Писатель и время

Таджикская классическая литература оставила нам в наследство высокие образцы поэзии. В основном — это устное народное творчество. Неграмотное, забитое население из уст в уста передавало сказание народного эпоса.

Бурные события революции 1905–1907 годов, первой мировой войны, рост буржуазии требовали новых форм выражения поэтической мысли. В начале XX века в таджикской литературе преобладали два течения: «кадимисты» — приверженцы старого стиля и строя, консерваторы, представлявшие феодализм и его интересы, и джадиды — национал-пантюркисты («младобухарцы») — идеологи зарождавшейся с начала века буржуазии. Джадиды просили развития торговли и небольших изменений в методах правления эмира бухарского и мечтали о присоединении Средней Азии к Турции. Больше чем тирании и произвола эмира Бухары они боялись народа и революции.

Реформы, предлагаемые джадидами, предусматривали интересы буржуазии. Джадиды приспосабливались к эмиру, к царскому самодержавию, ориентировались вначале на Турцию и Германию и впоследствии, во времена гражданской войны, на Британию. Свои требования они облекали в громкие революционные фразы и на словах требовали абстрактной свободы. В литературе они выступали идейными защитниками старых форм и канонизированных рамок упаднических стихов. Требовали «искусства для искусства», отступления от правды жизни, стояли за отвлеченные, абстрактные идеи, оторванность от народной жизни. Идеологи джадидов и их духовные наставники Фитрат и Бехбуди писали упаднические стихи. Возвеличивание Чингисхана и Тимура, воспевание их кровавых набегов и жестокостей, слезы о былом величии «Турана» и призыв возродить новый «Туран» под эгидой Турции. После революции джадиды создали литературную организацию «Чагатай гурунги» («Чагатайские беседы»), активно выступали против вновь зарождающейся таджикской и узбекской литературы. Узбекскому языку они противопоставляли архаический, давно отживший «чагатайский язык», боролись за «арабизм» — многие узбекские и таджикские слова заменяли арабскими, открыто выступали против Октябрьской революции, определяя ее как «явление чисто русское», несвойственное Средней Азии и даже враждебное и неприемлемое в Азии. Они звали Азию на другой путь — создание «единого, независимого Турана», живущего по законам Турции, сеяли семена национальной розни. После распада «Чагатай гурунги» многие буржуазные идеологи вошли в объединение «Кизил калям» («Красное перо») в Самарканде, печатались в газетах и журналах, отрицали право таджиков на литературу и всячески противодействовали развитию узбекской и таджикской литературы, выступали против писателей-реалистов, зачинателей и основоположников социалистического реализма. Крайности сходятся: джадиды сочувствовали басмаческому движению и даже поддерживали его. Выступали против идей социалистической революции до тридцатых годов, когда они полностью были разгромлены.

С другой стороны, все возраставшее влияние русской литературы помогало становлению молодых узбекской и таджикской литератур. Огромный интерес к русскому языку и литературе, стремление к сближению с Россией, ее культурой и искусством проявляли лучшие умы еще в XIX веке. Просветитель таджик Ахмад Дониш, азербайджанец Мирза Фатали Ахундов, Джалил Мамедкули-заде, татарский поэт Габдулла Тукай призывали к приобщению к русской культуре, языку и литературе. В 1887 году на узбекском языке появился рассказ Льва Толстого «Чем люди живы». К 1899 году были переведены «Сказка о рыбаке и рыбке», «Бахчисарайский фонтан», «Поэт» А. С. Пушкина.

Великий просветитель XIX века Ахмад Дониш писал:

«Хотя русские и другой религии, чем мы, но в дружбе, искренности и человечности они превыше всего». Однако до самого последнего времени не только русская литература и культура, но даже и сам русский язык находились под строжайшим запретом. Мы уже знаем, как ужасно был наказан Мулло-Туроб за интерес к русским словам.

По существу, молодой Садриддин Айни следовал по пути Ахмада Дониша, по пути просветительства. И все же даже его сатирические стихи, даже требование реформы были далеки от революционных идей. Однако участие Айни в газете, издававшейся в то время, сыграло известную роль в пробуждении народа. Уже одно то, что уважаемый мулла и известный поэт пишет сатирические стихи и книги для новометодных школ, печатается в газетах и сам читает газеты, имело большое значение, давало пищу для раздумий и вызывало сомнения в порядках «благородной Бухары».

В 1912 году в Когане вышла газета на таджикском языке «Бухорои Шариф» («Благородная Бухара») и на узбекском языке «Турон» («Туран»). Эти газеты были казенными, официальными пантюркскими. С 1914 года стал выходить журнал на узбекском и таджикском языках «Ойна» («Зеркало»). Айни участвовал во всех этих изданиях. Скоро газеты прекратили свое существование: 2 января 1913 года агентство известило: «С сегодняшнего дня по волеизъявлению его Высочества Бухарского эмира газеты «Бухорои Шариф» и «Турон» приостанавливаются». Даже казенные газеты, официальные издания, оказались под запретом.

Зачинатели узбекской прозы: Хамза Хаким-заде, Гафур Гулям, Хамид Олимджан, и основатель таджикской реалистической прозы Садриддин Айни делали первые шаги в литературе, шли на ощупь, искали. В 1916 году Хамза Хаким-заде закончил «Новое счастье. Национальный роман», и Айни в 1909 году — «Воспитание юношества». Это его произведение выгодно отличалась от прописных истин джадидовского идеолога Бехбуди, написанных суконным языком и вышедших примерно в том же году. В «Воспитании юношества» Айни, первый среди таджиков, рассказывает о семье, о детях и делает это е глубоким знанием психологии и понимания жизни.

Это были первые слабые ростки. Потребуется три-четыре года для того, чтобы сам Айни разобрался в событиях тех лет, прежде чем создаст свою первую крупную вещь «Одина». Писателю нужно было увидеть жизнь рабочих хлопкоочистительного завода, понять, насколько «куцыми» были свободы, предоставляемые манифестом эмира, и какова была расплата за него, распознать провокационную сущность джадидов, прикрывавшихся звонкими лозунгами, наконец попасть в зиндан и на собственной спине отведать палочные удары по приказу эмира, помощь безвестных русских солдат, пережить свое спасение и смерть брата Сироджиддина, прежде чем в нем умрет «известный мулла и большой поэт» и родится писатель Садриддин Айни, автор первой таджикской реалистической повести «Одина».

Эта повесть знаменует собой размежевание с джадидским движением, отказ от абстракции «просветительства Ахмада Дониша», рождение первого советского таджикского писателя. Правда, повесть сентиментальна, многие образы статичны, например Сангин, Биби-Ойша, Гюль-Биби, и еле намечены образы муллы, арбоба Кямоля и его сына Ивана или слишком фрагментарны. И все-таки эта повесть Айни — огромное явление в истории литературы: рождение таджикской прозы и ее основоположника. Писатель Сотым Улуг-заде в автобиографическом романе «Утро нашей жизни» пишет:

«Мы все с увлечением бросились на эту повесть и с нетерпением дожидались очередного номера газеты, где печаталось ее продолжение. Как сейчас помню, сидят на своих койках студенты в своих цветных ватных халатах, а некоторые даже в чалмах и, пригнувшись друг к другу, читают «Одину». Позже повесть была выпущена отдельным изданием. Когда я стал ее читать, она сразу же увлекла меня, язык повести меня просто очаровал. Я никогда еще не слыхал и не читал таких чудесных слов. Как все там хорошо, красиво, плавно, будто слышишь приятную музыку! Мне казалось, что нет ничего красивее и приятнее таджикского языка».

Простота и правдивость повести, несомненно, заставляют воспринимать ее как первую заявку таджикской реалистической прозы. На «Одине» воспитывалось целое поколение первых таджикских писателей: Сотым Улуг-заде, Абдулло Вохид Мунзим, Мирхайдар Сарвар, М. Амин-заде, Бахриддин Азизи, Ахмед Хамди, Джалол Икрами, Сухайли…

Сложным и трудным путем пришел Садриддин Айни к простоте языка, художественной правде и социалистическому реализму; трех эмиров пережил он на своем веку и, как уже говорилось выше, на собственном опыте познал все «прелести» старого строя.

На подступах к мастерству писателя есть два произведения, без которых трудно понять творчество Садриддина Айни, — это его очерк «История эмиров Мангитской династии» и антология «Образцы таджикской литературы».

Знакомясь с «Историей эмиров Мангитской династии», читатель может проследить, как одного жестокого и бесчеловечного эмира сменяет другой — еще более жестокий и бесчеловечный. Перед ним предстанет вся трагическая история бухарского эмирата.

На основании собственного опыта, а также имея на руках богатые материалы, писатель, обладавший богатым даром слова, чувствовал себя не вправе остановиться только на этом очерке, ему виделось уже широкое историческое полотно, и, конечно, совершенно естественно было, что Айни тут же приступил к работе над романом «Дохунда».

Однако и очерк и «Дохунда» были предтечей третьего капитального труда Айни — романа «Рабы» — о жизни трех поколений, трех исторических эпох.

Попутно Айни работает над составлением антологии «Образцы таджикской литературы», она включает в себя лучшие образцы поэзии, начиная от Рудаки и до начала XX века. Джадиды-пантюркисты отрицали историю таджикского народа и отказывали таджикам в праве считаться нацией. Вот Садриддин Айни этой антологией и доказал существование таджикской нации, ее истории и ее права иметь свою республику. Сам писатель говорит, что «произведение на основе исторических факсов сорвало завесу с происков и домогательств пантюркистов и наложило на них печать молчания…»

Однако пантюркисты, засевшие в редакции газет и журналов, в издательстве, в печатных органах, подняли шумиху вокруг одного из стихотворений Рудаки, якобы восхвалявшего эмира, и потребовали изъять из обращения антологию. Москва, русские литературоведы, русские писатели поддержали Садриддина Айни. Ведь право на самоопределение нации уже восторжествовало, и в 1929 году образовалась Таджикская ССР со своей национальной интеллигенцией и своими национальными писателями: Садриддином Айни, Абдулькасимом Лахути, Абдулло Вохидом Мунзимом, Пайравом Сулаймони, Мухамеджоном Рахими, Мухиддином Амин-заде и другими.

В 1934 году намечалось провести Первый съезд писателей СССР и к этому съезду был объявлен конкурс на лучшее произведение социалистического реализма. К тому времени Айни был уже автором повестей «Бухарские палачи» и «Одина» и романа «Дохунда».

Повесть «Бухарские палачи» знакомит читателя с миром угнетателей, палачей народа. Жестокая правда дореволюционной действительности проступает на каждой из ее страниц.

«Одина» — повесть о загубленной, сломленной, раздавленной судьбе бедняка таджика. «Дохунда» — роман о людях непокоренных, несломленных, расправивших согбенные спины, вставших во весь рост и с оружием в руках завоевавших свое счастье и свободу.

В 1930 году «Дохунда» выходит отдельным изданием в Казани. Айни готовится к Первому съезду писателей: пишет роман «Рабы».

23 апреля 1932 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», В 1933 году был создан организационный комитет Союза писателей Таджикистана с его собственным литературным органом — журналом «Барои Адабиети Социалисти» («За социалистическую литературу»). В Москве всесоюзный организационный комитет Союза писателей СССР на мартовском пленуме в 1933 году заслушал отчет оргкомитета Таджикского союза писателей, а на Первом съезде советских писателей в августе 1934 года — доклад о таджикской литературе. После съезда Алексей Максимович Горький устроил прием таджикской делегации.

Горький внимательно следил за ростом и развитием литератур народов СССР. Еще в 1930 году из Сорренто он прислал письмо в редакцию газеты «Коммунист Таджикистана»:

«Сталинабад. Дом наркоматов.

Товарищеский сердечный привет отважным работникам на передовых постах культурной революции Таджикистана!

Я получил два номера газеты «Коммунист Таджикистана». Разумеется, это слишком мало для того, чтобы иметь право судить о ней, но все-таки должен отметить, что газета — живая и что в ней приятно отсутствует излишнее пристрастие к премудрым словам и тяжелым фразам, — пристрастие, которым страдают некоторые русские провинциальные газеты. Большая радость, товарищи, получить умный, социалистический орган из далекого неведомого края, где несколько лет тому назад — русский был физическим завоевателем, чужим человеком. Теперь он в Таджикистане, Якутии, Карелии и всюду, на всем пространстве Союза Советов является возбудителем и проводником социалистической культуры. И за пределами Союза, на всех материках, островах земли все сильнее, увереннее звучит его голос, создавая ответное эхо. Я говорю «русский» — только по привычке грамматической, но уже давно знаю и чувствую, что говорю о советском человеке, кто бы он ни был — узбек, таджик, осетин, якут, карел. Поразительны гигантские шаги, которыми Союз Советов идет по пути промышленного развития, и в железном шуме этих шагов мы не слышим, как великолепно звучит другая наша работа — работа создания новой культуры, воспитания нового человека, работа объединения в одной целой трудящихся всей земли.

Поздравляю Вас, товарищи, с кануном четырнадцатого года революции, которая развивается в мировую!

Мой привет литературному кружку. Буду благодарен т. т. членам кружка, если они пришлют мне в редакцию журнала «Литературная учеба» свои опыты в стихах и в прозе.

13 сентября 1930 года

г. Сорренто

Максим Горький».

Поэт, первый председатель Союза писателей Таджикистана, Абдулькасим Лахути с большим уважением сказал однажды Айни: «Вы среди писателей Союза ССР единственный, кто имеет два билета Союза писателей СССР за подписью Максима Горького».

Дело в том, что Садриддин Айни писал свои произведения на двух языках: узбекском и таджикском. Два народа: узбеки и таджики — считали его своим писателем. У него большие заслуги и перед узбекским и перед таджикским народами. Недаром в 1934 году при образовании Союза писателей СССР две республики — Таджикистан и Узбекистан — просили принять его в члены Союза писателей. В том же году Айни и получил два билета Союза писателей СССР за подписью Горького. Он очень дорожил своими билетами, особенно подписью Горького.

Не раз он с горечью признавал, что не знает русского языка и поэтому произведения Максима Горького вынужден читать на таджикском и узбекском языках. Садриддин Сайидмурадович очень хотел бы читать их в оригиналах, но… Он придавал большое значение высказываниям великого пролетарского писателя, записывая их в записную книжку, и в своем творчестве следовал им. В статье «Вечно живой» он пишет:

«…Если вы полистаете мою записную книжку, вы найдете немало высказываний и афоризмов М. Горького. Каждое из них для меня — целое творческое руководство. В 1929 или в 1930 году в Таджикгизе я редактировал книгу Горького на таджикском языке. Я встретился с одним из крылатых выражений: «Неважно, что сказал, важнее — как сказал…»

Это выражение врезалось в мою память, как надпись на камне, и до сих пор я, когда пишу что-либо, вспоминаю его. Теперь я придаю большое значение тому, как сказано то или другое слово».

Садриддин Айни до Октябрьской революции жил в забитой, бесправной Бухаре и даже не слышал имени Максима Горького. Однако после победы Советской власти, прочитав одно из произведений пролетарского писателя, он захотел увидеться и встретиться с Горьким. После знакомства с каждым из его произведений это желание крепло.

Это желание С. Айни сбылось в 1934 году на Первом съезде Союза писателей СССР в Москве.

В августе 1934 года в Самарканд, где в то время проживал Садриддин Сайидмурадович, пришло известие, что он избран делегатом Первого съезда писателей СССР от Таджикистана…

…С. Айни ехал в общем вагоне: свободных мест не было — он стоял, прислонившись к железным стойкам купе. Но писатель не очень-то огорчался: хорошо еще, что удалось приобрести билет, ведь он ехал на съезд в Москву, к Горькому!.. Он стоял задумавшись — мысли, воспоминания, мечты, — он был слишком переполнен радостью и слишком счастлив, чтобы особенно расстраиваться из-за каких-то неудобств…

Вокруг, где только можно было, сидели военные: шум, спор, смех и беззаботное веселье. Они не обращали внимания на аккуратного, подтянутого, чуть сухощавого мужчину лет шестидесяти, задумчиво смотревшего в окно.

Один из военных, судя по его петлицам, командир, спросил:

— Куда едете, отец?

— В Москву

— В Москву? Зачем же? Не в гости ли?

Молодые ребята в запыленных и выцветших гимнастерках заулыбались: они знали веселый нрав командира, они ждали шутки, веселого завершения разговора со стариком.

— Нет, — задумчиво ответил Айни, — не в гости. На Первый съезд писателей СССР.

— Разрешите узнать, — командир встал с места, — кто вы?

— Айни. Может, слыхали?

— Садриддин Сайидмурадович? А как же… Автор книг «Бухарские палачи», «Одина», «Дохунда», «Рабы»?

Писатель улыбнулся тепло и мягко. Он был растроган до слез — это было несомненное признание… Шумно и быстро солдаты, молодые, загорелые, крепкие ребята, вставали, жали ему руку, неловко извинялись, усадили у окна. Завязалась беседа, задушевная и простая. На остановках они выскакивали, где-то раздобыли чайник с расплющенным носиком, где-то достали пиалу и угощали Айни консервами, всем, чем могли угостить в дороге самого близкого и родного своего человека.

Они охотно рассказывали ему случаи из своей жизни, советовались, расспрашивали и просили почитать свои рассказы, стихи, рассказать о себе…

Растроганный Айни рассказывал о себе, о Соктари, о жизни дехкан, о старой Бухаре, о манифестации джадидов, и наказании 75 палочными ударами в зиндане «Обхона», и об освобождении русскими солдатами смертников «Обхоны», о русских словах Мулло-Туроба.

…Внимание, с каким слушали молодые бойцы, заставило писателя задуматься. Возможно, во время этой знаменательной поездки и зародилась у него идея написать «Воспоминания». Но пройдет еще много лет, пока идея эта окрепнет и обретет плоть и кровь,

А пока что впереди была встреча с Москвой, с Горьким. Первый организационный съезд писателей СССР. Вокруг молодые притихшие ребята, с интересом слушающие его, задающие вопросы и порой сами на них отвечающие, а за окном — пески, пески и пески. Днем беспощадное знойное солнце, ночью пронизывающий до костей ветер, вечером — мошкара, а утром — освежающая прохлада.

Стучат колеса вагонов на стыках рельсов.

«Еду, еду, еду», — отдается стук сердца. На прощанье солдаты сердечно пожимают руки, желают очень много здоровья и просят написать книгу «без выдумки и хитросплетений, как в романах», а правду о жизни, написать книгу-беседу о Мулло-Туробе, о детстве… Писатель обещает подумать.

Солдаты сошли на каком-то разъезде и долго еще, стоя на насыпи, махали вслед уходящему составу. Айни, растрогавшись, украдкой вытирал глаза, но уже весь вагон знал, что это писатель и что едет он на съезд…

17 августа 1934 года в Доме союзов открылся Первый съезд Союза писателей СССР. Айни в числе других делегатов избрали в президиум. Он сел неподалеку от Горького, но поговорить с великим писателем не удалось. Слишком большое было окружение москвичей, слишком много было людей, мечтавших, как и Айни, увидеть Горького, поговорить с ним, а протолкаться и познакомиться мешала робость.

Однако в один из перерывов, когда Горький направлялся в комнату отдыха, он сам подошел к Айни и дружески протянул Руку:

— Максим Горький.

— Садриддин Айни.

— Знаю, читал. Я хотел с вами познакомиться, поговорить. Вашу повесть «Дохунда» я прочитал.

В эту короткую встречу они обменялись несколькими словами, и Горький выразил желание еще раз встретиться и поговорить по душам.

Это произошло 24 августа, когда Горький пригласил президиум съезда к себе на обед.

— Вы сможете быть у меня? — спросил он Садриддина Сайидмурадовича.

— Не знаю… — нерешительно и растерянно ответил Айни. Горький, взяв его под руку, прошелся по лестнице и коридору и вернулся обратно. Беседовали они тихо, вполголоса. Горький интересовался условиями работы, периодическими изданиями и их сотрудниками, погодой и людьми Средней Азии. Потом он занял свое место в президиуме и довольно потирал руки. Делегаты видели, что у великого писателя настроение отличное. Айни был спокоен и задумчив. Он сидел, облокотившись и словно не слушая выступления делегатов, а решая какую-то сложную задачу. Но это было не так…

…После обеда специальная машина повезла всех на дачу к пролетарскому писателю. Можно понять волнение гостей. У ворот встречал сам Алексей Максимович, приглашая быть как дома.

…Корреспонденты не дремали. Алексей Максимович был не против фотосъемок. Под конец фотокорреспондент попросил Алексея Максимовича сфотографироваться отдельно — «на память делегатами».

— Вы уж лучше сфотографируйте нас, двух стариков, — улыбнулся Алексей Максимович и, взяв под руку Садриддина Сайидмурадовича, повел по аллее.

…Два основателя социалистического реализма, два писателя, повидавшие старый мир и строившие новый, два воспитателя целой плеяды писателей — в Москве, на даче Алексея Максимовича. Завершен огромный труд объединения всех писателей СССР в многоязыковой, в многонациональной России с ее огромными просторами, с разнообразными проблемами, но с одной целью — строительства социализма, строительства нового, бесклассового общества, в единственной в то время стране на всей планете…

Садриддин Сайидмурадович всегда тепло и радостно вспоминал первый съезд, объединивший писателей всей страны. Он с любовью и уважением вспоминал Горького, показывал памятную фотографию и всегда советовал писателям учиться у Горького — великого пролетарского писателя. Он говорил, что жизнь и произведения Алексея Максимовича, особенно для молодых, — большая, хорошая школа…

Date: 2015-11-14; view: 329; Нарушение авторских прав