Знаменитая лазанья Беппи 4 page

– Не знаю. Если операция пройдет нормально, Беппи пробудет в больнице еще несколько дней. К свадьбе он полностью поправится. Но если…

– Все пройдет нормально, – с нажимом произнесла Пьета. – Иначе и быть не может. Так что пока будем придерживаться намеченного плана, да?

– Да. – Мать по‑прежнему вяло помешивала суп. – Если ты думаешь, что так будет лучше.

– Оставь это. – Пьета забрала у нее тарелку с нетронутым супом, поставила ее в раковину и принялась вытирать кухонным полотенцем запачканный стол. – Поднимись на минутку наверх и посмотри, сколько я успела сделать. По‑моему, платье действительно неплохо смотрится.

Как только они вошли в мастерскую, мать не удержалась: схватила иголку и села за стол. Пьета устроилась рядом, и обе молча приступили к работе, одолеваемые одними и теми же тревожными мыслями: они пытались представить себе мир без Беппи.

– Тридцать лет мы прожили вместе, – проговорила Кэтрин и, помолчав, добавила: – Трудно поверить, что время пролетело так быстро.

– Расскажи о вашем первом свидании, – попросила Пьета, прилаживая на место бисеринку. – Держу пари, ты жутко волновалась.

– Волновалась? Еще как! – Пьете показалось, что мама уже куда охотнее делится с ней своей историей. Бегство в прошлое теперь приносило ей явное облегчение. Когда она заговорила, ее лицо просветлело.

Накануне нашего первого свидания я действительно очень волновалась. И не потому, что это было мое самое первое свидание: до этого я встречалась с двумя симпатичными парнями‑британцами. Но они вели себя так правильно: сначала заходили поздороваться с моими родителями, а потом доставляли меня домой в положенный час. Да и потом, с ними я никогда не чувствовала себя так, как с Беппи. Мне он очень‑очень нравился, и мне отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал то же самое.

Одри и Маргарет с нетерпением предвкушали мое свидание, но я паниковала.

– Не могу же я гулять с ним весь день одна! О чем мы с ним будем говорить? – то и дело спрашивала я.

– Он поведет тебя на выставку, так что у вас будет на что поглядеть и о чем поговорить, – заметила Одри и прибавила с хитрой улыбкой: – Да и потом, может, вам и не захочется все время болтать.

Чтобы решить, что надеть, мы разложили на кроватях все наши вещи. Я остановила свой выбор на юбке в цветочек, нарядной голубой блузке и босоножках, купленных на рынке. Мы носили их по очереди.

– Давай‑ка я тебя снова накрашу, – предложила Одри.

Но я покачала головой:

– Нет. Я хочу выглядеть так, как выгляжу всегда.

В ту ночь я то и дело просыпалась, вспоминая Беппи, его сухощавую фигуру, темно‑карие глаза и конечно, его улыбку, обнажавшую ровный ряд снежно‑белых зубов, – как я потом выяснила, таких крепких, что он мог разгрызть самый твердый орех.

В то утро я проснулась ни свет ни заря. Я страшно нервничала. Приготовления не отняли у меня много времени, хотя я провела целую вечность перед зеркалом: подводила брови одним из карандашей Одри, красила ресницы, мазала губы розовой помадой, а потом все стерла. У меня еще оставалась куча свободного времени, так что я заглянула к Анастасио, чтобы выпить чашечку кофе.

Одри была уже там. Она окинула меня взглядом знатока.

– Выглядишь просто отлично.

– Спасибо.

Увидев, что я вне себя от волнения, она принялась отпаивать меня кофе с молоком и кормить булочками, пока не настало время идти. Тогда она подтолкнула мне через стойку свои темные очки:

– На, поноси их сегодня. Они тебе очень идут.

Да, и повеселись как следует.

Беппи уже ждал меня на площади, нетерпеливо шагая взад‑вперед. Я замедлила шаг и, смешавшись с толпой, немного понаблюдала за ним. Очевидно, ему тоже пришлось поработать над своей внешностью: его темные непослушные волосы были приглажены бриолином, а белая рубашка с коротким рукавом тщательно выглажена. И все‑таки я никак не могла собраться с духом и сделать несколько шагов ему навстречу.

Потом он поднял голову, увидел меня и просиял улыбкой, разом преобразившей его лицо.

– Bella Катерина, вот ты и здесь. – Он звонко расцеловал меня в обе щеки. – Я так рад, что ты пришла. Я до последнего момента немного переживал – вдруг ты не придешь.

– Итак, где же эта выставка? – спросила я.

– Нам придется подъехать туда на метро. Не беспокойся, это совсем несложно.

Он настоял, чтобы заплатить за мой билет, и, в то время как поезд, грохоча и раскачиваясь, мчался по туннелям, взял меня за руку, но очень нежно, и я почувствовала, что в любой момент смогу отнять ее, если захочу.

Мы сошли с поезда на станции «Эспозиционе».

– Это «выставка» по‑итальянски? – поинтересовалась я.

– Да, правильно, – кивнул он, снова ослепив меня своей улыбкой.

Я думала, он поведет меня в какой‑нибудь музей или картинную галерею, но, когда мы вышли из метро, я немного растерялась. Это была современная часть города, с широкими проспектами и новыми многоэтажными домами. Музеев там и в помине не было.

Он провел меня в небольшой скверик и остановился у скамейки возле фонтана. Потом, картинно взмахнув рукой, он достал что‑то из кармана, развернул и положил на скамейку. Я очень удивилась, увидев, что это была карта мира.

– Ну вот, готово. Пожалуйста, садись, – произнес он галантным тоном, но с улыбкой от уха и до уха.

– Я что‑то не поняла. Где же выставка?

– Мы с тобой на «Эспозиционе», и я показываю тебе мир. Видишь? – Он показал на карту и начал хохотать, но, увидев выражение моего лица, сразу перестал: – Прости, Катерина, это была шутка. Но тебе она не показалась смешной, да?

– Нет, не очень. – Сначала я хотела повернуться и с возмущением удалиться, но не была уверена, что сама найду дорогу обратно. – Из‑за тебя я чувствую себя дурой.

– Прости, – повторил он. Он уже больше не улыбался. – Мне так хотелось провести с тобой этот день. Джанфранко говорил мне, что я не должен этого делать. Он предупреждал меня, что ты рассердишься. Но я был уверен, что мне удастся тебя рассмешить.

– И все‑таки я не понимаю. Почему мы не пошли к Колизею или к Испанской лестнице?

Он состроил гримасу:

– Ну, туда все ходят, все туристы. И я решил придумать что‑нибудь более оригинальное, чтобы убедить тебя провести со мной время и понравиться тебе.

Не придумав ничего лучшего, я села на его карту мира. Беппи пристроился рядом со мной. Я видела, что ему не терпится снова взять меня за руку. Его пальцы тихонько поползли вдоль карты по направлению к моей руке. Я наблюдала за тем, как они остановились и безнадежно застыли посреди синего пятна, обозначавшего морское пространство. Тогда я не выдержала и расхохоталась. И уже не могла остановиться. Беппи некоторое время терпел, а потом тоже начал смеяться. Мы хохотали, пока по нашим щекам не потекли слезы, и прохожие не начали старательно отводить глаза.

– В следующий раз я поведу тебя к Колизею, – пообещал он, когда мы наконец отсмеялись. – Или к Испанской лестнице.

– Но больше никаких выставок.

– Идет, – согласился он.

Я снова позволила ему взять меня за руку, и мы говорили, говорили – до тех пор, пока не проголодались. Тогда мы пошли в небольшую закусочную, купили там бутербродов, а потом вернулись в сквер, чтобы еще поговорить. Он рассказал мне, что его отец умер совсем молодым, что его матери пришлось одной воспитывать их с сестрой. Беппи покинул дом, когда его призвали в армию, а потом остался в Риме, работая в отеле вместе с Джанфранко и посылая большую часть заработанных денег матери и сестре.

В свою очередь, я рассказала ему о своей жизни. Она казалась мне ужасающе скучной, – пока, разумеется, я не добралась до того места, где началось мое путешествие автостопом в Италию.

А потом он меня поцеловал – так же нежно, как держал мою руку. Это было чудесно. Потом он обнял меня, и я знала, что, как благовоспитанная барышня, должна отстраниться со словами: «Нет‑нет».

Когда начало смеркаться, он отвел меня обратно на станцию, а потом мы еще раз прогулялись вокруг Пьяцца Навона, таращась на богачей за столиками уличных кафе.

– Знаешь, я не такая, как они, – заверила я его.

Он улыбнулся и поцеловал меня в щеку.

– Пока нет, а там кто знает, – сказал он.

С тех пор я только и говорила что о Беппи, и Одри в конце концов заявила, что я просто невыносима. Весь день, пока я в одиночестве шила у нас в комнате, я думала только о нем и только о нем и говорила, едва у меня появлялся собеседник. И дело было даже не в его внешности, а в том, что никогда прежде я не чувствовала себя с парнем так легко. Может, его глупая шутка сломала между нами лед, но я чувствовала себя так, будто могу говорить с Беппи так же легко, как с Маргарет или Одри. В свой следующий выходной он собирался показать мне Римский Форум, и я все время думала: возьмет ли он снова меня за руку, когда мы с ним будем бродить по развалинам?

– Откуда он так хорошо знает английский? – подозрительно вопрошала Маргарет. – Кажется, он говорил, будто родом из какой‑то маленькой горной деревушки? Что‑то тут не сходится.

Я бросилась защищать его:

– Но ведь он достаточно долго прожил в Риме, так ведь? Может, он много времени проводил с англичанами.

Маргарет вытаращила глаза:

– Держу пари, так и есть.

– Ну и что это, по‑твоему, значит?

– Ей‑богу, Кэтрин, какая же ты наивная. Неужели не ясно? Ты – не первая англичанка, которой твой ненаглядный Беппи «показывал мир».

– Ладно, тогда я больше с ним не увижусь, если вы так о нем думаете, – заявила я, почувствовав, что вот‑вот разревусь.

Одри вздохнула:

– Мы этого не говорили. Просто постарайся не влюбляться в него по уши после первого же свидания, только и всего.

Я пообещала, что не буду, хотя, конечно, было уже слишком поздно. Беппи очаровал меня, и я проводила большую часть времени в воспоминаниях о нашем первом свидании, а оставшуюся часть – в мечтах о втором.

Так что, когда я пришла в назначенное время к фонтану на Пьяцца Навона и увидела там еще и Джанфранко, это меня очень огорчило. Я надеялась, что Джанфранко выпьет с нами кофе, а потом уйдет по своим делам. Но он остался: бродил с нами по развалинам Форума, а потом потащился и в Колизей.

– Надеюсь, ты не против, – сказал Беппи, когда Джанфранко отошел за мороженым, оставив нас на несколько минут наедине. – У него сегодня тоже выходной, и мне не хотелось, чтобы он провел его в одиночестве.

Чем ближе я узнавала Джанфранко, тем меньше он мне нравился. Что‑то в его отношении к Беппи меня беспокоило. Он будто смотрел на своего друга свысока. И любил порисоваться, напоминая нам о том, что у него куда более высокая должность и он намного больше зарабатывает. Я не сомневалась, что в их отношениях он играет первую скрипку. Но, похоже, Беппи это не трогало, или, может, он этого просто не замечал.

Я никогда не знала наперед, будет ли вместе с Беппи поджидать меня у фонтана и важно‑надутый Джанфранко. Он тенью бродил за нами по садам Виллы Боргезе и узким улочкам Трастевере. Он стоял рядом, когда я впервые увидела Сикстинскую капеллу, и даже сидел с нами у фонтана Треви. Я притворялась, что безумно рада его компании, но всякий раз, выходя из пансиона синьоры Люси и направляясь к нашему фонтану, молилась, чтобы Беппи пришел один. Я придумывала ритуалы и приметы. Если я выпью одну чашку кофе, а не две, Джанфранко не придет. Если встречу на улице трех монахинь, Беппи будет один. Глупости, конечно, но я начала в них верить.

Когда к нам присоединялся Джанфранко, мы посещали гораздо больше римских достопримечательностей: ходили в музеи и картинные галереи, совершали долгие, по многу миль, прогулки. Как‑то раз он уговорил нас выпить по чашечке чая с кексами в помпезном отеле, где он работал. Похоже, он несказанно гордился тем, что привел нас туда. Он достал бумажник и расплатился за всех. Но я чувствовала себя не в своей тарелке, сидя на неудобном стуле с вычурным орнаментом, в окружении высоких мраморных колонн и написанных маслом огромных темных портретов людей, умерших много веков назад.

Когда мы с Беппи были одни, мы сплошь и рядом вообще никуда не ходили. Дойдем, бывало, до фонтана Треви, сядем там и проговорим весь день. Когда опускались сумерки и зажигались фонари, он брал мою руку и говорил мне нежные слова, а я позволяла ему меня целовать. Один раз мы засиделись так поздно, что уличные уборщики прогнали нас.

Одри и Маргарет давно перестали читать мне лекции, но иногда мы втроем лежали в кроватях и говорили о Джанфранко. Мы безуспешно гадали, почему он с таким упорством преследует нас с Беппи. Это жутко напрягало, особенно когда мне больше всего хотелось побыть с Беппи наедине.

– В воскресенье мы снова встречаемся. Он собрался отвести нас на какой‑то холм, откуда открывается потрясающий вид на Рим. Пойдешь с нами, Маргарет? – умоляла я.

В комнате было слишком темно, чтобы разглядеть выражение ее лица, но я знала, что она скорчила рожицу.

– Ну пожалуйста, – снова заныла я.

– Ох, Кэтрин…

– Будет весело. Мы накупим мороженого и сделаем классные снимки.

– Но мне даже не нравится твой Джанфранко. Он толстый, и потом, у него вечно несчастный вид. Если я пойду, ему, чего доброго, взбредет в голову, что он мне нравится.

– Нет, не взбредет, – заверила ее я. – Я просто скажу ему то, что всегда говорит Беппи: что у тебя сегодня тоже выходной и мне не хочется, чтобы ты осталась на весь день одна.

Одри издала приглушенный презрительный звук. Она, похоже, лежала накрывшись одеялом с головой, но я знала, что она прекрасно нас слышит.

– Почему бы тебе не попросить таскаться за вами Одри, а не меня? – простонала Маргарет.

– Потому что я знаю, что она нипочем не согласится, – созналась я. – Ну, пожалуйста, Маргарет, пожалуйста.

Она была слишком великодушна, чтобы отказать мне. Так что в воскресенье утром мы встретились с Беппи и Джанфранко у фонтана. Они взяли напрокат у официантов в отеле два мотороллера «веспа», и мы вскочили позади них на сиденья. Я крепко обхватила Беппи и увидела, как Маргарет, покосившись на меня, с явной неохотой проделала то же самое с Джанфранко.

Лавируя между автомобилями, мы неслись по улицам. Джанфранко ехал впереди, изо всех сил нажимая на клаксон. Я забеспокоилась. Мне показалось, что он в очередной раз решил пустить нам пыль в глаза.

– Беппи, скажи ему, чтобы он немного сбавил скорость. Мы ведь никуда не спешим, верно? – крикнула я, но он и бровью не повел.

Утро было теплое, обещая погожий денек; легкий ветерок трепал мои волосы, пока мы взбирались на крутой холм. Как только мы добрались до самого верха, я внутренне порадовалась, что проделала этот путь. Мы остановились у старинной каменной балюстрады; оттуда открывался потрясающий вид на Рим. Ничего подобного я еще прежде не видела. Все было как на ладони – купола соборов, фонтаны, полуразрушенные крыши, а между ними серебристая змейка реки. Зазвонили церковные колокола, и их звон эхом докатился до нас.

– Красиво, да? – произнес Беппи.

Я прислонилась головой к его плечу и потянулась к его руке.

– Да, очень красиво.

Джанфранко купил нам в придорожном кафе крепкого кофе с сахаром в бумажных стаканчиках, и мы вместе побрели вдоль балюстрады. Я заметила, что он как будто избегает Маргарет. Он едва смотрел на нее, а когда она задала ему вопрос на своем практически безупречном итальянском, он пожал плечами и что‑то невнятно пробурчал в ответ.

Беппи бросил в урну свой пустой стаканчик и крепко сжал мою руку.

– Катерина, я должен тебе кое‑что сказать. – Его тон был непривычно серьезен.

– Что?

Неужели он собирается сказать, что не хочет со мной больше встречаться? Неужели к нему вернулась одна из его прежних англичанок? Я прекрасно понимала, что мой голос меня выдает.

– Что произошло?

– У меня не очень хорошие новости, – сообщил он. – Я получил письмо от моей сестренки Изабеллы. Она пишет, что наша мама вот уже несколько недель как слегла. У нее всегда была слабая грудь, отсюда и все беды. Но сейчас Изабелла очень обеспокоена. Она хочет, чтобы я немедленно вернулся домой, в Равенно.

– Надолго?

Он пожал плечами:

– Не знаю.

– Но как же твоя работа?

Он поднял брови:

– Разумеется, они не станут держать для меня место. Но есть и другие отели. Найду себе другую работу, когда вернусь.

– Так значит, ты вернешься?

Я не могла сдержаться, и в моем голосе невольно зазвенела надежда.

Его пальцы легонько пробежали по моему лицу.

– Ну конечно, я вернусь, Катерина. И не волнуйся, я уже позаботился о том, чтобы ты не очень скучала во время моего отсутствия. Я попросил Джанфранко присмотреть за тобой.

Назовите это избитым клише, но я и в самом деле почувствовала, как сердце мое упало.

– Но я совсем не хочу превращаться в обузу, – заверила его я.

Разумеется, я сказала это из вежливости, но Беппи этого не почувствовал.

– Скоро станет жарко и можно будет ездить на пляж, – сказал он. – Джанфранко станет тебя туда возить.

– Но я не хочу ездить на пляж с Джанфранко, – умоляюще прошептала я. – Я хочу ездить туда с тобой.

Я увидела, что Джанфранко метнул в мою сторону мрачный взгляд. Мне было все равно, даже если он меня слышал.

– Местные пляжи – это ерунда, – сказал Беппи. – Вот погоди, ты увидишь, какие у нас пляжи дальше к югу. Когда‑нибудь я тебя туда отвезу, обещаю.

– Но не в этот раз?

– Нет, – с грустью сказал он. – Моя мама больна. Она хочет видеть своего сына.

– Когда ты уезжаешь?

– Завтра утром, причем очень рано. Так что сегодня мы попрощаемся. Но Джанфранко приглядит за тобой. Он позаботится о тебе, пока я не вернусь.

Я уже не сдерживала слез. Однако Беппи, похоже, они ничуть не обеспокоили. Он вытер их одолженным у Маргарет носовым платком, а потом расцеловал меня в мокрые щеки.

– Джанфранко приглядит за тобой, – еще раз повторил он.

Будь на то моя воля, я бы, конечно, постаралась не встречаться с Джанфранко. Но мой мир в Риме был очень ограничен, а он знал, где меня найти. По утрам я обычно чуть свет отправлялась к Анастасио, чтобы выпить кофе и поболтать с Одри, пока в кафе еще не набежали посетители. Одри работала в две смены, чтобы заработать побольше денег, и почти все откладывала. Она даже пошла на то, чтобы значительно сократить свои расходы на сигареты, и теперь довольствовалась одной‑двумя в день. Она не объяснила мне почему, но я заметила, что она переписывается с одним из военных‑американцев, которых мы встретили по дороге в Рим. Он демобилизовался и вернулся домой, в Нью‑Йорк. Уж не копит ли она деньги на билет в США, думала я, но не решалась спросить ее об этом напрямик. Мне была невыносима мысль, что наше маленькое трио распадается.

Я думаю, в каком‑то смысле это уже произошло. Спустя пару дней после отъезда Беппи Маргарет уехала с графиней и ее семейством. Каждое лето они проводили в собственном доме в Баттипалье и уезжали туда по меньшей мере месяца на два, на самое жаркое время. Мы уже получили от нее письмо; судя по всему, она чувствовала себя одинокой. Единственное утешение она находила в знаменитой моцарелле из молока буйволиц, которую изготавливали в этом местечке.

Я тоже страдала от одиночества. С Одри мы виделись не больше часа в день, и все, что мне оставалось, – это шитье. И я отчаянно скучала по Беппи. Когда он был рядом, все казалось мне другим. Я могла в одиночестве бродить по Риму и сидеть у фонтана Треви или на ступенях Испанской лестницы, но я грустила и чувствовала себя неприкаянной.

Так что, когда однажды воскресным солнечным утром Джанфранко зашел за мной в кафе Анастасио, я испытала что‑то вроде благодарности. Это был все тот же полноватый юноша, злоупотреблявший одеколоном и выглядевший так, будто он слишком много времени проводит с расческой перед зеркалом. И все‑таки что‑то в нем изменилось. Спустя некоторое время я поняла, что все дело в улыбке. Она как‑то преображала лицо Джанфранко, делая его гораздо более симпатичным. Странно, но даже его неизменная важность куда‑то исчезла.

– Я отвезу тебя на пляж, – сообщил он. – Сегодня так жарко, что сейчас самое место у моря.

Одри облокотилась на стойку и понуро опустила плечи.

– Ох ты господи, на пляж! Как здорово! Кэтрин, я тебе завидую. Сегодня здесь будет настоящее пекло.

– В машине, которую я одолжил, и для тебя найдется местечко. Ты можешь поехать с нами, я буду только рад, – вежливо предложил Джанфранко.

– Одри, поезжай с нами, пожалуйста. Попроси Анастасио, чтобы он тебя сегодня отпустил, – взмолилась я.

Она заколебалась, но потом покачала головой:

– Нет, я уже сказала ему, что сегодня буду работать, так что ничего не поделаешь. И потом, мне нужны деньги.

Джанфранко снова улыбнулся:

– Значит, получается, только ты и я, Катерина.

Меня как током ударило, когда я услышала из его уст свое имя, придуманное Беппи специально для меня. Я вдруг почувствовала себя самой настоящей изменницей. Провести целый день с парнем! Даже если это его лучший друг, не говоря уж о том, что он сам навязал мне его компанию.

– А может, нам стоит подождать, пока Одри сможет поехать с нами? – предложила я.

Но Джанфранко даже слышать об этом не хотел.

– Мы возьмем ее с собой в другой раз, – пообещал он. – А теперь иди и быстренько собирайся. Ехать придется долго, так что пора отправляться в путь.

Он ждал меня в баре, пока я бегала в пансион синьоры Люси за купальником и широкополой шляпой. Я не представляла, о чем я буду с ним беседовать во время нашего долгого пути. Я чувствовала себя неловко от мысли, что окажусь одна в машине с мужчиной, но выхода не видела. Так что, собрав пляжную сумку, я вернулась в бар.

Получилось так, что беседу поддерживал в основном Джанфранко. Он смешил меня до слез бесконечными рассказами об их с Беппи мальчишеских проделках. Они знали друг друга с тех пор, как он себя помнил. Они были слишком бедны, чтобы позволить себе игрушки. Сплошь и рядом у них и хлеба‑то не бывало вдоволь, говорил он. День‑деньской они гоняли по улочкам их родной деревушки Равенно, затерянной в горах: строили замки, лазали по деревьям и охотились на мелких птиц. Я без труда могла представить себе Беппи маленьким мальчиком – худеньким, в поношенных шортах, с расцарапанными в бесконечных приключениях коленками, с почерневшей на солнце кожей. И мне нравилось слушать, как о нем рассказывает Джанфранко.

Мы долго ехали к побережью по прямому, как стрела, шоссе и когда наконец добрались до пляжа, то уперлись в длинную вереницу автомобилей. Даже с опущенными стеклами мы, сидя в машине, изнемогали от зноя, и я завидовала девушкам, с ветерком пролетавшим мимо нас на мотороллерах. Их волосы развевал легкий ветерок.

Джанфранко то и дело нажимал на клаксон и обмахивался рукой. Струйки пота текли по его лбу и верхней губе.

– Уф. Похоже, сегодня всем не терпится искупаться. Это просто смешно. Дома нам никогда не приходилось стоять в очереди, да и пляжи там в сто раз лучше. – Он снова нажал на клаксон и вполголоса выругался.

На пляже, когда мы в конечном счете туда попали, тоже яблоку негде было упасть. Многочисленные семейства заняли места, поставив зонтики и шезлонги, а некоторые даже разложили походные столики, уставив их тарелками с запеченной пастой, завернутым в фольгу мясом, сыром и хлебом. Эффектные девицы растянулись на песке, подставив тела под палящие лучи солнца. Старички резались в карты, молодые играли в лапту и волейбол. Ребятишки строили башни из мокрого песка. Отовсюду доносился смех, гомон и громкие пререкания.

Мы с трудом нашли свободное местечко и расстелили полотенца, чтобы присесть. Джанфранко взял напрокат небольшой пляжный зонтик в полоску и воткнул его в песок.

– Я не захватил с собой ничего перекусить, – извиняющимся тоном сказал он. – Но тут поблизости есть неплохая кафешка. Попозже мы можем купить там пиццу.

Он стянул с себя одежду, и я увидела, что эластичные плавки врезаются в его выпирающее брюшко. Его живот напоминал молочно‑белый шар моцареллы, но Джанфранко это, видимо, нисколько не смущало. Да и никого вокруг, как я вскоре заметила, тоже. Старухи с толстыми бедрами, ноздреватыми, как губка, и молодые мамаши с расплывшимися талиями красовались в купальниках, нимало не переживая по поводу недостатков собственной внешности.

Но мне, когда я избавилась от своей юбочки и стащила через голову блузку, стало очень неловко. Я стояла перед Джанфранко абсолютно ничем не прикрытая, в одном купальном костюмчике, сознавая, что он не сводит с меня глаз.

– Наверное, я сначала по‑быстрому окунусь. Я мигом.

Окунувшись в прохладную воду, я почувствовала колоссальное облегчение. Джанфранко за мной не пошел; он сел на песок, наблюдая, как я уплываю на глубину, подальше от толпы. Я хорошо плавала. Каждую неделю мы с отцом ходили в бассейн, а летом обязательно проводили по нескольку дней в Брайтоне и плавали там на море. Но здесь все было по‑другому: вода более теплая и соленая и все вокруг более синее и яркое. Я перевернулась на спину и подставила лицо солнцу. И ощутила блаженство.

Когда я вернулась на берег, Джанфранко настоял на том, чтобы намазать мне спину маслом для загара.

– Так ты лучше загоришь, – объяснил он.

Я смутилась. Ощущение того, как его пухлые руки нежно втирают мне в спину ароматное масло, было непривычным и, пожалуй, не слишком приятным.

Я ненадолго задремала, а когда проснулась, Джанфранко уже принес по куску пиццы на пластиковых тарелочках и две бутылки кока‑колы с торчащими из горлышек соломинками.

– Я подумал, что ты проголодалась, – сказал он.

– Да, точно. Это, должно быть, морской воздух.

Воспоминание о его руках на моей спине и осознание того, что я лежу рядом с ним на полотенце и мы оба практически голые, снова вогнало меня в краску. Мне захотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

– Интересно, что сейчас поделывает Беппи? – выговорила я, прожевывая кусок пиццы. Она была очень жирная, щедро приправленная чесноком.

Джанфранко пожал плечами:

– Ублажает сестру и мамашу, я полагаю. Держу пари, они вне себя от радости, что он вернулся домой.

– А какая она, его сестра? – спросила я, пытаясь придерживаться нейтральных тем.

– Изабелла? Она милая девушка.

– Она красивая?

– Нет, не очень… Нет, я так не думаю. Но она очень хорошая девушка. Она так печется о своей матери. – Джанфранко приставил ладонь козырьком ко лбу, чтобы лучше рассмотреть меня. – Но она далеко не такая красивая, как ты, Катерина, – негромко добавил он.

Я промолчала. Покончив с пиццей, я снова легла на спину и, закрыв глаза, притворилась, будто сплю. Я слышала, как Джанфранко отправился купаться, неуклюже подпрыгивая на обжигающе горячем песке. А я лежала и думала: что делать дальше? Я знала, что Беппи совсем не на это рассчитывал, попросив своего лучшего друга присмотреть за мной.

Мы провели на пляже чуть ли не весь день, купаясь и загорая, пока я не заметила, что оба мы сильно обгорели. Воспользовавшись этим предлогом, я быстро оделась.

– Давай сходим в кафе, выпьем холодного пива с оливками и потом поедем домой, – сказал Джанфранко. – Я хочу вернуться в Рим, пока нет пробок.

На балконе кафе дул легкий приятный ветерок. Мы сидели в тени и смотрели на пляж.

– В среду у меня опять выходной, – объявил Джанфранко. – Хочешь, можем опять приехать сюда или поедем куда‑нибудь в другое место?

Меньше всего мне хотелось провести с ним еще один день на пляже.

– Давай поедем куда‑нибудь в другое место, – предложила я.

– Ладно, я постараюсь снова взять машину напрокат и продумаю, куда нам лучше отправиться.

По дороге домой он без умолку трещал о своем отеле. Большую часть того, что он рассказывал, я уже слышала от Беппи. Я знала все об их шеф‑поваре, выпивавшем бутылку сухого красного еще до начала обеденного перерыва, и о главном официанте, с которым они как‑то поспорили из‑за чаевых, но все равно слушала. Лучше уж скучать, выслушивая набившие оскомину истории, чем терпеть его невыносимые ухаживания.

– Что ж, до среды, – сказал он, высаживая меня у входа в бар Анастасио. – Советую тебе встать пораньше, чтобы мы могли весь день провести вместе.

Все, чего мне сейчас хотелось, – это как можно быстрее поговорить с Одри. Несмотря на то что я вся просолилась от морской воды и покрылась коркой засохшего песка, к синьоре Люси я не пошла, а прямиком отправилась в бар. Одри сидела за стойкой, обмахиваясь глянцевым журналом.

– Ох и повезло же тебе, – простонала она, едва завидев меня. – Наверняка весь день из воды не вылезала? Как же я жалею, что не поехала с вами. Здесь все будто вымерло. Э, да ладно, может, в следующий раз.

– О да, пожалуйста, непременно поезжай с нами в следующий раз, – с жаром ответила я.

Одри вопросительно подняла брови:

– А что? Что‑то случилось?

Я почувствовала себя ужасно глупо; ведь на самом деле Джанфранко ничего особенного не сделал. Напротив, он вел себя любезнее, чем обычно. И все‑таки в его манере мне чудилось что‑то зловещее, противоестественное.

– Ну так не ходи с ним в следующий раз, – предложила Одри, когда я обо всем ей рассказала. – Просто скажи: «Я не могу».

Date: 2015-11-13; view: 212; Нарушение авторских прав