Наука о земле 30 page

Посредством исключения словесных стихий эллинских и сомнительных, т. е. принадлежащих равно эллинскому и славянскому миру, можно обнажить неэллинскую основу латинского языка. Разбор ее представляет, во–первых, характер восточноиранский; во–вторых, это характер, уже принявший клеймо славянской особенности. Всего разительнее и важнее в последнем отношении беспрестанное употребление соединительного сит (славянск, со), не только в смысле совокупности, но в смысле быстрого, оконченного или однократного действия (таковы conjicere, conclamare, comburere, confiere, converters, cormere, corridere и другие), но весьма важны также многие другие подробности словоращения. Таковы: употребление глагола volere (волити, избирать, см. Суд Любуши) в смысле частицы, означающей выбор, vel (сл<ав.> иль, аль, соответствующие другой славянской форме хоть или хошь), переход самого соединительного со в форму сит, соответствующую славянскому же соединительному ко (которое так же иногда входит как составное в глаголах, напр., кладу, краду и т. д.); окончание составных слов мужеских на or (сл<ав.> ель) и особенно женских на ix (род. icis, сл<ав.> ица, род. ицы); отношение между буквами t и с или qu в сравнении (tantum, quantum, tails, quails, tandem, quando, turn, cum и пр.), совершенно соответствующее славянскому словообы- чаю (ибо санскритское наречие употребляет в тех же случаях та и я, а германское g и Ъ, и то не всегда); окончание слов, выведенных из глагола на men, соответствующее славянскому на мя или на мень, бессмысленное в грамматике латинской, но законное в славянской по причастной форме на мо (впрочем, эллинское имеет ту же форму на μένος ); бедность прошедшего времени в глаголах и составление будущего посредством приложения звука бо, т. е. глагола быть во всех спряжениях, ибо Теренций говорит servibo; окончаний существительных на tas (crudelitas, veritas и пр.), соответствующее славянскому на та (чистота, правота, доброта и пр.) и явно составленное из приложения местоимения тот или тат, ср<едн. род.> то, женск, та (добро‑то, право‑то), которого латинский язык уже не имеет; умягченные окончания на ia, как в славянском, который, впрочем, еще охотнее употребляет ie; окончание собирательных на ва или ба, как в славянском (caterva, turbo и пр., слав. гурьба, братва, детва и пр.), из утраченного множественного, которое, впрочем, у нас еще сохранилось в исключениях (кумовья от кум) или перешло в умягченный звук (братья от брат и пр.); признаки древнего причастия на мо в прилагательных (как optimus, очевидно, из optare), окончание на lis (debilis, flebilis, gracilis, missile, cubile и пр.), совершенно сходное с славянским на лый (усталый, езжалый, бывалый, точило, красило), то же из средней причастной и глагольной формы, которой латинский язык не имеет, а славянский сохранил, утратив ее средний характер (средний характер причастия на лый причиною тому, что римляне из него составили и страдательную форму, о которой мы говорили, и полудействительную, edulus, credulus и пр.); к ней же относится, вероятно, и окончание на rus (canorus и др.); окончание на х из славянского на ч, от причастного действительного на щий (vorax, edox и пр., сл<ав.> ткач, толкач и пр.). Эллинское наречие имеет то же окончание, но также без законной причины, которая сохранилась только у нас, и от этого в эллинском заметно так же влияние славянской, уже образованной, особенности, как и следовало быть в народе, получившем многие начала веры и просвещения от фракийских, иллирийских и малоазийских славян; изменение в глаголе, выражающее действие учащенное (saltitare, volitare, meditare и др.), так же как в славянском, в котором учащение выражается полногласием в окончании на а, изображение превосходной степени в прилагательных, в котором, несмотря на конечный mus, слышен признак превосходной степени славянской ший (velocissimus, ferocissimus и пр., ибо формы celerrimus, simillimus суть только сокращения); должно прибавить, что окончание на simus или sumus может еще объясниться чисто славянским выражением превосходства самый с прилагательным, выражением глубоко философским (как будто олицетворение самого качества), и тогда simus или sumus были бы только перенесением слова самый к концу слова, иначе обращением префикса (предложения) в суффикс (приложение), то есть действием, которое весьма легко заметит всякий, беспристрастно сравнивающий латинское наречие с славянским, возможность опускать глагол быть (подразумеваемое esse), общее, но в разных случаях, славянам и римлянам; явное существование звука ы, скрывавшегося под одним знаком с и (у), одно только это предположение, которого даже нельзя назвать предположением, объясняет переход и в мнимый у: maximus- maxurnus, читай максымус и пр. Оттого‑то мы и видим, что множество слов общих латинскому и славянскому представляют прямое тождество буквы ы и у (быть —fui, кры, кровь — cruor, бык — buculus, ты — tu, мы — mus в глаголах, мышь — mus и т. д.). Такие и бесчисленные другие примеры, взятые из словоращения, о которых мы пространно не говорим, доказывают, что оно было не только под законами восточноиранскими, но в прямой зависимости от развития славянского. Сверх самых законов словосоставления мы находим в лексиконе латинском сильнейшее доказательство той же истины. Исключив те слова, которые по своему явно эллинскому происхождению носят на себе признаки позднейшего введения, или по тождеству многих эллинских и славянских начал подлежат сомнению, критика должна признать сходство большей части остальных с коренными славянскими. Выписывать примеры почти невозможно по их множеству, но должно обратить внимание на самые разительные. Таковы: columba — голубь, перешедшее к кельтам в colum, но чуждое общеиранскому языку и одноначальное с словом голубой, от чего он и носит прозвище сизый; palumba (то же слово под условием перемены ко в па, как кол Hpalum); fulmen — полмя nflamma — пламя; betula — ветла, от ветлый, утлый, т. е. слабый; balneum — баня, batuere — бить; ire — идти; bibere, potare — пить; brachium — рука; bubulus, буй — вол, дикий вол; burrus —бурый; butire— выть; cadere— падать; caerulus не от coelum, а собственно серый или сизый; calamus — от солома, корень стлать или сломать, пословица сила солому ломит, т. е. все, что может быть сломанным; calidus — от калить, сатепа от камень, богиня гор, муза; caminus — вероятно, от того же, campus — копань, то же, что новь: коп, земляная мера; сареге — от хопать, брать; capus — от скопить; carmen — от чары, колдовство; carpere — черпать; casa — хата и хижина; caseus — козий сыр; castus, incestus — чистый (у мизийцев славян жрецы холостые назывались, по словам греков, ктисты — чисты ^[390]); caurus— кура, так же как бореас— буря, бора у черногорцев и зефирос, холодный ветер у Гомера, — сивер; cavus — ховать, прятать; сетеге — зернить, отбирать хлеб; granum — зерно, от того же и granais; chalybs — сталь от хвалистов приевксинских (семья из отрасли саков, греки звали ее καλύβη); cippus — колодка для ног, цепь, caesaries— коса, санскр. кеса, волоса; danger — крик орла, клёкт; сопит — шкура, кора; coruscus — горющий, то же перешло в глагол; co‑gitare, считать; crudus, crudelis и другие—от кры, кровь; cuneus — клин; curtus — от коротить, греч. κυρτός, само выводное; crusta — от хрусткий, сухой; cedere —ходить, прошедшее шед, dolare —рубить, долить, делить, корень два, из чего немецкое— theilen, как thur из «дверь»; dolere — болеть изменением начальной буквы, как bonus и duonus или bellum и duellum; dormire — дремать, donee — донеже: dum — предлог до, обращенный в союз — важный суффикс; тогда когда, т. е. до–того, до–кого, у римлян в quando и с носовым звуком в tan‑dem, так же и префикс славянский, перешедший в латинское ad; ensls — слав. нзить или язить, ранить; est — есть и edo — еду иначе ем, edo, es, est, ем, ешь, ест, edimus, edunt— едим, едите, едят; eruere — рыть; aio — баю; faba — боб; fascts — вязка; fastidire — постыдить, fel — желчь; fen — в смысле «очень», пре; foenus — сено, от сею. Кельтское fen без корня; flacceo — от блекнуть; flagitare — вероятно, от plaga — плач, несчастие; flams — плавый; flectere — плести; floccus — клок; fundere — пудить, гонять; forae и fores — двор, твор, затвор и проч., fomix — горница; forare — будить; fodere — от корня под; julgere — от корня пыл, от чего пылмя или полмя; futvus — от того же; fUmus — дым через средний утраченный переход в б; gibba — горб; glans, род. glandis — желуди; gleba — глыба; gloous — клуб; glubare — лу–бить; gluttus — глотка; gradior — гряду; gracus — грач; grabatus — кровать, от крыть; hen — вчера, вечерни с переходом в придыхание; hiare — зиять; hostis — гость, по Ци–церону; idoneus — удобный; ignis — огонь; ita — сокращенное из itaque — итак, — labare — слабый; lacertus — лак/ость, локоть; laevus — левый; levis — легкий; lana — волна; laxus — ложь; levir — прежде, devir — русск, дверь; lingua — лишний; lepor— лепота; mains от малый, как итальянск, cattivo, англ. caitif из captivus и французск, miserable в смысле злого (в санскр. бала— мальчик); malus, мачта—от вал; mas — муж; meditari — учащенное из mederi, корень ведать; melior — корень милый или велий с переходом в носовой звук; mensa — от мясо; mensis — от месяц; merda — от смердеть; meta — мета, цель; molere — молоть; moriri — морить; пат — но, с изменением в носовой звук и с частной переменою в значении: nares — ноздри, так же составленное, как немецк. Nasen‑loch; nasus — нос; nesi — древняя форма священного слова sine — без с носовым звуком (в уставах Дианы Авентинской); nequaquam — не–како; neque — неже, то же, что ниже, вообще не в составе слов отрицательных; negare — некать, отрицать; nihil из ни и hilum — гиль, вздор; novus — новый; nutrire — от нутро, внутренность, утроба и проч., от чего опять латинск, uterus; ob—об и все его составные, напр., objurgare — русск. обругать; obire — русск, обойти и пр.; orare — орать, кричать; lux, lucis — луч; lucus — луг, лес в низине (у северных вендов), palum — палка; per— пере: соединение греческих περι и παρά; pingere — писать; pistum — пест; plagae — пологи; pleos — племя, если plebs не происходит от pleo, как полк от полный, от чего и немецкое volk и особенно латин. vulgus, собственно в смысле войска, ибо таков был состав римского plebs, военная дружина; palatium — палата, роепа — пеня, корень пнить, ударять, от того пенязь, пенная плата, из чего немец, pfenning; polles — палец; post — после; praeter — през, древняя форма слова через; precare — просить; puloher — больший; qui — кий, quatuor — четверо; quatere — качать; populus — тополь; rabere, из которого rapere — рвать; nudus — нуждный, бедный; repudiare — отпудить, прогнать; res — от речь, как вещь от веча, как германск, ding от di, собрание народное (речь — форма, сохраненная в польском языке для собрания); regere — рядить, ражий, великий; rigina — у Лукреция рядная, нарядная девушка; ructare, rancare, raucus — от рык; ringi или ringere — то же; ros — роса, греческое ĕροη и δρδσς;; далее rumpere — рубить; russus, rusceus и проч. — рудый, русый, рыжий и др.; sol, род. sails—соль, р<од.> соли; sanctus и выводные — святый; satur — сытый; scelus — корень слав. жаль; scire — от утраченного чить, учащенное читатб, собственно знать с почтением, от того честь и чивый, знатный, важный и тороватый; в латинском из него истекли scitare или scitari и gitare в cogitare; sabina (слово иллирийское), копье, от совина — корень совать, как и сула или сулица — это слово приводим не как латинское, но как след древней Иллирии славянской; scintilla, искра от светило, отзывающееся в эллин. Σπινθήρ; scabere — скоблить, еще яснее в лат. scobs — оскобки, scobina — скоба, по Варрону ^[391], от древнего скоб; сл<ав.> из этого корня составило скепить–щепить и пр.; scribere — скребсти; secare — сечь–се–ку; securls — секира, орудие славян — саков даже в Бактрии ^[392]; sedere— сидеть; sedile— седло, древнее слово для престола; seo (древнее) — сею; seta — щета, щетина; sic — быть может, от sit hoc, вероятнее от cue из местоимения сии, как вторице от вторый; siceus — сухой; similis — вероятно, от со и милый, так же как англ. smile от ухмыляться, то же, что улыбаться: в одном случае корень лыб, люб, в другом мыл, мил, — заметим, что тождество ы и лат. и даст из лыб — lubeo, т. е. лыбео, а из мыл — mulier, т. е. мылиер, единственный разумный вывод для этого слова; sipare — сыпать, sobrinus — серб или собр, родня, от собе, себе; socer — свекр; sol — солнце; somnus — сон; sonus, явно в старину suonus — звон; sopire — сопеть, дышать во сне, усыпляться; sordes — от сор; spina — спина — в другом смысле шип и, след., шипина; squalere — быть хворым, больным; stringere — в смысле резать, стригу; struere — строить; suavls и suadere — сладкий; succus — сок; sugere — сосать; sum — древнее esum, es, est, sumus, estis, sunt — есмь, ecu, есть, есмы, есте, суть; suns — свой; tabula — корень taba, сл<ав.> став, стол; talls, qualls —толгий, колий, от толь, коль; tangere — древнее tagere — тягать, теперь трогать; tendere — тянуть; tamenare — темнить; tepeo — корень теп–лый; tenuus — тонкий; tuus — твой; vastus или uastus, пустой; vendere от venum‑dare — в этом виден настоящий смысл слова вено, теперешний калым, цена за невесту: быть может, общее начало со словом менять (венец происходит от вяжу с древним носовым звуком и не имеет ничего общего с вено); aper‑oт вепрь; ventus — от ветер, корень вею, древняя иранская причастная форма на три, vertere и vortere — вертеть и вортеть, напр., ворот и пр.; verus и все его выводные—вера, истина. Тут проявляется глубоко философская мысль древности, что истина и сила одно и то же: средний звук е в слове вера дал начало во всех языках выражениям правды и могущества и в латинском разделялся на две семьи, одна от vir— сила, другая от iw—-свет и истина; тут же находим и verbum — слово правое. Да не боятся работающие истине! Им принадлежат свобода и торжество. Истина, и одна истина, есть сила. Vereri— бояться, собственно почитать, верить; vos — ва и вас; vincire и vincere — вязать и вонзать; vetus — ветхий; vindicare — винить; undo — вода; uter — едва ли не quuter— который; pulvis, читай пыльвис, — пыль. Множество других примеров таких же разительных можно бы представить, не говоря уже о тех, которые более или менее подвергаются сомнению по искажению или перестановке букв (как alba, белая, niger, черный и др.); но, бесспорно, всего важнее для критического языкознания совершенное тождество спряжений латинского и славянского. Чтобы убедиться в нем, надобно вспомнить, во- первых, что древняя форма латинских времен глагола esse была не ego, erim и т. д., но eso, esim и пр.; во–вторых, что закон глаголов выражен только в первом спряжении и более или менее искажен в остальных. Разбор этого спряжения представляет нам основу бедную и простую. Возьмем в пример глагол rancare (рыкать). Настоящее время составлено из корня гапс и местоименных окончаний. Прошедшее несовершенное из того же корня в форме участительной, может быть, из глагола быть в прошедшем (в южнославянских наречиях быо, био и бео) с местоименным окончанием: гапса — barn. Прошедшее совершенное из причастия на в (рыкавший) — rancavi (рыкав — форма малороссийская); давнопрошедшее из того же причастия с приложением глагола есмь по образцу церковнославянской речи rancav‑esam (рыкав есмь). Будущее из корня и глагола быть в будущей форме (буду) гапса–Ьо, с усечением окончания. Третье лицо множественного числа представляет эту истину с особенною ясностию: гапса–bunt (рыкать будут). Прочие времена составлены совершенно по тому же закону, и причастное прилагательное на bundus (ranca‑bundus) не оставляет никакого сомнения. Повелительное носит еще следы глагола ire, употребленного для обозначения веления; то же заметно в супинах. Славянский язык составляет повелительное точно так же из корня и, корня глагола идти: страда–й, гуля–й: гляде–й (и и е сливаются в гляди) и пр. Итак, все спряжение латинское основано единственно на трех вспомогательных: есмь, быть и идти, как славянское, и в том же порядке. Глагол же быть представляется в своей первобытной форме на б, а не на ф. Вкропившись в кристаллизацию других глаголов, он уцелел и сохранился невредим от влияния чуждых стихий и законов местного благозвучия, изменивших его в отдельном его существовании (fui из было, по–гречески же πέλω, из быль). Таким‑то образом обличается чисто славянская основа латыни, и филолог достигает путем беспристрастной критики до тех же результатов, которые уже были ясными для критики преданий, сказок и исторических свидетельств. Мы видели, что весь южный берег синя моря (Эвксина), то есть страна саков и гунов (йакастана и Гунастана клинообразных надписей ^[393]), и восточный берег моря белого (пелага, славяне и теперь так зовут архипелаг), страна вендов великих; так же как и земля троянская, были населены славянами. Миф о бегстве Энея, соединяющий основание Альбы (Белой) с падением Трои, и предания Рима, связывающие Ромула с Альбою, вполне оправдываются славянскою основою латинского наречия и с своей стороны подтверждают славянство северо–западных жителей Малой Азии, если бы оно еще нуждалось в подтверждении после ликийских надписей. Одна только щепетильная критика и полуневежественная ученость могли отвергать сказание об Энее, т. е. троянце, основателе Альбы. Просвещение истинное узнаёт правду древней повести из прямой зависимости Альбы и Рима от поклонения Венере, матери Энея и матери Ромула под именем Ргеи Сильвии (Фрея, Венера Лесная). Другие стихии веры вошли позже, но память о первенстве Венеры перед другими богами сохранилась в слове, выражающем поклонение вообще или обожание (venerari). Эта примета сильнее всех хитростей. Прибавим, что при Ромуле празднуются уже праздники Нептуну, т. е. водяной стихии, и эта черта весьма важна в отношении к религии, как мы уже видели по отношению Лакшми к водяному Вишну и Ванадис к Ниордру. Филология не позволяет уже никаких сомнений и связывает неразрывно Рим и Альбу с славянским Пергамом. Отследив основу слова римского, мы должны заметить, что, по всем вероятностям, наречие альбанское, то есть троянское, принадлежало к западным отраслям славянского языка, по носовым звукам (columba, venter, ventus и т. д., в восточнославянском: голубь, ветер и пр.). Но смешно бы было воображать, что тридцать веков, протекшие над славянами, что эти века бедствия, страдания и борьбы не изменили все их первобытные общины, всю их тихо человеческую жизнь, и что они не исказили ни одной мысли, ни одного слова, ни одного звука. Наречие латинское представляет много свидетельств о том, что язык славянский во времена темной древности, когда молодая сила возникающей Эл- лады еще не разметала высоких стен Трои, был еще гораздо ближе к древнеиранскому и к священному слову Индустана, чем в наш век, или даже при начале государственной жизни в России и христианства в мире славянском. Множество слов, совершенно чуждых эллинскому языку или носящих по крайней мере отпечаток неэллинской личности, связыают Рим прямо с первоначальным Ираном, то есть с восточною отраслию иранского племени. Таковы, напр., ansa (ручка, сане. анса), at (но, сане. an), aqua (вода, в других наречиях — ара, сане. an); ав (от, из сане. ana или ава); vestis (одежда, сане. востра и другие формы того же слова); anguis (уж, сане. аги); aevus (век, сане. аюс), hie (здесь, сане. ига); were, супин ustum (жечь, сане. уш), атаге (любить, сане. кома); caterva (толпа, сане. коти, великое число); соПит (шея, сане. гола); gravis (важный, сане. гурви), scindere (колоть, сане. чгид), talus (пятка, сане. тала, мякоть ноги); tundere (ударять, сане. тунд); dens, род. dentis (зуб, сане. данта или десана), domare (покорять, сане. дам); durus (трудный и злой, сане. дур); nidus (гнездо, сане. нида); пит (вопросительная частица, сане. ну); pes, род. pedis (нога, сане. нага); par (равный, подобный, сане. пара, другой); palari (блуждать, сане. пал, ходить); manus (рука, сане. мани), pinguis (жирный, сане. пина, толстый); purns (чистый, сане. пу, очищать); putidus (вонючий, сане. пути, вонь); valens, praevalens (сильный, сане. вала и провала); mactare (убивать в жертвоприношениях, сане. мадья); mens (ум, сане. манас), medulla (мозг, сане. мэдас)^етти5 (двойной, санс. ямана); juvenis (юный, сшс. юван), 1аЫ (падать, сане. ламб), vir (муж, сане. вира, герой); irritus (бесплодный, неудачный, сане. вритга, вотще); servare (сохранять, сане. сарва, все целое); seandere (всходить, сане. сканд); somnium, sopire (сон, спать, сане. свапна, сон); suavis (сладкий, сане. своду), sudare (потеть, сане. сеид); anser (гусь, сане. Ганси;, gena (щеки, сане. гану, челюсть); viridis (зеленый, сане. горит) и так далее. Многие из этих слов исчезли совершенно из славянских наречий, но многие еще живут в формах несколько измененных или перенесены на другие предметы иносказательною прихотью народа. Так, напр., санскритское ком, лат. атаге слышно в польском кохам, санскр. уш, от которого ушна (горячий), лат. ustus, служат основанием словам юг, южный; санскр. тала, мякость оконечностей, из которого лат. talus, изменилось в делань, длань, из которого составилась перестановкою букв ладонь (как бакалдина из колдобина или ведмедь из медведь). Таковы же отношения между сан. тунд, лат. tundere и тузить; сане. данта или дасана, лат. dens и десна; санскр. дур и лат. durus и словом дурь; сане. нида, лат. nidus и гнездо; сане. макга, лат. mactare и пахтать (бить, сбивать); сане. мадья, лат. medium и меж, между, перемежек, межень и так далее. Не нужно более распространяться об этом предмете, но прибавим, что латинский язык во многих подробностях показывает нам первобытное состояние славянского и, может быть, только в этом отношении и заслуживает подробного изучения: ибо сам как lingua franco, составленный из неорганического смешения, он не может иметь никакой важности в сравнительном языкознании. Его место в этой науке стоит ниже литовского и наравне с языком новоперсидским или албанским, т. е. новоэпирским. Все они важны только для определения первобытной семьи, давшей основу новому народу, но не для истории слова человеческого или человечества вообще. Так, напр., может быть, язык Албании докажет колонизацию кельто–иберскую, но не свяжет кельто–иберского слова с первым общечеловеческим. Так персидский язык обличит сильное влияние сирийских семитов на иранцев, но, конечно, не откроет высоких тайн мысли, развившейся в речи иранской или семитической. Со временем все эти частные наречия совершенно потеряют свое значение, но теперь они (точно так же, как и позднейшие смеси, напр., наречия романские) приносят ту пользу критике, что добросовестные ученые узнают в них всю ничтожность априористических выводов и всю беззаботную свободу произвола, исказившего первоначальный язык. Мы представили любопытные примеры этого произвола в переходе слова земля в немецкое Himmel (небо) и неба в скандинавское Нивельгейм (ад), но едва ли не всех разительнее переход санскритского (вероятно, общеиранского) пуруша (сперва дух, потом муж, мужчина в мифическом значении) в русское слово порось (самец животных вообще, напр., бык— порось, хряк, порось и боров в особенности, от чего поросенок) и, наконец, ъ латинское слово porcus (свинья). Этот частный случай, поучительный в языкознании, наводит нас невольно на обстоятельство, весьма важное в истории религий. Рим признавал свиней за священных животных по преимуществу; Скандинавия и восточная (отчасти также и южная) Германия посвящали их Фрейру или Фрею; северная Сирия иранская в вепре, убившем кушитского Адониса, изображала своего грозного владыку ^[394], некогда свободного, чистого и духовного, но утратившего духовность и чистоту в кровавых войнах племен и в глупом синкретизме вер; Индустан представлял в виде вепря Вишну в его важнейшем аватаре, когда он спас от бездны вод погибающие миры. Наконец, в областях славянских зимний праздник христиан представляет еще в народных обрядах отзвук старого язычества, и все, от богатого до бедного, разрешают пост свежиною и дают это имя, общее по своему коренному началу, свиному мясу. Сверх того, в северной части Тамбовской губернии и в прилегающих к ней Рязанских уездах накануне нового года за ужином домохозяин подымает поросенка и просит у него хорошего урожая и всяких благ, причем другие члены семьи поют: Ай Василь! Не нужно нам уже повторять доказательства о северном происхождении человекообразного поклонения Вишну, которого все мифы и характер носят на себе признаки ванской его родины; не нужно напоминать, что Фрей есть важнейший представитель ванского религиозного мира в Скандинавии и потому является только в славянской части Германии ^[395]. Легко понять, как слово священное, выражающее идею мужского начала в вечно мудрствующем Индустане, было употреблено бытовым умом славянским для выражения мужского пола в животных и особенно в породе, посвященной их великому божеству. Таким образом Прий с своим вепрем и Прия со своею голубицею перешли под разными именами (Вышняго, Яраго, Венеры, Ванадис и пр.) от славянского центра ко всем окружным племенам, никогда не теряя вполне своего славянского первобытного типа. Быть может, и это вероятно, народы, враждебные этому восточно–иранскому началу оказывали особенную ненависть к животному, признанному за священное племенем славянским, и оттого кушиты посвящали его губительному Тифону ^[396], и среднеазийцы изображали в нем злого владыку подземного царства. Закон Моисеев, чистейший и единственно чистый остаток древнего иранства, разделяет эту вражду ^[397], но, хотя проявление сходно, причина могла быть совершенно противоположна, и в высокой мысли духовно просвещенного пророка лежало столько же ненависти к человекообразию северному, искажению веры первобытной, столько и к кушитству, ее исконному врагу. Это только догадка; но как бы то ни было, очевидна прямая зависимость Фрея, с одной стороны, и Вишну — с другой, от славянского влияния. Западная Германия, свободная или почти свободная от примеси (кроме Рейнского устья и Бельгийского поморья) не знала, по словам Тацита, поклонения богиням, а отделять Фрея от Фреи было бы совершенною нелепостью. В мире же религии скандинавской Фрей является как пришелец из Ванской стороны, с берегов славянского Дона, а по словам ранних летописцев, как царь земли восточной, Фрей, Фрея, Ниорд — бесспорные ваны, и круг их пополняется поэтическим лицом Гораги и темным, но весьма характеристическим мифом о Квасире. Кубок Браги, так же как и кровь Квасира — вдохновение певцов; вепрь Фрейра — пища героев. Все эти мифы носят на себе отпечаток мирного и гостеприимного быта и резко отделяются от религии Аза–Тора и древнего темного Одина. Русскому человеку не нужно объяснять смысл слов брага и квас, в которых содержится понятие о броженом, квашеном, хмельном напитке вообще. В Фрее и Браги видим мы те же лица, которые нам являлись на эллинском Олимпе под именем Аполлона и Ареса, лица, тождественные в своем начале и разделенные только невежеством позднейших поколений, для которых прозвища сделались собственными именами. Критический разбор наречий скандинавского и восточногерманского представляет выводы, совершенно согласные с теми, которые уже даны нам критикою религий и преданий. На берегах Гангеса мы уже отделили человекообразного (несмотря на избыток рук) Вишну от многозначительных и первоначальных Брахмы и Шивы, вмещавших в себе полноту древнего иранства с его религиею творящей свободы (т. е. воли) и первобытного кушитства с его поклонением необходимости органически производящей. Прибавим еще, что от этого средняя система, плод примиряющего утомления, система эманации, сильно связана с вишнуизмом и гораздо более принадлежит ему, чем брахманизму и шиваизму. Мы уже видели явное происхождение Вишну из стран северо–восточных; мы знаем, что несколько раз Индустан, крепко огражденный с северной стороны ледяным оплотом Зимавата (Гиммалаи), был завоеван пришельцами с северо–востока, и именно из той стороны, где жили древние азы–ваны. Быть может, в самом имени Бактрии или Вактрии находится подтверждение всех других выводов и доказательство ее славянского населения. Общее мнение, которого нельзя решительно отвергать, признает в слове Бактрия или Вактрия персидское слово вахтер, т. е. Восток. Не должно, однако же, забывать, что санскритский и, вероятно, древнеиранский язык имел слово вактри (говорящий), от глагола вач (вещать), и что весьма позволительно подозревать (при других доводах) в имени области простой перевод или другую форму слова славяне, так же как и в Ретии (от слова речь). Еще недавно открылось Европе неисчерпаемое богатство брахманской словесности; изыскания филологов до сих пор ограничены недостаточным знанием санскритского языка и неопределенностью эпох, к которым принадлежат его памятники. Ошибки ученых понятны, извинительны их излишние восторги, их невольные предубеждения и детское доверие к изумительным трудам индийских грамматиков и лексикографов. Вскоре наступит лучшая и просвещеннейшая эра. Многое, что теперь кажется коренным и родовым богатством брахманского наречия, будет признано за принятое и благоприобретенное; но уже теперь можно легко указать на многие формы, утраченные в Индии и сохраненные в славянских наречиях (напр., предлог за, обратившийся в префикс и нисколько не сходный по своему началу с предлогом со или префиксом са), и на многие слова, которые прямо перенесены из речи славянской в слово брахманов. Таковы имена богов и народов, о которых мы уже говорили (Вишну, Кувера, Каннара), таковы же, вероятно, слова: ударка (будущий, от корня бгу, быть, в его славянской форме будущего буду), каруна (горе, от корня кара или горе, выводное горюю, горюн), сарае (озеро, стоячая вода, нелепо выводимое из корня сри— ходить и явно перешедшее из слова озеро от корня зреть и предлога о), дьяс (ъ слове садьяс, сейчас, от слова час, которого корень глагол чаю, как momentum от глагола meminisci, то есть mnisci), дам (покорять, от глаголало сл<ав.> имать и утраченного префикса до, русское донимать), снуша (сноха, от корня суну, сл<ав.> сын в славянской форме женского окончания) и другие. Сюда же, кажется, принадлежат и слова сваря (твердь, небо) и сада (всегда, в котором ясно обличается суффикс — слав. предлог до, как в латинском quando и в славянском тогда, когда, до того, до кого, до всего и пр.). По всей вероятности, филологические исследования, добросовестные, беспристрастные и просвещенные, вполне подтвердят выводы, основанные на других данных; ибо брахманская святыня слова, как бы ни была она крепка в своем внутреннем богатстве и как бы ни ограждалась от всякого внешнего влияния, должна была во многом уступить влиянию своих северных братьев. Вишнуизм, религия слова и поэзии, мог и должен был найти в брахманизме, религии мысли, то сочувствие и тот дружеский прием, в которых брахман отказывал грубо вещественному и вещественно–художественному шиваизму. Таким образом, посредством сличения многих свидетельств, чужих показаний, древних обычаев, уцелевших памятников письменности и еще более живых памятников слова, определилось пространство славянской области и славянского влияния. От устья Венедской Луары (Лигера, Леха) до истоков Инда и Ганга было их просторное жительство. От гор Норвегии до берегов Нероудды и Маганадди, от Рейна до залива Коринфского отзывалось влияние их мирно человеческой жизни, их детски сказочного воображения и их простого, бытового разума. Мрак древности и полумрак поэзии, которыми окружались падающая Троя и восстающий Рим, уступают место историческому свету, и великие города, слава древнего мира, получают великих основателей. Восточная отрасль иранского племени разделилась, как уже сказано, на две ветви, на брахманов и славян. В наше время, когда люди сохраняют имена, данные их безответному детству, и народы носят бессмысленные прозвища, переданные от поколения к поколению, несмотря на совершенное изменение жизни и языка, собственное имя вообще уже ничего не значит. Не так было в глубокой древности, точно так же как и в народах, живущих до сих пор в безыскусственной дикости. Там прозвище и имя действительно определяют характер лиц и определяли характер народа. Человек, избирающий свое имя, соглашает его с тем качеством, которым он отличается, а по естественному самолюбию ему кажется, что‑то качество, которым он отличается, есть лучшее и высшее из качеств человеческих. Он или действительно обладает им, или имеет притязание на него; но во всяком случае в его имени найдется его идеал человеческого совершенства. Меды ^[398] называют себя от корня мад (мада — буйный богатырь). Германцы от гер и ман (воин). Франки от франк (свободный); ибо, вырвавшись из‑под римского ига, ничего не казалось им прекраснее их новой свободы. Имя венедов, ванадов, вендов, вана (искаженное греками в генеты по закону перехода б или в в придыхание), которое так ясно определяет землю славянскую во всем ее пространстве, принадлежит к неразрешимым загадкам. Мнение, будто бы оно не принадлежало собственно племени славянскому, но было дано ему германскими его соседями, по явной нелепости, не заслуживает опровержения. Пусть оно покуда остается для утешения отсталой полуучености! В форме венд отзывается корень вено (продажа), из которого латинское vendere, venum‑dare (продавать), санскр. ванидж (торговец) и, может быть, славянское мена. Венды было бы собственно купцы, но такое толкование едва ли согласно с их постоянным прозвищем великих (та— китайских летописцев, лага — санскрит., лики, великие—у греков и римлян, вильци — у германцев, васци, вящие—у саксона или велетабы, величавые). Сверх того, трудно, чтобы это обширное племя называло себя купцами в землях, еще не посещенных человеческою ногою до вендского расселения. Итак, мы должны совершенно отвергнуть эту этимологию, несмотря на торговый дух славян. Другой, более вероятный, корень можно бы найти в слове ван или вен, которое в наречиях скандинавском, кельтском и латинском содержит в себе смысл милого или прекрасного и напоминает характеристику вендской богини Прии. Но и в этом толковании мало вероятного; во–первых, потому, что имена Ванадис (Фрея Северная), Вендис (Диана Фракийская), Венера и другие не происходят от корня ван или вен, но от имени народа; это ясно уже из прямой зависимости всех этих богинь от области славянской и от славянского влияния; во–вторых, потому, что корень ваня в смысле милого не сохранился, кажется, нигде в чисто славянских наречиях. Вспомним, что венды лужицкие, вудины геродотовские, венды византийских историков, славянские пэоны, венеты галльские и другие были столько же знакомы с водою, как и с землею, что земля, пограничная Вендии Галльской и населенная, как мы видели, издревле славянами, называется у римлян Аквитания (водная земля) и в особенности, что Прия–Венера получила свое начало от волны морской, что Прия–Лакшми — подруга морского Вишну (Вишну Нараяна), что Прия–Ванадис—дочь морского Ниорда, что Прия–Семи–рамида—дочь морской Деркето, что славяне, по свидетельству византийцев, особенно поклонялись водам, и что одно только чисто мифологическое лицо, сохраненное в песнях славянских христиан, есть чудо морское (бог моря), — и мы должны признать, что вероятнейшая этимология слова венд или вудин есть вода (иначе вуда или венда). Рассматривая славян как великую отрасль едино–божников и духопоклонников, иранцев, мы легко можем уже понять, что вода и огонь были собственно приняты первыми просвещенными предками иранского племени за великие символы великого духа, и что при разделении семей особенное направление мысли избрало у западно–иранцев огонь, а у славян воду за преимущественное изображение божества.

Date: 2015-11-13; view: 288; Нарушение авторских прав