Под сенью латинского креста

Первые противоречия между западными и восточными церквями стали возникать уже в первые века существования христианства; в том числе они касались и того, в какие брачно‑семейные отношения можно и в какие нельзя вступать представителям новой религии. Независимые «церковные провинции» управлялись каждая своим епископом. И если по основным богословским вопросам, по крайней мере первое время, какое‑то соглашение достигалось и на еретиков (например, ариан) обрушивались объединенными силами, то дела житейские, в частности вопросы браков и разводов, решались всюду по‑своему. Западные церкви в основном высказывались в пользу воздержания и меньше были склонны потворствовать плотским желаниям.

Так, на Эльвирском соборе в Испании в 306 году было постановлено: «…предписать епископам, пресвитерам и диаконам и всем занимающим церковные должности клирикам, – вовсе воздерживаться от своих жен». Этой позиции придерживалась и Римская церковь: священникам рекомендовалось безбрачие, а тем, кто успел жениться, предлагалось либо склонить жен к монашеству, либо, на крайний случай, жить с ними, как с сестрами. В 325 году на Никейском Вселенском соборе была сделана попытка распространить это правило на всех священников. Но представители восточных церквей насильственно разводить священнослужителей отказались.

В 385 году римский епископ Сирикий издал специальный документ, предписывающий безбрачие всему духовенству. В.В. Болотов в своих «Лекциях по истории Древней Церкви» отмечает, что римский папа Лев I в пятом веке рекомендовал епископу Рустику, «чтобы принявший священный сан не расходился со своей женой, но в то же время жил так, как будто бы ее не имел вовсе, чтобы супружество из плотского переходило в духовное. Таким образом, фактически брак как бы расторгался, но супружеская любовь оставалась в полной силе».

Однако Рим отнюдь не был указом для всех остальных, и далеко не все пастыри были уверены, что супружеская любовь останется «в полной силе» в условиях абсолютного воздержания. Например, Синесий Птолемаидский, будучи избран епископом, прямо заявил, что не собирается ни разводиться, ни воздерживаться: «Бог, закон и священная рука Феофила дали мне жену. И теперь я прямо и открыто перед всеми заявляю, что я не хочу ни разлучаться с нею, ни жить с нею тайком, как будто в непозволенной связи. Первое противно благочестию, второе – законам; но я желаю иметь от нее много прекрасных детей». Правда, в конце седьмого века Трулльский собор, на котором собрались представители восточных церквей, тоже принял решение, что жены лиц, принявших епископский сан, должны постригаться в монастырь. Но священников меньшего ранга это не касалось.

По вопросу о разводах простых мирян Запад и Восток тоже не могли найти общего языка. И если восточные церкви понемногу склонялись к тому, что надо идти навстречу человеческим слабостям и дозволить развод хотя бы в случае прелюбодеяния одного из супругов (как допускал Христос), то Запад твердо стоял на позиции: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает». С тех пор и поныне Римская католическая церковь категорически не разрешает разводов.

К началу девятого века западные церкви окончательно признали главенство Рима. А в середине того же века папа Николай I утвердил идею папского всевластия. Интересно, что одна из последних точек в решении вопроса о том, кто в Церкви главный, была поставлена именно бракоразводным процессом. Лотарь II, король Лотарингии и правнук императора Карла Великого, хотел развестись с женой Титбергой и вступить в брак с некой Валдрадой. Он обвинил жену в измене и кровосмесительной связи. Титберга оправдалась на Божьем суде, но это не устроило короля. Он созвал в Ахене собор, на котором заставил архиепископов расторгнуть его брак с постылой женой, после чего обвенчался с женою новой и короновал ее. Тогда Титберга обратилась за правдой к папе Николаю I. Папа созвал новый собор, в Меце, но и тот решил дело в пользу преступного мужа.

Теперь уже трудно сказать, проникся ли папа жалостью к брошенной жене, усомнился ли в законности развода или же решил проявить свою власть, но он отменил постановление собора и лишил сана двух его участников: архиепископов Кельнского (Гюнтера) и Трирского (Титго). Однако ни преступный многоженец, ни архиепископы не признали за папой права судить их. Они потребовали суда митрополитов, а брат Лотаря, король Италии Людовик II, ввел свои войска в Рим во устрашение папы.

Быть может, Николай I и устрашился, но случилось непредвиденное: Людовик заболел лихорадкой, устра шился сам и спешно помирился с пастырем. После чего папа для пущего устрашения отлучил одного из мятежных епископов от Церкви. Теперь уже устрашились все. Епископы – не только Гюнтер и Титго, но и все те, кто принимал решение о расторжении злополучного брака, – срочно выразили покаяние перед папой. После чего бедному Лотарю оставалось только бросить новую жену и вернуться к старой. А папа убедительно доказал, что с ним лучше не спорить (эта точка зрения существует у католиков и по сей день).

Но на этом бракоразводный процесс Лотаря II не закончился. Победивший папа неожиданно умер, и у злосчастного мужа вновь появилась надежда на свободу от постылых уз. Новый папа, Адриан II, согласился встретиться с королем, и хотя разрешения на развод не дал, но предложил созвать в Риме собор епископов для рассмотрения вопроса. Увы, Лотарь не дожил до этого дня – он скончался по дороге домой из Рима. Обе его жены приняли постриг. Дети Лотаря от Валдрады, несмотря на то что она была венчаной женой и коронованной королевой, были признаны незаконными. Поскольку детей от нелюбимой Титберги у Лотаря не было, королевство Лотарингия было поделено между дядьями Лотаря – королями Франции и Германии.

Надо отметить, что злополучный Лотарь претендовал не на развод в прямом значении слова – Римская католическая церковь его не признает. Он добивался лишь признания его первого брака недействительным. Венчание тогда было делом добровольным, обязательная для католиков форма брака с участием священника была введена решением Тридентского собора только в 1542 году (значительно позже, чем в Византии). Однако Церковь, не вмешиваясь в заключение брака, категорически препятствовала его расторжению. Развод в полном смысле этого слова был запрещен Римом, запрещен он и по сей день.

Забегая вперед, скажем, что в 1983 году папа Иоанн Павел II утвердил очередной «Кодекс канонического права», статья 1141‑я которого гласит: «Заключенный законно и свершившийся брак не может быть расторгнут человеком ни по какой причине, кроме смерти». Велосипеда папа не изобрел, и то, что католики иногда в простоте называют «разводом», является (и всегда являлось) не расторжением брака, а признанием его недействительности. Расторгнуть действительный брак не может даже папа. А вот признать, что брака, как такового, не было, а было лишь беззаконное сожительство, могут специальные церковные трибуналы. Причины для этого найти нетрудно, было бы желание. Как правило, у трибунала его нет: Католическая церковь всеми силами стремится к сохранению семьи. Но формально едва ли не любой брак может попасть под категорию недействительного.

Одной из причин может стать «несуществующее брачное намерение». Если доказано, что супруги с самого начала сознательно отвергали какую‑либо сторону супружеской жизни, например решили не иметь детей, брак может быть аннулирован. Теоретически заявление любого из супругов, что он семейной жизнью жить не собирался и вступил в брак без серьезных намерений, может стать поводом для расторжения союза. То же самое происходит, если человек не хотел вступать в брак, а его принудили.

Именно под таким предлогом был в середине семнадцатого века расторгнут брак Гастона Орлеанского, брата Людовика XIII, и Маргариты Лотарингской, причем помимо воли самих новобрачных. Король был категорически против этого брака, заключенного, кстати, абсолютно корректно с точки зрения и закона, и Церкви. Людовик велел своим юристам найти любую причину для его расторжения. Причина нашлась: брак, заключенный по принуждению или «умыканию», незаконен. Юристы доказали, что Маргарита обольстила Гастона, а следовательно, применила к нему своего рода психологическое «насилие» и «умыкнула» его. После чего было нетрудно объявить, что брак с самого начала был недействительным, по поводу чего и был издан специальный декрет.

Недействительным можно признать и брак, к которому изначально имелись препятствия, например слишком юный возраст супругов, данный одним из них публичный обет, неспособность к брачному сожительству (но не бесплодие). Препятствием считается и отдаленное кровное или духовное родство (кумовство). А поскольку члены правящих семейств Европы таковым родством были повязаны почти все, то о нем при заключении брака, как правило, не вспоминали, но зато извлекали его на свет Божий при разводе.

Так, когда в середине десятого века политические интересы Наварры потребовали, чтобы наследник престола, будущий король Гарсия I Санчес, сочетался браком с дочерью графа Арагона, Андреготой Галиндес, пятилетнего мальчика обручили с женщиной на двадцать лет старше него, которая к тому же приходилась ему двоюродной сестрой. Лет через десять подростка‑короля обвенчали, и ни родня, ни Церковь, ни народ против этого брака не возражали. Однако, когда через несколько лет повзрослевшему монарху понадобился союз с королевством Леон, брак без труда был признан недействительным как близкородственный. Впрочем, хотя брак и оказался недействительным, но сын от него родился вполне настоящий. Впоследствии он унаследовал наваррскую корону. А пока что Гарсия I Санчес подарил первой жене монастырь в Айбаре, куда ее и спровадил, и женился на леонской принцессе, Терезе Рамирес.

Годилось для расторжения брака и кумовство, возникшее уже после свадьбы. Так, франкский король Хильперик I, живший в середине шестого века, имел законную жену, королеву Аудоверу, и любовницу, Фредегонду. Фредегонда была всего лишь служанкой, однако метила выше и решила развести своего любовника. Когда в отсутствие мужа Аудовера родила дочь, коварная служанка посоветовала королеве не утруждать себя поисками крестной матери и окрестить ребенка самостоятельно. Аудовера не была сильна в богословии и на том пострадала. Она стала крестной матерью королевской дочери и соответственно кумой королю. Когда Хильперик вернулся домой, ничего уже нельзя было поделать, и брак был признан недействительным. Ему осталось только жениться на коварной Фредегонде.

Правда, этот брак тоже долго не продержался. Видимо, служанка не могла удовлетворить честолюбивые мечты короля, и он, по словам Григория Турского, «посватался к Галсвинте (дочь короля вестготов. – О.И.)…обещая ей при этом через послов оставить других жен, если только он возьмет в жены женщину, достойную себя и королевского рода». Кого имел в виду король под «другими женами», не вполне понятно, но Фредегонда, во всяком случае, была в их числе. Галсвинту король «даже очень любил; ведь Галсвинта привезла с собой большое богатство. Но из‑за любви короля к Фредегонде, прежней его жене, между ними возник большой раздор». В конце концов король решил избавиться и от этой жены. Но снова искать повод для расторжения брака Хильперик не стал: «…он приказал слуге удушить ее и как‑то нашел ее мертвой в постели… После того как король оплакал смерть Галсвинты, он спустя немного дней женился на Фредегонде».

«Варварские правды» – своды законов варварских королевств, возникших на развалинах Западной Римской империи, – лавировали между новыми религиозными нормами и традиционной свободой браков и разводов. И если коронованные особы должны были учитывать мнение Рима, то для простых граждан и закон был попроще.

«Салическая правда», утвержденная королем франков Хлодвигом в начале шестого века, с одной стороны, насаждает христианские нормы и требует расторжения брака даже с дальними родственницами. Так, «если кто сочетается преступным браком с дочерью сестры или брата или какой‑нибудь дальнейшей родственницы, или женою брата или дяди, он подлежит наказанию в том смысле, что разлучается от такого супружества». С другой стороны, вопреки Церкви закон допускал расторжение брака «де‑факто»: «Если кто… уведет чужую жену от живого мужа, присуждается к уплате… 200 солидов». Сама беглая жена никакого наказания не несла, что же касается наказания для похитителя, оно не было слишком обременительным. Для сравнения можно сказать, что одна из глав «Салической правды», озаглавленная «Если кто отрежет хвост у павшего коня без ведома хозяина», требует за это преступление уплаты тридцати солидов. То есть увод жены приравнивался примерно к обрезанию семи лошадиных хвостов. За воровство двухгодовалой свиньи платился штраф в размере пятнадцати солидов (помимо штрафа, преступник должен был вернуть и саму свинью). Украденную жену, в отличие от свиньи, поначалу не возвращали – отделывались штрафом. Позднее в законе появилось дополнение о том, что, даже заплатив штраф, жену все же надо вернуть.

«Аламаннская правда», составленная в седьмом веке для германцев, живших на территории нынешней Швабии, еще лояльнее относилась к расторжению брака. Здесь увод жены от мужа оценивался в восемьдесят солидов при условии последующего возврата жены. Впрочем, закон ничего не имел против того, чтобы беглая жена не возвращалась к мужу, но тогда похититель был обязан уплатить четыреста солидов. Для сравнения: человек, отбивший другому палец, уплачивал двенадцать солидов. Впрочем, логика «варварских правд» не всегда доступна современному человеку. Так, убийство пастуха той же «Аламаннской правдой» каралось штрафом в сорок солидов, но лишь при условии, что убитый «имел в стаде 40 свиней, ученую собаку, рог и поросят». Как оценивалась ученость собаки и можно ли убивать пастуха, у которого нет рога, закон умалчивает.

«Баварская правда», тоже составленная в седьмом веке, испытала сильное влияние христианства. Здесь отдельно и очень подробно рассматриваются преступления против Церкви и ее служителей, в частности похищение монахини из монастыря, каковое приравнивалось к двойному уведению жены от мужа и соответственно наказывалось двойным штрафом. «Мы знаем, что является виновным в преступлении тот, кто похищает чужую жену, и тем более виновным в преступлении является тот, кто осмелится похитить невесту Христа, – говорится в законе. – А если тот не пожелает искупить своей вины и возвратить монахиню, то должен быть изгнан из провинции».

Интересно, что «Салическая правда» и «Аламаннская правда» из всех дел, которые касаются разводов, упоминают только похищение жен. Создается впечатление, что жившие под сенью этих законов варвары то ли не разводились, то ли решали такие вопросы без участия верховной власти. «Баварская правда» впервые поднимает вопрос о разводе по инициативе мужа. Причем, несмотря на сильное влияние христианства, развод у баварцев совершался совершенно по‑варварски, то есть без особых проблем:

«Если кто‑либо свободный свою жену свободную, без всяких пороков, из ненависти, прогнал из дому, то должен уплатить 40 и 8 солидов родственникам. Женщине же должен уплатить приданое, согласно ее происхождению, и все то, что она принесла в дом из имущества своих родных, должно быть возвращено той женщине».

Близкие законы можно встретить в «Ливонских правдах» – сводах законов, которые действовали на территориях, завоеванных Ливонским орденом и примерно совпадавших с нынешней Латвией и Эстонией. Члены ордена преследовали серьезные духовные задачи, носили на мантиях знак креста и ратовали за «успехи веры христианской». Однако в одобренном ими законодательстве новозаветные заповеди о браке были попраны самым решительным образом. Рыцари сохранили на подвластных им землях полную свободу развода как для женщин, так и для мужчин. Если развод происходил по инициативе жены, то муж должен был отдать ей «все, что она принесла с собой из дома». Если же инициатором был муж, жена могла взять с собой приданое и подарок, полученный от мужа при помолвке.

Светские законодатели, как правило, в семейных и бракоразводных делах старались опираться на обычай, но Церковь ставила перед паствой свои требования. В частности, она ужесточала право на вступление в брак для родственников. Но это завинчивание гаек на деле привело к невиданной доступности развода. В X–XI веках Католическая церковь разрешала браки с родственниками не ближе восьмого колена – из числа возможных претендентов исключались все вплоть до шестиюродных кузенов. По подсчетам французского историка Жана‑Луи Фландрена это означало, что средний француз при этом лишался права вступать в брак примерно с одиннадцатью тысячами людей, то есть практически со всеми, с кем он общался в рамках своего социального круга. Соблюсти такой запрет было немыслимо. В результате при желании почти любой брак можно было расторгнуть, хотя на практике это и случалось достаточно редко. Ситуация становилась абсурдной, и в 1215 году на IV Латеранском соборе ограничения на брак были сужены до родственников четвертого колена.

Еще одним законным поводом для расторжения католического брака может стать нарушение формы при его заключении. Это случается реже, но все же случается. Поскольку значимых нарушений формы в средневековой Европе авторы настоящей книги не обнаружили (что говорит скорее о неосведомленности авторов, чем об отсутствии таковых нарушений), то, забегая вперед, они решили проиллюстрировать это положение на примере российских католиков начала двадцатого века. В 1909 году министр внутренних дел П.А. Столыпин издал указ, по которому браки между православными и католиками признавались только в том случае, если они заключались в православных церквях. Это противоречило каноническим законам, и в ответ римско‑католические епископы всех епархий в свою очередь издали циркуляры, которыми объявили недействительными все браки, заключенные католиками в церквях православных (ранее Католическая церковь такие смешанные браки признавала). В результате немало супругов, состоявших в законном браке, неожиданно для себя оказались живущими во грехе. Указ Столыпина религиозно настроенные граждане могли в крайнем случае проигнорировать и жить вопреки министру в браке «незаконном». Но проигнорировать постановление собственной епархии правоверным католикам было труднее, ибо оно вело не в административные кабинеты и даже не в участок, а в геенну огненную.

Кроме признания брака недействительным, католицизм допускает и так называемое «разлучение от стола и ложа» – это означает, что супруги могут жить раздельно. Но при этом они обязаны не только не вступать в новый брак, но и сохранять полнейшее целомудрие, оставаясь супругами если не в быту, то перед Богом.

Безвестное отсутствие супруга не может быть причиной для расторжения брака. Известно, что после Третьего крестового похода, в конце двенадцатого века, жены крестоносцев, не имея надежд на скорое возвращение мужей, а зачастую и считая их пропавшими без вести, обратились к папе Клименту III с просьбой разрешить им повторное замужество. Они ссылались на «юный возраст» и «хрупкость плоти». Но папа не внял страданиям соломенных вдов. Он ответил: «Неким женщинам, которые своих мужей, уведенных в плен или ушедших в паломническое путешествие, ожидают сверх семи лет и не могут узнать о том, живы они или мертвы, Церковь своей властью не должна разрешать вступить во второй брак, пока не получат они точное известие о смерти мужа».

Однако не у всех была возможность прислушаться к голосу папы. Как раз в это время в осажденном Иерусалиме подданные, а с ними вместе и наводнившие город крестоносцы заставили наследницу престола Изабеллу развестись с молодым и горячо любимым мужем, Онфруа IV де Тороном. Онфруа был всем хорош, но скромен и мягок в обращении, а в военное время на троне был нужен человек решительный. Таким человеком оказался Конрад, маркграф Монферратский.

Для того чтобы расторгнуть брак Изабеллы, решили считать, что она вышла замуж за Онфруа в слишком юном возрасте – ей было восемь лет. Онфруа на это возразил, что, став совершеннолетней, Изабелла подтвердила договоренность и в течение трех лет состояла в действительном и счастливом браке. Но один из присутствовавших на разбирательстве баронов заявил, что королева никогда согласия на брак не давала, – то есть прилюдно обвинил Онфруа во лжи. Такие дела традиционно решались судебным поединком, и у Изабеллы были все шансы стать не разведенной женой, а вдовой (что вполне устроило бы ее приближенных), но Онфруа отказался сражаться и тем самым подписался под собственным разводом. Изабеллу заставили сообщить папскому легату, что она жила с мужем против своей воли и согласия на брак не давала. Единственное, что Изабелла смогла сделать для брошенного супруга, – это потребовать, чтобы ему вернули земли, которыми он владел до брака и которые были присоединены к Иерусалимской короне.

Помимо любви Изабеллы к первому мужу, вторая заминка состояла в том, что Конрад тоже был женат, причем, по слухам, имел одну жену в родной Ломбардии и другую, столь же законную, – в Константинополе. Впрочем, это не смущало никого, кроме папы Иннокентия III, который отказался признать развод и новый брак Изабеллы. Возможно, гнев папы и впрямь пал на голову нечестивого Конрада, потому что не прошло и двух лет, как он погиб нелепой для короля смертью – был заколот на улице. Тогда Онфруа вспомнил о бывшей жене (а может быть, и о короне) и попытался вернуть Изабеллу, уверяя, что ее второй брак не мог быть законным хотя бы потому, что Конрад был женат. Но Изабелла успела забыть свою первую любовь – она вышла замуж за Генриха Шампанского, которому и отдала корону Иерусалима.

Впрочем, не прошло и пяти лет, как третьего супруга Изабеллы постигла смерть еще более нелепая: он вывалился из окна замка и разбился. Папа Иннокентий III приписал обе смерти праведному Господнему гневу. Он объявил: «На Востоке женщина была посредством низкого союза отдана одному за другим двум претендовавшим на нее супругам; и сии недозволенные браки получили согласие и даже публичное одобрение духовенства Сирии. Но Бог, дабы устрашить тех, кто вздумал бы последовать этому отвратительному примеру, разит местью быстро и неумолимо!»

Испанцы, которые всегда славились своей набожностью и верностью христианским традициям, в начале второго тысячелетия, судя по всему, имели свою, отличную от папской, точку зрения на разводы. В знаменитом испанском эпосе «Песнь о моем Сиде» рассказывается о двойной свадьбе и последующем двойном же разводе дочерей знаменитого Родриго Диаса, известного под прозвищем Сид. Девушки были выданы за двух «инфантов из Карриона», причем в качестве свата выступал сам Альфонсо VI, король Кастилии и Леона. Брак скрепили в «храме Святой Приснодевы», и епископ дон Жероме «союз благословил, отслужил им обедню». Молодые мужья два года жили с женами в Валенсии, у тестя. Но вассалы Сида насмехались над юношами за то, что они оказались плохими воинами. Вместо того чтобы обидеться на самих себя или в крайнем случае на Сидовых вассалов, молодые мужья обиделись на Сида, а заодно и на жен. Юноши отправились с супругами в родной Каррион, прихватив с собой их приданое и немало прочего добра, но по дороге бросили женщин в лесу, предварительно раздев их и отхлестав плетью.

Узнав о происшествии, Сид, конечно же, возмутился, но грядущая судьба дочек тем не менее представлялась ему вполне благополучной. Он заявил:

Не пройдет это даром инфантам де Каррион.

А дочек моих обеих я замуж выдам легко.

Сиду вторил его племянник и соратник Педро Бермудес:

Донья Эльвира и донья Соль, забудьте досаду,

Коль скоро вы снова и живы и здравы.

Не удался ваш брак, но лучший не за горами.

Вопрос о том, как будет Сид выдавать замуж дочек, мужья которых, при всем их коварстве, были живы, здоровы и даже не совершали прелюбодеяния, ни у кого не возник: ни у Сида, ни у его приближенных, ни у автора и читателей «Песни». Все так и вышло, как предсказал славный дон Педро. Сид потребовал королевского суда, и в присутствии строгого Альфонсо VI неудалые зятья вернули приданое и подарки. Правда, они пытались оправдаться тем, что бросили своих жен по праву:

…дочки гидальго никак нам не чета.

Оттого, что по праву мы бросили их там,

Мы собой гордимся еще больше, чем всегда.

Но коварные мужья были побеждены рыцарями Сида на судебном поединке и изгнаны с позором:

Кто женщину безвинную обидит и прогонит,

Тот дождется такого ж или худшего урона.

Что касается брошенных жен, то к ним в тот же день, когда шел королевский суд, посватались принцы Наварры и Арагона. Король, который чувствовал некоторую неловкость за то, что был сватом инфантов из Карриона, был рад поправить дело:

Согласился я на все, что вам будет угодно.

Эти две свадьбы порешим мы сегодня.

Тем самым первые мужья были вдвойне посрамлены, ибо их бывшие жены стали королевами, которым они должны были «служить… на стыд себе». Процедура развода, если она и была, никого не затруднила и не смутила:

Донья Эльвира и донья Соль обвенчаны снова.

Первый брак был почетен, а второй еще боле…

Произошло ли это на самом деле, неизвестно. Брак дочерей Сида с Наваррским и Арагонским принцами отражен в хрониках, но относительно предыдущего их брака и развода с инфантами Карриона – документы умалчивают. Но даже если эта история была выдумана автором «Песни», во всяком случае, такой скоропалительный развод без обращения в Рим и немедленное повторное венчание не смущали ни автора, ни читателей: по‑видимому, это было делом достаточно обычным.

О том, как легко расторгались и вновь заключались средневековые браки, можно судить по истории семейства сеньоров Монпелье. В 1181 году Гильем VIII, сеньор Монпелье, женился на дочери византийского императора, Евдокии. Но через пять лет жена прискучила мужу. Во‑первых, Евдокия за эти годы родила супругу дочь, а не чаемого сына. Во‑вторых, Гильем влюбился в Агнессу, родственницу арагонского короля. Гильем решил поменять жену и обратился к папе с просьбой о признании брака недействительным, «дабы иметь сына». Но папа не счел этот довод уважительным и направил неверному мужу приказание сохранить семью под угрозой отлучения от Церкви. Однако Гильем не послушался папу, а послушался голоса сердца. Он заточил надоевшую супругу в монастырь и привез Агнессу в Монпелье. Новая избранница была дамой голубых кровей, за ее спиной стоял король Арагонский, и она не могла занимать положение простой наложницы. Агнесса была объявлена законной женой и соправительницей. Тщетно папа Целестин III выносил специальный приговор, аннулирующий брак с Агнессой, – ее старший сын стал наследником, Гильемом IX.

Тем временем дочка от Евдокии, Мария, подросла. Когда ей исполнилось двенадцать лет, отец выдал ее замуж, но вскоре она овдовела. Пятнадцатилетнюю Марию вновь выдают замуж – ее второй муж, граф Бернар IV Комменжский, уже успел расторгнуть два брака. Вскоре он расстается и с Марией, чтобы вступить в четвертый брак, несмотря на отчаянные протесты папы Иннокентия III. Развод Марии, конечно же, не был «законным», но это не помешало ей вновь выйти замуж за овдовевшего арагонского короля Педро II. Вскоре Педро тоже начинает дело о разводе. Он ведет переписку с Иннокентием III, требуя расторжения брака. Признать этот брак недействительным не составило бы труда, поскольку предыдущий развод Марии папой признан не был. Однако понтифик оказался тверд. Сама Мария, изгнанная мужем, уезжает в Рим и умирает раньше, чем король договорился с папой. Поговаривали, что супруг подослал к ней отравителей.

Не избежала участия в сложных бракоразводных делах и дочь киевского князя Ярослава Мудрого, Анна, ставшая королевой Франции после своего брака с Генрихом I. Еще при жизни мужа Анна вступила в длительную и серьезную связь с Раулем III, графом Крепи‑и‑Валуа. Развода ни Анна, ни король не потребовали, но Генрих нажаловался Папе Римскому на не верность супруги, и папа обратился к королеве с увещевательным письмом. Однако письмо не подействовало. Неизвестно, как бы разворачивались дальнейшие события, но король умер, не дождавшись завершения скандала. Анна разыграла безутешную вдову и удалилась в монастырь, но была похищена оттуда любовником, после чего обвенчалась с ним и назначила его своим соправителем‑регентом при малолетнем Филиппе I, про которого до сих пор неизвестно, чьим же сыном он был и имел ли он право на французский престол. Тем временем законная жена Рауля тоже обратилась к папе: она жаждала наказания соперницы и возвращения мужа, ведь ее брак не был расторгнут, а следовательно, и венчание Анны, и регентство Рауля были абсолютно незаконны. Папа потребовал, чтобы Рауль вернулся к предыдущей жене, но новоявленный владыка Франции вовсе не был настроен отказываться ни от королевы, ни от власти. Папу опять проигнорировали, и супруги благополучно жили до самой кончины Рауля, последовавшей через четырнадцать лет после скандальной свадьбы.

Вопреки утверждению, что короли не могут жениться по любви, история Европы предлагает нам немало примеров, когда короли женились по любви и разводились во имя любви. В этом смысле показательна судьба Алиеноры Аквитанской, которая швырнула к ногам своего возлюбленного французскую корону…

Алиенора еще подростком, после смерти родителей и братьев, стала владычицей Аквитании – богатейшего герцогства на юго‑западе Франции. Согласно завещанию отца Алиеноры, ее опекуном был король Франции Людовик VI Толстый, который и выдал пятнадцатилетнюю девушку за своего сына, тоже Людовика. Молодые впервые увидели друг друга в день свадьбы, которая состоялась в Бордо. А когда они, сопровождаемые пышной свитой, во главе праздничной процессии подъехали к воротам Парижа, их ждало печальное известие: король скончался. Так Алиенора, едва успев стать женой Людовика (теперь уже Людовика VII), стала королевой Франции.

Супруги жили в согласии. Алиенора родила мужу дочь. Она участвовала с ним во Втором крестовом походе, проделала верхом около шести тысяч километров, не раз выступала впереди войска и однажды даже попала в окружение и едва не оказалась в плену. Молва приписывала ей многих любовников, от рыцарей‑крестоносцев до султана Саладина, и в Париж супруги вернулись порознь. Однако потом они помирились, и у них родилась вторая дочь. Ничто не предвещало разрыва. И уж тем более трудно было предположить, что королева Франции добровольно снимет корону со своей златокудрой головы. Но однажды в Париж приехал Джефре, граф Анжуйский, зять английского короля, а с ним – его семнадцатилетний сын Генрих.

Алиенора была старше своего нового возлюбленного на одиннадцать лет. Он был всего лишь граф ским сыном, а она – королевой Франции и герцогиней Аквитании и Гаскони, матерью королевских детей. Но страсть вспыхнула мгновенно. Вскоре после отъезда гостей Алиенора объявила мужу о разводе. Король был в ярости, но Алиенора потребовала признания брака недействительным, поскольку она приходилась мужу дальней родственницей. Папа признал законность ее требований, и в марте 1152 года брак был расторгнут. А уже через два месяца влюбленные обвенчались, нарушив при этом свои вассальные обязательства перед Людовиком: оба они, как его вассалы, обязаны были получить его разрешение на брак.

Король пошел войной на анжуйские земли, но потом оставил это предприятие и решил по крайней мере воспользоваться неожиданно свалившейся на него свободой. Он женился на молоденькой Констанции Кастильской. Тем временем юный супруг Алиеноры, получивший от нее герцогство Аквитанское, а от неожиданно умершего отца – графство Анжуйское, стал всерьез претендовать на английскую корону. И он получил ее – почти чудом – всего лишь через два года после женитьбы, приняв имя Генрих II и основав династию Плантагенетов. Так Алиенора, оставившая ради любви французский трон, неожиданно стала королевой Английской. Она родила новому мужу восьмерых детей, в том числе знаменитого Ричарда Львиное Сердце.

Но в конце концов этот блестящий брак Алиеноры тоже распался, теперь по вине мужа: Генрих открыто приблизил к себе некую Розамунду Клиффорд. А Алиенора перебралась в Пуатье, где создала «Двор любви». Подразумевалось, что это был двор куртуазной любви, однако кое‑кто при этом дворе хвастался достаточно близкими отношениями с его хозяйкой. Об Алиеноре снова стали ходить сплетни. Ей посвящали восторженные, но не слишком почтительные стихи:

Когда б я был царем царей, владыкой суши и морей,

Любой владел бы девой.

Я всем бы этим пренебрег, когда б проспать бы ночку смог

С английской королевой.

Формального развода не последовало, но фактически супруги разъехались. И когда сыновья короля решили захватить власть и пойти войной на собственного отца, Алиенора попыталась присоединиться к ним. Она бежала из дворца, переодевшись в мужское платье, но была задержана и заключена в замок Шинон. Алиенора провела в заточении шестнадцать лет. Впрочем, Генрих II не стал требовать формального развода, и Алиенора до конца своих дней осталась супругой короля Англии. Она была освобождена в глубокой старости и окончила свои дни во французском монастыре.

Если венценосные особы, как правило, все‑таки пытались обставить свои разводы какими‑то формальностями и при возможности старались получить разрешение папы, то католики попроще очень часто разводились без особых церемоний. Папа был далеко и об их прегрешениях не знал, а с местным духовенством можно было как‑то договориться. А если жену нельзя было выгнать, то иногда ее можно было попросту продать. В архивах города Франкфурта сохранились сведения о том, что в 1459 году некий горожанин нашел покупателя и продал свою супругу. Правда, добрые франкфуртцы не одобрили такое начинание и подвергли незадачливого продавца посрамительному наказанию: бросили в лужу.

Но его пример оказался недостаточно назидательным – не прошло и четырех лет, как житель того же Франкфурта, дворянин Рорбах, купил жену у одного каменщика. Товарищи продавца по цеху довели историю до сведения ратуши, но на этот раз горожане никого бросать в лужу не стали и ограничились выговором покупателю.

Date: 2015-11-13; view: 301; Нарушение авторских прав