Волки позорные

-Волки позорные! Обложили легавые! Волки позорные! - звучала фраза из известного фильма, принадлежащая великолепному советскому актеру Ивану Бортникову.

«Место встречи изменить нельзя» - любимый фильм моего отца и в этот раз мы смотрели его вместе. Мой отец, несмотря на сильное желание иметь деньги – большой моралист, человек совести, что, собственно и не позволяло заработать ему денег. Отец пытался вдохновить меня образом непреклонного, справедливого и стоящего за правду Жеглова.

А мне больше нравились бандиты. То ли это из-за того, что мне нравился их жаргон, который старательно мною запоминался, чтобы покрасоваться в компании, то ли потому, что это мне диктовал рожденный со мной дух противоречия.

Сцена обретения Шараповым семьи меня совсем разочаровала, и я скорчил мерзкую мину по этому поводу.

- Ну, во-о-от, их всех поймали - огорчался я в конце фильма.

- Так и должно быть! Ведь вор,- отец постарался отчеканить эти слова, как и Высоцкий в фильме,- должен сидеть в тюрьме! Разве ты этого не запомнил?

Меня тогда еще, в силу максимализма и некоторой испорченности, тошнило от образа Жеглова. Он был слишком правильный и слишком скучный.

- Да ну, так неинтересно.

- Они сделали так за правду! - сказал папа, сам воодушевляясь своим моралистичным порывом.

- А что такое правда, папа?

- Как что? Разве ты не понял?

Это было похоже на мою учительницу математики, которая билась объяснить мне правила построения треугольников. Это было просто, но мне не нравилось, и поэтому я не слушал её из-за этого, также, как и отца в тот момент.

- Не понял, папа.

-Ужасно! Просто ужасно! Ты плохо воспитан! - восклицал он, уходя в другую комнату докладывать маме о том, что с сыном снова что-то не так.

Отец долго ещё удивлялся тому, как это его урок воспитания был мною провален. Хотя, казалось бы, чему удивляться? У него не было авторитета, чтобы воспитывать во мне духовные ценности, ему просто не хватало времени на то, чтобы его у меня приобрести. Он разговаривал со мной несколько минут в день, и то не всегда. Я его не виню и даже горжусь им, ведь он это делал не от того, что не любил меня, а потому, что много работал. Работа отнимала у него почти все время, и меня он знал плохо.

Это хорошо доказывает то, что когда на него надавила мама, мол, «ты совсем не уделяешь времени сыну, он скоро забудет, как тебя зовут», то он решил посмотреть фильм. С ребенком, который тогда больше жизни любил гулять, да еще и в воскресенье, когда мы собирались идти взрывать петардами железные баки. Это изначально настроило меня против фильма и отца. При этом при всем мой отец свято верил в принцип «Like father, like son» и принципиально отказывался верить, что может случиться иначе.

Я вышел гулять на улицу сразу же, при первой возможности по окончанию фильма. Ржавый был раздосадован и не понимал, чего от него так хотел отец и почему был так расстроен?

Но он был раздосадован не только этим. С нашей компанией происходили непонятные изменения, особенно в Солоухине старшем. Он стал задумчив, более угрюм, чем обычно, меньше давал нам обсуждать решения. Он стал замкнут на одной мысли. Каждый мальчик, становясь парнем, замыкается на этой мысли. Вот что я видел несколько недель назад.

Дима Солоухин шел рядом с какой-то девчонкой, они о чем-то разговаривали. Она часто смеялась. Подойдя ближе, я узнал в ней ту самую девушку, что пела на музыке несколько месяцев назад «Дети проходных дворов». Он нес её нотный портфель и гитару. Вдруг он, видимо, сказал что-то неприличное, девушка тут же резко удалилась, забрав свои вещи и бросив нечто настолько обидное, что Капитан пробил ногой железную мусорку и поспешно ушел. С тех пор он был мрачнее петербургской тучи.

Тем временем я думал о своем.

«Что такое правда и почему нужно защищать её?» -думал он. Впрочем, метафизические вопросы редко надолго засиживаются в голове, но часто жизнь преподносит нам уроки, которые на них отвечают. Через несколько дней случилось вот что.

По дороге домой со школы я наткнулся на группу Старших, так мы их называли. Они были возрастом такие же, как наш Капитан, хотя отличались от него. Им было также от 12 до 14, но они уже курили и во всю прятали у себя за спиной разноцветные банки. Они были одеты как-то не пойми, как, намного хуже, чем я, а меня то модником уж точно не назовешь. На них были зелёные спортивные костюмы, которые, наверное, достались им наследием от отцов и братьев из девяностых, а еще зашитые и кое-где пробитые кроссовки. Но при этом при всем на них весело множество всяких браслетов, а из дорогой тогда портативной колонки звучал какой-то неизвестный мне сорт реп-музыки. Тогда как раз был две тысячи седьмой год, да, тот самый, когда окончательно рухнул старый мир СССР, окончательно растоптанный эмочками и мальчиками-геями, а новый начал бесноваться на его руинах.

Всю мою испорченность от улицы можно назвать поверхностной, поэтому я тогда и понятия не имел, что такое алкогольный коктейль. Внезапно один из них окликнул меня.

- Фьють, шкет, закурить есть?

Я решил пройти мимо и не отвечать ему, им всем было больше лет, чем мне. Нечего связываться с тем, кто сильнее тебя, когда ты один. Это ясно понимал любой, кто выходил на улицу. Но он нагнал меня:

- Эй, глухой что ли, а, рыжий чмырь?

- У меня нету,- спокойно ответил я.

- А мамка у тебя тоже рыжая?

Вот зря я тогда ответил. Лучше бы развернулся и ушел.

- Да. И что?

- А все рыжие мамки шлюхи. Имел я ее.

Этот школьник был явно пьян и смеялся мне в лицо, он оборачивался к своим друзьям и указывал им на меня, что-то добавлял из их уст к моим оскорблениям.

- Вот кто должен сидеть в тюрьме,- подумал я.

Он еще пару раз обидно выругался и пошел дальше пить коктейли.

Я был совсем на взводе, но вначале думал проглотить обиду. Понимал, что это глупость. Но тут в голове предательски сверкнула мысль.

- Он сказал неправду. Правду нужно защищать.

И вот в эту секунду я схватил кусок асфальта и кинул в него, что было мочи.

Я попал в шею, его даже зашатало при ходьбе. Впрочем, это было и от того, что он был пьян. Громкий смех компании, вторивший его издевательствам мгновенно стих, но лишь на одну секунду. И тут же превратился в предвкушающее: «О-о-о-о-о!»

К сожалению, это не была история о Давиде и Голиафе. Как известно, жизнь более прозаична, а нам библейскими героями уже не быть. Но все-таки я не побежал. Мне хотелось знать ответ на свой вопрос. Тот парень резко обернулся и глаза у него налились кровью, так бывает, когда злоба приходит внезапно. Меня сбили с ног ударом то ли в челюсть, то ли куда-то еще, а затем меня били ногами. Сначала он один, а затем их стало несколько. Я прикрывался одной рукой, потому что в другой у меня был пакет с учебниками. Хороший, с пластиковыми ручками. Его они тоже изорвали, а все мои учебники, купленные впритык на последние деньги, истоптали и изорвали. Мне повезло больше чем книгам, хотя встать я сразу не смог.

-Хорошо, что на них не было тяжелой обуви. - сказал я вслух, оттирая кровь с губ и выхаркивая ее изо рта. Учебники, вернее их трупы я оставил там же, взял только литературу и тетрадь по русскому, они относительно уцелели и с ними еще можно было учиться. Отправился я в ближайшее место, где можно было засесть и отлежаться. Не домой, конечно. Там бы начались расспросы. Терпеть не могу расспросов, поэтому я пошел на нашу голубятню. Правый бок, который я закрыл только частично, был сильно отбит и ныл при ходьбе, хотя не так уж и сильно, чтобы было нельзя идти.

Когда я взобрался в голубятню по нашей самодельной лесенке, то там меня застал Факел.

-Твою налево! Где это тебя так? За что?

Я сплюнул из окна и, подумав секунду, ответил:

-За правду.

Я сильно был озадачен происшедшим. Наверное, тогда я впервые ясно увидел, как моральные порывы расходятся с жизнью и какой печальный итог приносят, если они не к месту. Особенно если это красивые слова.

Факел посмотрел на меня искоса и с непониманием, было видно, что он уже придумал злословие по поводу этой ситуации, но почему-то промолчал и сказал вместо этого:

-Так кто?

-Старшие из твоей чёртовой школы!- процедил я.

- А чего им было от тебя надо?

- Я швырнул в одного из них камень.

- И зачем?

- Да уже не важно.

-Ладно, дай посмотрю.

Никита Гранин был сыном врача, и кое-что в этом понимал. К тому же, у нас в шине, которую мы затащили наверх и сделали из неё что-то вроде сиденья, внизу хранилась небольшая аптечка, которую Никита втихую натаскал из дома. Там были йод, бинты и даже кое-какое обезболивающее. Все эти достижения медицины последовательно применялись ко мне:

- Не дергайся, как девчонка, а! - ругался Никита, прижигая мне рассеченную бровь йодом.- ты еще повизжи!

- А ты влей мне туда весь флакон, чего уж там!

Знаете, было то самое двоякое чувство. Было неудобно. С чего это вдруг он меня штопает и бинтует тут? Странно было получать заботу друзей, даже непривычно. Я бы понял, если бы так сделал Артем, но не Фа...Никита.

Обезболивающее достаточно быстро подействовало, боль в правом ребре почти исчезла. Но тут Никита сказал нечто странное и совсем неожиданное:

-Майку снимай.

-Чего?! Это зачем?!

- Осмотрю, что у тебя там.

-Да ну тебя!

-Ой, не обольщайся, это не для тебя. Мой отец клятву давал,- гордо сказал, поднимая указательный палец вверх,- и мне сказал, что я тоже однажды её дам.

В эту минуту я осматривал свое новое лицо, которые мне подарили. Разбитая бровь была похожа на оторванный кусок губки, который залили красной, густой жидкостью, которая вязнет от прикосновения пальцев. Глаза мои, которые хотя и маленькие, но ясные и светло-зеленые, теперь были чем-то вроде палитры красного и слабо-фиолетового: так как отек только начинался, затем же, по закону этой своеобразной живописи, в нем начнут преобладать насыщенный фиолетовый, синий и кое-где благородный желтый цвет. Мне повезло в том, что почти уцелел нос и кроме небольшого кровяного ручейка из него на удивление ничего не выходило. «А ведь обычно больше всего кровищи оттуда» - удивленно сказал я, затекшими в крови из разбитых десен губами. Гранин посмотрел на меня как на ненормального, когда я это сказал.

Держу пари, что он все-таки больше балагурил и красовался, когда осматривал меня. Все-таки ему было всего двенадцать, и он мало что в этом понимал, хотя с другой стороны было видно, что Никита искренне старается мне помочь. Заключение мне мой доктор самоучка вынес такое:

-Не пойму, что у тебя там болит, но остальное заживет, это покажешь дома, понятно?

- Хорошо-хорошо.

Некоторое время я помялся, но затем все же сказал:

-Спасибо, Никита.

- Как ты меня назвал, Ржавый?

- Ладно-ладно, спасибо, Факел.

- Нет, мне вообще лучше, когда меня зовут по имени. Только не зови меня так при Капитане.

-Хорошо.

Боль в ребре вскоре и вовсе исчезла, наверное, от того, что я был тронут заботой Гранина. Я обрел нового друга. Вернее, я перестал сомневаться, что он мне друг.

Вскоре на голубятню пришли Склад и Мурза.

- *Татарское ругательство* кто тебя так, Ржавый?

- Да так, Старшие напились и отпинали.

- Вот собаки, я с ними поквитаюсь, не будь я Мурзой Сафиуллиным!

- Да поллица разбито! Гады! Ты как?

- Да жить можно, стараниями нашего доктора.

«Если ко мне так по-доброму относятся, то сдалась мне эта правда. Пусть отец сидит себе с ней один.» - думал я.

Вскоре прибежал малой с известием, что Капитан велит взять дымовухи и идти на гаражи.

Поскольку боль в ребре утихла, то я отправился вместе со всеми на общих основаниях. Это было недалеко от голубятни, нужно было пройти через музыку, нырнуть в соседний двор и преодолеть невысокий забор с одной из сторон массива. Его мы перелазали благодаря упавшему на него во время бури вязу, он служил нам мостов из мира обыкновенных дворов и их дорог, в мир крыш. Пускай и гаражных.

Это был большой, самый крупный в городе гаражный массив, он был построен на месте бывших цехов одного из заводов, которыми не в столь далекие времена славился наш город. Они тянулись почти на километр в длину и были где-то метров двести в ширину, в разных местах это расстояние было и больше. Это не был привычный линейный массив, который стоит из ряда в ряд, и в том была главная ценность. Его неправильная форма давала огромную возможность для прогулок и различных ухищрений. Левый край массива выходил прямо на местное УВД. Особым понтом среди нас считалось пробежать с огромным шумом по крышам перед его окнами; если повезет, то выбежит дежурный, а его можно поддразнить, к тому же теперь у меня был готов для них выкрик «Волки позорные!». С правого бока располагалась музыкальная школа.

- А, Ржавый! Кто тебя так украсил?

Но все его ёрничанья быстро сошли на нет, Мурза пригрозил, что у него сейчас же будут такие же.

Капитан при встрече спросил только:

-Ржавый, ты нормально?

-Да. Но я не побегу.

-Куда мы сегодня,Капитан?

-К музыкалке. Мы забросаем их дымовухами, прямо в окна. Сорвем их лабанье по клавишам! Это нужно сделать предельно и несмотря ни на что. Всем понятно?

«Не слишком ли это уже? Что с Солоухиным?»,- подумал почти каждый про себя.

Он был на больших нервах, поэтому все кивнули головой без всякого обсуждения.

И мы пошли на это дело. Удивительно, но мне легко было идти, когда тебя побьют, то ты уже не думаешь, что может быть хуже сегодня и справедливо на это надеешься. Я, в отличии от остальных, шел длинным путем, так как не мог идти короткими дорогами, где они перепрыгивали, перелазали и ловко взбирались. Я шел и видел их спины, в голове вертелись строчки из книги:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья, куда б ни вздумали, готов за вами я
повсюду следовать, надменной убегая…

И всё равно я не мог ничего понять, стихи и это внутреннее чувство указывали на то, что они мои друзья. Я знал, что это моя правда. Как правда Жеглова. Это мое «вор должен сидеть в тюрьме!». Но они шли впереди, и не сильно беспокоились, поспеваю ли я за ними. Как одержимые, пытались нагнать Солоухина, но, видя это, только больше отрывался от них. Но все же они обо мне подумали. Для того, чтобы мне было не так уж скучно, то мне оставили три петарды и одну дымовуху, Гранин любезно предложил мне свою любимую зажигалку. Петарды я взорвал довольно быстро и бездумно, дымовуху же приберег. Вдруг бы я дошел с ней до дела.

Но она понадобилась мне для другого, как известно, день может стать еще хуже, когда тебя избили. Но зато тогда вы наверняка получаете ответы на все ваши вопросы.

В середине пути они решили попрыгать около ментовки, привлекая внимание доблестных правоохранителей. И Мурза прыгнул под самые окна, на самый крайний гараж и начал бесноваться. Топал ногами и, видимо, покрыл всех сотрудников УВД шестикратными татарскими ругательствами. Но он прыгнул слишком далеко, ему пришлось возвращаться по земле. Но на его и мое несчастье, за углом, который с гаража не видно, стояло двое ментов. Они бы прижали его, если бы ваш покорный слуга не запустил в них горящей дымовой шашкой, быстро спрыгнув с гаража на разбитую ногу. Это был определенно день бросания разных предметов в разных людей, но с одинаковой неожиданностью.

Этот эффект явно произвел впечатление, они запаниковали, замешкались, и Мурза улизнул быстрее тех пуль, что они носят в пистолетах.

Бежать нечего было и думать, я был не в состоянии. И чтобы не быть утянутым в участок без боя, я брыкался, пинался и гордо, как Промокашка в фильме выкрикивал,: «Волки позорные!»

-Да успокойся, всё уже. - говорил один из дежурных, когда меня завели.

- Тащи его быстрее, вот шушера, а! - твердил второй.

В отделении УВД я, как нарушитель общественного порядка, произвел фурор. Не часто все-таки туда приводят одиннадцатилетнего мальчишку, который пытается укусить дежурного за руку и матерится, как двадцать сапожников утром первого января после паленой водки. Мне казалось, что они должны смотреть на меня как на затравленного зверя, но вышло иначе. Они смотрели на меня с какой-то жалостью, тем странным взглядом, которым врач смотрит на запустившего болезнь пациента.

Я ждал грубых вопросов, неприязни и злословий. Этому можно сопротивляться, бунтовать. А когда с тобой поступают так, то хочется плакать от того, что не сумел понять оказанной тебе доброты. Меня посадили в коридоре, обитого старыми деревянными полами, сказали сидеть здесь. И хотя выход был прямо перед до меня, а его никто не охранял, то я не собирался никуда выходить.

И даже не из-за ноющей боли в ребре, мне больше всего была мучительна и противна другая мысль:

«Они все убежали. Они убежали…» - говорил я и хотел плакать. Мои представления о дружбе рухнули в тот день.

«А ведь с другой стороны, что им было делать? Но они убежали, они убежали. Свора!»

Вскоре ко мне подошел человек. Это был мужчина, не могу сказать, сколько ему было лет, он был сед, но собою был свеж и бодр. Он производил странное, но выгодное и приятное впечатление. Будто бы мы уже встречались. Было что-то до боли знакомое в этом голосе, определенно было.

- Как же тебя к нам угораздило? Ты ведь совсем ребенок. Почему ты весь в ссадинах и синяках?

- Я не ребенок!

- Хорошо-хорошо. Как нам найти твоих родителей?

- Не надо родителей!

- А кто тебя отсюда заберет? Нужно, чтобы кто-то сюда пришел. Будь тише и все будет хорошо. Мне нужно будет обсудить с ними твое поведение,- вкрадчиво сказал он.

- Не нужно ничего! Я здесь за правду, а ты волк позорный!

- Хе-хе. Да я уже слышал про волков. Ты, видимо, смотрел «Место встречи изменить нельзя»? Это мой любимый фильм.

- Там конец плохой,- сказал я как-то тихо, отвернувшись от него вполоборота.

- А, по-моему, хороший. Так давай сделаем так, чтобы он у тебя тоже был хороший. Так почему же ты у нас здесь оказался? Зачем было бросаться такими вещами? Ты мог вызвать пожар или отравить кого-нибудь. Поскольку ты утверждаешь, что взрослый, то должен был понимать это.

Даже эта не самая приятная фраза была сказана им приятно, даже пристыдила меня.

- Ну, не то чтобы. Я… Я кинул дымовую потому, потому что там был Мур…Друзья мои были, вот. Ваши их ловили.

- А почему они их ловили?

- Потому что…- я замялся.

- Потому что нельзя бегать по частной собственности. К тому же, для вас это не безопасно. Вот, ты ведь, наверное, с гаражей сегодня и упал?

Что-то в этом было очень знакомое. В этом голосе, в этой непонятной доброте несоответствующей месту.

- Нет, я не падал с гаражей. Меня, меня. Да побили меня!

- Кто, твои друзья?

- Нет, одни пьяные. Школьники…

- Хм, слушай. А не вот эти вот?

Он провел меня в комнату, где на самом деле сидели те самые Старшие, которых я неудачно спровоцировал утром. Я опознал их и подтвердил эту информацию письменно. И хотя я не мог сделать этого тогда по закону, но эту проблему решили. На бумаге изменили дату моего рождения. Прибавив мне четыре года… то, что нашлись свидетели беспредела этих подростков, явно обрадовало все УВД, ко мне стали относиться даже и с заботой. Неожиданно было встретить это здесь: Капитан описывал нам сотрудников, тогда еще милиции, как «несправедливых, позорных мусоров»,- так он выражался. Это был только лишний предлог больше никогда ему не верить.

Вскоре просто произошло совсем из ряда вон выходящее. Я пошёл и извинился перед двумя дежурными, которых попытался удушить дымом. Они ответили вот что:

-Ты все-таки правда больше так не делай. - сказал один из них.

- А ты смелый. Я бы так не смог,- сказал второй.

- Это было глупо, теперь я понимаю.

- Ты помог тому парню, маленькому черномазому. Зачем?

- Сам не знаю.

- Больше так не делай.

- В этот раз тебе очень повезло. Ты нам помог.

- Хорошо, спасибо. Так вы меня отпускаете?

Здесь к нам подошел тот самый седовласый следователь, что опрашивал меня. Оба дежурных отдали ему честь и их лица то серьезное выражение, которое принимают при виде уважаемого тобой начальства.

- Оставьте нас,- приказал он,- я его сам провожу.

- Так точно, товарищ подполковник! - сказали дежурные и удалились.

Мы прошли с ним по длинным коридорам УВД, стены которого были обиты панелью под дерево. Все отдавали нам честь при встрече. Мой спутник был здесь явно главный, причём тот редкий главный, которого любят подчинённые.

-Знаешь, что, продиктуй мне свой адрес.

Я повиновался.

- И телефон.

И это я выполнил, хотя чувствовал, что за это мне все крепко влетит. «Наверное, он пойдет со мной домой и расскажет им все лично. Мне конец.»- в отчаянии думал я.

- А теперь самое главное. Куда и зачем удрали твои друзья?

Меня раздирало внутреннее противоречие: неправильно было бы всех сдать, но разве правильно было бросать меня? Да, наверное, они никак не могли мне помочь. Но все же было ощущение, что меня предали. И я решил воздать по «справедливости», заложив всю затею Капитана, котоая с самого начала показалась мне чересчур. Теперь я ждал, что меня посадят в определенную комнату и закроют.

Но вместо этого:

- А теперь иди. Я тебе отпускаю. Но это в последний раз.

- Что? Как? Меня? Спасибо! Огромное спасибо!

Я был вне себя от восторга, ведь мне не придется заставлять краснеть маму. Я направился к выходу на седьмом небе от счастья:

- Постой, сходишь к врачу. Покажешь ему вот эту визитку,- сказа он, протягивая мне свою карточку,- и еще на улице, кажется, начинается дождь, возьми вот это вот.

Он отошел и вскоре вернулся с белым плащом. Сказать, что я был в шоке – это ничего не сказать.

-Вы… Вы! Вы же! Я вас видел! Почему Вы?..

- Просто я сегодня добрый. И иди шустрее, пока я не передумал.

Когда я возвращался домой, то точно знал две вещи: первое- я никогда больше не буду гулять в компании, где верховодит Солоухин, второе- «Место встречи изменить нельзя» - это все-таки неплохой фильм. Мои синяки явно поджили в течении этого непростого дня, благодаря медицине Гранина вполне можно было отшутиться, что это очередная «бандитская пуля». Только вот ребро все также сильно ныло.

- Где тебя так, сынок? Кто? За что?,- мама была готова разрыдаться при виде моих синевато-бурых ссадин. – Кто это сделал?!

- Мама, это были хулиганы.

- Такие же как и ты? - укоряющем голосом спрашивал отец.

- Не начинай даже. Между прочим, все это из-за тебя.

- Ты о чем? Ты что хочешь сказать?...

Я не выдержал еще одной нервной сцены в этот день. Поэтому впервые в жизни рассказал родителям чистую правду о своем времяпрепровождении.

Маме пришлось несколько пришлось пить корвалол и валерьяну. Отец мне не верил и говорил машинально только две фразы: «Этого не может быть! Ведь уже не девяностые!» Даже принесённый мною белый плащ и визитка его не убедили.

На следующее утро мы отправились в УВД и там, к моему торжеству и ужасу моих родителей, все подтвердили. Глаза моего отца были похожи на пять рублей, он ушел и не соображал из-за удивления и абсурда ситуация. Он ведь считал, что его сын иногда только надолго уходит играть в футбол в соседний двор и ест у соседей слишком много пирожков. Он было попытался на меня закричать, но было уже бесполезно, особенно когда я так звонко смелся.

Мы обратились к врачу с помощью этой визитки и нас осмотрели вне очереди. Поставили диагноз: «трещина ребра». Меня пролечили по высшему разряду.

Но нужно сообщить читателю окончание истории, произошедшей на гаражном массиве. Благодаря моей наводке дело выгорело и дымовухами музшколу не закидали. Всех разогнали. Меня объявили предателем, а я послал их всех куда подальше. Вскоре перестал гулять после школы, делал вид, что эти люди мне незнакомы.

Через несколько дней в дверь моей квартиры настойчиво постучали. Это был никто иной как Мурза Сафиуллин. Он несколько секунд потупив взгляд, а затем произнес:

- Спасибо, ты меня выручил.

-Не за что. Вали отсюда.

- Чего ты?

- Кинули вы меня!

- А ты нас заложил!

- Иди отсюда! Куркак! Курках убежавший!

И я хлопнул дверью, обрывая его на полфразы.