Глава 4. На рассвете голод все‑таки погнал лабрадора на поиски корма

На рассвете голод все‑таки погнал лабрадора на поиски корма. Пес дошел уже до того, что попробовал даже катышки оленьего помета, но с отвращением выплюнул их.

Когда он пил из заболоченного пруда, покрытого плавающими листьями водяных лилий, то заметил на маленьком камне лягушку, смотревшую на него выпученными глазами. Лабрадор прыгнул тщательно прицелившись, и когда лягушка подскочила, схватил ее в воздухе. Лягушка тут же исчезла в глотке собаки, а та уже оглядывалась кругом, надеясь поживиться еще. Но наградой за целый час терпеливых поисков была всего пара лягушек, поэтому лабрадор вернулся к товарищам. Те, видимо, уже поели, потому что оба облизывались, а вокруг были разбросаны перья и шерсть. Что‑то подсказало Лабрадору, что не надо тревожить старого пса: он все еще был очень изнурен и, кроме того, потерял много крови. Раны, нанесенные когтями медвежонка, вспухли и почернели от запекшейся крови и при каждом движении открывались и начинали снова кровоточить. Поэтому весь день терьер лежал спокойно на травке, греясь в лучах осеннего солнца и спал. Питался он тем, что приносил ему кот и всякий раз благодарно махал хвостом, когда тот приближался.

Молодой пес провел немало времени в поисках еды. К вечеру он совсем было потерял надежду, что‑нибудь найти, как вдруг судьба смилостивилась над ним: из высокой травы неожиданно выскочил кролик, – уже в белой зимней шубке и бросился наутек. Молодой пес помчался следом, опустив голову, вытянув хвост. Лабрадор то и дело догонял его, но никак не мог схватить, так как в последнюю секунду кролик увертывался от челюстей собаки. Но, наконец, собрав все силы, лабрадор сделал отчаянный прыжок и почувствовал в зубах теплое бьющееся тельце. Сразу забылись годы натаски, отучившие собаку вонзать зубы в живое тело. Сейчас, когда пес рвал теплое сырое мясо и прожорливо его заглатывал, он был похож на волка.

Эту ночь и большую часть следующего дня друзья оставались на старом месте, а погода была благоприятной – теплой и солнечной.

На третьи сутки старый пес почти оправился, раны его закрылись. Он целое утро ходил среди кустов мелкими шажками, потом хорошо выспался, так что выглядел теперь достаточно окрепшим и мог следовать дальше.

К вечеру животные покинули место, где провели три дня, и, не спеша, затрусили по тропинке.

Когда взошла луна, они уже отошли на несколько миль и оказались на берегу небольшого озера, которое огибала тропа.

В воде у противоположного берега, среди водяных лилий, стоял лось. Его силуэт, с большой рогатой головой и горбатой шеей, четко вырисовывался в бледном свете луны. Не обращая никакого внимания на незнакомых животных, появившихся у озера, лось несколько раз погрузил голову в воду, всякий раз подымая ее высоко вверх и круто выгибая шею. В камышах шныряли водяные курочки. Маленькая хохлатая поганка выскочила из воды, как чертик из ящика, и расходящиеся по озеру круги засеребрились в лунном свете.

Животные сидели, насторожив уши. Они наблюдали, как лось, осторожно ступая по илистому дну, вышел из озера, встряхнулся, в несколько могучих скачков поднялся на берег и исчез в лесу.

Вдруг молодой пес повернул голову и его чуткий нос задергался. Он уловил донесшийся издалека запах древесного дыма и что‑то еще, необъяснимое…

Спустя мгновение и старый пес учуял запах и вскочил, стараясь определить, откуда он? Тонкий хвост задвигался, черно‑смородиновые глазки заблестели.

Где‑то недалеко были люди – знакомый ему мир! Он не мог ошибиться – бесспорно, они что‑то стряпали и пес не в силах был противостоять соблазну. Он решительно затрусил туда, откуда доносился запах. Молодой пес неохотно последовал за ним, кот же сразу опередил обоих. Вероятно, он немного ошалел от лунного света, то замирал на месте, то опять, стремглав, мчался куда‑то, потом скрывался в тени, а секунду спустя осторожно крался за собаками. Они не обращали на кота никакого внимания.

Едва животные поднялись на холм, как увидели внизу, на вырубке, несколько костров. Огонь освещал палатки и берестяные вигвамы, разбитые полукругом. Вокруг каноэ, лежащих на берегу травянистого озерца, заросшего диким рисом, мерцая, летали искры и гасли над черной водой.

В отсветах багрового пламени четко видны были коричневые, продолговатые, с плоскими чертами, лица индейцев племени оджибвей, сидевших вокруг костров. Мужчины были одеты в разноцветные штаны и яркие клетчатые рубашки, но платья женщин были темных тонов. Два мальчугана (других детей здесь не было) ходили от костра к костру, потряхивая мелкие сковороды с кашей и помешивая ее лопаточками, чтобы не подгорела.

Один из индейцев в длинных мягких мокасинах топтал кукурузные початки в неглубокой яме, несколько мужчин лежали в стороне от костров, лениво покуривая и вполголоса переговариваясь. Другие неторопливо ели, наполняя оловянные тарелки вкусно пахнущей похлебкой из закопченного чугунного котелка. Время от времени кто‑нибудь из них кидал через плечо в кусты кость, и трое друзей сильно проголодавшиеся, внимательно провожали ее взглядом.

На краю поляны женщина провеивала зерно, пересыпая его из одного берестяного лотка в другой, легкий ветер относил мякину в сторону.

Старый пес ничего этого не видел, но уши и нос рассказали ему обо всем. Не в силах больше терпеть он начал осторожно спускаться со склона, заботливо оберегая больное плечо. Мякина попала ему в нос, и он чихнул. Один из мальчиков у костра оглянулся и потянулся рукой к камню, но женщина рядом с ним что‑то резко сказала, и он остался сидеть неподвижно, насторожившись.

Из темноты в круг света, падающего от костра, хромая, вышел старый пес. Уверенный в радушном приеме, он дружелюбно и заискивающе вилял хвостом, так что весь зад его ходил ходуном. Он прижал к затылку уши, растянул губы в жуткой гримасе.

Сразу наступила тишина, прерванная воплем меньшего мальчика, бросившегося к матери. Затем взволнованно заговорили все индейцы. Терьер был оскорблен и некоторое время колебался, но все‑таки с надеждой направился ко второму мальчику, который испуганно отступал, зажав в кулаке камень. Женщина вновь одернула сына, а пес, услыхав ее строгий голос, совсем упал духом и остановился. Поставив свою корзинку, женщина быстро подошла к нему и стала разглядывать его. Произнося какие‑то мягкие, успокаивающие слова, она потрепала его по голове и ласково улыбнулась. Старый пес прижался к ней, ударяя по ее ногам хвостом, счастливый, что вновь общается с человеком. Женщина присела около собаки, перебирая пальцами его уши и поглаживая по спине, а когда он лизнул ее в лицо, рассмеялась. Тут оба малыша подошли поближе да и все остальные обитатели лагеря тоже собрались вокруг собаки.

Теперь терьер был на верху блаженства; он был центром внимания, пользовался успехом у благодарной публики: когда один из мужчин бросил ему кусок мяса, он начал служить, хоть и причинял себе этим мучительную боль, махая лапой просил еще. Это вызвало приступ хохота у индейцев, и пес вновь и вновь повторял свой трюк, пока не устал и улегся, запыхавшийся и счастливый.

В награду индейская женщина нежно его погладила, потом ложкой достала из котла кусок мяса и бросила его на траву. Старый пес захромал к мясу, но прежде чем есть, поглядел вверх, на склон холма, где оставил двух своих товарищей.

Прыгая с уступа на уступ, скатился вниз камешек. Затем из темноты появился длинноногий голубоглазый кот. Прежде чем подойти к собаке, он огласил поляну скрипучим заунывным воем, а потом беззастенчиво отобрал у нее кусок мяса. Восторгу индейцев не было предела. В приступе смеха оба мальчика, колотя пятками, катались по земле, кот же тем временем невозмутимо пожирал мясо.

Бультерьер понял, что люди рады им, и присоединился к общему веселью. Он так старательно катался по земле, что его раны снова открылись: когда он вскочил на ноги, по бокам его бежали струйки крови.

Молодой пес все это время прятался на склоне холма и внимательно наблюдал за происходящим, хотя и нервничал, так как пора было идти дальше. Он видел, как сытый и довольный кот свернулся на коленях у одного из мальчиков, дремавшего у костра. Он слышал насмешливые голоса индейцев, потом маленькая вся согнутая, древняя старуха вдруг что‑то сказала горячо и серьезно. Ковыляя, она подошла к мирно лежащему у костра псу и стала разглядывать его плечо. Затем кинув несколько корешков рогозы в кипящий котелок, намочила в отваре немного мха и приложила его к ранам собаки. Старый пес не двигался, только тихонько стучал хвостом. Закончив, старуха поддела берестяным черпачком еще кусок мяса и вывалила его на землю перед собакой.

Но вот костры почти догорели, индейцы начали укладываться спать, а товарищи лабрадора по‑прежнему не обнаруживали ни малейшего желания возвращаться. Молодой пес забеспокоился.

Скользя, как тень, между деревьями на холме, он обежал лагерь и вышел, в четверти милях на берег озера. Здесь он несколько раз резко и повелительно пролаял.

На обоих его спутников это подействовало, как звук набата. Кот выпрыгнул из рук сонного мальчика‑индейца и подбежал к старому псу. Тот был уже на ногах и с недоумением щурился и оглядывался. Кот гортанно промяукал и уверенно побежал прочь от лагеря. Войдя в тень леса, он оглянулся и стал ждать. Старый пес встряхнулся и послушно побрел за котом, хотя ему очень не хотелось покидать теплое место у костра.

Индейцы, молча наблюдавшие эту сцену, не остановили собаку. И только женщина, что первая ее приласкала, тихонько пожелала путешественнику счастливого пути.

На опушке леса собака остановилась рядом с котом и оглянулась, но призывный, повелительный лай послышался снова; терьер и сиамец скрылись в темноте.

В эту ночь оба путешественника обрели бессмертие, хотя и не подозревали об этом, будучи глубоко безразличны к славе.

Старая индианка сразу догадалась, кто были старый пес и его спутник! Это была Белая Собака Оджибвеев, священная Белая Собака, чье появление пророчит бедствие или удачу.

Духи послали ее, голодную и израненную, для испытания гостеприимства племени, а чтобы маловеры не сомневались в этом, – дали Белой Собаке в товарищи кота. Потому что какая же обыкновенная собака допустит, чтобы кот утащил у нее мясо?

Посланник духов встретил радушный прием, его накормили и полечили. Предзнаменование наверняка окажется счастливым!