», похорон, родов Аси.

17 января 1968 года появляется документ за подписью начальника главка по производству художественных фильмов Ю. Егорова о том, что произведённые поправки «не удовлетворили». Негласно были запрещены любые упоминания о фильме.

Но проходили просмотры для своих. Об одном из них Михалков‑Кончаловский написал в своей книге. В маленьком зале журнала «Искусство кино» набилось столько народа, что для известного критика Шкловского пришлось принести стул.

«Просмотры запрещённых картин в России имели религиозный оттенок священнодействия, события, полного глубокого смысла, — не без иронии замечает режиссёр. — Зная, что картина запрещена, зрители уже были готовы её любить и ею восхищаться. В сцене похорон деда в зале послышались всхлипы. Шкловскому стаю плохо с сердцем. Старика отпаивали валидолом.

Думаю, что воздействие «Аси» на искушённого зрителя было наотмашь по простой причине. Привыкшие к соцреализму, к определённой манере изображения жизни, люди увидели реальность. Просто реальную русскую жизнь, как она есть. И это потрясало. Ибо жизнь эта была чистая и светлая и в то же время пронзала своей болью, своей нищетой, своей замороженностью. Ибо нельзя было в той, Советской России быть несчастным. Не разрешалось. Все были счастливы. А кровь текла… А стоны не стихали…»

Один‑единственный просмотр «Аси Клячиной» состоялся в Ленинграде. После фильма на сцену вышел великий актёр Смоктуновский и со слезами на глазах пытался что‑то сказать. Но слов не нашлось. Тогда он повернулся к Михалкову‑Кончаловскому и… встал на колени. «Боже мой! Смоктуновский на коленях передо мной… Я не знал, куда деваться от смущения и счастья».

Фильм «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» находился под запретом двадцать лет. И только в декабре 1987 года картина была показана в Доме кинематографистов. Михалков‑Кончаловский прилетел на премьеру из Голливуда, где весьма плодотворно работал.

Фильм оценили знатоки, критики. «Ася Клячина» была награждена Главным призом Всесоюзного фестиваля в Баку и Государственной премией. Его выпустили и за границу, отправили на фестиваль в Западном Берлине, на другие смотры и форумы.

«Это — классика» — таков был вывод общественного мнения. Известный кинокритик Лев Аннинский писал: «Появление „Асиного счастья“ — одна из загадок искусства. Это действительно чудо: великий фильм, созданный как бы на очередном формальном приёме. Тут двойное чудо и двойная загадка. Во‑первых, эта картина (по внутреннему самоощущению художника) сделана совершенно „бесформенно“, „вне стиля“, но именно она, как я убеждён, достойна войти в историю мирового кино как шедевр, в котором форма и содержание находят друг друга. И, во‑вторых, именно здесь, на стыке приёмов (мы увидим каких), родилось откровение, делающее „Асино счастье“ не только лучшей работой Михалкова‑Кончаловского, но одним из ключевых пунктов в самопознании целого поколения, целой эпохи».

«КОМИССАР»

Киностудия им. М. Горького, 1967 г. (завершён на «Мосфильме» в 1988 г.). Сценарий А. Аскольдова. Режиссёр А. Аскольдов. Оператор В. Гинзбург. Художник С. Серебренников. Композитор А. Шнитке. В ролях: Н. Мордюкова, Р. Быков, Р. Недашковская, Л. Волынская, В. Шукшин и др.

На престижном кинофестивале в Западном Берлине советская картина «Комиссар» получила «Серебряного медведя» и собрала целый букет призов — от премии ФИПРЕССИ до премии Международного евангелического жюри. Затем «Комиссар» отправился за океан, в Сан‑Франциско, где имел огромный успех. Всё это происходило в конце 1980‑х, а фильм был снят в далёком 1967 году.

Киновед Наталья Жезлова спросила режиссёра «Комиссара» Александра Аскольдова, в чём причина успеха его картины.

«Человечность заложена в рассказе Василия Гроссмана, по которому сделана картина (он называется „В городе Бердичеве“), — ответил Александр Аскольдов. — Хотя события, казалось бы, такие далёкие от сегодняшнего дня — Гражданская война на Украине, женщина комиссар, так „не вовремя“ рожающая ребёнка, и еврейская семья — семеро детей! — которая восприняла это событие как самое главное в городе, где стреляют, убивают, где за короткое время четырнадцать раз меняется власть… Когда я задумал фильм — он снимался в 1967 году, но был положен на полку, — у меня не было сомнения в том, кто именно должен играть эту роль. Только Нонна Мордюкова! Я считаю её великой актрисой. Она естественна, как сама природа, и артистизм её столь высокого свойства, что уже первые дубли её — самые лучшие. Она всегда играет правду характера, но за ней обязательно вырастает обобщение. В значительной степени благодаря ей картина получилась и конкретной, и метафоричной. Думаю, что комиссар Вавилова, так неповторимо жизненно сыгранная Мордюковой, войдёт в сознание зрителей — советских и зарубежных — как образ Революции».