Знаменитая лазанья Беппи 9 page

– Как там, в Англии? – изводил меня расспросами Беппи. – Есть ли у вас ореккьете? А красное вино? Мне там понравится?

– Ты сам скоро все увидишь, – неизменно отвечала я. Временами, когда мы молча любовались мелькавшим за окном ландшафтом, я начинала тревожиться, что он возненавидит дождь и холод, что унылая лондонская серость проникнет ему под кожу, сделает его несчастным.

Когда мы приехали, дождь лил как из ведра. Беппи схватил наши вещи, и мы побежали к навесу автобусной остановки. Было так странно снова оказаться дома, услышать голоса, говорящие на родном языке. Знакомые запахи и звуки казались мне теперь иностранными, и я сразу же почувствовала, как сильно буду скучать по Италии. От этого моя тревога только возросла. Удастся ли Беппи приспособиться к новой жизни?

Однако мне показалось, что он немного ожил. Пока наш автобус лавировал среди потока автомобилей, Беппи буквально забросал меня вопросами.

– В какой стороне отсюда Сохо, где друг Анастасио держит ресторан? – спросил он.

– Вон там, – показала я. – По правде говоря, это совсем недалеко отсюда.

Он вскочил на ноги:

– Что ж, тогда идем. Отправимся туда прямо сейчас.

– Но ведь мы только что приехали. Сначала тебе надо познакомиться с моими родителями.

– Может, я лучше познакомлюсь с ними, когда у меня уже будет работа? Ну же, идем, – настаивал он. – Давай прямо сейчас выясним, есть ли у него что‑нибудь для меня.

Греческий ресторан располагался в подвале, и на ведущем к нему коротком лестничном марше сильно пахло дезинфицирующим средством. Спускаясь вниз, Беппи брезгливо сморщил нос. Он полагал, что в ресторанах должно пахнуть обжаренным до клейкой сладости луком, или мясным соком, или на худой конец печеным чесноком. Тем не менее он постучал в приоткрытую дверь и окликнул хозяина по имени.

Как выяснилось, официант им был не нужен, но они искали повара, знающего, как приготовить основные блюда греческой кухни: мусаку, свиные шашлычки на шпажках и говяжье стифадо[30], подаваемое с обжаренным до хрустящей корочки картофелем и зеленым салатом.

– Легко, – сказал Беппи. – В Риме я постоянно это готовил.

Разумеется, он преувеличивал. В обязанности шефа ранга входило не столько умение приготовить, сколько красиво подать то или иное блюдо. Он поджигал апельсиновый ликер на блинчиках «Сюзетт» или сервировал на столике пасту, перемешивая ее с соусом по выбору и посыпая сверху тертым сыром. Ничего из этого нельзя было назвать готовкой, да и на должности этой Беппи пробыл совсем недолго. – Это совсем не важно, – заверил он меня, когда мы уже сидели в автобусе, сам не свой от радости. – В такие рестораны ходят не затем, чтобы вкусно поесть. Туда ходят, потому что там дешево и порции большие. Я справлюсь, вот увидишь.

Он пребывал в приподнятом настроении, пока наш автобус карабкался вверх по Эссекс‑Роуд. И только когда я сказала ему, что мы уже почти приехали, он забеспокоился:

– Твой папа очень рассердится? Что он за человек? Ты мне ничего о нем не рассказывала.

Я тоже не находила себе места. Не потому что боялась, что отец разозлится, нет, конечно. Он был очень мягкий человек, почти никогда не повышавший голос. Но я знала, что он огорчится, а это намного хуже гнева.

Когда мы вошли через парадную дверь, отец посторонился, пропуская вперед маму. Она порывисто обняла меня своими худенькими руками. Я взглянула через ее плечо и увидела, как постарел отец. Его волосы еще больше поседели, а глаза за толстыми стеклами очков, которые он носил уже много лет, смотрели устало.

Они очень тепло встретили Беппи, за что я им очень благодарна. В гостиной нас уже ждал стол, накрытый специально для него: чай, свинина на косточке, белый хлеб с маслом и салат из огурцов. Мама даже положила ему на тарелку бумажную кружевную салфеточку и метнула в мою сторону предостерегающий взгляд, чтобы я не вздумала отпускать реплики по этому поводу.

Именно Беппи оказался за столом в центре внимания. Пока он ел, они, пытаясь понять, что он за человек, засыпали его вопросами о его жизни и семье.

– Теперь, когда вы в Лондоне, чем планируете заняться? – спросил отец.

Беппи ответил, что с завтрашнего дня он заступает на должность шеф‑повара, и я увидела, что папа одобрительно кивнул. Для него тяжелая работа составляла весь смысл жизни, и, дав ему понять, что он не бездельник, Беппи поступил мудро.

Целый год мы прожили на верхнем этаже родительского дома. Каждое утро Беппи на автобусе добирался до греческого ресторана в Сохо. Иногда он заканчивал так поздно, что опаздывал на последний автобус, и тогда час с лишним плелся домой пешком, лишь бы не тратиться на такси.

Он поставил себе целью как можно быстрее вернуть долг Анастасио. Как только ему удалось это сделать, он немного успокоился. Он даже пару раз сходил с моим отцом в паб, где выучился играть в дартс и пить теплое пиво.

Он по‑прежнему посылал деньги домой в Равенно и даже кое‑что откладывал. Так что я очень удивилась, когда он начал приглашать меня в итальянские рестораны. Как правило, мы отправлялись туда в те вечера, когда он не работал, и каждый раз Беппи выбирал что‑нибудь новенькое. Одни представляли собой дешевые забегаловки и ютились в подвальчиках на Шарлотт‑стрит, другие выглядели помпезно, и еда в них стоила дорого.

Однако Беппи находил недостатки во всех без исключения ресторанах. Или еда была не такая, или обслуга недостаточно внимательная. Я умирала со смеху, наблюдая за тем, как он ест. Первую вилку он подносил ко рту, неизменно насупившись, но, отправив ее в рот, моментально светлел.

– В этот соус переложили сахара, потому что пытались перебить вкус горьких помидоров, – ликующе провозглашал он. – Ужас, просто ужас!

Чем больше он находил причин пожаловаться, тем более довольным выглядел.

– В это блюдо добавили сливки, потому что они уверены, что англичане именно этого хотят, – бывало, говорил он. – Эту рыбу они нарезали вдоль, а не поперек. Варвары! Мясо и спагетти кладут на одну тарелку! Они что, вообще ничего не понимают в кулинарии?

Вдруг походы в рестораны прекратились; отныне в те дни, когда Беппи не работал, он отправлялся на рынок на Бервик‑стрит за дешевыми овощами, приносил их домой вместе с кусками непонятного мяса и свертками с мерзкими рыбными головами и оккупировал мамину кухню. Как только наступила весна, он посадил в ее саду пряности: итальянскую петрушку, базилик, розмарин и шалфей. Он весь день проводил на ногах, занимаясь каким‑нибудь делом: ставил на огонь кастрюлю с фасолью или делал заметки о блюде, приготовленном им накануне. Стоило ему присесть, как его глаза тут же закрывались, и он начинал храпеть.

Однажды вечером они с папой просидели в пабе до самого закрытия, а потом еще долго о чем‑то беседовали на кухне. Когда на следующее утро я обнаружила там пепельницу с двумя выкуренными сигарами, мне стало любопытно, что они праздновали.

Именно мой отец рассказал мне об этом, завтракая яйцами‑пашот. Вид у него был заспанный, всклокоченные волосы торчали на голове пучками. Даже глаза, как мне показались, немного покраснели.

– Что ты думаешь о ресторане, который задумал открыть Беппи? Ты, как и он, полагаешь, что это сработает? – спросил меня отец.

Я знать ничего не знала ни о каком ресторане, но попыталась скрыть удивление.

– Он хорошо готовит, – только и сказала я.

– Я тоже так думаю. Большая часть того, что он стряпает, смахивает по виду на иностранный навоз, но на вкус вполне ничего. Этот рис, который он приготовил на днях, с капустой и беконом, был совсем неплох, хотя, если честно, с чесноком он явно переборщил.

Я невольно улыбнулась, вспомнив, как папа, уписывая вторую порцию ризотто, аккуратно откладывал мягкие зубчики тушеного чеснока и жирные ломти бекона на край своей тарелки.

– А ресторан… Тут уж я и не знаю… – продолжал он, покончив с яйцами. – Я сказал ему, что мне надо подумать.

– Подумать о чем?

– О том, чтобы ссудить ему денег на это дело, о чем же еще?

Я убрала со стола его тарелку и протерла все кухонные поверхности, недоумевая все это время, что задумал мой муж.

Он объяснил мне все той же ночью, когда мы лежали на бугристом матрасе в нашей комнатушке наверху. Походы по ресторанам с дегустацией были не чем иным, как исследованием. Он намеревался открыть собственный ресторан и распланировал все до последних мелочей.

– Я нашел одно пустующее помещение неподалеку от рынка. Это в двух шагах от Клеркенвелла, а значит, по соседству живет куча итальянцев. Арендная плата низкая, так что лучше не придумаешь, – взволнованно тараторил он. – Все, что мне нужно, – это небольшая сумма, чтобы начать дело.

Беппи меня удивил. Все это время я ждала, что он предложит нам вернуться в Италию. Мне было известно, как сильно он скучает по матери и как стыдится, что бросил ее. И хотя он по‑прежнему дулся на Изабеллу, я не сомневалась, что по ней он тоже очень скучает.

– Но из‑за ресторана ты не сможешь отлучаться из Лондона, – нерешительно сказала я. – Ты уверен, что хочешь именно этого?

– Это мой шанс проявить себя. Другого шанса может не представиться. – Судя по его голосу, он был взволнован и очень горд.

Я забеспокоилась:

– Но ведь ты так скучаешь по Италии, разве нет? И по маме?

Он кивнул:

– Как только ресторан заработает, я смогу съездить в Италию и навестить ее. Но сейчас мне надо полностью сконцентрироваться на том, как добиться успеха. В Риме сотни ресторанов, подобных тому, какой я задумал. Здесь, похоже, ни одного. Это мой большой шанс, Катерина.

На следующий день он повел меня смотреть выбранное им помещение. Оно оказалось таким узким и мрачным, что больше походило на туннель. Потолок протекал, а потому одна стена взбухла и покрылась плесенью. Но Беппи уже видел здесь ресторан.

– Стены мы оштукатурим, а потом выкрасим в белый цвет. Вон там, сзади, будет кухня с маленьким окошком, откуда я смогу наблюдать за обеденным залом. Там мы поставим столы, а вдоль той стены – длинные лавки. На каждом столе будет стоять корзинка с хлебом, кувшин воды и графин вина, чтобы посетители думали, что они пришли ко мне в гости отведать моей стряпни.

Я огляделась по сторонам:

– Но ведь здесь самый настоящий разгром. И ты собираешься превратить эту дыру в ресторан, где люди захотят пообедать?

– В свободное от работы время я сам сделаю ремонт.

– А где мой отец раздобудет сумму, что ты у него попросил?

– Возьмет ссуду в банке, что напротив вашего дома.

– А что, если ты не сможешь вернуть ему долг?

– Я ведь вернул долг Анастасио, верно? – Судя по его тону, он обиделся.

– Но это была совсем ничтожная сумма по сравнению с той, во что тебе обойдется эта затея.

Мне совсем не хотелось разбивать его мечты. Просто я боялась за него, потому что он здорово рисковал. Ведь у него есть работа, у него есть я. Неужели ему этого мало?

– Господи, Катерина, почему ты всегда видишь во всем только темные стороны? – раздраженно буркнул Беппи. – Хоть в кои‑то веки раз перестань волноваться, ладно? Все будет в порядке. Я сделаю из этого помещения картинку.

Следующие несколько недель Беппи почти не спал. Получив от отца деньги и подписав договор аренды, он сразу же смастерил себе из газеты смешную шапочку и приступил к расчистке помещения своего будущего ресторана. Свободные от работы дни он неизменно проводил там, наводя порядок.

Он экономил буквально на всем, вступал в переговоры с рабочими, предлагая им еду вместо наличных. Стены он украсил несколькими семейными фотографиями, присланными его матерью из Италии. На одной из них, некогда висевшей над буфетом в Равенно, я узнала маленького Беппи с тарелкой макарон, на другой – их с Изабеллой, восседающих на «веспе». К моему великому смущению, он повесил на стену и наше свадебное фото. Я, сощурившаяся на ярком солнце, в кремовом шерстяном костюмчике на фоне фонтана, должна оказаться на всеобщем обозрении?

– Я не хочу, чтобы это здесь висело, – заявила я.

– О, пожалуйста! Я хочу, чтобы люди, приходя сюда, чувствовали себя так, будто они ужинают в кругу семьи. А еще, Катерина, я хочу, чтобы они любовались моей прекрасной женой.

В тот день, когда художник‑оформитель написал над входной дверью большими ярко‑красными буквами «Маленькая Италия», я испытала гордость за Беппи. Он все‑таки добился своего, и теперь у нас появился свой собственный ресторан.

Но на самом деле тяжкий труд еще и не начинался. Чтобы расплатиться с долгами, нам приходилось работать семь дней в неделю, весь день до поздней ночи. Днем я трудилась в магазине на Оксфорд‑стрит, а в пять часов вечера со всех ног бежала в «Маленькую Италию» и до поздней ночи работала официанткой. Напечатанного меню у нас не было. Посетители ели то, что Беппи решал приготовить. Как правило, это был какой‑нибудь суп, на второе – ризотто или макароны; за ними следовали мясо или рыба с овощным гарниром и салат. Сначала я просто сообщала посетителям, чем мы сегодня собираемся их кормить, но потом мы купили небольшую черную доску, чтобы писать на ней мелом меню дня.

Это было недорогое заведение, особенно потому, что вино и хлеб включались в стоимость блюд. Но Беппи следил также и за качеством пищи. Он так оживлялся, что мог выскочить из кухни в обеденный зал, чтобы показать посетителю тарелку свежих моллюсков, которые он собирался сварить со спагетти, собственноручно состряпанными им накануне.

Иногда найти нужные ингредиенты было совсем не просто; вот почему мы предпочитали не вводить в меню новые блюда. К тому же мы не могли позволить себе тратить продукты впустую. Беппи выяснил, как хозяину греческого ресторана удавалось удерживать низкие цены: он никогда ничего не выбрасывал. Овощные очистки шли в бульон, мясной соус сдабривался обрезками жира. Так что Беппи последовал его примеру.

Мясо он старался покупать самое дешевое. Для приготовления инвольтини[31]очищал от костей куриные ножки, отбивал их, сворачивал в трубочки и начинял сыром и ветчиной. Его супы изобиловали фасолью и сельдереем и были приправлены срезанным с бекона салом, а свое фирменное рагу он тушил часами, чтобы жесткое мясо сделалось более нежным. Свои еженедельные доходы Беппи аккуратно заносил в небольшую записную книжечку и все заработки вкладывал в дело.

Сначала к нам приходили исключительно итальянцы, но постепенно о «Маленькой Италии» прослышали и англичане, и вскоре почти все вечера у наших дверей выстраивалась длинная очередь, причем зачастую люди были готовы ждать по полчаса, пока освободится столик. Беппи как каторжный работал на кухне, вытирая пот со лба стареньким кухонным полотенцем, а я сбивалась с ног, разнося по столикам заказы и собирая пустые тарелки.

Маргарет приходила к нам поужинать по крайней мере раз в неделю, но мне никак не удавалось выкроить минутку, чтобы остановиться и перекинуться с ней парой слов.

В конце концов ссуду мы погасили, и дому моего отца снова ничто не угрожало. Из‑за постоянной нехватки времени мы даже не отпраздновали это событие. Но когда квартира над «Маленькой Италией» начала сдаваться внаем, Беппи решил, что у нас достаточно денег, чтобы ее снять. Наконец‑то у нас появился собственный угол.

Думая, что теперь Беппи успокоится, я жестоко ошибалась. Он хотел большего. Он взял еще одну ссуду, на этот раз непосредственно в банке, и арендовал помещение по соседству. Кухню он расширил, а в стене сделал сводчатый проход, соединив два обеденных зала. Беппи нанял официантом Федерико и еще одного неаполитанца по имени Альдо – помогать на кухне. Он говорил, что помощь искусного шеф‑повара с опытом работы здорово все упрощает. Я, по его совету, старалась не выискивать темные стороны, но меня пугало, что события разворачиваются слишком быстро.

Стояло лето, и в «Маленькой Италии» было шумно и жарко. Раз или два, когда я бегала на кухню, чтобы отдать Беппи заказ, у меня закружилась голова, и мне пришлось присесть на свободный стул. В глазах потемнело, и я испугалась, что меня сейчас вырвет.

– Не пугайся, милая. Со мной была та же история, когда я была беременна, – весело сказала мне одна наша постоянная посетительница. – Через несколько месяцев это обычно проходит.

Мы были так заняты, что я не заметила перемен, произошедших с моим телом. Как только я поняла, что беременна, стало заметно, что моя талия расплылась, а живот напоминал миску для спагетти, какими пользовался мой муж.

Беппи немедленно всполошился.

– Нам придется срочно нанять другую официантку, потому что тебе нельзя весь вечер быть на ногах, – настаивал он. – И вообще, тебе надо совсем бросить работу и больше отдыхать.

Как только тошнота прошла, я почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы снова помогать Беппи. Ведь в другое время я практически его не видела, поскольку он работал с раннего утра, когда бегал по рынкам, закупая провизию, и до ухода последнего посетителя.

Я была уже на седьмом месяце, когда Беппи снова расширил «Маленькую Италию»: он натянул на улице полотняный тент и расставил под ним стулья и столики. Из‑за этого мы с ним едва не поругались.

– Это значит, что в летние месяцы нам больше не придется отказывать посетителям, – объяснил он. – У нас появятся лишние места.

– А как же я, Беппи?

Он слегка смутился:

– А ты не будешь работать. Сестра Альдо обещала помочь нам, помнишь?

– Я совсем не то хотела сказать. Скоро у нас родится ребенок, а ты только добавляешь себе нагрузки. Я и так тебя почти не вижу.

– Я работаю, чтобы обеспечить будущее нашего ребенка, Катерина. И ты это знаешь.

Я тяжело опустилась на стул и, чтобы не расплакаться, стала разглядывать людей, суетившихся на рынке.

– А как же я? – тихо повторила я.

– Перестань волноваться… Все будет в порядке… Вот увидишь. – В последнее время он постоянно мне это твердил. Или, по крайней мере, мне так казалось.

Я поднялась в нашу маленькую квартирку на втором этаже и прилегла на постель. Мы так и не успели сделать ремонт, и потому наша комната выглядела унылой и запущенной. Я ненавидела эти обои с выгоревшими бутончиками роз, потолок в никотиновых пятнах и пожелтевшую от времени побелку. А теперь мне предстояло просиживать здесь долгие мучительные часы одной с ребенком, в то время как Беппи один будет работать внизу. Меня охватывал страх, как и любую женщину, готовящуюся стать матерью, и вместе с тем я злилась на этого еще не родившегося ребенка за то, что он собирался появиться так скоро.

Именно тогда я возобновила переписку с Одри, потому что, хотя нас и разделял океан, мы оказались в схожей ситуации. Если она мне в чем‑то и проигрывает, писала она, так это в том, что до сих пор живет со свекровью. Луис продолжал брать дополнительные смены в надежде, что в один прекрасный день они смогут поселиться отдельно. Всякий раз, когда приходили письма с синим ободком, доставленные авиапочтой, у меня поднималось настроение. Читая о том, как ей грустно, как она устала или раздражена, или о том, как она скучает по нашим беззаботным дням, мне становилось немного легче.

Но когда родился ребенок, даже письма Одри перестали меня особенно интересовать. Казалось, будто я вяну, как розы на обоях. Изо дня в день повторялось одно и то же: покормить, поменять пеленки, уложить спать… Я старалась изо всех сил и ждала, когда же я наконец полюблю этого ребенка.

Я видела, как реагировали на малышку другие люди: крепко обнимали ее, нежно целовали в макушку, восторженно восклицали, какая она красавица. Беппи прибегал из ресторана при первой возможности и стоял возле ее кроватки, с немым восхищением глядя на дочь. Но когда я смотрела на нее, то видела лишь череду нудных, изо дня в день повторяющихся обязанностей, и все, чего мне по‑настоящему хотелось, – это свернуться калачиком на постели, закрыть глаза и обо всем забыть.

– Нам надо как‑нибудь назвать нашу девочку, – однажды вечером сказал Беппи. Он вернулся, как всегда, поздно и сидел на краю постели, заглядывая в кроватку. – Меня то и дело спрашивают, как ее зовут, а я не знаю, что ответить. Стыдно людям в глаза смотреть.

– Назови ее, как тебе нравится, – равнодушно ответила я.

Беппи бросил на меня разочарованный взгляд, но ничего не сказал. Он не знал, как реагировать на мое новое настроение, в котором я теперь пребывала постоянно.

– Я назову ее Пьета, – решил он.

Позже я выяснила, что это означает «жалость». Я решила, что это подходящее имя для ребенка, чья мать забыла о том, что такое чувства.

Когда мои родители решили, что отец займется ремонтом нашей квартиры и на это время мне надо переехать к ним, я безропотно позволила им погрузить меня в такси и разложить вещи в моей старой спальне – так, словно ребенком была я, а не моя дочь.

Я выбрала краски для стен из цветовой палитры, которую мне принес отец: красные для кухни, желтые – для гостиной и синие для спальни. Самые яркие тона, какие нашла.

– Ты уверена? – Похоже, папа немного смутился.

– Да, нужны яркие краски, – решительно ответила я.

– Что ж, ладно, если ты именно этого хочешь.

Что касается мамы, она с радостью забрала бы у меня дочку, если бы я ей позволила, и полностью заботилась о ней. Но мне казалось, что уж по крайней мере поменять ей пеленки, искупать и накормить ее я сумею. Так что я скрепя сердце продолжала заниматься своими рутинными обязанностями.

И папа, и мама очень переживали из‑за меня. Вечерами до меня доносились их приглушенные голоса и, внимательно вслушиваясь, я даже могла разобрать слова.

– С ней все будет в порядке. Просто нужно дать ей немного времени, – частенько говорил отец.

Но мама сомневалась. Она хотела окружить меня заботой, но я решительно отвергла ее попытки и, как только отец объявил, что наша квартира снова пригодна для жилья, уселась вместе с дочкой в такси и переехала обратно к мужу.

Беппи, увидев, что мы снова дома, страшно обрадовался. Казалось, он забыл, что я изменилась. Но по мере того как проходили недели, он начал избегать меня. Всякий раз, когда у него выдавалась свободная минута, он сажал девочку в коляску, ставил ее у одного из уличных столиков и дулся в карты со своим новым другом – итальянцем по имени Эрнесто.

А я в это время сидела наверху одна – погруженная в собственный мир, абсолютно равнодушная ко всему окружающему. Бывали дни, когда я даже не давала себе труда одеться как следует. Если мне становилось холодно, я набрасывала на себя что‑нибудь прямо поверх ночной сорочки, чтобы в любой момент снова улечься в постель.

Наконец Беппи потерял терпение.

– Ну все, Катерина, довольно, – сказал он мне как‑то утром. – Сегодня прекрасная погода, так что вставай, одевайся и отправляйся вместе с Пьетой на прогулку.

Я знала, что он прав. Я уже давно не выходила на улицу. И потому послушно кивнула:

– Хорошо.

– Правда? Ты так и сделаешь?

– Да.

– Я буду следить за тобой и, если увижу, что в ближайшие полчаса ты не выйдешь из дома, вернусь и силой вытащу тебя на улицу! – Он был встревожен и вместе с тем раздражен.

Было так непривычно снова почувствовать на себе одежду, а на ногах туфли вместо домашних тапочек; застегнуться на пуговицы, а не просто завернуться в мягкий халат. Ноги с непривычки слегка дрожали, будто я долго и тяжело болела, и все вокруг казалось больше, ярче и шумнее, чем прежде.

Я толкала коляску между рыночных рядов, делая вид, будто выбираю покупки, хотя на самом деле думала только о том, сколько, по мнению Беппи, я должна отсутствовать. Может, час? Или больше? И удастся ли мне потом незаметно проскользнуть обратно в квартиру?

Я обошла вокруг квартала, вернувшись обратно через Хаттон‑Гарден, вдоль ювелирных лавочек. Я уже была почти на самом верху, когда поняла, что что‑то не так. Что‑то явно не вписывалось в привычную картину. Я смотрела на незнакомое лицо. Да, так оно и есть: у витрины ювелирного магазина, рядом с женщиной с огромным животом – такой же была и я несколько месяцев назад – стоял Джанфранко.

Я громко вскрикнула, но потом спохватилась и поспешно прикрыла ладонью рот. Двое прохожих остановились, посмотрели на меня, а затем быстро отвернулись и зашагали прочь. Только Джанфранко по‑прежнему не сводил с меня глаз. Он не пытался подойти поближе или заговорить со мной. Он просто стоял рядом с беременной женщиной и наблюдал за мной.

Я покрепче вцепилась в ручку коляски, опустила голову и пошла дальше. В голове вихрем проносились вопросы: что он здесь делает? Неужели он следил за нами? Или он оказался здесь случайно? Я почти бегом добралась до «Маленькой Италии», сгорая от нетерпения поскорей рассказать Беппи о том, что видела.

Но когда я перетаскивала коляску через порог, он поднял голову и спросил «уже вернулась?» таким разочарованным тоном, что у меня отнялся язык. Я поднялась к себе в комнату, ничего ему не сказав о встрече с Джанфранко.

Каждое утро, если только дождь не лил как из ведра, Беппи заставлял меня вывозить дочь на прогулку. И каждое утро я пыталась выдумать новую причину, чтобы не пойти, но слова застревали у меня в горле.

Джанфранко я встречала не всегда, потому что старалась менять маршрут. Но иногда я видела его мельком на противоположной стороне тротуара. Потом появлялся автобус, и, когда он проезжал дальше, Джанфранко успевал исчезнуть. Раз или два я замечала, как он стоял в магазине, выжидая, пока я пройду. Сначала его повсюду сопровождала беременная женщина, но прошла неделя, и он стал появляться один. Я не сомневалась, что он затеял со мной ту же игру, что и в Риме.

В конце концов я поделилась своей тайной, причем не с кем‑нибудь, а с Маргарет. Она по‑прежнему раз в неделю приходила к нам поесть и всегда сначала поднималась наверх, чтобы проведать меня.

– По‑моему, он следит за мной, – призналась я.

Хотя я ни единым словом не обмолвилась Маргарет ни о своем приключении в Амальфи, когда он обманом пытался провести со мной ночь в машине, ни о его истории с Изабеллой, я знала, что Джанфранко никогда ей не нравился.

Ее совет не стал для меня неожиданностью.

– Кэтрин, ты должна немедленно обо всем рассказать Беппи. Как ты вообще могла до сих пор молчать?

– Но он так рассердится, и... – Я до сих пор не знала, как облечь свои страхи в слова. – Может, он мне даже не поверит. В последнее время, с тех пор как родился ребенок, мы с ним не очень‑то ладим.

– Разумеется, он тебе поверит. Ведь это же Беппи!

Всякий раз, когда она приходила, я делала вид, будто у меня все в порядке. Она и понятия не имела о том, как трудна с недавних пор стала моя жизнь.

– Нет, я не могу ему сказать, – упорствовала я. – Он так счастлив теперь, когда у него появился свой ресторан, а это известие выбьет его из колеи. Я только все испорчу.

Маргарет покачала головой:

– Мне до сих пор не верится, что этот мерзавец объявился здесь. И по‑прежнему молчит, как воды в рот набрал, и не сводит с тебя глаз? Господи, какой ужас!

Я пообещала, что к ее следующему визиту обязательно поговорю с Беппи. Однако вскоре Джанфранко отчебучил такое, что мое обещание стало бессмысленным. Он заявил о своем пребывании в Лондоне так, что ни Беппи, ни кто‑либо другой не смогли бы это проигнорировать.

Каждый день Пьеты теперь подчинялся определенному распорядку: утром она ездила в больницу – папа, который шел на поправку, становился все более нетерпеливым и беспокойным; в дневные часы работала над платьем в швейной мастерской и слушала продолжение маминой истории. Она чувствовала, что дело идет к концу: платье было почти готово и рассказ тоже близился к развязке. Скоро Беппи вернется домой, и комнаты снова наполнятся шумом и запахом еды. Пьета с нетерпением ждала этого и в то же время сознавала, как ей будет не хватать уединения в этой маленькой комнате, шитья и маминого голоса, рассказывающего о прошлом.

– Так каким же образом заявил о себе Джанфранко, что застал вас всех врасплох? – спросила она в следующий раз, когда они устроились в мастерской.

Мать нахмурилась.

– Думаю, ты догадываешься, что он сделал, – сказала она. – Ты достаточно часто там бывала.

Когда до нас дошли первые слухи о том, что за углом вот‑вот откроется новая лавка, салумерия, весь персонал кухни «Маленькой Италии» загудел как растревоженный улей.

– Салумерия, – позже объяснил мне Беппи, – это такой типично итальянский магазин, где продаются итальянские салями и сыр, а также хорошая паста и оливковое масло. Может, мне удастся заключить с хозяевами сделку и закупать у них оптом все, что нам необходимо?

– А кто открывает эту салумерию? – спросила я.

– Похоже, об этом никто не знает. – Беппи ликовал. – Все окна заклеены газетами, но внутри трудятся рабочие, так что не сегодня завтра магазин откроется.

Через три дня над входной дверью появилась вывеска, на которой огромными ярко‑красными буквами было выведено: «Де Маттео, итальянский бакалейщик».

– Этого не может быть, – уверенно заявил Беппи.

– Еще как может, – возразила я и все ему объяснила.

Теперь настала его очередь сторониться людей. Всю следующую неделю он едва вспоминал, что у него есть жена и дочь. Я позволила ему самому сражаться с мрачными мыслями, но, когда однажды он взял выходной и утром не пожелал подниматься с постели, оставив Альдо одного управляться на кухне, я забеспокоилась.

Date: 2015-11-13; view: 263; Нарушение авторских прав