Курс полярной космографии

Нечего и говорить, что, для того чтобы сесть за стол, надо было опуститься на землю.

– Кто не отдал бы, – сказал доктор, – все обеды и все столовые в мире за обед под восемьюдесятью девятью градусами, пятьюдесятью девятью минутами и пятнадцатью секундами северной широты!

Путешественники только и думали, что о своем настоящем положении; у них не выходил из головы Северный полюс. Опасности, перенесенные для его достижения, невзгоды, с которыми придется бороться на обратном пути, – все было забыто в упоении неслыханным успехом. Осуществилось то, чего не могли совершить ни древние, ни новейшие народы, ни европейцы, ни американцы, ни азиаты!

Поэтому товарищи доктора внимательно слушали его, когда он стал делиться с ними своими познаниями, сообщая им сведения о Северном полюсе.

Клоубонни с искренним восторгом предложил первый тост в честь капитана.

– За здоровье Джона Гаттераса! – воскликнул он.

– За здоровье Джона Гаттераса! – хором повторили товарищи.

– За Северный полюс! – ответил капитан с необычайным возбуждением, которое так не вязалось с его обычной холодностью и сдержанностью.

Чокнулись кружками, и за тостами последовали горячие рукопожатия.

– Итак, – заявил доктор, – совершилось самое замечательное открытие нашей эпохи! Кто бы мог Подумать, что Северный полюс будет исследован раньше некоторых областей Центральной Африки или Австралии? Гаттерас, вы стали выше всех Стенли, Ливингстонов, Бертонов и Бартов! Честь вам и слава!

– Вы правы, доктор, – сказал Альтамонт. – Принимая во внимание все трудности такого предприятия, можно было думать, что Северный полюс будет открыт в последнюю очередь. Если бы какое‑нибудь правительство захотело во что бы то ни стало исследовать Центральную Африку, – это ему несомненно бы удалось при известных жертвах деньгами и людьми. Но когда направляешься к Северному полюсу, разве можно быть уверенным в успехе? Ведь всегда можно ожидать непреодолимых препятствий.

– Какие там непреодолимые препятствия! – горячо воскликнул Гаттерас. – Непреодолимых препятствий не существует. Человеческая воля одолеет все на свете!

– Как бы там ни было, мы находимся у полюса, а это главное, – заявил Джонсон. – Скажете ли вы, наконец, доктор, что особенного представляет Северный полюс?

– Прежде всего то, дорогой Джонсон, что только эта точка земного шара остается неподвижной, между тем как все другие вращаются с большей или меньшей скоростью.

– Однако я не замечаю, – ответил Джонсон, – чтобы мы были здесь более неподвижными, чем в Ливерпуле.

– Как в Ливерпуле, так и здесь вы не замечаете движения Земли, потому что движетесь или остаетесь в покое вместе с ней. Но все же факт не подлежит сомнению. Земля совершает в двадцать четыре часа полный оборот вокруг своей оси, концы которой проходят через Северный и Южный полюсы. Таким образом, мы находимся на одном конце этой неподвижной оси.

– Значит, в то время как наши земляки быстро вращаются, мы спокойно остаемся на месте? – спросил Бэлл.

– Почти на месте, потому что мы не находимся на самом полюсе.

– Вы правы, доктор, – покачав головой, серьезно проговорил Гаттерас. – До полюса остается еще сорок пять секунд!

– Это такая малость, – сказал Альтамонт, – что мы можем считать себя в состоянии неподвижности.

– Да, – сказал Клоубонни, – а между тем обитатели любой точки экватора делают триста девяносто шесть лье в час.

– И при этом ничуть не устают! – в удивлении воскликнул Бэлл.

– Совершенно верно, – ответил доктор.

– Однако, – продолжал Джонсон. – Земля вращается не только вокруг своей оси, но и вокруг Солнца?

– Да, за год Земля, двигаясь поступательно, совершает оборот вокруг Солнца.

– А что, это движение Земли быстрее, чем вращение вокруг оси? – спросил Бэлл.

– Неизмеримо быстрее! Хотя мы и находимся у полюса, поступательное движение увлекает нас, как и всех остальных обитателей Земли. Таким образом, наша предполагаемая неподвижность не более как химера. Мы неподвижны относительно других точек земного шара, но не относительно Солнца.

– А я‑то думал, что нахожусь в полной неподвижности! – с комической досадой воскликнул Бэлл. – Попал пальцем в небо. Положительно, в этом мире нигде не найдешь ни минуты покоя.

– Твоя правда, Бэлл, – сказал Джонсон. – Не скажете ли, доктор, какова скорость этого поступательного движения?

– Она очень велика, – ответил доктор. – Земля движется вокруг Солнца в семьдесят шесть раз быстрее двадцатичетырехфунтового ядра, которое пролетает сто девяносто пять туазов в секунду. Следовательно, она движется со скоростью семи и шести десятых лье в секунду. Как видите, это куда быстрее, чем вращение любой точки экватора.

– Черт возьми! – воскликнул Бэлл. – Прямо не верится, доктор! Больше семи лье в секунду! Неужели господь бог не мог сделать так, чтобы мы оставались неподвижными!

– Будет вам, Бэлл! – сказал Альтамонт. – Вы сами не знаете, что говорите. Ведь в таком случае не было бы ни дня, ни ночи, ни лета, ни весны, ни осени, ни зимы.

– Не говоря уже о других еще более ужасных последствиях, – добавил Клоубонни.

– Каких же именно? – спросил Джонсон.

– Да мы упали бы на Солнце.

– На Солнце? – переспросил в изумлении Бэлл.

– Без сомнения. Если бы Земля вдруг остановилась, она упала бы на Солнце, правда через шестьдесят четыре с половиной дня.

– Вот так падение, которое длится шестьдесят четыре дня! – воскликнул Джонсон.

– Ни больше ни меньше, – ответил доктор. – Земле пришлось бы пройти расстояние в тридцать восемь миллионов лье.

– А каков вес земного шара? – спросил Альтамонт.

– Пять тысяч восемьсот восемьдесят один триллион тонн.

– Ну, такие числа ничего мне не говорят. Их никак не возьмешь в толк, – сказал Джонсон.

– Поэтому, дорогой Джонсон, я предложу вам два примера, которые скорее запечатлеются у вас в памяти. Итак, запомните: для того чтобы уравновесить Землю, пришлось бы взять семьдесят пять лун, а чтобы уравновесить Солнце, потребовалось бы триста пятьдесят тысяч земных шаров.

– Подавляющие цифры! – воскликнул Альтамонт.

– Вот именно подавляющие, – согласился Клоубонни. – Но вернемся к полюсу; мне кажется, лекция на эту тему уместнее всего в этой точке земного шара. Но, может быть, я вам наскучил?

– Продолжайте, доктор, продолжайте, – сказал Альтамонт.

– Я сказал вам, – начал доктор, который с такой же охотой поучал других, с какой они его слушали, – я сказал вам, что полюс неподвижен относительно других точек земного шара. Но это не совсем так.

– Как! – воскликнул Бэлл. – Вы отказываетесь от своих слов?

– Дело в том, Бэлл, что полюс не всегда занимал то место, где он сейчас находится, и некогда Полярная звезда находилась дальше от небесного полюса, чем теперь. Следовательно, наш полюс обладает некоторым движением и описывает круг примерно в течение двадцати шести тысяч лет. Обусловливается это так называемым «предварением равноденствий», о чем я вам сейчас расскажу.

– Но разве не может случиться, – спросил Альтамонт, – что когда‑нибудь полюс переместится на очень большое расстояние?

– Дорогой Альтамонт, – отвечал доктор, – вы затронули важный вопрос, который долго обсуждали ученые в связи с одной странной находкой.

– Какой находкой?

– Вот в чем дело. В тысяча семьсот семьдесят первом году на берегу Ледовитого океана был найден труп носорога, а в тысяча семьсот семьдесят девятом году на сибирском побережье – труп слона. Каким образом животные теплых стран попали под такую широту? Это вызвало страшный переполох среди геологов, которые не были так проницательны, как француз Эли де Бомон, впоследствии доказавший, что эти животные некогда обитали под довольно высокими широтами и что трупы их были занесены потоками или реками в те места, где они найдены. Но пока еще не была высказана эта гипотеза, – знаете, что придумали ученые?

– Ученые способны на все, – засмеялся Альтамонт.

– Да, они ни перед чем не остановятся, лишь бы объяснить какой‑нибудь факт. Итак, по их предположению, полюс некогда находился у экватора, а экватор – на полюсе.

– Да что вы?

– Я и не думаю шутить, уверяю вас. Но так как Земля сплюснута у полюса, как бы вдавлена больше чем на пять лье, то при перемещении полюса моря, отброшенные центробежной силой к новому экватору, покрыли бы даже высочайшие вершины Гималаев; а все страны, примыкающие к полярному кругу – Швеция, Норвегия, Россия, Сибирь, Гренландия и Новая Британия, – погрузились бы в воду на глубину пяти миль; в то же время экваториальные области, отодвинутые к полюсу, образовали бы плоскогорья высотой в пять лье.

– Вот так перемена! – воскликнул Джонсон.

– О, это нисколько не смутило ученых.

– Но как же они объяснили происшедший переворот? – спросил Альтамонт.

– Столкновением с кометою. Комета – это «Deus ex machina»[5]– развязка вследствие вмешательства непредвиденного обстоятельства] ученых. Всякий раз, как господа ученые затрудняются ответить на какой‑нибудь вопрос космического порядка, они призывают на помощь комету. Насколько мне известно, кометы – самые услужливые из светил, и на первый же зов ученого являются, чтобы все уладить.

– Так вы думаете, доктор, что такой переворот невозможен? – спросил Джонсон.

– Невозможен.

– А если бы он произошел?

– Тогда экваториальные области через двадцать четыре часа покрылись бы льдами.

– Вот, если бы, не дай бог, сейчас произошел такой переворот, – сказал Бэлл, – пожалуй, стали бы уверять, что мы не побывали у полюса.

– Не беспокойтесь, Бэлл. Возвращаясь к факту неподвижности земной оси, мы приходим к следующим выводам: если бы мы находились здесь зимой, то увидели бы, что звезды описывают вокруг нас совершенно правильные круги. Что касается Солнца, то в день весеннего равноденствия, двадцать первого марта (рефракцию я не принимаю в расчет), оно казалось бы нам рассеченным пополам линией горизонта, потом оно стало бы мало‑помалу подниматься на небосклон, описывая очень удлиненные дуги. Замечательнее всего, что здесь, появившись на небе, Солнце уже не закатывается и бывает видимо в течение шести месяцев. Затем в день осеннего равноденствия, двадцать третьего сентября, оно снова задевает линию горизонта, после чего заходит и всю зиму уже не показывается на небе.

– Вы только что сказали, что Земля сплюснута у полюсов, – сказал Джонсон. – Будьте так добры, доктор, объясните нам, почему это так.

– Так слушайте же, Джонсон. Некогда Земля находилась в жидком состоянии, и благодаря вращательному движению часть жидкой массы была отброшена к экватору, где центробежная сила интенсивнее всего, – надеюсь, вам это понятно? Будь Земля неподвижна, она имела бы форму правильного шара; но в результате вращения она приняла эллипсоидальную форму, и точки полюса примерно на пять с третью лье ближе к центру Земли, чем точки экватора.

– Таким образом, – сказал Джонсон, – если бы нашему капитану вздумалось отправиться к центру Земли, то наш путь отсюда оказался бы на пять лье короче, чем из других точек земного шара.

– Вот именно, друг мой.

– Что ж, капитан, это несомненный плюс. Нельзя упускать такой удобный случай!

Гаттерас промолчал. Он, видимо, не следил за разговором или слушал машинально, ничего не воспринимая.

– А знаете, – сказал Клоубонни, – по мнению некоторых ученых, такое путешествие возможно.

– Неужто! – воскликнул Джонсон.

– Дайте мне договорить, – продолжал доктор. – Я расскажу вам об этом потом. Сейчас мне хочется вам объяснить, почему приплюснутость Земли у полюсов обусловливает предварение равноденствий, то есть почему каждый год весеннее равноденствие наступает раньше, чем оно наступило бы, будь Земля правильным шаром. Происходит это потому, что сила притяжения Солнца действует на экваториальную зону, наиболее выпуклую часть земного шара, иначе, чем на остальные его точки; эта часть приобретает тогда обратное перемещение, вследствие чего полюс несколько меняет место, как я уже вам говорил. Но независимо от этого приплюснутость Земли у полюсов вызывает еще одно любопытное явление, имеющее к нам непосредственное отношение, и мы бы его заметили, если бы обладали способностью с математической точностью ощущать вес.

– Что вы хотите сказать? – спросил Бэлл.

– То, что здесь мы тяжелее, чем в Ливерпуле.

– Как так тяжелее?

– Да. И не только мы, но и наши собаки, инструменты и ружья.

– Возможно ли это?

– Очень даже возможно, и по двум причинам: во‑первых, мы находимся ближе к центру Земли, следовательно, и притяжение действует здесь с большей силой; а ведь тяжесть это и есть сила притяжения. Во‑вторых, сила вращательного движения, отсутствующая у полюса, очень заметна у экватора, где все предметы стремятся удалиться от Земли и потому становятся легче.

– Как! – воскликнул Джонсон. – Неужели и впрямь в различных местах у нас разный вес?

– Ну да, Джонсон. По закону Ньютона, тела притягиваются с силой, прямо пропорциональной массам и обратно пропорциональной квадратам расстояния. Здесь во мне больше веса, потому что я ближе к центру притяжения; но на другой планете я буду легче или тяжелее в зависимости от массы планеты.

– Вот как! – сказал Бэлл. – Значит, на Луне…

– Мой вес, который в Ливерпуле составляет двести фунтов, на Луне будет равняться всего тридцати двум.

– А на Солнце?

– О, на Солнце я буду весить больше пяти тысяч фунтов!

– Бог ты мой! – воскликнул Бэлл. – В таком случае ваши ноги пришлось бы поднимать домкратом.

– Вероятно, – ответил доктор, улыбаясь при виде изумления Бэлла. – Но на полюсе мы даже не почувствуем разницы, и при одинаковом напряжении мускулов Бэлл будет прыгать здесь так же высоко, как и на набережной Ливерпуля.

– Пусть так. Ну, а на Солнце? – настаивал ошеломленный Бэлл.

– Друг мой, – отвечал доктор, – из всего сказанного можно сделать вывод, что нам и здесь хорошо, дальше незачем ходить.

– Вы только что сказали, – напомнил Альтамонт, – что нельзя отрицать возможности добраться до центра Земли! Неужели кто‑нибудь думал о таком путешествии!

– Сейчас узнаете, – и это будет все, что я хотел рассказать вам на тему о полюсе. Ни одно место земного шара не вызывало столько гипотез и химер. Древние, имевшие лишь слабое представление об астрономии, помещали близ полюса сады Гесперид. В средние века думали, что Земля вращается вокруг гигантского стержня, концы которого выходят наружу у полюсов. Но когда увидели, что кометы свободно проносятся над полюсами, пришлось отказаться от такого рода поддержки. Позже французский астроном Бельи утверждал, что атланты – культурный народ, исчезнувший с лица Земли, о котором упоминает Платон, обитают у полюса. Наконец, уже в наши дни предполагали, что у полюсов имеется огромное отверстие, из которого излучается северное сияние и через которое можно проникнуть внутрь земного шара. Далее предполагали, что в полой сфере Земли находятся две планеты, Плутон и Прозерпина, и наполнена она светящимся воздухом, обязанным этим свойством сильному давлению, которое он испытывает под землей.

– И такие вещи говорили всерьез? – спросил Альтамонт.

– Не только говорили, но и писали научные статьи. Наш соотечественник, капитан Синнес, предлагал Хемфри Дэви, Гумбольдту и Араго предпринять путешествие к центру Земли. Однако ученые отказались.

– И хорошо сделали!

– Я тоже так думаю. Теперь видите, друзья мои, как разыгрывалась человеческая фантазия всякий раз, когда заходила речь о полюсе. Но пора вернуться к действительности, обратиться к фактам.

– Ладно, скоро сами увидим, что там такое, – сказал Джонсон, у которого в голове засела какая‑то мысль.

– Давайте отложим экскурсию до завтра, – улыбаясь, сказал доктор, которого забавляла недоверчивость старого моряка, – и если на полюсе обнаружим отверстие, ведущее к центру Земли, то все вместе отправимся в путь.