Следы на снегу

Четвертого июля весь день стоял густой туман. Отряд с великим трудом придерживался прямого направления на север, и дорогу ежеминутно приходилось определять по компасу. К счастью, во время тумана не произошло никакой беды, только Бэлл лишился своих лыж, изломав их о выступ скалы.

– Ей‑богу, – сказал Джонсон, – я думал, что нигде на свете нет таких туманов, как у нас на Темзе и на Мерсей. Теперь я вижу, что ошибся.

– Что ж, давайте зажжем факелы, как это делают в Лондоне или в Ливерпуле, – предложил Бэлл.

– А почему бы и нет? – воскликнул доктор. – Прекрасная мысль! Правда, факелы не очень‑то осветят нам дорогу, но зато будешь видеть того, кто идет перед тобой, и легче будет держаться прямого направления.

– Но где же взять факелы? – спросил Бэлл.

– Намочите паклю спиртом, намотайте на палку – вот вам и факел.

– Здорово! – воскликнул Джонсон. – Мы их живо соорудим.

Четверть часа спустя отряд уверенно продвигался в сырой мгле при свете факелов.

Но если путешественникам удавалось придерживаться прямого направления, то шли они все так же медленно. Туман рассеялся только шестого июля. Земля охладилась, и резким порывом северного ветра туман разнесло, как лоскутья изорванной ткани.

Клоубонни немедленно определил местонахождение отряда; оказалось, путешественники в среднем проходили по восьми миль в день.

Шестого числа, чтобы наверстать потерянное время, тронулись в путь очень рано. Альтамонт и Бэлл шли впереди, тщательно осматривая почву, и нередко вспугивали дичь. Дэк бежал перед ними. Погода, как всегда, непостоянная, скоро переменилась, стала ясной и сухой. Хотя шедшие впереди находились в двух милях от саней, от доктора не ускользало ни одно их движение.

Вдруг он с удивлением заметил, что они остановились; весь их вид выражал недоумение. Они пристально во что‑то вглядывались.

Вот они наклонились к земле, стали что‑то внимательно рассматривать, потом снова выпрямились. Казалось, Бэлл собирался идти дальше, но Альтамонт удержал его за руку.

– Что это они делают? – спросил доктор Джонсона.

– Я все глаза проглядел, доктор, – отвечал старый моряк, – но никак не пойму, в чем дело.

– Должно быть, они увидали следы зверей, – высказал предположение Гаттерас.

– Не может этого быть! – заявил Клоубонни.

– Почему?

– Потому что в таком случае Дэк непременно бы залаял.

– Однако они разглядывают какие‑то следы.

– Пойдем поскорее к ним и посмотрим, в чем дело, – сказал Гаттерас.

Джонсон прикрикнул на упряжных собак, и они ускорили бег.

Через двадцать минут Гаттерас, доктор и Джонсон нагнали Бэлла и Альтамонта и, в свою очередь, пришли в изумление.

На снегу виднелись отчетливые человеческие следы, они были совершенно свежие, точно люди проходили здесь только накануне.

– Это эскимосы, – сказал Гаттерас.

– Да, – ответил Клоубонни, – вот и следы их лыж.

– Вы так думаете? – спросил Альтамонт.

– Ну конечно.

– Ну, а это что такое? – И американец указал на следы совсем другого характера.

– Вот эти следы?

– Ну да, что же, по‑вашему, это тоже следы эскимосов?

Доктор стал пристально всматриваться, он просто не верил своим глазам. Европейский башмак четко отпечатался на снегу – и гвозди, и подошва, и каблук.

– Европейцы – здесь! – вырвалось у Гаттераса.

– Ясно, как день, – сказал Джонсон.

– Это до того невероятно, – заявил Клоубонни, – что прежде, чем делать Какие‑нибудь предположения, надо как следует рассмотреть эти следы.

Доктор снова и снова всматривался в следы и должен был признать, что они весьма странного происхождения.

Герой Даниэля Дефо, наверное, был так же потрясен, увидав отпечаток человеческой ноги на песчаном побережье своего острова. Но если Робинзон при этом испугался, то Гаттерас почувствовал острую досаду. И в самом деле: европеец так близко от полюса!

Отряд двинулся вперед, чтобы осмотреть эти следы; они тянулись на протяжении четверти мили, перепутываясь со следами лыж и мокасинов, затем поворачивали к западу.

Дойдя до этого места, путешественники остановились, раздумывая, стоит ли дальше идти по следам.

– Нет, – сказал Гаттерас. – Пойдем…

Его прервало восклицание доктора, который подобрал на снегу предмет, который сам говорил за себя. Это был объектив карманной подзорной трубы.

– Теперь, – сказал Клоубонни, – уже нельзя сомневаться, что здесь проходили какие‑то путешественники.

– Вперед! – воскликнул Гаттерас.

Он сказал это с таким жаром, что все немедленно последовали за ним. Остановившиеся было сани снова тронулись в путь.

Каждый внимательно осматривал горизонт, за исключением Гаттераса, который задыхался от гнева и ничего не видел перед собой. Пришлось принять предосторожности на случай встречи с отрядом неизвестных путешественников. Какое ужасное невезение: их умудрились обогнать на еще не исследованном пути! Правда, доктор не поддался гневу, как Гаттерас, но все же, несмотря на всю свою философию, он испытывал некоторую досаду; Альтамонт тоже был крепко раздосадован, а Бэлл и Джонсон угрюмо ворчали себе под нос.

– Что делать! Надо покориться судьбе, – вымолвил, наконец, Клоубонни.

– Признаюсь, – пробормотал Джонсон так тихо, что его не мог слышать Альтамонт, – прогуляться до полюса и найти место занятым…

– Да, – ответил Бэлл, – теперь уже в этом не приходится сомневаться.

– Увы! это так, – сказал доктор. – Как я ни ломаю голову, как ни стараюсь убедить себя, что это невероятно, невозможно, но в конце концов приходится признать факс. Ведь не сам же башмак оттиснулся на снегу. Он был на ноге, а нога прикреплена к человеческому туловищу. Эскимосы – это бы еще куда ни шло, но европейцы!..

– В самом деле, – ответил Джонсон, – если все постели в гостинице на краю света окажутся занятыми, – вот будет обидно!

– До смерти обидно, – согласился Альтамонт.

– А впрочем, еще посмотрим, – добавил Клоубонни.

И отряд тронулся в путь.

За этот день им больше не встретилось никаких следов пребывания других путешественников в этой области Новой Америки. К вечеру сделали привал.

Поднялся сильный северный ветер, и для палатки пришлось искать безопасное место в глубине оврага. Надвигалось ненастье. Длинные вереницы облаков с головокружительной быстротой неслись низко над землей; глаз с трудом мог следить за их бешеным полетом. По временам клочья облаков задевали за скалы; палатка еле держалась под натиском урагана.

– Ночь, видать, будет скверная, – сказал после ужина Джонсон.

– Правда, не холодная, зато бурная, – добавил доктор. – Надо как следует укрепить палатку камнями.

– Правильно, доктор. Если ее снесет ураганом, то нам, пожалуй, не поймать беглянку.

Палатку укрепили как можно прочнее, после чего утомленные путешественники расположились на ночлег.

Однако им так и не удалось уснуть. Разыгралась буря; с бешеной яростью неслась она с юга на север. Облака летели над равниной, как клубы пара из лопнувшего котла. Лавины под порывами урагана скатывались в овраги, эхо глухими перекатами вторило их грохоту. Казалось, разыгрывалась неистовая битва воздуха с водой – этих грозных в своем гневе стихий; недоставало только огня.

Настороженный слух улавливал в хаосе звуков особого рода шум; это не был грохот падающих тяжелых масс, но скорее треск ломающихся тел. Среди грохота и воя бури можно было ясно различить четкий, звонкий треск, похожий на треск лопающейся стали.

Грохот легко можно было объяснить падением лавин; но доктор решительно не знал, чему приписать этот странный треск.

Пользуясь мгновениями жуткого затишья, когда ураган, казалось, переводил дух, чтобы разразиться с еще большей силой, путешественники обменивались догадками.

– Такой грохот обыкновенно производят айсберги, сталкиваясь с ледяными полями, – сказал доктор.

– Да, – ответил Альтамонт. – Можно подумать, что лопается земная кора. Слышите?

– Если бы мы находились невдалеке от моря, – сказал Клоубонни, – я подумал бы, что тронулся лед.

– В самом деле, – ответил Джонсон, – иначе и не объяснишь этот треск.

– Неужели же мы подошли к морю? – воскликнул Гаттерас.

– Это вполне возможно, – ответил доктор. – Слушайте, – прибавил он, когда раздался оглушительный треск, – разве это вам не напоминает грохот сталкивающихся льдин? Весьма вероятно, что мы совсем близко от океана.

– Если так, – заявил Гаттерас, – то я готов хоть сейчас пуститься на разведку по ледяным полям.

– Что вы! – воскликнул доктор. – Да ведь буря их наверняка изломает. Посмотрим, что будет завтра. Во всяком случае, я от души жалею тех, кто путешествует в такую ночь.

Ураган длился десять часов без перерыва, и приютившиеся в палатке путешественники в сильной тревоге не могли ни на минуту уснуть.

Действительно, в их положении всякое происшествие, будь то буря или обвал, грозило задержкой, которая могла иметь серьезные последствия. Доктору очень хотелось посмотреть, что делается снаружи, но как выйти на такой свирепый ветер?

К счастью, на рассвете буря улеглась. Наконец, можно было выйти из палатки, которая отлично выдержала ураган. Невдалеке находился холм высотою около трехсот футов, и доктор, Гаттерас и Джонсон без труда поднялись на его вершину.

Местность преобразилась до неузнаваемости: крутые скалы, острые хребты, взлетающие к небу пики. Снега не осталось и в помине. Буря прогнала зиму, и внезапно наступило лето. Снег словно острым ножом счистило с поверхности земли, и она предстала во всей своей первобытной наготе.

Гаттерас пристально смотрел на север. Завеса темных паров скрывала горизонт.

– Весьма вероятно, что эти пары поднимаются над океаном, – сказал доктор.

– Вы правы, – ответил Гаттерас, – там непременно должно находиться море.

– Такие тучи бывают как раз над свободным морем, – мы называем этот цвет морским отсветом, – сказал Джонсон.

– Вот именно, – подтвердил Клоубонни.

– Идемте же к саням! – воскликнул Гаттерас. – Надо скорей добраться до этого неизвестного океана.

– Я вижу, вы счастливы, Гаттерас! – сказал доктор.

– Еще бы, – восторженно ответил капитан, – мы скоро будем у полюса! А вы сами, доктор, разве не довольны?

– Я‑то всегда доволен, особенно когда вижу других счастливыми.

Трое англичан вернулись в лощину, наладили сани в сняли палатку. Отряд тронулся в путь. Все со страхом искали вчерашних следов, но до конца пути они не встретили ни следов чужестранцев, ни следов туземцев.

Через три часа они вышли на берег моря.

– Море! море! – в один голос крикнули путешественники.

– И к тому же – свободное море! – добавил капитан.

Было десять часов утра.

Ураган очистил полярный бассейн; разбитые, разметанные льдины неслись во все стороны; крупные айсберги только что «снялись с якоря», по выражению моряков, и плыли в открытое море. Ночью ветер с яростью обрушился на ледяные поля. Осколки льда, пена и ледяная пыль покрывали окрестные скалы. Кое‑где виднелись остатки ледяного припая. На скалах, выступавших из пены прибоя, широкими полосами расстилались морские водоросли и виднелись пятна бесцветного мха.

Океан простирался на необозримое пространство; на горизонте не видно было ни островов, ни побережья материка.

На востоке и на западе два мыса пологими склонами спускались в океан; волны с шумом разбивались о скалы, и легкая пена белыми хлопьями разлеталась по ветру. Таким образом, материк Новой Америки заканчивался плавными, спокойными склонами, образуя широкий, залив, открытый рейд, замкнутый двумя мысами. Посреди залива, за выступом скалы находилась небольшая естественная бухта, защищенная с трех сторон; она была образована устьем довольно широкого ручья, который во время таяния льдов нес весенние воды в океан; сейчас это был бурный поток.

Внимательно осмотрев берега, Гаттерас решил в тот же день начать приготовления к отплытию, спустить на воду шлюпку и разобрать сани, которые могли пригодиться для будущих походов.

На это ушел весь остаток дня. Разбили палатку, и после сытного обеда работа закипела. Между тем доктор, захватив инструменты, отправился наносить на карту местонахождение отряда и делать гидрографическую съемку бухты.

Гаттерас торопил с работами; ему хотелось поскорей покинуть сушу и отплыть раньше отряда неизвестных путешественников, которые могли бы прибыть на взморье.

К пяти часам вечера Джонсон и Бэлл закончили работу. В маленьком порту грациозно покачивалась шлюпка со спущенным кливером и фоком, взятым на гитовы. На нее погрузили сани и провиант; на другой день оставалось только перенести палатку и лагерные принадлежности.

К возвращению доктора все приготовления были уже закончены. При виде защищенной от ветров шлюпки ему пришло в голову дать название маленькой бухте, и он предложил окрестить ее именем Альтамонта.

Это не встретило возражений.

Итак, бухта была торжественно названа портом Альтамонта.

По вычислению доктора, порт находился под 87°5′ широты и 118°35′ долготы по Гринвичскому меридиану, следовательно, менее чем в трех градусах от полюса. От бухты Виктории до порта Альтамонта путешественника прошли двести миль.